Текст книги "Пространство мертвых дорог"

Ароматы Сент-Луиса, он стоит на задней веранде, глядя на реку. Он пьет ром с кока-колой. Его голова необычно пуста, он ждет. У него длинные черные волосы, как у японца или индейца. Он носит меховую куртку. Запах реки доносится сюда. Сейчас он сидит в кресле из желтого дуба. Странный пистолет в кобуре у него на ремне, прыгучая рукоятка, такое ощущение, что весь пистолет очень легкий, как игрушечный. Ртутные круглые пули диаметром в пятнадцать миллиметров. Он встает и направляется через веранду в кухню, закрывая за собой раздвижную дверь. Том сидит за видавшим виды деревянным столом со стаканом пива в руке, решая кроссворд. Ким наполняет свой стакана кока-колой и добавляет немного белого рома. Том поднимает глаза: «Опасное слово из четырех букв, начинающееся с…»

Полковник Саттон-Смит – преуспевающий археолог-любитель, который пытается доказать связь между египетскими и майянскими иероглифами. Он опубликовал несколько книг и ряд статей. Одновременно он является высокопоставленным офицером британской разведки. Он посетил Америку, пытаясь установить связь между «народом земляных насыпей» в Иллинойсе и древними цивилизациями Мексики. С этой целью он провел несколько недель в библиотеке Смитсонианского института4747
  Сеть научных музеев и исследовательских институтов в США (14 отделений в настоящее время), основанная в 1849 году на деньги богатого мецената Смитсона.


[Закрыть] в Вашингтоне – идеальное место для того, чтобы обмениваться донесениями с агентами. Он вращался в столичном обществе, выведывая, как поведет себя Америка в случае войны в Европе и каков военный потенциал США. Для полевой же работы он избрал в качестве базы небольшой городок в Западном Иллинойсе, именуемый Джонсонвиль.

Далее следуют отрывки из шифрованного дневника, который вел полковник.

17 СЕНТЯБРЯ 1908 г. Великолепная ясная погода, в хрустком воздухе веет осенью, листья только-только начали окрашиваться в яркие краски. Редко мне доводилось видеть пейзаж более очаровательный, более изобилующий потоками и водоемами. Сам по себе городок, равно как и его обыватели, весьма типичен для американского Среднего Запада. Двое босоногих мальчишек в поношенных соломенных шляпах прошли мимо меня сегодня утром по улице, распевая: «Старая свинья прошлой весною застряла в ограде…»

Прелестное зрелище, к тому же quelles derruiras mon cher4848
  Какие задницы, дорогуша! (франц.)


[Закрыть]. В полдень я зашел в гостиницу пропустить рюмочку. Бармен рассказывал анекдот про фермера, который плеснул немного виски в стакан молока своей больной жене. Так вот, жена отпивает добрый глоток и говорит: «Арч, какая хорошая корова, не режь ее ни в коем случае!» И псе от души хохочут. Даже чересчур от души. Ранним вечером обыватели прогуливаются по улице…

– Привет, Док! Скольких сегодня на тот свет отправили?

– И вам привет, Пастор!

Хрюканье свиней и кваканье лягушек далеко разносятся в вечернем воздухе. Женщины с веранд кричат своим супругам:

– Эй, поспешай, а не то ужин остынет… Возвращаюсь в гостиницу на вечерний коктейль. Бармен рассказывает тот же самый анекдот, и все смеются так же громко, хотя некоторых посетителей я помню еще с утра. То ли мне чудится, то ли Джонсонвиль и на самом деле чересчур типичен? И почему у всех женщин здесь такие большие ноги? Завтра попытаюсь нанять несколько местных жителей рабочими на раскопки. Боже мой, какие они все увальни! В маленьких городках наподобие этого надо действовать крайне осмотрительно.

18 СЕНТЯБРЯ 1908 г. С наймом дела идут плохо. Пришла пора убирать урожай – вот в чем загвоздка. Но я встретил местного фермера, который показал мне несколько изделий, найденных им около одной насыпи. Старый зануда, однако, время от времени задавал весьма острые вопросы. Хмм. Еще он сказал, что с радостью пошлет одного из своих сыновей показать мне место находки.

Парнишке оказалось лет семнадцать – у нею прыщавая рожица и широкая улыбка. Он показал мне в поле место, где находил наконечники стрел, а затем мы взобрались на вершину насыпи. Я взял с собой пару сандвичей и бутылку пива – все это мы разделили на двоих. Вскоре сделалось совершенно очевидно, что парнишка предлагает свое тело – так откровенно он потирал у себя в паху и скалился. Когда я расстегнул его ширинку, орудие страсти выпрыгнуло оттуда, сверкая, словно устрица, жемчужной каплей на самом своем кончике – ах, просто объеденье! Кто мог бы ожидать, что сможет предаться подобным утехам в этой американской глуши? Я дал ему серебряный доллар, который вроде бы немало его порадовал. Завтра мы встретимся снова.

Возвращаюсь в город. Бармен опять рассказывает тот же самый анекдот. Одни и те же фразы вертятся у меня в голове. Арч, какая хорошая корова, не режь ее ни в коем случае! Старая свинья прошлой весною застряла в ограде. Привет, Док! Сколькерых сегодня на тот свет отправили? Эй, поспешай, а не то ужин остынет. Что-то во всем этом есть очень странное. К тому же у меня постоянно ощущение, что за мной следят. Разумеется, в маленьком городе любой приезжий вызывает любопытство. Но здесь скрывается что-то большее. Холодные оценивающие взгляды, которые ловишь уголком глаза – стоит только отвернуться, и выражение их лиц сразу же меняется. Возможно, это просто профессиональная подозрительность, но я занимаюсь разведкой достаточно давно, чтобы чувствовать, когда я под колпаком.

19 СЕНТЯБРЯ 1908 г. Сегодня Джон поджидал меня возле своей фермы, которая расположена в миле от города. Он был одет в голубые джинсы, мягкие кожаные сапожки, явно ручной выработки, голубую рубашку и имел при себе просторный заплечный мешок на лямке. На поясе у него висели револьвер в кобуре и нож. Я заметил, что рукоятка револьвера из полированного орехового дерева была подогнана ему по руке.

– Глядишь, вдруг белка попадется…

Он повел меня к другой насыпи, расположенной в паре миль от места нашей встречи… Местность представляла собой широколиственный лес, который пересекали многочисленные ручьи и речушки. Я разглядел окуней, судаков и сомов в, чистых голубых бочагах.

– Кажись, я знаю, где копать нужно, – сказал он мне.

Ровно на середине насыпи находилось открытое место, которое действительно очень напоминало индейское кладбище. Мы начали копать по очереди, и на глубине пяти футов лопата проломила гнилое дерево, и нашим глазам предстал улыбающийся череп, рот которого был полон золотых зубов.

– Срань Господня, это же тетушка Сара! – воскликнул Джон. – Это ее зубы!

Мы поспешно засыпали яму, прихлопали лопатой землю и написали на ней черенком:

ПРОСЬБА НЕ КОПАТЬ

Затем Джон повернулся ко мне, открыл рот, выставил вперёд зубы и расплющил нос, продемонстрировав весьма убедительное изображение мертвеца. Это было ужасно комично, и мы оба не смогли удержаться от смеха.

– Идем на самую макушку. Там плоский камень вроде алтаря. Кое-кто болтает, что там людей в жертву приносили.

Алтарь состоял из больших блоков известняка, тщательно подогнанных друг к другу. Один камень был сдвинут в сторону стволом гигантского дуба, росшего рядом и придававшего всему месту мрачноватый и сумрачный характер.

В тот же самый момент меня охватило неудержимое возбуждение, и мы оба начали срывать с себя одежду. На этот раз мы занялись, дорогуша, восточными забавами… Так полковник именует анальный секс! Джон извлек откуда-то компас и положил меня на алтарь лицом к северу. Я понял, что он намеревается исполнить некий магический ритуал. Я не испытывал ничего столь утонченного с тех пор, как занимался тем же самым с нубийским проводником на вершине пирамиды Хеопса. Я заливал потоками семени камни, скалы и деревья. На обратном пути, уже под вечер, Джон остановил меня жестом и вперился внимательным взглядом в крону хурмового дерева. Я ничего там особенного не заметил. Затем револьвер прыгнул ему в руку. Он выстрелил, сжимая оружие обеими руками. Белка упала с ветви с пробитой головой к его ногам. Я хорошо запомнил лицо Джона в момент выстрела. Все черты его вдруг стали по-звериному резко очерченными, как будто он постарел и ожесточился в одно мгновение… А затем, напевая «Старая свинья прошлой весною застряла в ограде», он опытными движениями освежевал и разделал зверька.

Он достал кусок марли из кармана, завернул в него разделанную на четыре куска тушку, сердце и печень и положил все это на пенек. Затем он сел на другой пенек, разулся и снял носки. Встал и снял рубашку, которую повесил на низко расположенную ветку. Позволил брюкам упасть и вышагнул из них совершенно голый, с наполовину набухшим членом. Не сводя глаз с лежащей на пне тушки, он стал тереть член, пока тот совершенно не отвердел, затем приставил к губам гармонику и начал прыгать вокруг пня, наигрывая какой-то несложный мотив. Это была древняя мелодия, дикая и печальная, фаллические тени в звериных шкурах, пляшущие на дальней стене… Я вспоминаю безлюдный, продутый всеми ветрами горный склон в Патагонии, могилы с фаллическими надгробиями и давившее на меня чувство печали и одиночества. Все двадцать тысяч прошедших лет запечатлелись в этой музыке… Затем мальчик снова оделся.

Он объяснил мне, что исполнил магический обряд, который поможет ему в будущем добыть еще две белки. Мы не прошли и сотни ярдов, как он подстрелил еще одну белку прямо на земле. Третью же он сбил с вершины высокого дуба – выстрел был просто потрясающим. Я привез с собой винтовку кольт-38, «Лайтнинг», но с таким феноменальным снайпером я даже не взялся бы тягаться. Он использует оружие 22-го калибра под специальный патрон. Он на несколько лет старше Джона, но похож на него словно брат-близнец. Мистер Браун пригласил меня на ужин, и я радостно принял приглашение, потому что у меня не было ни малейшего желания снова выслушивать анекдот о корове, но за ужином мистер Браун все же не преминул рассказать его… «Какая хорошая корова, не режь ее ни в коем случае!» Мальчики от души хохочут, но затем внезапно замолкают, и выражение их лиц внезапно меняется. Белка с зеленью, картошкой и печеными яблоками была великолепна.

Мистер Браун посмотрел на Джона, и они словно обменялись какими-то сигналами. Мистер Браун повернулся ко мне… «Вы проводили раскопки в Аравии, – сказал мне Джон. – Интересное, наверно, дело. Я слышал, что у этих самых аравов бывают очень странные обычаи».

Нет никаких сомнений, он все знает. Джон каким-то образом умудрился рассказать ему об этом без слов.

По пути в город, проходя мимо школьного здания из красного кирпича, я заметил, что внутри в том, что несомненно было актовым залом, горит свет. Подойдя поближе, я увидел, что несколько горожан расхаживают внутри по пустому просторному залу. «Какая хорошая корова, не режь ее ни в коем случае!.. Сколькерых сегодня на тот свет отправили, Док?.. Прекрасная проповедь, Пастор!.. Поспешай, а не то ужин остынет!» – смеются и состязаются друг с другом в остроумии…

Весь этот город – сплошной фарс, чудовищная пародия на маленькие поселения подобного рода… но что таится за всем этим маскарадом?

20 СЕНТЯБРЯ 1908 г. Я проснулся утром с лихорадкой и жуткой головной болью. Приступ малярии скорее всего. Я оделся, весь дрожа и пылая, и поплелся в аптеку за хинином и лауданумом; вернувшись в комнату, я принял по солидной дозе того и другого. Затем лег на кровать и почувствовал, как облегчение растекается по моему пылающему мозгу. Наконец я заснул. Разбудил меня стук в двери. Это был шериф.

– Здорово, Док, можно с вами минутку поболтать?

– Разумеется.

Я чувствовал себя гораздо лучше, поэтому приподнялся в кровати и стал ждать.

– Ну, я хотел вроде бы как сказать, что готов помогать вам в том, чем вы это там занимаетесь, как бы это ни называлось. Отличное, должно быть, дело – ездить всюду по свету, смотреть всякие страны… Я бы и сам попутешествовал, да вот звезда шерифская, как бы это сказать, на месте держит… Шериф – это ведь должность куда более хлопотная, чем на первый взгляд кажется. Кажется, что у нас тут тихо, верно? Ну, разве что старая свинья будущей весною застрянет в ограде. Ну, для того мы тут и поставлены, чтобы у нас было тихо… А если место тихое, то откуда в нем вдруг шуму появиться, по-вашему?

– Ну, если только какая-нибудь внешняя сила или пришелец извне…

– Точно, полковник, и в этом-то моя работа и заключается.

– Это называется «обеспечивать безопасность».

– Верно, поэтому логичнее логичного подвергать проверке каждого, кто появляется у нас, разве не так?

– Пожалуй, что и так. Но почему вы видите в каждом пришельце врага?

– Вовсе нет. Я же сказал «подвергать проверке». Обычно мне это удается провернуть за пару секунд. Вот, скажем, коммивояжер, торгующий колючей проволокой, – сразу видно, товар дерьмовый, а продавец – говорливый сукин сын. Значит, надо сделать так, чтобы ему расхотелось у нас задерживаться. У нас есть способы сделать это в тех случаях, когда гость оказывается нежеланным.

Деревенский говорок у шерифа пропадает прямо на глазах.

А теперь рассмотрим другой случай: кто-то выдает себя за коммивояжера, в то время как привели его сюда совсем другие дела… Торговля колючей проволокой в его случае – только прикрытие для его подлинной деятельности, так же как археология в вашем… Атлантида.

(«Атлантида» – это агентурная кличка полковника.)

Я осмотрелся по сторонам. Вне всяких сомнений, комнату в мое отсутствие подвергли обыску. Тщательному обыску. Ничего не сдвинули с места, но я почувствовал следы недавнего присутствия посторонних. Эта интуиция рано или поздно развивается у любого разведчика, который хочет остаться в живых.

– Вы обыскали мою комнату, пока я выходил.

Он кивнул:

– И прочитали ваш дневник. Шифр оказался несложным. К тому же с самого момента вашего прибытия вы находились под наблюдением двадцать четыре часа в сутки.

Он передает полковнику конверт, из которого тот извлекает две фотографии.

Я стараюсь, чтобы на моем лице не дрогнул ни один мускул.

– Итак, старая свинья все-таки застряла в ограде, eh, mon colonel… und zwar in einer ekelhafte Position. К тому же в весьма неприличной позе.

– Думаю, эти фотографии немало позабавят мое начальство…

– Может быть, может быть. Я вовсе не собираюсь вас шантажировать. Просто чтоб вы узнали, что у нас много еще чего имеется. Да, кстати, это маленькое представление в школьном актовом зале было устроено, разумеется, специально для вас.

– Как и все здесь.

– Конечно. Джонсонвиль – это всего лишь прикрытие. И если кто-нибудь со стороны проникает внутрь… у него могут быть некоторые, скажем так, неприятности.

– Вы намереваетесь убить меня?

– Вы будете нам полезнее живым. В случае, если…

– В случае, если я соглашусь сотрудничать?

– Именно.

– И с кем же мне предлагают сотрудничать?

– Мы – представители Потенциальной Америки. Как у нас здесь принято говорить – ПА. И, пожалуйста, не принимайте нас за тех тупых фермеров, которыми мы пытаемся казаться.

Что хорошо и что плохо для джонсонов? На это и существует служба безопасности – для того чтобы защищать и реализовывать их задачи, которые совпадают с выполнением нашей биологической и духовной функции во Вселенной. Если что-то плохо для джонсонов, то как это обезвредить или ликвидировать?

Ты – Говнолов. Это очень приятная работа. Кто-то бросает мелочь тебе в лицо вместе с твоим рецептом на морфин, и вот он уже в черном списке. Мы пришли к выводу, что все зло в этом мире в основном исходит от десяти-двадцати процентов людей – тех, что суют нос в чужие дела, потому что у них своих дел не больше, чем у вируса оспы. И вот этот вирус превращается в облигатного паразита клетки – в общем-то, моя точка зрения сводится к тому, что зло – это, в сущности, вирусный паразит, который поражает в головном мозге нечто вроде центра ПРАВОТЫ. Основной признак типичного говнюка заключается в том, что он всегда прав. Сейчас самое время четко разграничить неизлечимого говнюка-вирусоносителя и заурядного сукиного сына. Заурядные злобные сукины дети, если их оставить в покое, в большинстве своем – сами обычно жизнь никому не портят. Некоторые из них способны доставить окружающим мелкие неприятности вроде пьяной драки или ограбления банка. Если объяснить это так, чтобы даже до последнего фермера дошло, – бывший председатель комиссии по наркотикам Гарри Джей Анслингер был говнюком-вирусоносителем. А Джесси Джеймс, Малыш Билли и Диллинджер были обычными сукиными детьми.

Преступления без потерпевшего – питательная среда для вируса правоты. И это несмотря на то, что даже в официальных кругах постоянно начинают приходить к выводу: подобные преступления должны или вообще быть вычеркнуты из всех кодексов, или караться минимальными наказаниями. Те личности, которые не могут или не хотят не лезть в чужие дела, отчаянно цепляются за концепцию «преступлений без потерпевшего», ставя знак равенства между употреблением наркотиков или нормами сексуального поведения и грабежом с убийством. Если будет признано право каждого жить так, как ему угодно, – официально признано, – позиция, которой придерживаются говнюки, пойдет коту под хвост и тогда ярость паразита, которому грозит вымирание, будет поистине адской.

«Законы против наркомании, – утверждал Анслингер, – должны отражать негативное отношение общества к наркоману». А вот что пишет его преподобие Брасуэлл в «Денвер пост»: «Гомосексуализм мерзок в глазах Бога и посему может быть признан естественным человеческим поведением не более, чем грабеж или убийство». Мы нашли Окончательное Решение Проблемы Говнюков: все говнюки мира подлежат уничтожению, как ящурные коровы.

Некоторые говноловы предпочитают неброский внешний вид и неприметные манеры. Они стараются не провоцировать говнюков на агрессивные или грубые поступки. Но бывают и другие. Ряд охотников принадлежат к этническим меньшинствам. Другие отмечены определенной эксцентричностью в одежде или поведении. Кто-то не скрывает своей голубизны… все реакции обывателей тщательно фиксируются. А затем в действие вступают Говнодавы…

Несчастные случаи. Никто не был ни удивлен, ни обеспокоен, когда халупа Старика Бринка сгорела с ним вместе… Смерть от несчастного случая…

Темная внутренность грязной халупы… кто-то храпит, лежа на куче тряпья… молодой человек, на футболке которого написано НЕСЧАСТНЫЙ С, появляется с керосиновой лампой в руках. Он швыряет лампу на тряпки.

– Чтоб тебе в аду гореть, старый уебок!

Легко передаваемые заболевания. Пять случаев брюшного тифа после церковного ужина, да еще шериф заразился ботулизмом в ресторане «Только для белых».

Во многих случаях просто достаточно вывести говнюка из строя – закрыть его лавку, ресторан, отель или лишить его конторы.

Вот город с двумя тысячами жителей. Охотники выявили в нем сто двадцать три неизлечимых говнюка. Если в течение, нескольких месяцев все эти говнюки помрут, заболеют, сойдут с ума, обанкротятся, ни у кого в городе по этому поводу не возникнет и малейших подозрений… нет никакой очевидной связи между двумя отдельными событиями… никакой закономерности…

Ким знает, что в Сент-Албансе он находится в полной безопасности. Но он знает также, что ему пора двигаться в путь. У него есть дела поважней, чем стрелять по охочим до коровьего вымя собакам или сгонять скваттеров с земли…

 
Но невозможно странствия прервать.
Угаснуть, не пролив полезный свет…4949
  А. Теннисон. «Улисс». Перевод Г. Кружкова.


[Закрыть]
 

Специальное совещание, посвященное нашей политике в отношении мафии. Нынешние директивы рекомендуют удерживать зверя в его фольклорном гетто, где обитают крестные отцы, где пахнет чесноком и вином и где бандиты валяются на грязных матрасах. Пусть они сжигают запасы соседского оливкового масла, бросают дохлых крыс в кастрюли с пастой, принадлежащие конкуренту, и безнаказанно убивают друг друга. В конце концов эти простые люди должны жить насыщенной жизнью. Подобная же политика была рекомендована одним известным антропологом по отношению к охотникам за головами, эквадорским индейцам-хиваро, погрязшим в межплеменных раздорах. Он порекомендовал не предпринимать никаких попыток ограничить или запретить охоту за головами, потому что без этого воинского ритуала их культура может зачахнуть. Отчет антрополога сводился к одной фразе: «Других развлечений у них не имеется».

Раздоры между семьями могут обеспечить человека насыщенной, богатой событиями жизнью, так что умирая он может прохрипеть напоследок, как смертельно раненный мафиозный дон: «Жизнь так прекрасна!»

Кто-то засушил голову твоего четвероюродного брата, и освященный временем кодекс чести требует, чтобы ты отплатил обидчику тем же самым. Один старый хер за жизнь высушил пятьдесят две головы. Назад к простоте… жизнь во всем своем разнообразии старого сортира, когда человек был гораздо ближе к своей жопе. То-то были деньки, верно? Поющие официанты, наемные убийцы, мудрые старые доны с чесночной отрыжкой.

Дрожащий от страха официант обслуживает, стол, за которым сидят бандиты из соперничающего семейства Кальмари. Они плюются спагетти с морскими моллюсками прямо ему в лицо.

– Мы такую пасту жрать не будем!

Они пихают спагетти пригоршнями в глотки перепуганных посетителей из приличной публики.

– Это здешнее фирменное блюдо! Что такое? Не нравится?

Они врываются в кухню и опрокидывают чаны с варящимися спагетти.

Повар, обхватив руками голову, рыдает:

– Mia spaghetti! Mia spaghetti!5050
  Мои спагетти! (ломанн. итал.)


[Закрыть] За подобное "оскорбление следует по сицилийским законам сурово отомстить.

– Я ему сейчас устрою «Санта Лючию»! – рычит уязвленный capo.

Наемные убийцы, прикинувшись поющими официантами, проникают в ресторан «Санта Лючия». Покачиваясь из стороны в сторону, словно пьяные матросы, они распевают «Санта Лючию», выливают кипящий минестроне из кастрюль на посетителей и разбрасывают спагетти в воздух, словно конфетти.

Звероподобный и умственно отсталый сынок capo забивает насмерть бейсбольной битой троих Кальмари, перед этим прогнав их по всему ресторану и.щедро забрызгав посетителей кровью и мозгами.

– Жизнь так прекрасна! И чего это вы все домой собрались?

САНТА ЛЮЧИЯ!

Они раскланиваются перед опустевшим и разгромленным залом ресторана.

Таким образом, наша политика всегда сводилась к тому, чтобы удерживать это достопочтенное общество в городских гетто в такой тесноте, чтобы столкновения стали неизбежными, а также предотвращать введение любых законов, ограничивающих оборот алкоголя, наркотиков или организацию азартных игр – такие законы неизбежно широко отворяют двери блеску золотых зубов и чесночной отрыжке.

Но ситуация меняется у нас на глазах. Соревнование с европейскими товарами делает все более и более трудным сдерживание индустриализации. К тому же все эти слухи о намечающейся в Европе войне. Несомненно, прогибиционисты тут же воспользуются войной как поводом для того, чтобы провести антиалкогольные законы.

Пресса, принадлежащая джонсонам, поддерживает свободы штатов и противостоит любому дальнейшему усилению вашингтонских бюрократов. Мы надеемся, что введение сухого закона останется прерогативой отдельных штатов, и тогда мы возьмем под контроль производство и поставку спиртного для «сухих» штатов, навсегда исключив из этого процесса мафию. Поскольку большинство «сухих» штатов окажется на Юге и Среднем Западе, мафии придется вести операции вне своей традиционной зоны влияния. И тогда мы объясним им, что есть дела, в которые им лучше не соваться.

***

Грейвуд встречает их на вокзале, и они берут кэб, который отвозит их в «Бункер» – бывшее банковское здание на углу Боуэри и Спринг… Массивные стены, толстые стальные двери. Это неприступная крепость. Резиденция Кима на верхнем этаже состоит из гостиной, столовой, кухни, спальни и ванной комнаты.

Налив себе стакан, он с удовольствием слышит известие о том, что враги надеются использовать возможности мафии в своих интересах… «Это значит просто-напросто, что у них нет хороших ганменов!»

– Давай прогуляемся, город посмотрим, – говорит Грейвуд.

Билл Андерсон снабдил их достаточным количеством оружия, приспособленного к городским условиям… револьверы с коротким стволом, «дерринджеры» под пиджачный карман, новые автоматические пистолеты калибров 25 и 380. Кимовская сорокавосьмерка отправляется в саквояж к докторским инструментам. Лучше пусть она там побудет. Возможно, тем самым жизнь спасет. У советника Грейвуда имеется один из этих новых маузеров с рукояткой, что твоя ручка от метлы – оружие легко помещается в кожаный портфель.

Обед «У Лухова».

– Тяжелая все же еврейская еда, – жалуется Бой.

– Это не еврейская еда. Это немецкая, – поправляет его Ким.

– Какая разница? Все немцы – это, в сущности, евреи. Ты только послушай, с каким акцентом они говорят.

Ким кивает:

– Что-то в твоем рассуждении есть.

– Только евреи и китайцы умеют правильно готовить карпа, – возражает Шарики-Ролики.

– Это верно, – говорит Бой. – Ел я однажды перченого карпа.

– Это что такое?

– Это такой специальный еврейский карп.

– Может, мы сегодня вечером тоже такого попробуем?

– Только не здесь, – вмешивается Ким. – Здесь недостаточно еврейское место, чтобы его приготовили. Такого карпа продают на улице с лотков.

(Это шифрованное сообщение, которое означает: «Не стоит начинать перестрелку здесь. Лучше на улице, и стрелять из машины».)

– А я слышал, что у всех жидов хер короткий.

– Это верно. Короткий и толстый.

(То есть нужно будет воспользоваться обрезами.)

Джонсоны вступают в бой, и Семьи не понимают, из какого удивительного оружия, применяемого с потрясающим мастерством, по ним бьют с такой убийственной точностью.

Малыш Попкорн.

Пузатый, но влиятельный capo с холодными, полуприкрытыми веками серыми глазами откидывается на спинку, покончив с блюдом спагетти с моллюсками. Он подписывает чек и дает чаевые лебезящему перед ним официанту. Когда capo выходит за двери в сопровождении двух телохранителей, официант провожает его взглядом и его раболепная улыбка превращается в блестящую золотом зубов ухмылку.

Телохранители сыто рыгают, они осоловели от еды, вина и граппы. Какой-то драндулет подкатывает на углу к тротуару слегка впереди них. Из него выходит рыжий мальчишка лет восемнадцати, захлопывая дверь за собой резким пинком. Двигатель кашляет и глохнет. Водитель кричит вслед мальчишке: «Ах ты мерзкий сукин сын!»

– Спасибо, что прокатил, мистер!

Мальчишка направляется к capo; в руке у него пакетик попкорна. Он подбрасывает попкорн в воздух и ловит его ртом. Водитель, продолжая материться, пытается завести автомобиль. Рубашка мальчишки расстегнута до самого пояса. Когда между мальчиком и capo остается всего несколько футов, двигатель заводится с выхлопом, похожим на выстрел. Телохранители на мгновение напрягаются, но затем снова успокаиваются. Мальчишка роняет попкорн, сгибается в пояснице и пошатываясь пятится назад.

– Они попали в меня, capo! Я хочу умереть у тебя на руках…

Capo смотрит на мальчишку с холодным презрением. Он делает телохранителям незаметный жест, который означает: «Проучите хорошенько эту шпану!»

Телохранители делают шаг вперед, достают свои револьверы, готовясь разнести нахала в клочки. Мальчишка ловко выхватывает короткоствольный девятимиллиметровый пистолет-автомат из потайного кармана рубашки.

Сжимая его обеими руками, он стреляет от бедра, сражая своих врагов тремя выстрелами, каждый из которых попадает в цель. Автомобиль резко разворачивается посреди улицы, обрушивая град огня, прикрывая мальчишку. Драндулетом он выглядит только снаружи, на самом деле внутри у него мощнейший двигатель.

– Отличная работа, парень!

Мальчишка вставляет новый магазин в свой автомат. Он достает новый пакетик попкорна из бардачка.

– Детский сад. Когда наконец они подрастут, чтобы с ними стало по-настоящему интересно драться?

Мужчина пожимает плечами, он занят, он ведет машину.

– Надо мне заняться чем-нибудь серьезным. Когда мне дадут ружье с цианистыми пулями, такое, какое я видел на консервной фабрике?

И он снова забрасывает в рот пригоршню попкорна.

– Впрочем, это тоже детский сад. Ну когда мы наконец начнем заниматься действительно серьезными делами, всеми этими сложными проектами, специальными операциями, ядом из каменной рыбы?..

– Что ты меня спрашиваешь? Моя задача – чтобы выхлоп вовремя прозвучал.

Мальчишка смотрит на водителя, его зрачки сужаются.

– Если ты перднешь, я тебя убью.

– Расслабься, парень… Мы же все только манекены… все люди здесь…словно крысы в лабиринте… Разница только в том, что нам это известно… Yo, – он тыкает себя пальцем в грудь, – el mecanico5151
  Я механик (исп.).


[Закрыть]… я могу заставить машину делать все, что угодно… чтобы выхлопная труба стрельнула… или радиатор вскипел… машины глохнут от одного моего взгляда.

– Ага, – задумчиво кивает мальчишка, жуя попкорн. – Телекинез… я об этом в журнале читал… Почему мне не удается взглядом сделать так, чтобы заглохло сердце capo?

– Сможешь, надо только тренироваться… шаг за шагом, со временем… если хочешь научиться пользоваться психическим ножом, научись сперва пользоваться обычным… Все равно реальную схватку, в которой ты рискуешь своей кровью, кишками и костями, ничем не заменить… У меня есть предчувствие по твоему поводу, парень… Не пройдет и нескольких лет, как ты будешь на Мэдисон-авеню заколачивать по двадцать тысяч долларов в год…

– Я уже получаю шестьдесят тысяч.

– Ах вот как!.. Все эти старые затеи пятидесятых начинают наконец приносить урожай… Столько лет в шоу-бизнесе… Эти макаронники были один в один как мишени, которые выскакивают в тире.

Малыш Лимон.

Снова крупный план capo, который ест спагетти с подливкой из моллюсков. Мальчишка проскальзывает в боковую дверь, он одет в смокинг официанта, в руке у него грязное полотенце. Подходя к столу capo, он зашвыривает половинку лимона себе в рот.

– Дравится еда, бравда? – мычит он, пуская слюни. Он выплевывает лимон прямо в лицо capo и швыряет полотенце в телохранителя.

БАБАХ БАБАХ БАБАХ

Свежайший Мальчик.

Он выскакивает перед Capo, огромный резиновый член торчит из его штанов.

– Вы любите побольше, мииистер?

БАБАХ БАБАХ БАБАХ

Одна Сигарета.

Он поет «Сигаретную песню» из «Кармен» в ночном клубе.

– Si je t'aime prends garde a toi…5252
  Тебя люблю, так берегись ты… (франц.)


[Закрыть]

Он сбрасывает накладные груди и швыряет их на стол к capo. Две спрятанные в них ручные фанаты взрываются.

Мафия оказалась бессильна перед опытными ассасинами из «Семьи Джонсонов», искусными в переодевании… мальчик-курьер, дряхлый старец, солидный бизнесмен с портфелем, доктор, чистильщик обуви… Мафия так и не смогла оправиться от этого удара. Они явились в землю обетованную. А земля обетованная взяла и ударила им по мордам. Им пришлось заняться легальным бизнесом или ограничить свою преступную деятельность рамками итальянской общины.

***

Нью-Йорк, год этак 1910-й. Конкретные свидетельства жизни после смерти и реинкарнации придали убийствам совершенно новую перспективу. Появились этичные киллеры, которые берутся за заказ только после тщательной кармической диагностики и подбора будущих родителей для жертвы. В некоторых случаях смерть может даже увеличить могущество врага, заранее озаботившегося подготовкой соответствующих реципиентов. В таких случаях надо выбирать такой способ умерщвления, который нейтрализовал бы возможность переселения души.