Текст книги "Почему Боуи важен"

На мой взгляд, в процессе исследования (и, шире, в процессе критического осмысления), важно не столько искать и находить информацию, сколько устанавливать связи, то есть прочерчивать линии, соединять точки и порой совершать неожиданные скачки во времени и пространстве. Если представить пути моего исследования наглядно, они образуют сеть, матрицу, своего рода карту ассоциаций, которая расширяется, эволюционирует и усложняется.

Я начал с карты, точнее, с двух карт: карты Гоуда[13]13
  Чарльз Эдвард Гоуд (1848–1910) – английский картограф, составивший во второй половине XIX – начале XX вв. самые подробные карты городов Великобритании и Канады по заказу пожарных служб; карты Гоуда с актуальными изменениями издавались до 1970 года.


[Закрыть] – гигантского, начерченного вручную плана Бромли 1960-х годов, который я расстелил на столе в зале исторических документов местной библиотеки, и более скромной по размеру цифровой карты в приложении Google Maps в моем смартфоне, которую я просматривал для сравнения. Одно и то же место, но в разное время.

Маленьких бутиков и забавных частных лавочек, которые могли быть частью культурного ландшафта Дэвида Джонса, – таких как булочная Tip Top Bakery, магазин тканей Sherry’s Fabrics, Terry’s Stores, ресторан Dolly’s Trolley, – в современном Бромли почти не осталось, но маникюрный салон Tips and Toes и закусочная Buddy’s Café работают по сей день. Некоторые из открывшихся позднее магазинов и заведений стали лишь бледной имитацией прошлого. Стилизованный под старину кондитерский магазин Mr Simm’s Olde Sweet Shop на самом деле работает по франшизе только с 2004 года, а бар Greater than Gatsby, обещающий погрузить вас в атмосферу 1920-х, строго предупреждает посетителей: «Ребята, никаких шапок и капюшонов, вам же не двенадцать лет».

В здании универмага Medhurst’s, где Боуи покупал американский винил и слушал пластинки в акустических кабинах на цокольном этаже, теперь магазин Primark. На месте Wimpy’s, где, потакая своему пристрастию к американской культуре, он ел бургеры со школьным приятелем Джеффом Маккормаком, сейчас кафе Diner’s Inn. Расположенное рядом кафе Lyons» Corner House, где подростки собирались поболтать за чашкой кофе, тоже исчезло, уступив место магазину товаров для мам и малышей Mothercare, а вот магазин музыкальных инструментов Reid’s с саксофонами на витринах по-прежнему работает.

Я сидел в Stonehenge Café, напротив Primark, смотрел на рыночную площадь и Хай-стрит и видел две картинки одновременно. Мне было несложно представить входящего в Medhurst’s подростка Дэвида: вот он проходит туда, где теперь висят футболки с принтом Аладдина Сэйна, чтобы встретиться со своей подружкой Джейн Грин, работавшей в отделе пластинок, и незаметно для окружающих поцеловать ее под музыку Эдди Кокрана и Рэя Чарльза. «Не могу не думать о себе»[14]14
  «Can’t Help Thinking About Me» – название и строка из песни 1966 года.


[Закрыть], – поет Боуи в одном из синглов 1960-х. А я не мог не думать о нем. Одна из его песен, вышедшая в свет уже посмертно, 8 января 2017 года, называется «No Plan» («Никакого плана»). Его последние композиции особенно напоминают загадки, послания, адресованные последователям. А какой план был у него в 1960-х? Была ли у него конечная цель? Пробивал ли он себе дорогу к славе или просто наслаждался окружающим миром, своим образом жизни, музыкой и девчонками подобно многим другим подросткам, которые любили пластинки и писали песни?

Увеличивая масштаб цифровой карты от Хай-стрит, мы начинаем представлять себе общий план Бромли времен Боуи. Большинство важнейших объектов, относящихся к раннему периоду его жизни, находятся в пешей доступности друг от друга. Я убедился в этом сам, сделав прогулки частью исследования. Лишь технический колледж Bromley Tech, где учился Боуи, расположен не близко: он ездил туда на 410-м автобусе. Теперь он называется Ravens Wood School, и я посетил его, когда писал последнюю главу этой книги.

Плэйстоу-гроув находится менее чем в двух километрах к северу от центра Бромли. Я повернул направо от паба Hop and Rye и двинулся по Колледж-лейн, минуя церковь Святой Марии, где семилетний Боуи пел в хоре со своими друзьями Джорджем Андервудом и Джеффом Маккормаком. Рядом с ней с 1920 года расположен магазинчик, торгующий едой на вынос. Интересно, ребята тоже покупали здесь фиш-энд-чипс[15]15
  Неофициальное национальное блюдо Великобритании – белая рыба, обжаренная в кляре, и нарезанный крупными ломтиками картофель фри.


[Закрыть], как это сделал я? По пятницам в церкви до сих пор проходят встречи группы бойскаутов-волчат[16]16
  Скаутские клубы для детей младшего школьного возраста (до двенадцати лет) существуют с 1916 года, их организатором был Роберт Баден-Пауэлл, и он же предложил для них волчью символику по мотивам «Книги джунглей» Редьярда Киплинга: юные скауты как волчата (Wolf Cubs), объединенные в стаи (Packs).


[Закрыть] «18th Bromley», в которую они входили. От ухоженной зеленой лужайки Плэйстоу-грин мне понадобилось еще пятнадцать минут, чтобы тихими улочками дойти до начальной школы Burnt Ash, которую окончил Дэвид.

Если пройти еще одну милю от Плэйстоу-гроув по Лондон-лейн, мы увидим отель Bromley Court Hotel, где находится клуб Bromel Club. В 1966 году 19-летний Боуи выступал здесь с группой The Lower Third, что было весьма престижно, ведь на этой сцене играли The Yardbirds, The Kinks и Джими Хендрикс. Снаружи здание почти не изменилось, но джаз-клуб превратился сначала в танцевальный зал, а затем и в ресторан Garden с великолепными изогнутыми сводами и элегантными колоннами. Вестибюль отеля украшают фотографии юного Боуи с прической в стиле мод[17]17
  Британская молодежная субкультура, зародившаяся в 1950-е.


[Закрыть] и вставленный в рамку сингл с его ранними песнями, которые он записывал с группами The Lower Third и The Manish Boys.

Сидя в ресторане, я изучал еще одну схему – список имен и адресов из старого справочника Kelly’s Directory. Из него я почерпнул точные сведения о том, кто жил на улице Боуи и в ее окрестностях в определенные годы. Даже сокращения несли на себе отпечаток притягательно старомодной, еще довоенной традиции. Имена всех Джорджей были сокращены до «Джо.» (Geo.), а Уильямов – до «Ум.» (Wm.). Здесь были Герберты, Катберты, Сирилы и Артуры, а также миссис Остин, мисс Осборн и мисс Гиббс.

Я побеседовал с обитателями Плэйстоу-гроув, заставшими здесь Боуи. Некоторые из них помнили его самого или же истории о нем со слов представителей предыдущих поколений. Одна дама рассказала, что ее няня постоянно встречала Дэвида и его мать в овощной лавке мистера Булла. «Когда он был маленьким, она всегда повязывала ему волосы пестрыми лентами, потому что хотела девочку. Неудивительно, что он вырос таким странным!» Жители Бромли постарше вспомнили магазины, работавшие в те времена за углом от дома Джонсов, уважительно называя всех их владельцев по фамилиям. У мистера и миссис Булл была собака по имени Карри. Ларек Kiosk, торговавший сладостями на железнодорожной станции Сандридж Парк, принадлежал мисс Вайолет Худ, рядом находились мастерская электриков по фамилии Коутс, ремонт обуви Артура Эша, газетный киоск Бэйли, мясная лавка, которую держали два брата, и парикмахерский салон, носивший имена своих владельцев – сначала Берил, а потом Пола.

Главная городская магистраль Плэйстоу-лейн слегка поднимается перед поворотом на родную улицу Боуи. Знак у дороги сообщает, что этот район называется Сандридж Виллидж. Солнечным весенним вечером он кажется местом, идеально подходящим для жизни ребенка. За весь период между 1955 годом, когда Дэвиду Джонсу было восемь лет, и 1967 годом, когда ему исполнилось двадцать, соседи его семьи не менялись. Слева, в доме № 2, жила мисс Флоренс Уэст, справа – мистер Гарри Холл. В доме № 8 проживал мистер Джордж Роу, а в доме № 10 – мистер и миссис Поллард. Никто из них за двенадцать лет ни разу не переезжал. В этом локальном масштабе атмосфера жизни Боуи на Плэйстоу-гроув представляется очень однообразной, чуть ли не коматозной.

Проходя по короткой тихой улице от главной городской магистрали до дома Боуи – «Доброе утро, мисс Уэст, здравствуйте, мистер Холл», – легко представить себе, какая скука может охватить здешнего честолюбивого и творчески одаренного подростка с богатым воображением. Из своей спальни в задней части дома он мог слышать и поезда, отправляющиеся в Лондон со станции Сандридж Парк, и музыку из паба Crown Hotel, и гвалт его подвыпивших посетителей. Я поговорил с нынешней обитательницей его комнаты, переехавшей в этот дом после отъезда семьи Джонсов. Она рассказала, что теперь шум поездов не слышен благодаря новым стеклопакетам. Времена меняются. Паб превратился в элитный ресторан индийской кухни Cinnamon Culture. Я посидел за столиком в саду ресторана. Отсюда можно увидеть окно на задней стене дома – окно спальни Дэвида, и снова представить себе его, глядящего на фонари, поезда, парочки и компании, слушающего музыку, которая доносится из паба и смешивается с американскими музыкальными передачами из его радиоприемника, и мечтающего сбежать отсюда.

Разумеется, это только мои фантазии. Мы можем установить определенные факты, но затем сами решаем, чем заполнить лакуны. Без автобиографии, которую Боуи долго обещал написать, но так этого и не сделал, мы можем опираться лишь на доступные нам документальные свидетельства, например карты и справочники, и давние воспоминания его друзей, родных и знакомых. Впрочем, судя по шуткам, провокациям и откровенному вранью, которыми изобилуют многие интервью Боуи, с чего мы взяли, что его мемуары заслуживали бы доверия?

Любая биография Боуи, даже самая авторитетная, – это «созвездие», созданное путем соединения рассеянных «звезд» в убедительную картину. Это особый маршрут, проложенный по точкам на карте и оставляющий некоторые пути неисследованными. Это набор представлений и свидетельств из матрицы Боуи – хитросплетения известных нам фактов его публичной и частной жизни, – в которой одни детали высвечиваются, а другие остаются без внимания. Природа исследовательского и писательского труда такова, что в нем важен не только поиск информации, но и то, как мы сводим ее воедино, выбираем, что следует использовать, а чем пренебречь. История Боуи, как и любая другая, формируется путем отбора фактов, их толкования, предположений и догадок, а также отказа от использования некоторых сведений. Она и должна быть такой, поскольку если бы биографы лишь собирали и транслировали всю доступную информацию о жизни Боуи, это уничтожило бы смысл самого повествования и самого героя – проще говоря, это не имело бы смысла.

К примеру, в 1967 году Боуи сообщил журналисту британского музыкального журнала New Musical Express (NME), что в возрасте восьми лет он переехал с семьей не в Бромли, а в Йоркшир. Он заявил, что жил со своим дядей в старинном фермерском доме, «в окружении широких полей и пастбищ для овец и коров», а рядом была пещера, где в XVII веке католические священники скрывались от протестантов. Интервьюер услужливо поддакнул, мол, какое «романтичное место для жизни ребенка». В этом утверждении, кажущемся чистой выдумкой, есть зерно правды: в книге «Со дня на день: лондонские годы» («Any Day Now: The London Years»), построенной на документально подтвержденных фактах, автор Кевин Кэнн указывает, что Дэвид навещал своего дядю Джимми в Йоркшире на каникулах в 1952 году, а позже преподнес эти поездки как длительное пребывание. И все же даже это противоречит сделанному в то же время утверждению Боуи, что до десяти или одиннадцати лет он жил в Брикстоне и ходил в школу мимо ворот местной тюрьмы. Другие биографы Боуи, Питер и Лени Гиллман, внимательно изучили школьные архивы и выяснили, что Дэвид Джонс был переведен в школу Burnt Ash Juniors в Бромли 20 июня 1955 года. Эта школа находится в одиннадцати километрах от Брикстонской тюрьмы, поэтому предположение, что десятилетний ребенок делал такой крюк, звучит не слишком правдоподобно. Исторические архивы и карты с их прозой фактов скучнее рассказов Боуи о его прошлом, однако они внушают доверие.

Можем ли мы верить воспоминаниям людей, выросших вместе с ним? Дана Гиллеспи, одна из первых подружек Боуи, красочно описывает поездку к его родителям, в «крошечный дом, типичный для рабочего класса <…> самый маленький, в котором мне только доводилось бывать». Она вспоминает, что они ели «скромные бутерброды с тунцом <…> это был очень холодный дом с неприветливой атмосферой». «В углу громко работал телевизор», «и никто ни с кем не разговаривал». Она повторила этот рассказ в документальном фильме британского режиссера Фрэнсиса Уотли 2019 года «Дэвид Боуи: Путь к славе» («David Bowie: Finding Fame»), добавив комментарий: «Атмосфера была тяжелой. Там не было души».

Школьные друзья Дэвида Джонса описывают его мать Маргарет, для близких Пегги, очень похоже – как холодную и неласковую. «Я бы не назвал их семьей, – вспоминает Дадли Чепмэн. – Это были несколько человек, которым приходилось жить под одной крышей». Джордж Андервуд соглашается: «Мать Дэвида не нравилась даже ему самому. С ней было нелегко ладить». Джефф Маккормак однажды заметил при Дэвиде, что Пегги «никогда выказывала ко мне особой симпатии», в ответ тот грустно признался: «Она и ко мне никогда не выказывала особой симпатии». Питер Фрэмптон полагает, что отношения Дэвида с его учителем, Оуэном Фрэмптоном (отцом Питера), были теплее, нежели с собственным отцом Хейвордом Стентоном Джонсом, которого близкие называли Джон: «Я не был посвящен в их отношения… Но не думаю, что они были такими уж хорошими».

Джордж Андервуд, наоборот, вспоминает Джона Джонса как «славного, по-настоящему приятного и мягкого человека». Двоюродная сестра Боуи Кристина Амадеус обращает внимание на то, что отец Дэвида «души в нем не чаял», он купил сыну пластиковый саксофон, металлическую гитару и ксилофон еще до того, как тот стал подростком, и что у Дэвида «был проигрыватель для пластинок, который был далеко не у всех детей… Отец брал его на встречи с певцами и другими артистами, участвовавшими в выступлениях Королевского варьете». Дане Гиллеспи дом Джонсов казался крошечным, а вот для Кристины он был домом представителей «нижнего среднего класса <…> его отец происходил из вполне обеспеченной семьи». Дядя Джон, как она сказала Гиллманам, «действительно хотел, чтобы его сын стал звездой». Несмотря на многочисленные документально подтвержденные дружеские связи и родственные отношения с двоюродными братьями и сестрами примерно его возраста, Боуи утверждал, что в детстве он «был одинок», а еще вспоминал: «Ребенком я любил проводить время в своей комнате, читая книги и мечтая о разном. Я часто жил в своем воображении. Мне стоило больших усилий стать светским человеком».

Что бы ни говорили о холодной атмосфере в доме Джонсов, в конце 1990-х Боуи вспоминал зимние воскресные обеды у ярко пылающего камина и голос матери, подпевающей песням из радиоприемника. «О, я обожаю это, – говорила она, подпевая гимну Мендельсона. – Услышь молитву мою!» – а потом ворчала на Джона Джонса, обвиняя его в скептическом отношении к ее музыкальным амбициям. Биограф Дэвид Бакли описывает ее как женщину, «склонную все драматизировать», лелеющую тщетную мечту «стать певицей, стать звездой», а Джона – как «от природы неконфликтного» человека. Холодная и неласковая мать, ненастоящая семья? Или теплая, даже разгоряченная домашняя атмосфера с импульсивной матерью и мягким отцом, который использовал свои связи должности главы отдела рекламы Фонда доктора Барнардо[18]18
  Barnardo’s – британский благотворительный фонд для поддержки детей из уязвимых семей, основанный доктором Томасом Джоном Барнардо в 1867 году.


[Закрыть] и приличный заработок для поддержки амбиций своего сына?

Впечатления бывшего менеджера Боуи Кеннета Питта от дома № 4 по Плэйстоу-гроув, между тем, сильно отличаются от отзыва Даны Гиллеспи, а Пегги в его воспоминаниях предстает любящей матерью. «Это был обычный дом в предместье, маленький таунхаус, очень комфортабельный и уютный <…> в гостиной которого я сиживал, разговаривая о Дэвиде, а его мать говорила мне: „Ты знаешь, он всегда был самым очаровательным мальчиком в нашей округе, которого любили все соседи“».

Биограф Кристофер Сэндфорд усложняет семейный портрет. Отец Дэвида «безудержно гордился своим сыном», но при этом был «угрюмым, молчаливым и прижимистым, холодным и равнодушным человеком», постоянно заводившим романы на стороне и имевшим «множество предрассудков… множество». Пегги же, в отличие от него, была «шумной, капризной и склонной к резким перепадам настроения», но вместе с тем «замкнутой и отчужденной». Сэндфорд находит цитаты из высказываний Боуи в поддержку этих характеристик: отец «очень любил меня, но не умел это выражать. Я не помню, чтобы он хоть раз дотронулся до меня», а похвалу от матери «было очень трудно получить. Когда я доставал свои краски, она лишь говорила: „Надеюсь, ты тут не напачкаешь“».

У самой Пегги тоже была версия о происхождении талантов Боуи. В 1985 году она рассказала журналисту, что в три года он проявлял «неестественный» интерес к содержимому ее косметички. «Однажды он накрасился точь-в точь как клоун. Я запретила ему пользоваться косметикой, а он ответил: „Но ты-то пользуешься, мама“». Эта изящная история удачно перекликается с воспоминанием ее сына о том, как его ругали за баловство с красками, и с его ролями впоследствии: глэм-Боуи, дрэг-Боуи и Боуи-Пьеро. Учитывая то, кем стал Дэвид Джонс, неудивительно, что знавшие его люди, даже мать, склонны рассказывать истории, вписывающиеся в законченную картину, а биографы, в свою очередь, пишут на их фундаменте книги. Наше представление о детстве Дэвида Джонса – это смесь документальных свидетельств, вымыслов и полуправды, основанной на знании о том, что случилось с ним позднее. Взрослый Боуи переписывал прошлое молодого Джонса, порой буквально, и те, кто его знал, чаще всего следуют его примеру.

Андервуд вспоминает, как Дэвид честолюбиво заявлял школьному консультанту по профессиональной ориентации: «Я хочу стать саксофонистом в квартете, играющем современный джаз». По словам Оуэна Фрэмптона, в колледже Боуи был «весьма непредсказуемым <…> уже культовой фигурой». Дана Гиллеспи утверждает, что четырнадцатилетний Боуи говорил ей: «Я хочу свалить отсюда. Я должен свалить отсюда. Я хочу выбиться в люди». Его сосед рассказывал Сэндфорду, что Боуи имел обыкновение стоять в свете фонаря паба Crown в позе, «предвосхищающей позу Зигги Стардаста». Один из родственников вспоминает, как в возрасте девяти лет он вставал перед телевизором и заявлял: «Я могу играть на гитаре прямо как Shads[19]19
  Группа Shadows.


[Закрыть]». И он это делал. При том известно, что группа Shadows впервые выступила на публике, когда Дэвиду уже исполнилось одиннадцать. Местная байка о том, как Пегги ходила по магазинам вместе со своим малолетним сыном с лентами в волосах («Неудивительно, что он вырос таким странным!»), укладывается в ту же самую легенду. Даже акушерка, помогавшая младенцу Дэвиду появиться на свет в 1947 году, якобы сказала, предвосхищая образ Боуи как божественного посланника, что «этот ребенок уже бывал на Земле». А вот учительница музыки миссис Болдри отличается от других последовательным нежеланием поддерживать миф о Боуи: «Он не был выдающимся певцом. Невозможно было выделить его среди других детей и сказать: „Этот мальчик прекрасно поет“». Собственные версии Боуи о его прошлом, разумеется, нам ничем не помогают. «Я был эстетом с семи лет, – заявлял он. – Я тогда был очень эксцентричен». Склонность Боуи редактировать собственную жизненную историю, доказывая, что семена его будущей оригинальности и звездности были посеяны еще в детстве, особенно ярко заметна в его интервью 1970-х годов, когда он активно создавал свой бренд в медиапространстве.

«Не могу отличить бред от лжи». Боуи, как всегда, прозорлив. Правда неизбежно кроется в сплаве всех этих свидетельств – интервью, воспоминаний, сухих документов – и с наибольшей вероятностью ее можно обнаружить в совпадениях между рассказами разных людей или при сравнении очевидно противоречащих друг другу утверждений. Одному посетителю дом может показаться крошечным, убогим и холодным, а другому – небольшим, уютным и теплым. Человеку может быть трудно физически выразить привязанность к сыну, но он может продемонстрировать свою любовь, покупая ему музыкальные инструменты и знакомя его со знаменитостями. Мать может превозносить сына как самого очаровательного в округе и в то же время не одобрять игры с ее косметикой. Женщина может без стеснения подпевать доносящейся из радиоприемника песне во время воскресного семейного ужина и при этом произвести впечатление неприветливой и отстраненной на четырнадцатилетнюю подружку сына. Подросток может иметь множество друзей и одновременно ощущать себя одиноким.

Информация, которой мы располагаем о Боуи в бытность его в Бромли (равно как в Лондоне, Берлине и Нью-Йорке), похожа на хитросплетенную мозаику. Книга Дилана Джонса «Дэвид Боуи: Жизнь» («David Bowie: A Life»), сборник коротких интервью, из которых я взял некоторые приведенные выше цитаты, – идеальный пример гармонии между текстом и его героем. По сути, Боуи – это калейдоскоп многоцветных элементов, находящихся в постоянном движении. В причудливых узорах мы можем разглядеть закономерности, а кто-то другой вновь взглянет на ту же самую картинку под другим углом, слегка сдвинет ее и увидит нечто иное. Наше знание о Боуи – сложная система, где два противоположных взгляда могут оказаться одинаково верными. «Некоторые авторы прилагают много усилий, чтобы уложить все это в логическую последовательность, – сказал он журналисту Джорджу Тремлетту в конце 1960-х годов. – На вашем месте я бы не стал заморачиваться».

* * *

Почему это важно? Потому что стоит помнить: Дэвид Боуи не спустился на Землю в 1947 году, а провел бóльшую часть своих юных лет в маленьком доме на улице Плэйстоу-гроув и в ее окрестностях. Он тусовался не с гламурными рокерами и их фанатками, а с Пегги и Джоном Джонсами, Джорджем, Джеффом и Питером, иногда с Кристиной и иногда со своим единоутробным братом Терри Бёрнсом. За десять лет до появления Зигги Дэвид был четырнадцатилетним подростком, каким мы его видим на школьной фотографии: обаятельная несмелая улыбка, аккуратная прическа и глаза с совершенно одинаковыми зрачками.

Во многих отношениях Дэвид ничем не отличался от сотен других мальчиков, учившихся в Burnt Ash и Bromley Tech. Кроме того, он был далеко не единственным местным подростком, создавшим музыкальный ансамбль. Когда в июне 1962 года Дэвида взяли в его первую группу The Konrads, это был уже сложившийся коллектив с Джорджем Андервудом на вокале. Дэвид Джонс был талантлив и честолюбив, но такими были и многие другие юноши его круга. Каким-то образом он сделал себя исключительным. Каким-то образом он вырвался из своего окружения и стал артистом – произведением искусства, каких до него мир еще никогда не видел. История Боуи важна, потому что это мог сделать кто угодно, но получилось только у него. Да и то, что выросший в Бромли парень сумел создать образ всемирной звезды глэм-рока, безусловно, вдохновляет куда больше, чем если бы Боуи просто прибыл из космоса в готовом виде.

Как же ему это удалось? Я изложу собственную версию, мой личный способ соединения точек в матрице Боуи для создания общей картины его жизни и карьеры.

Очень важную роль в истории Боуи сыграли городские предместья. Романист Джонатан Коу так писал о своем детстве на окраине Бирмингема: «Оно дало мне богатую почву для мечтаний о других мирах, обширных, захватывающих, но не обязательно лучших. Именно однообразие жизни в пригородах превратило столь многих из нас в творцов». Рупа Хук в книге «Осмысление пригородов через поп-культуру» («Making Sense of Suburbia Through Popular Culture») называет подобные Бромли места словом «нигде», имея в виду, что они и не город, и не деревня. «Нужно признать, – пишет она, – сам факт того, что заурядность и консервативность пригородов создает почву для расцвета творческой деятельности». Дэвид Бакли отмечает, что «место действия играет ключевую роль – жизнь в предместье, но при этом близком к Лондону, создавала идеальные предпосылки для побега. Лондон был олицетворением экзотики, свободы и перемен для молодых людей, которых пресность столичных пригородов доводила едва ли не до отчаяния. И он был так близко – всего лишь в получасе езды на поезде». Неудивительно, что комната Боуи в доме рядом с железной дорогой, где он слушал радио и откуда смотрел на фонари битком набитого паба, стала столь мощным образом в мифе о его происхождении.

Ученые охотно употребляют термин «лиминальный» для описания переходных состояний; слово происходит от латинского limen – порог, пороговая величина. Дэвид находился вне того мира, куда ему хотелось перебраться, и он ждал исполнения своей мечты.

«Ты оказываешься между двух миров, – вспоминал он. – У людей, выросших в сельской местности, и у тех, кто вырос в центре больших городов, есть определенные ценности. В пригороде же возникает ощущение, что ты не принадлежишь никакой культуре. Ты как будто находишься в пустыне». В его мечтах был не только Лондон, но и Америка, благодаря Терри Бёрнсу, привозившему из Сохо пластинки с джазовыми записями и сборники поэзии битников. Юный Дэвид, родившийся ровно через двенадцать лет после Элвиса, уже фанател от его «Hound Dog», «Tutti Frutti» Литл Ричарда и слушал радио Вооруженных сил США. В тринадцать лет он написал письмо в ВМС США и отправил его через американское посольство в Лондоне. В результате сотрудники посольства пригласили Дэвида провести с ними целый день и разобраться в американском футболе. «Затем, к великому удивлению Дэвида, – писала газета Bromley and Kentish Times в ноябре 1960 года, – он получил шлем, наплечники и мяч в подарок от местной базы американских ВВС». Статья под заголовком «Дэвид во главе спортивной революции» («David Leads Sport Revolution») сопровождалась его фотографией в полной экипировке игрока в американский футбол.

Уже тут налицо инициативность, дерзновение и почти наивная уверенность (не попросишь – не получишь), которые мы ассоциируем с поздним Дэвидом Боуи. С тем Боуи, который в 1974 году в песне «Sweet Thing / Candidate», растягивая слова в гангстерской манере, будет петь: «Если вы это хотите, парни, то просто берите»[20]20
  «If you want it, boys, get it here».


[Закрыть]. Однако за этим необычайно предприимчивым подростком ждет своего выхода на сцену еще один человек – герой второго плана, напоминающий нам, что у предположительно скучной жизни Дэвида в пригороде были разные измерения.

«Все началось, – пишет местная газета, – когда отец Дэвида мистер Хэйвуд Джонс купил коротковолновый радиоприемник, чтобы по вечерам радовать музыкой свою семью». Джон Джонс упомянут и в статье о «спортивной революции» сына: «Его отец, происходивший из семьи заядлых любителей регби, стоял рядом, почесывая затылок в полном недоумении». Джону отводится роль скучного жителя пригорода – «совершенно очевидно, что обитатели Бромли тоже скоро начнут чесать затылки», – однако именно он проводил Дэвида (и Джорджа Андервуда, засветившегося на нескольких фотографиях) на Гросвенор-сквер в посольство США, и именно он купил тот самый радиоприемник. Еще раньше, как раз к коронации Елизаветы II в 1953 году, Джонс-старший купил телевизор, а в 1956 году – стопку новых американских пластинок-сорокапяток, среди которых оказалась и любимая песня Дэвида «Tutti Frutti». Впоследствии Боуи рассказывал о своем восторге от первого прослушивания Литл Ричарда: «Мое сердце едва не разорвалось от восхищения. Я никогда в жизни не слышал ничего даже отдаленно похожего. Эта музыка наполнила комнату энергией, цветом и необузданной свободой. Я услышал Бога – и захотел увидеть его». Если считать этот случай истоком стремления Боуи к славе, то за ним стоит его отец, незаметно устроивший сыну этот судьбоносный опыт.

Дэвид мог мечтать о побеге из Бромли, но сбежать порой хочется не только от скуки – бывают причины и похуже. Он мог экспериментировать и развлекаться, играть в группах, носить разнообразные модные вещи, ведь он несмотря на скромные размеры его дома, пользовался существенными привилегиями среднего класса. В год, когда семья переехала на Плэйстоу-гроув, Дэвид нашел новых друзей в местном детском хоре и среди скаутов-волчат, а благодаря отцу сходил с двоюродной сестрой Кристиной на концерт Томми Стила[21]21
  Популярный певец, гитарист и киноактер второй половины 1950-х – начала 1960-х годов, одна из первых британских звезд рок-н-ролла.


[Закрыть] и взял у него за кулисами автограф. Директор школы Burnt Ash дал ученикам класса Дэвида возможность самовыражаться на занятиях по «сценической пластике», а его самого охарактеризовал как «впечатлительного мальчика с богатым воображением». Дэвид часто бывал у отца на работе и встречался с телезвездами, и ездил в летний лагерь бойскаутов на острове Уайт, где вместе с Джорджем исполнял свои любимые поп-песни в стиле скиффл[22]22
  Тип английского фолка с элементами американского диксиленда.


[Закрыть].

Подбирая колледж для сына, Джон Джонс брал его с собой, и выбранный Дэвидом Bromley Tech был одобрен «без особых споров». Его классный руководитель Оуэн Фрэмптон был прогрессивным преподавателем, умевшим вдохновить студентов: он организовал в школе класс «для учеников, интересующихся визуальным творчеством». Дэвид захотел стать джазовым музыкантом, прочитав в 1961 году «В дороге» Джека Керуака, и в том же году в подарок на Рождество получил от отца акриловый саксофон. Пару недель спустя Дэвид уговорил отца приобрести более качественный инструмент, и они отправились в Лондон на Тоттенхэм-Корт-роуд покупать профессиональный саксофон в рассрочку. Дэвид решил учиться музыке, слушая американские синглы, не только потому, что обладал высоким для пятнадцатилетнего юнца чувством ответственности, но, несомненно, еще и потому, что в доме уже было пианино. С присущей ему дерзкой непосредственностью («если вы это хотите, парни, то просто берите») Дэвид написал местному джазовому саксофонисту Ронни Россу с просьбой давать ему уроки. Благодаря успехам в игре на саксофоне Дэвид получил приглашение в свою первую группу The Konrads и вместе с ними дал первый в жизни концерт на школьной благотворительной ярмарке. В Бромли была целая сеть площадок, готовых предоставить группе помещение: залы при церкви – для репетиций, а для выступлений – загородные клубы, актовые залы колледжей и танцплощадки. Джон Джонс организовал для ансамбля профессиональную фотосессию. Несмотря на то что Дэвид ушел из колледжа, сдав всего один экзамен, классный руководитель Оуэн Фрэмптон нашел ему работу в рекламе, с которой Дэвида уволили год спустя. «Я просто не смог это выдержать… было так скучно состязаться в придумывании рекламы дождевиков и тому подобного». Тогда Дэвид решил делать карьеру исключительно в музыкальном бизнесе, и отец поддержал его финансово. Родители подписали первый контракт Дэвида с менеджером, поскольку в тот момент ему было только 17 лет. Это произошло летом 1964 года после дебюта на телевидении в июне, и он на тот момент играл уже в третьей по счету группе.

Мы забегаем вперед, но, поскольку мы воссоздаем историю превращения Дэвида Джонса в Боуи и Боуи в Зигги, следует помнить один важный факт. Бэкграунд помог ему, не только дав нечто, что хотелось преодолеть и от чего хотелось убежать, но и в буквальном смысле. Вне всяких сомнений, Дэвид сталкивался с препятствиями и трудностями. Получив травму, в результате которой зрачок его левого глаза навсегда остался расширенным, он оказался в больнице, куда его срочно отвез отец сразу после несчастного случая, в итоге ему потребовалось несколько месяцев лечения и реабилитации. Дэвид ссорился с матерью, встревоженной его одержимостью музыкой и модой в ущерб учебе, она «хотела, чтобы я притормозил». По его словам, он часто уединялся в комнате, думая: «Им меня не победить» (но разве не так думали мы все, когда были подростками?). А еще был Терри и связанная с ним семейная история, к которой мы вернемся позже. Однако, во всяком случае, у Дэвида был отец, который всерьез занимался им, материально поддерживал и дал ему многое из того, что впоследствии помогло ему сформировать выдающийся образ. Именно отец, то ли просто по иронии судьбы, то ли благодаря своему самоотверженному великодушию, помог сыну вырасти из Дэвида Джонса, переписать историю своего детства и отказаться от своей фамилии.