Текст книги "Последний пассажир"

Глава 25

Смотрю на воду, разинув рот. Это происходит снова. Нисходящая спираль. Скольжение вниз, которое мы не контролируем. Когда нам рассказали об истинных масштабах папиной лжи, у нас словно земля ушла из-под ног. Сначала он сопротивлялся, называл это ссудой, спокойно заявил маме, что это краткосрочная проблема, что у него есть подтверждающие документы, что попечительский совет благотворительной организации устно одобрил его действия. К тому моменту я уже отчаянно хотела, чтобы он остановился.

– Наверное, я сделал что-то не так, – произносит Дэниел. – Или в неправильном порядке. Я все испортил.

Смит трет глаза, словно не может поверить в то, чему только что стал свидетелем.

– Это случайность, – предполагаю я. – Пробный шар. На корабле еще много спасательных шлюпок.

– Вы всё еще не поняли, да? – По лицу Смита расплывается безумная улыбка. – Эта спасательная шлюпка была рассчитана, ну, не знаю, на сотню человек. Или больше? И она просто затонула в спокойных водах. Спасательные шлюпки не тонут, ребята. Они не могут утонуть.

– У нас еще есть немного воды. – Я стараюсь выровнять дыхание и держать себя в руках. – Предлагаю развести небольшой костер и сварить кофе. Это поможет нам всем снова ясно мыслить. Сделаем перерыв.

Никто не отвечает, все просто смотрят вниз, на ровную серую воду далеко под нами.

– Разведу костер, – наконец предлагает Дэниел.

– Я помогу, – подхватывает Фрэнни.

– Мне нужна настоящая выпивка. – Смит, удрученный, уходит обратно в тень корабля.

Требуется некоторое время, чтобы разогреть угли и вскипятить воду в кастрюле, которую я позаимствовала на камбузе ресторана «Платинум Гриль». Готовлю растворимый кофе из найденных в баре пакетиков, и мы все кладем в свои порции больше сахара, чем обычно. Кружка обжигает мне руки, но я терплю.

Эту боль я могу контролировать.

Блаженное отвлечение.

Вспоминаю, как много лет назад, еще до того, как правда вышла наружу, папа заболел. Его перевели из общей палаты в двухместную, где уже лежал другой пациент, добрый длинноволосый мужчина, а затем – почти на неделю в реанимацию. Оптимизм улетучивался с каждым перемещением. Мы показывали отцу выцветшие фотографии, сделанные во время семейного отдыха в Скарборо и Блэкпуле. Число аппаратов, к которым его подключали, увеличивалось, и каждый день появлялись новые катетеры или датчики. Уход за пациентом становился все более тщательным. Папе отчаянно хотелось спать, и я, как могла, объясняла ему, что постоянные визиты медсестер, капельницы и проверки катетера необходимы для его выздоровления. Он жаловался, что по ночам другие пациенты кричат или плачут от боли, а в палате никогда не выключают свет полностью и невозможно нормально поспать. Мы понимали, что медики стараются ему помочь. Я знала, что отцу повезло получить такое лечение. Но он так отчаянно стремился домой, к тишине и покою, к собственной спальне с видом на задний двор соседа и холмы вдалеке. Тогда мы еще не знали, сколько отец украл за эти годы. Проиграл все, казалось бы, без особой радости. Но даже если б мы знали, я бы все равно навещала его в отделении интенсивной терапии. Я бы возненавидела его за те дни, но все равно была бы рядом, чистила ему зубы и читала вслух.

Отец прошел долгий период выздоровления, и позже мы поняли истинную степень его лживости. Возможно, секреты способствовали его болезни. Пагубность поддержания такой сложной сети лжи. Много позже, в тот день, когда отец шагнул с моста, это было похоже на внезапный выброс давления из клапана. Я потратила столько сил, желая ему выздоровления, а затем желая избавиться от новостей, желая маме немного покоя, что его смерть, визит полиции – все это заставило сдерживаемую во мне энергию разом вырваться наружу. Я плакала и причитала, и теперь жалею, что тогда не сдержалась перед мамой и Джеммой. Я – сильная женщина, на которой все держится, и я подвела их обеих. Полицейские приготовили нам крепкий чай с большим количеством сахара. Это элементарная вещь, но она помогла нам пережить те ужасные часы.

– Никогда не пил такого вкусного кофе, – признается Дэниел.

Мы с Фрэнни улыбаемся.

– Похоже, будет дождь, – говорит она. – Вам так не кажется?

В ожидании грозы Фрэнни начинает расставлять ведра и пластиковую посуду.

– Надеюсь, дождь будет идти еще несколько дней, – произносит Дэниел, и у него дергается глаз.

Я скучаю по привычной в родных местах погоде. Только что моросил мелкий дождик, а уже через минуту проглядывает солнышко. Нежная волнистая зелень полей и живые изгороди из терновника украшены дождевыми каплями. Дикие кролики шныряют по туманным дорожкам. А какие закаты в это время года!

– Но будет холодно, – говорю я, вспоминая мокрый снег, который мы видели всего несколько дней назад. – Если пойдет дождь, мы сможем попить, но замерзнем быстрее. Сто лет назад на подобных кораблях размещались настоящие камины и угольные печи, приводящие в движение винты. Если пойдет дождь, нам останется полагаться на одеяла и тепло наших тел.

– Мы справимся, – отвечает Дэниел. – Но эта спасательная шлюпка… Я думал, они созданы для того, чтобы выдерживать ураганы. Саморегулируются. А она камнем пошла на дно.

Каждый год случаются моменты, когда я начинаю немного терять рассудок. Я узнаю их и всегда могу отвести себя от края пропасти, как делала много раз раньше.

Я надеюсь, что смогу сделать то же самое на борту этого корабля.

– Она далеко внизу, на морском дне, – произношу я, глядя на горизонт, на чуждый нам водный мир. – Тысячи метров под нами. Десятки тысяч метров. Покоится на морском дне в полной тишине. Там, внизу, нет других кораблей. Лежит себе, целехонькая, вместе с выбеленными костями горбатых китов.

– Полуночная зона, – произносит Дэниел.

– Прости?

– Эта часть океана. Морские биологи и океанографы называют ее полуночной, или батиальной, зоной. Там постоянно очень холодно, чуть выше нуля, и жизнь просто неземная. Рыба-гадюка с острыми зубами, гигантский кальмар и удильщик. Полупрозрачные бокоплавы. Там обитают похожие на угрей плащеносные акулы, которых люди называют живыми ископаемыми из-за наличия примитивных черт. Это глубины, куда никогда не проникает солнечный свет.

Глава 26

Тишина может заставить мысли блуждать, забираясь в темные уголки разума. Мне не сразу удалось привыкнуть к отсутствию экранов, телефонов и постоянного потока новостей. У меня появилось больше времени. Его слишком много. Сейчас я ловлю себя на том, что мысли мечутся между тоской по дому, его долинам и вересковым пустошам, субботней толкотне на рынке, фоновой музыке в кафе и беспокойством о маме и о том, что она пережила и все еще переживает. Я думаю также о Пите и подозрениях на рак, обнаруженных у него в начале этого года, и его упорном нежелании знакомить меня со своей семьей. Он говорит, что не поддерживает связь с родными уже несколько десятилетий, но я все еще мечтаю встретиться с ними. Хочу посмотреть его детские фотографии.

Я присоединяюсь к остальным.

– Думаю, стоит попробовать еще раз передать сигнал бедствия с мостика, – предлагает Дэниел. – В зависимости от курса мы можем приближаться к Бермудским островам, Гренландии или острову Святой Елены.

– Схожу в библиотеку, – говорит Смит, глядя на море. – В первый раз после начальной школы. Тогда богатенькие детишки из пригорода часто смеялись надо мной. Особенно Кевин Паркинсон, мерзкий маленький ублюдок. Я путал алфавит, писал буквы неправильно, да и цифры – тоже. Пойду поищу основные руководства по электронике, никогда не знаешь, в чем повезет. – Он бросает взгляд на меня. – А вы обе давайте, идите с Дэниелом.

– Нет, я собираюсь еще раз проверить продовольственные склады, пока совсем не стемнело. Попробую все подходы снова.

– Водонепроницаемые двери будут плотно закрыты. Ничего ты не добьешься.

– Я все равно схожу.

Смит все же прав. Я по-прежнему не могу получить доступ к складам, и от одной мысли о том, сколько тонн картофеля, яичной пасты, свежих бифштексов с помидорами, стручковой фасоли и копченого бекона хранится за стальными дверями, у меня урчит в животе. Если б я была дома, Джем приготовила бы мне салат цезарь с жареной курицей, щедро посыпанный гренками и анчоусами. Она подает его мне, когда чувствует, что у меня нет сил. Каким-то образом она всегда это знает.

Луч фонаря тускнеет. Я пользуюсь им только тогда, когда нет другого выхода, но он теряет мощность. Бо́льшую часть пути до мостика мне удается пройти без света, потому что я уже понемногу запоминаю повороты. Однако тени и пятнистые ковры по-прежнему сбивают с толку. У меня такое чувство, будто корабль настроен против нас.

На столике возле каюты капитана лежат две аккуратно сложенные газеты. Они датированы тем днем, когда мы с Питом уехали из Донкастера на его «ауди».

На мостике тихо. Еще одно место, где вы, естественно, ожидаете увидеть персонал, освещение, звуковые сигналы и радиопереговоры, женщин в форме за штурвалом. Высокий уровень профессионализма и опыта. Хорошо отработанные протоколы, закрепленные в политике компании и морском законодательстве. Но здесь нет никого, кроме усталого инструктора по катанию на водных лыжах, который потирает свой незаживший глаз.

– Есть успехи?

– Ничего не работает. – Он хлопает ладонью по столу. – Я испытываю искушение никогда в жизни больше не покидать берег Соединенных Штатов.

– Скоро это закончится. Еще несколько дней, и какой-нибудь опытный лоцман из гавани Нью-Йорка прибудет на лодке или вертолете, поднимется на борт, спокойно возьмет управление на себя и благополучно пришвартует судно, а затем подробно объяснит, что произошло.

Дэниел поднимает глаза к потолку.

– Мне нужно увидеть дочь. Прошло уже слишком много времени. Теперь я понимаю, что мало видел, как она росла, даже пропустил ее четвертый день рождения. – Он стискивает зубы и с трудом сглатывает. – Я должен загладить вину перед ней.

– Ты сделаешь это.

– Вряд ли. – Дэниел качает головой и шумно выдыхает. – Я не ощущал себя отцом. Не знаю почему, у меня нет оправданий. Мой папа всегда был дома по вечерам, играл с нами в шахматы, посещал наши спортивные соревнования. Он был хорошим отцом, хотя я никогда не говорил ему об этом. А я постоянно где-то пропадаю. Бесполезный парень, который присылает игрушки по почте, а потом пропускает все гребаные праздники из страха, что не сможет общаться с друзьями собственной дочери. Я ни разу не оставался с ней наедине дольше, чем на пару часов, ты можешь в это поверить? – Он снова качает головой. – Жалкий тип.

– У тебя все получится, – уверяю я. – Самое замечательное в маленьких детях, – ей ведь четыре года, да? – что она простит и забудет, вот увидишь. Она будет любить тебя безоговорочно, если ты начнешь вести себя как отец. Ничего страшного. Честно говоря, не могу сказать того же о твоей невесте, но ты еще можешь наладить прекрасные отношения с дочерью. Они не разрушены, это далеко не так.

Дэниел выпрямляется и сосредоточивается.

– Жаль, что мы больше не видим GPS-координат на экране. Меня бесит, что я не знаю точно, где нахожусь. Как далеко мы от земли. Такое ощущение, словно мы ходим кругами, дрейфуем. Я хочу, чтобы мы двигались к чему-то.

Кладу руку ему на плечо. Его дыхание замедляется, Дэниел накрывает мою ладонь своей, и мы замираем так на мгновение, друг возле друга.

– Все происходящее выглядит бессмысленным.

– Даже если и так, – вздыхает он. – Обычно этому есть простое объяснение. Возможно, мы его упускаем из виду. Какой-то сбой в системах корабля привел к тому, что все высадились в Саутгемптоне. Проблемы с проводкой. По какой-то причине мы не получили уведомление. А теперь оказались затеряны посреди Атлантики.

– Никто бы не позволил кораблю отплыть без команды.

Дэниел чешет в затылке, вскоре Фрэнни и Смит появляются на мостике.

– Я соорудила еще одну надпись SOS из шезлонгов, – сообщает Фрэнни. – На противоположном конце корабля. Корма, так это называется? И почитала о надувных спасательных плотах на борту.

– Нам нужно расставить приоритеты… – начинает Смит, но Дэниел перебивает его:

– Тихо!

Мы поворачиваемся к открытым дверям позади нас.

Я слышу это. Очень слабый, отдаленный звук.

– Ничего не слышу, – говорит Смит. – Хватит играть в игры.

– А я слышу. – Фрэнни направляется к дверям.

Я помню, как разучивала эту мелодию на уроках музыки в школе.

«Рапсодия на тему Паганини» Рахманинова.

Глава 27

– Рояль, – говорит Дэниел. – На борту кто-то… играет на рояле?!

Мы вместе поворачиваемся и бежим вниз по лестнице.

– Подождите, я за вами не успеваю! – жалуется Смит.

Фрэнни замедляет шаг, чтобы помочь ему, но мы с Дэниелом мчимся дальше.

На рояле играют вживую. Это не запись. Я чувствую разницу. Прекрасное исполнение.

– Кто это? – на ходу кричу я. Я взволнована, но в то же время устала. Слишком много всего произошло.

– Кто бы это ни был, он наверняка был здесь все это время. Наблюдал за нами. Почему не показывался?

В воздухе какое-то движение. Поднимаются волны пара. Мы находимся глубоко внутри корабля, спускаемся всё ниже и ниже, и на этой лестнице дует влажный ветерок.

– Ты чувствуешь это?

Но Дэниел уже не слышит, он обогнал меня.

Легкая пелена. Как туман на холмах или тропическая влажность.

Темп музыки увеличивается до такой степени, что в ней почти невозможно узнать Рахманинова. Тяжелые, громоподобные удары по клавишам.

– Подождите нас! – кричит Фрэнни позади меня, постепенно ее голос затихает.

Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание и вытереть влагу с лица. Музыка звучит совсем близко. Кажется, она доносится из центрального лобби… или из казино.

Я не пойду туда.

– Там чей-то голос. О чем они говорят? – касается моей руки Фрэнни, которая догнала меня. – Что это? Я не могу разобрать.

Стою неподвижно и внимательно прислушиваюсь. Мое лицо влажное, а в воздухе витает запах немытых тел.

– Ничего не слышу. – Смит тяжело дышит.

Музыка превратилась в сплошную какофонию.

– Ящик? – спрашивает Фрэнни. – Они что-то говорят о ящике.

Я сосредоточиваюсь и прикладываю ладони к ушам.

На лестнице темно, почти невозможно разглядеть друг друга, только очертания фигур.

– Открывайте… ящик! – Дэниел подбегает к нам с надеждой на лице. – Слушайте внимательно. Голос звучит на фоне музыки, но, по-моему, нас просят открыть ящик.

– Точно, – соглашается Фрэнни.

– По-моему, там говорят «не открывайте ящик», – возражаю я. – Перед словом «открывайте» какой-то шум.

– Я иду к роялю, – заявляет Смит. – Вы все слышите шум вентиляционной системы. Истерика, вызванная голодом. Я не могу разобрать ни одного слова. Ваш разум играет с нами злую шутку.

Мы направляемся в центральное лобби.

Здесь туман гуще. Похоже на облако, попавшее в ловушку.

– Вон там. – Дэниел указывает на черный рояль, расположенный между двумя широкими лестницами.

– Это самоиграющий инструмент, – говорит Фрэнни, когда темп музыки замедляется. – Хорошая новость, не так ли? Значит, есть электричество. У нас есть электричество! – Темп снова нормальный. – Потолочное освещение. Музыка. Мы можем отключить его и воспользоваться этой розеткой. Зарядить наши телефоны. Даже включить обогреватель.

Симфония Рахманинова внезапно заканчивается, и крышка рояля захлопывается.

На потолке загорается одинокий прожектор.

Он жужжит.

Ящик, который лежит на подставке для сбора талой воды с ледяной скульптуры, начинает светиться.

– Электричество возвращается, – произносит Дэниел. – Это хорошо.

Включается настенный телевизор, и шепот прекращается. Размытое изображение на экране постепенно становится четким. Нижняя часть женского лица. Темная кожа, алые губы, идеальные белые зубы.

Губы растягиваются в легкой улыбке.

Глава 28

– Добрый вечер, пассажиры, – произносит женский голос.

У нее американский акцент и интонации уверенного в себе диктора новостей.

Мы стоим совершенно неподвижно. Завороженные.

– Кто… кто вы такая? – спрашивает Дэниел.

После долгой паузы женщина отвечает:

– Можете называть меня Адмиралом.

Пытаюсь сглотнуть, но во рту слишком сухо.

– Это значит, что у нас теперь есть электричество, – говорит Смит, украдкой поглядывая на каждого из нас по очереди, а затем – на экран. – Телевизор работает, так что у нас снова появится нормальная еда. Вода. – Он вздыхает. – С нами все будет в порядке.

– Франсин, Кэролайн, Дэниел, мистер Смит. Пассажиры рейса «Атлантика», вас транслируют в прямом эфире по всему миру. Пожалуйста, выражайтесь цензурно.

– О чем это она? – спрашивает Фрэнни.

– Нам нужно покинуть корабль сейчас же, – обращаюсь я к лицу на экране телевизора. К Адмиралу. – Мы должны покинуть этот корабль сегодня вечером. Вы не можете…

– Кто ты и чего хочешь? – низким голосом перебивает меня Дэниел.

Губы на экране не шевелятся.

– А мои родители… – начинает Фрэнни отчаянным, умоляющим тоном. – Мои родители в безопасности? Они у вас? Скажите, что случилось, Адмирал, пожалуйста! – Она начинает плакать. – Покажите мне их, если можете. Мне нужно знать, что с ними все в порядке. Я хочу поговорить с ними. Папе нездоровится. Пожалуйста, Адмирал!

Губы на экране целую минуту ничего не произносят.

– Что значит «транслируют в прямом эфире»? – спрашиваю я.

Постепенно в лобби загораются другие лампы, но свет остается приглушенным. Затем луч прожектора падает на наши лица, и губы на экране произносят:

– Пожалуйста, присаживайтесь и позвольте мне успокоить вас.

Мы придвигаем стулья поближе к экрану. На лице Дэниела – выражение полного отчаяния. У Фрэнни тоже. Смит выглядит измученным.

– Два дня назад вы поднялись на «Атлантику», следовавшую в Нью-Йорк. Вот только вы не знали, что на самом деле вам суждено стать первопроходцами в области средств массовой информации. – Она улыбается, показывая маленькие зубки. – «Атлантика» стала выходить в эфир в тот момент, когда вы поднялись на борт. Пилотный эпизод был показан бесплатно на различных платформах. Все последующие серии предлагаются с оплатой за просмотр.

– Я на такое не подписывался, – заявляет Смит, скрестив руки на груди. – Нас показывают в эфире? Я хотел бы поговорить со своим адвокатом. Его зовут…

– Эпизод с тонущей спасательной шлюпкой, – перебивает его женщина, – набрал больше просмотров, чем последний Суперкубок. У каждого из вас множество преданных поклонников. Каждый день о вас пишут в газетах и журналах. Поздравляю, пассажиры.

– Чушь собачья! – возмущается Смит.

Экран гаснет.

Глава 29

– Адмирал? – зовет Фрэнни. – Адмирал? Пожалуйста, вернитесь!

Экран остается темным.

– Ты умоляешь телевизор, – фыркает Смит.

– Он извинится, – настойчиво продолжает Фрэнни, указывая на Смита. – Пожалуйста, вернитесь! На этот раз он будет говорить вежливо, а?

Смит что-то бормочет себе под нос, а потом вздыхает:

– Если б я не умирал с голоду, я бы… простите. Ладно, приношу свои извинения.

Мы ждем, стоя в трехэтажном атриуме между маленьким непрозрачным пластиковым ящиком и темным экраном телевизора. Мое сердце сильно бьется в груди. Мне нужно, чтобы это поскорее закончилось. Нужно поесть и увидеть родных, Пита. Мне не интересно, почему мы здесь. Я хочу уйти.

Пожалуйста, вернитесь.

Включается экран телевизора, и на нем вновь появляются губы. Но на этот раз женщина не улыбается.

– Я еще раз настоятельно прошу вас быть сдержаннее в выражениях. А теперь снова присаживайтесь. Я расскажу о том, что будет происходить на борту «Атлантики» с этого момента. Воспринимайте этот опыт как шанс, который выпадает раз в жизни. Я понимаю, вы можете быть озадачены, поэтому уверяю, что у каждого из вас будет возможность задавать мне по одному вопросу в день.

Ее кожа безупречна. Увлажненная и с профессиональным макияжем. Изображение увеличивается, и ее губы тоже выглядят идеальными. Могу только представить, как смотрелись бы мои сухие потрескавшиеся губы на экране такого размера.

– Строго по одному вопросу в день от каждого из вас. В шесть часов вечера. Это понятно?

Мы все киваем.

– Отлично.

– Она нас видит, – шепчет Дэниел.

– Конечно видит, нас сейчас показывают по телевизору, – шепчет в ответ Смит. – Нас морят голодом в прямом эфире.

– Как вы нас видите? – спрашивает женщину Фрэнни.

– Спасибо за твой сегодняшний вопрос, Франсин. Возможно, вам стоит воспринимать это судно как собственную интерактивную студию. На корабле установлены тысячи включенных камер, таких как защищенные от непогоды системы видеонаблюдения, которые вы уже видели на палубе. Все они управляются дистанционно. То же самое касается и микрофонов. Если присмотритесь повнимательнее, то обнаружите некоторые из них.

– Но с моими родителями все в порядке? – спрашивает Фрэнни.

– Напоминаю, от каждого пассажира принимается только один вопрос в день.

Фрэнни выглядит расстроенной.

Бросаю взгляд на Дэниела, и он смотрит в ответ.

В глубине души мне не терпится расспросить о Пите, узнать точно, где он и что с ним случилось. Здоров ли, ведь у него обнаружили повышенное кровяное давление, высокий уровень холестерина, и мне интересно, хорошо ли прошла операция на колене у его брата, кормит ли кто-нибудь его старого рыжего кота. Но, хорошенько подумав, я спрашиваю самым четким голосом, на какой только способна: «Все остальные пассажиры в безопасности, Адмирал?», потому что ответ успокоит и Фрэнни, и Смита.

– Они в безопасности.

Мы с Дэниелом и Фрэнни встаем и обнимаем друг друга. Крепко прижимаемся друг к другу и жестом приглашаем Смита присоединиться, но тот остается сидеть, качая головой.

– Это все ерунда, – произносит он. – Ерунда, я вам скажу. Меня никогда в жизни так не обманывали.

Дэниел отстраняется, выпрямляется и спрашивает:

– С моей дочерью все в порядке, Адмирал?

Губы произносят:

– Да, с Евой все в порядке.

Он возводит глаза к потолку и что-то бормочет себе под нос, затем вновь поворачивается к экрану:

– А моя невеста?

– По одному вопросу на пассажира в день.

– Я оставлю себе все часы, – с вызовом заявляет Смит, закатывая рукава, чтобы показать минимум по три браслета на каждой руке. – Назовем это частичной компенсацией. Задатком. Уравниванием весов правосудия. А теперь немедленно соедините меня с моим адвокатом.

– Это не вопрос, – произносят губы.

– Хорошо. Его зовут Джек Нортон, он партнер в компании «Блэйт, Уэр и Макканн» из города Шарлотт, Северная Каролина. Вы не могли бы соединить меня с моим адвокатом?

– Нет, боюсь, я не могу, – отвечают губы.

А затем экран снова гаснет.