Текст книги "Города красной ночи"

Мой дом повсюду

Я снял домик у реки у человека по имени Кэмел. Река неспешная и глубокая, в этом месте ее ширина – полмили. Вдоль гниющих пирсов бежит немощеная улица. Складские сараи в развалинах, крыши обвалились. Я стою посреди улицы и смотрю на дома. Дома обиты узкой вагонкой, краска облезла, жестяные крыши разделены водосточными желобами, забитыми сорной травой и заросшими ежевикой, ржавые консервные банки, разбитые печи, бассейны со стоячей водой, стоки забиты всяким дерьмом. Я поднимаюсь по крутым деревянным ступеням туда, где раньше было крыльцом с навесом. Навес насквозь проржавел, а внешняя дверь с проволочной сеткой сорвана с петель. Я открываю замок и толкаю входную дверь. Затхлый запах заброшенного жилья и внезапный озноб. Теплый воздух сочится в комнату у меня из-за спины, внутри смешивается с холодным, и там, где тепло соприкасается с холодом, я вижу почти ощутимую дымку, словно горячее марево. Дом размером двадцать на восемь футов.

Слева от двери, на привинченной к стене полке, стоит закопченная керосинка. На ржавой конфорке – синий дырявый кофейник. Над керосинкой есть еще полки с помятыми жестянками бобов и томатов, плюс две банки заплесневелых консервированных фруктов. В дальнем конце – два стула и деревянная койка, у стены – стремянка. Справа от кровати – дверь в туалет с двумя стоящими рядом дубовыми стульчаками, черным от ржавчины ведром и бронзовым вентилем, зеленым от патины.

Я выхожу обратно на улицу и осматриваюсь. С одного конца улица упирается в речку-приток. Я иду в другую сторону, прочь от воды. На углу – хибара с вывеской «САЛУН». Я захожу внутрь. Человек с глазами цвета серой фланелевой рубахи смотрит на меня и говорит:

– Чем могу служить?

– Не подскажете, где тут можно купить инструменты и все такое? Я только приехал, снял хижину Кэмела.

– Да, я знаю. Подремонтировать не помешает, я думаю… Дальний Переезд… в миле отсюда.

Я благодарю его и отправляюсь в путь. Грунтовая дорога, там и сям куски гравия, по обе стороны от дороги – пруды. Дальний Переезд – несколько зданий и жилых домов, водонапорная башня и железнодорожная станция. Ржавые рельсы заросли сорняками. По улице разгуливают куры и гуси. Захожу в магазин. За прилавком – мужчина с выцветшими серыми глазами, одетый в черную шерстяную куртку.

– Чем могу служить, молодой человек?

– Так, по мелочам. Я снял домик Кэмела.

Он кивнул.

– Надо чуток подремонтировать, я так думаю?

– Еще бы. Столько всего нужно, за раз просто не унесу.

– Вам повезло. Доставка два раза в неделю. Завтра.

Я обошел весь магазин, перечисляя: медная сетка на дверь, инструменты, гвозди, петли, двухконфорочная керосинка, пять галлонов керосина, десятигаллонная канистра для воды с краном и подставкой, бочка для воды, кухонная утварь, мука, бекон, сало, патока, соль, перец, сахар, кофе, чай, по ящику консервированных бобов и томатов, метла, швабра, ведро, деревянное корыто, матрац, простыни, подушки, рюкзак, спальный мешок, плащ, мачете, охотничий нож, шесть складных ножей. Хозяин ходит со мной и записывает все в блокнот. Сумка «Аллигатор Глэдстоун»? Пятнадцать долларов. Почему нет? Беру. Джинсы, рубашки, носки, банданы, нижнее белье, шорты, пара запасных походных ботинок, набор для бритья, зубная щетка.

Я укладываю в сумку одежду и туалетные принадлежности… рыболовные крючки, наживки, грузила, лесу, поплавки, сеть с блеснами.

Теперь – оружие. «Кольт Фронтир» калибра 32-20 с шестидюймовым стволом, курносый 38-ой в кобуре на пояс (их я кладу в сумку), двустволка двенадцатого калибра. Я рассматриваю карабины.

– Возьму, пожалуй, 32-20, так будет удобнее. Одни и те же патроны для пистолета и для винтовки. Или тут есть что-то такое, для чего нужен калибр посерьезнее?

– Ага. Медведи. Медведь нападает редко … но если уж нападет, то это, – он похлопал по коробке с патронами 32-20, – его только разозлит.

Он запнулся и вдруг посуровел.

– Есть и еще кое-кто, для кого нужно оружие потяжелее и с дальним боем…

– И кто же это?

– Народ с того берега.

Я взял кольт 32-20 с кобурой.

– В этом городе есть закон, запрещающий носить оружие?

– В этом городе вообще нет законов, сынок. Ближайший шериф в двадцати милях отсюда и старается ближе не подходить.

Я зарядил ружье и повесил его на плечо. Поднял сумку.

– Сколько я вам должен?

Он быстренько посчитал.

– Двести долларов сорок центов плюс два доллара за доставку. Вы уж простите. Все дорожает.

Я заплатил ему.

– Премного благодарен. Развозная телега выходит завтра в восемь утра. Лучше подходите пораньше. Может, еще что присмотрите.

– Тут где-то можно остановиться?

– Ага. Отель при салуне – через три дома отсюда.

Аптека по соседству. За прилавком – старый китаец. Я покупаю йодную настойку, лосьон для бритья, перманганат калия от змеиных укусов, жгут, скальпель, пятиунцевую бутыль опиумной настойки и такую же – конопляной настойки.

Отель при салуне. Бармен с медными волосами и такого же цвета лицом. Он спокоен и несуетлив. У барной стойки два коммивояжера пьют виски и рассуждают о растущих оптовых ценах на оградную сетку. Один из них толстый и гладко выбритый, второй – худой, с аккуратно подстриженной бородкой. Оба словно сошли со страниц старого фотоальбома. В углу играют в покер. Я заказываю полпинты виски, кружку пива и отношу их на столик. Потом отмеряю чуть-чуть конопляной настойки и запиваю ее в виски. Наливаю еще и оглядываюсь по сторонам. На меня смотрит мальчик, стоящий у барной стойки. Ему лет двадцать, круглое лицо, широко расставленные глаза, темные волосы и горящие уши. На бедре – пистолет. Он улыбается мне лучезарной солнечной улыбкой, и я выдвигаю одной ногой стул. Он забирает свое пиво и подсаживается ко мне. Мы жмем друг другу руки.

– Меня зовут Ной.

– А меня Гай.

Я поднимаю бутылочку с конопляной настойкой.

– Не желаешь?

Он читает этикетку и кивает. Я отмеряю ему крышечку, и он осушает ее, запивая пивом. Я разливаю виски в два стакана.

– Я слышал, вы сняли дом у реки, хибарку Кэмела? – говорит он, теребя уши.

– Так точно.

– Лишняя пара рук при ремонте не помешает?

– Еще бы.

Мы молча пьем. На улице гомонят лягушки. Когда бутылка опустела, на улице уже темно. Я подзываю бармена.

– Поесть тут у вас найдется?

– Запеченный голубь с маисовым хлебом, мамалыга и печеные яблоки.

– Две порции.

Он уходит в глубину бара и стучит по зеленой панели. В панели открывается окошко, и оттуда выглядывает китаец-аптекарь. Бармен передает ему заказ. И вот, все готово, и мы жадно набрасываемся на еду. Путешествие во времени разжигает аппетит. После ужина мы сидим, якобы беспристрастно разглядывая друг друга. Я чувствую холодок притихшего пространства, а через секунду мы уже видим пар от собственного дыхания. Одного из коммивояжеров пробивает озноб, он оглядывается на нас и поспешно отворачивается обратно к своему виски.

– Может быть, снимем номер? – спрашиваю я.

– Я уже снял.

Я поднимаю с пола свою сумку. Бармен вручает ему тяжелый латунный ключ. Комната №6, второй этаж. Он входит первым и зажигает керосиновую лампу на столике у кровати. В комнате – двуспальная кровать с бронзовой спинкой, выцветшие розовые обои, платяной шкаф, два стула, умывальный таз из полированной бронзы и кувшин. Я замечаю дорожную сумку, такую же, как у меня, но изрядно потертую. Вся обагренная путешествиями, но эти следы мне незнакомы. Мы снимаем оружейные пояса и вешаем их на спинку кровати.

– Какой калибр? – интересуюсь я.

– 32-20.

– У меня тоже.

Я указываю на ружье в углу.

– 30-30?

Он кивает.

Мы садимся на кровать и снимаем сапоги и носки. Пахнет ногами, кожей и болотной водой.

– Устал я, – говорю. – Посплю, наверное.

– Я тоже. День был долгий, а путь неблизкий.

Он задувает лампу. Лунный свет льется в комнату через боковое окно. Квакают лягушки. Ухает сова. Где-то вдалеке лает собака. Мы снимаем рубашки и штаны и вешаем их на деревянные вешалки. Он оборачивается ко мне. В районе ширинки его шорты изрядно выпячиваются.

– Эта штука меня возбудила, – говорит он. – Пошалим?

Когда я просыпаюсь, солнце уже взошло.

Мы встаем, умываемся, одеваемся и спускаемся в бар позавтракать – яичница с ветчиной, кукурузные оладьи и кофе. Подходим к магазину, где юнец лет пятнадцати-шестнадцати уже загружает телегу. Он протягивает нам руку.

– Я Стив Эллизор.

– Ной Блейк.

– Гай Стар.

У мальчика на бедре – «Кольт Фронтир».

– 32-20?

Он кивает. У него медные волосы и кожа того же цвета. Я так понимаю, что он, скорее всего, сын хозяина салуна. Я захожу в магазин и покупаю плащ, походную посуду и скатку для Гая, палатку на двоих, банку белой краски, три малярные кисти, бушель яблок, кукурузу в початках и три табурета. Мы помогаем Эллизору загрузить повозку и усаживаемся в нее сами. Мальчик берет в руки поводья, и мы отъезжаем. Доехав до поворота, мальчик кивает в сторону салуна.

– Тут иногда бывают плохие hombres [4949
  Люди (исп.).


[Закрыть]]. Не то, чтобы им здесь рады. Но они все равно приходят – ищут себе приключений.

Я вспомнил бледно серые глаза хозяина салуна и подумал, не родственник ли он хозяину магазина в Дальнем Переезде.

– Ну да, – говорит мальчик, читая мои мысли, – они братья. Тут всего два семейства, Бредфорды и Эллизоры… кроме тех, кто приходит со стороны…

– А кто еще тут живет, на этом берегу?

– Двое ирландцев и девушка, если можно ее так назвать… последний дом у стрелки… через пару недель ожидаем еще гостей…

– А эти плохие hombres, о которых ты говорил. Они откуда?

– С того берега, – он машет рукой. Сквозь утренний туман, клубящийся над рекой, видны смутные силуэты города. – Когда туман сходит, видна их мудацкая церковь. – Мальчик сплевывает на землю. Он останавливает повозку перед входом в мою резиденцию.

– Я могу вам помочь с ремонтом… Только сначала надо еще в одно место доставить… тут недалеко, на этой же улице…

– Конечно. Помощь нам не помешает…

– Доллар вам не лишний будет?

– Да нет, конечно.

– Вот и отлично. Сейчас быстренько все отвезу и вернусь.

Мы с Гаем берем метлу, швабру, ведро, карболку и тряпки. Он сразу идет с ведром к реке. Я поднимаюсь на крыльцо с новыми петлями для внешней двери и новой противомоскитной сеткой. Отпираю дубовую дверь. На свалку летит старая керосинка, за ней – кофейник, банки бобов и томатов, консервы. Гай возвращается с водой, наливает в ведро карболку. Пока я подметаю, он драит туалет и унитазы. Пол, отмытый от грязи, оказался вполне неплохой сосной. Сосной же обшиты стены и потолок. В потолке – люк на чердак.

Гай чистит стол и полки, когда возвращается мальчик с телегой. Он распрягает чалую лошадь и стреноживает ее.

Теперь – разгрузить и расставить все по порядку. Работаем молча, все знают, что делать. Водяной бак – к плите. Наполнить его из двух пятигалонных канистр. В бойлер залить речную воду. Новую керосинку – на стол. Заправить ее керосином. Залить керосин в горелку под бойлером. Поставить новый фитиль. Напитки и кухонные принадлежности – на полки и крючки. Матрасы и простыни – на кровать. Сундуки – вдоль стены, постельное белье – в сундуки, дорожные сумки – на чердак, с глаз долой. Снимаем рубашки. Тело у Стива – красно-коричневого оттенка, как и его лицо. Гай тоже загорелый, но его загар лежит пятнами внахлест, словно брызги краски.

– Звездный загар, – объясняет он.

Стив и Гай отправляются набивать сетку на дверь. Я выношу наружу лестницу и принимаюсь за стены. Старая краска сходит легко. Одну сторону уже закончил. Внешняя дверь закреплена на петлях, половина крыльца затянута сеткой. Пора поесть. Лимонад, яблоки, лепешки. Закончили крыльцо. Скребем. Красим. Ни одного лишнего движения, никакой сутолоки, никаких разговоров. Все время уходит на обивку, покраску, уборку вещей в сундуки, укладку ящиков с едой и патронами на чердак. К четырем пополудни мы созерцаем вполне милый домик – белый, сверкающий, как корабль под полуденным солнцем. Я смешиваю лимонад в начищенном до блеска медном кувшине. Мы выходим наружу и усаживаемся на ступенях крыльца. А вот и она – под солнцем сияет белая церковная колокольня с золоченым крестом на макушке. Мне представляются злые, пропитанные ненавистью лица достойных церковно-воскресных дам и законников с зарубками на ружьях – по числу пристреленных ниггеров.

Стив выуживает из мусорной кучи банки с томатами и бобами, которые я выкинул на помойку, и расставляет их на балке полуразрушенного складского сарая, в тридцати пяти футах от ступеней крыльца. Он возвращается к нам, приседает, целится и стреляет, держа пистолет обеими руками на уровне глаз.

ЧПОК

Банка томатов взрывается, заливая балку томатным соком. Гай встает, достает пистолет, целится и стреляет.

ЧПОК

Взрывается банка с бобами.

Я встаю, руки расслаблены, оба глаза открыты. Смотрю на цель. Вижу траекторию. Даю сигнал мускулам. Револьвер сам прыгает мне в руку.

ЧПОК

Каждый делает по шесть выстрелов, и мы перезаряжаем оружие.

Пахнет порохом, дымом, томатами и бобами. Стив берет лопату, она стоит в уголке на крыльце, и уходит за угол дома, периодически топая по земле ногой. Он останавливается и копает. Наполняет банку землей с жирными, красными червями. Мы сооружаем три закидушки с крючком, наживкой и поплавком. Мы с Гаем берем свои 30-30. Идем по дороге к притоку, ширина которого в устье – около сорока футов. Мы огибаем последний дом, и я вижу троих. Они сидят на заросшем плющом крыльце. Темноволосый мальчик-ирландец машет нам рукой и улыбается. По обе стороны от него сидят мальчик и девочка, явно близнецы. У обоих – густая шапка ярко-оранжевых волос и пустое нечеловеческое выражение на лице. Они одеты в зеленые штаны и рубашки. На ногах – желтые ботинки. Они смотрят на нас, их лица кривятся. Дорога с той стороны притока заросла травой. Я начинаю разматывать свою леску. Мальчик качает головой.

– Тут сомы есть!

Он ведет нас по заросшей тропинке вдоль устья. Змея, водяной щитомордник, толщиной с мою руку соскальзывает в воду.

– Здесь.

Мы останавливаемся у глубокой синей заводи, наживляем червей и закидываем удочки. Через пару секунд поплавки начинают плясать, и мы вытягиваем окуня и небольшого лосося. Мы чистим рыбу, и тут я слышу низкий рык. Мы оборачиваемся, хватаясь за 30-30. В двадцати футах – громадный гризли. Стоит на задних лапах, оскалив зубы. Взводим курки.

Щелк

Щелк

Стив достает свой кольт. Мы замираем и ждем. Медведь падает на четыре лапы, рявкает и косолапо уходит. Проходя мимо крайнего домика, я вижу, что на крыльце уже никого нет, но дверь открыта. Я кричу с улицы.

– Рыбы хотите?

Темноволосый юнец появляется в дверях голый, и у него стоит.

– Конечно.

Я швыряю ему трехфунтового окуня. Он ловит рыбину налету и уходит в дом. Я слышу шлепок рыбы о плоть и еще один звук – не животный и не человеческий.

– Странный народец. Откуда они?

Гай указывает на вечернюю звезду в чистом бледно-зеленом небе.

– С Венеры, – говорит он будничным тоном. – Близнецы не говорят по-английски.

– А ты говоришь по-венериански?

– Достаточно для того, чтобы общаться. Они говорят не ртом. Они говорят всем телом. Очень странное ощущение.

Мы зажигаем лампу, нарезаем филе из двух лососей. Пока рыба готовится, мы с Гаем пьем виски с лимонадом.

Напротив печки стоит откидной стол со складными ножками. Мы усаживаемся, едим молодого лосося, наверное, самую лучшую в мире рыбу для жарки, если вам больше по вкусу тонкий аромат пресноводной рыбы. Мы сидим на крыльце, залитом лунным светом, и смотрим на другой берег.

– Все было бы ничего, если б они оставались там и не лезли в чужие дела, – говорит Стив. – Были бы сами по себе.

– А ты когда-нибудь слышал про оспу, которая была бы сама по себе? – отвечает Гай.

Мальчик спал между нами, легкий, как тень. На рассвете прогремел гром.

– Пора мне двигаться. А то дорогу размоет.

Запах дождя на лошадиной шкуре. Мальчик в желтом дождевике и черной стетсоновской шляпе машет нам рукой и хлещет лошадь, пуская ее рысью. Струи дождя сливаются в серую стену.

Мы делаем кофе и садимся к столу. Сидим так целый час, молчим. Я смотрю на два пустых стула. Это у нас называется: обнулиться. Порыв ветра стучится в дверь. Я открываю. На крыльце стоит мальчик с оранжевыми волосами, тот, из крайнего дома. На нем – дождевик. В руках – маленькая канистра. Он показывает на пятигаллонный бак с керосином в углу на крыльце. Я беру воронку и наполняю его канистру.

– В дом зайдешь? Кофе?

Он входит в дом настороженно, словно какая-то странная, чужеродная кошка, и я ощущаю шок инопланетного контакта. Он кривит губы в улыбке и тычет большим пальцем себе в грудь.

– Пат! – имя вырывается у него откуда-то из живота.

Он рывком распахивает свой плащ. Он совсем голый, за исключением сапог и черной стетсоновской шляпы. У него стоит, член чуть ли не прижимается к животу. Он вдруг становится ярко красным, весь – даже зубы и ногти, демон-олигофрен из какого-то инопланетного ада, кровоточащий, с содранной кожей, беззащитный, покинутый, и все же безрадостный и исполненный боли, как узник, демонстрирующий кандалы, или прокаженный, выставляющий напоказ свои язвы. Мускусный гнилостный запах исходит от его тела и заполняет комнату. Я знаю, он хочет нам что-то сказать и это – единственный доступный ему способ общения.

Мне вспоминаются слова капитана Миссьона.

– Мы даем убежище всем, кто страдает от тирании правительств.

Что за тирания вынудила его оставить родную планету и искать убежища под защитой Правил?

Ближе к вечеру дождь прекратился, и в серых сумерках мы прогулялись к притоку и подстрелили двух лесных голубей на промокшем дереве.

Резкий, тошнотворный запах. Посреди красной, застеленной коврами, комнаты – кусочек земли площадью в шесть квадратных футов, на нем растут странные раздутые растения. Между кусками известняка шныряют сороконожки, и из-под камня высовывается голова совсем уже громадного экземпляра. Я вооружаюсь саблей, и кто-то, кого я не могу разглядеть, подбирает дубинку. Я отбрасываю камень ногой, но сороконожка зарывается глубже в землю, теперь я вижу, какая она огромная, больше трех футов в длину. Она уже у меня под кроватью, и я просыпаюсь с криком. Я понимаю: нужно готовиться к войне, которая, как я думал, давно закончилась.

Пожалуйста, пользуйтесь предоставленным вам кабинетом

В Ба’адан мы прибыли около полуночи по местному времени. Освещенный синими дуговыми лампами космопорт забит мусором. Мусорщики бастуют. В Ба’адане всегда кто-то бастует.

Ба’адан кишит разного рода контрабандистами. Шкиперы собираются здесь на ежегодную Капитанскую Вечеринку и вручают золотой кубок «Самому гнусному шкиперу года». Капитан Круп фон Норденхольц возьмет этот приз одной левой. Тут же – копы всех мастей; сговариваются со шкиперами и арестовывают тех, с кем не договорятся о взятке.

Мы подзываем такси.

– Папаша, где тут можно повеселиться?

– Ребята, это вам надо в Фан-Сити. Но сначала не помешало бы запастись пушками.

Он останавливает у светящегося неоном круглосуточного оружейного магазина. Хозяин показывает нам все западные модели: несколько новых, с двойным действием. Эти ружья стреляют зарядом афродизиака, который либо просто вырубает, либо убивает. Попадание в шею или сердце вызывает смерть; в живот, солнечное сплетение и гениталии – отправляет в нокаут.

Одри выбирает тупорылый пистолет 38-го калибра в быстро расстегивающейся кобуре. Пу запихивает за пояс «Дерринджер» 41-го калибра и надевает ремень со «Смитом энд Вессоном» 44-го калибра.

– У этого заряд даже лучше, чем у 45-го.

Фан-Сити расположен на плато, круто обрывающемся к реке, которая разделяет Ба’адан и Йасс-Ваддах. На склоне как бы висит громадная касба [5050
  Поселение, распространенное в Северной Африке – большое сооружение из необожженной глины и песка с маленькими окнами и большим количеством переходов и внутренних дворов (прим. переводчика).


[Закрыть]] – дома соединены мостками, люками и тоннелями – с наибольшей плотностью криминального населения в обитаемой вселенной. Ба’адан вообще побил много рекордов.

Мы заходим в садо-мазо бар «Тугое очко». От посетителей нет отбоя: толпа у стойки – в четыре ряда, все ждут, когда освободятся игральные столы, или поднимаются по широкой лестнице, выстланной красным ковром, в изолированные вешательные. За ними спешат официанты, нагруженные подносами с напитками и ведерками с охлажденным шампанским.

Носить тут принято сапоги и конные краги, зад и лобок – напоказ. На некоторых посетителях – обтягивающие замшевые штаны до середины бедра и рубашки до пупка. Другие полностью обнажены, за исключением сапог, ремня с кобурой и шарфа-удавки. На средней потолочной балке через каждые 10 футов развешаны петли.

Начинается драка, вокруг собираются зрители. Двое парней мутузят друг друга, бьют по лицу – губы разбиты, глаза заплыли, носы сломаны. Один падает, пытается встать и валится на бок.

Победитель нагибается и связывает ему руки шарфом-удавкой. Затем парню цепляют на шею петлю и вздергивают. Он кончает, забрызгав семенем весь бар. Бармен вытирает все тряпкой для стаканов.

К нам приближается старый петушок, затянутый в корсет. Он решил настрелять ребят для повешения на выпускном балу своей дочери. Его выбор останавливается на Пу, который, заметив, как тот подошел, кладет руку на свой «Дерринджер».

– Хочешь в ручку взять, молокосос, – тянет старый петух. Пу стреляет ему в шею, и старик падет на пол, извергая из себя дерьмо и газы. Корсет разлетается в лохмотья.

– Хорошо еще, что он был одет.

В бар заглядывает нагой пятнадцатилетний парнишка.

– В «Коррале» стреляются Клэнтоны и Эрпы! [5151
  Имеется в виду городок Коррал, штат Оклахома, где 26 октября 1881 года произошла перестрелка между бандой Клэнтонов и шерифом Уайттом Эрпом с помощниками (прим. переводчика).


[Закрыть]]

По бару проносится озверелый гул. Клиенты срываются с места и наперегонки несутся к выходу, поскальзываясь в лужах спермы. Они бегут в «Коррал»… это как раз рядом с эшафотом на 13 человек.

Клэнтоны и Эрпы уже сходятся: на них нет никакой одежды, кроме патронташей и сапог. Они сходятся лицом к лицу.

– Ребятки, вы нарывались на неприятности… – тянет Уайатт. – Так я вам их обеспечу. – Он выхватывает револьвер и стреляет Билли Клэнтону в пах. Билли складывается пополам, но уже с земли умудряется послать пулю Уайатту в солнечное сплетение. Док Холлидей разворачивается, но Айк Клэнтон обходит его и всаживает пулю в его тощий зад. Вирджил и Гай Эрпы ранены. Клэнтоны победили.

Эрпов и Дока Холлидея вешают, не мешкая. Толпу охватывает висельное безумие. По всей улице начинаются перестрелки, люди целятся из окон и дверных проемов, спускают с крыши петли и рыболовные тралы, стараясь выцепить кого-нибудь с улицы.

Все выстраиваются перед эшафотом. Тела вынуты из петель и брошены куда попало. Некоторые еще живы, их приканчивают уличные мальчишки или подбирают бродячие банды Стервятников.

Люди висят на перилах балконов, на деревьях и столбах. Даже лошадей вздергивают в воздух, оставляя биться в судорогах. Дети пляшут вокруг и скалят зубы, подражая агонии животных.

Кульминация этой безобразной сцены уже близка – пьяные ковбои выволакивают из борделя голосящих шлюх.

– Все, в последний раз ты мне дала, блядь гонорейная.

– Боже, они уже вешают женщин! – сипит Одри.

– Пакость какая, – произносит Капитан Строуб. – Пойдемте отсюда.

Но дорогу преграждают шестеро юнцов в кожаных крагах.

– Эй, чужаки, спешите куда-то?

– Да, – говорит Одри и убивает задавшего вопрос выстрелом в горло. Затем толкает другого парня, сбивая ему прицел. Одри и Пу – замечательные стрелки. Все нападавшие убиты или ранены.

Мы уходим прочь. Так и следует поступать с бродячими шайками ополченцев. Прежде, чем мы завернули за угол, их схватили Отцы-Висельники, вся одежда которых состояла из пасторских воротничков. Отцы-Висельники – это секта, которую контролирует Совет Избранных, одна из самых влиятельных в Ба’адане организаций.

Мы идем через луна-парк. Тут есть лифтовые, парашютные виселицы и виселицы, похожие по устройству на американские горки – все разновидности висельной рулетки. «Из России с любовью», например, похожа на русскую рулетку. Ты стоишь над люком с веревкой вокруг шеи. Тебе дают револьвер с одним патроном. Ты крутишь барабан, но, вместо того, чтобы приставить его к виску, ты целишься в кого-нибудь из зрителей – если вокруг есть зрители, – и если под бойком оказывается боевой патрон, то выстрел спускает пружину. А то еще какой-нибудь остолоп швырнет под эшафот хлопушку – а эффект как от ядерной бомбы.

Вдруг стена рядом с нами поднимается вверх, и за ней обнаруживаются тринадцать коммуняк. Мы припускаем к противоположному концу парка, пули свистят у нас над головой. Мы прячемся за зданием с лифтами-виселицами – десять этажей, триста футов в длину.

Вот как все происходит: ты суешь голову в петлю и несешься с десятого этажа, набирая скорость, а когда лифт останавливается, открывается панель, и тебе вгоняют дозу. И, конечно, ты можешь сыграть на лифтах в рулетку, на любых условиях.

У Одри сосет под ложечкой – это голубая мечта его юности: нестись вниз в лифте, который внезапно останавливается. Он просто не знал тогда, что это такое. А теперь хочет попробовать.

Ну, что ж, вперед, на десятый этаж. Коридор, устланный красным ковром, проходит через все здание. По одну сторону коридора устроены турецкие бани, по другую – лифты. Если лифт свободен, горит зеленая лампочка. Юноши, голые или завернутые в полотенца, выходят из душевых и парных.

Одри повелительно обращается к служителю:

– У вас тут есть комната, оборудованная для размышлений?

– Да, конечно, сэр. Сюда пожалуйте. Как это тонко с вашей стороны, сэр, если вы спросите мое мнение.

Юнцы в коридоре злобно перешептываются.

– Иди сюда – будут тебе бесплатные ощущения.

– Hombre conejo… Проклятый человек-кролик.

В комнате для размышлений мальчики надевают шлемы. Повсюду – экраны и кнопки. Можно выбрать укол. А лифт будет открытый? Полная луна. На той стороне залива поблескивают огни Йасс-Ваддаха.

Одри может наложить мощное проклятье. Или что-нибудь с зеркалами и видеокамерами – домашние съемки для показа друзьям, когда у него будет свое маленькое бунгало в тихом районе Ба’адана.

В комнате для размышлений дозволено все, и Одри дает себе волю. Лифт – открытый или зеркальный? А почему не оба, один за другим?

ЧПОК ЧПОК ЧПОК

Он расплескивает смерть над Йасс-Ваддахом на другой стороне залива. Вот он дотягивается до гермафродитов и трансплантантов этого города.

Двое подобных существ подплывают к нему, вереща:

– Ты же знаешь, что сейчас произойдет, Одри?

Голова Джерри покоится на теле рыжеволосой девушки, а ее голова – на его теле, распущенные рыжие волосы достают до сосков. Одри принимает Объятья Горгоны.

– Мы тебя чпокнем, Одри.

Для этого случая – открытый лифт.

– Пааааашеоооол… – волосы развеваются вокруг ее головы, как адское пламя.

ЧПОК

Одри учится расслабляться и принимать чпоки. Склад на противоположном берегу залива вдруг загорается.

Теперь черед Большой Медведицы, возвышающейся на восемьсот футов в ночном небе, залитом светом мерцающих звезд. Самые большие и быстрые американские горки во всей вселенной. Как я уже упоминал, Ба’адан побил много рекордов.

Одри останавливается в маленьком кафе, которое ему запомнилось – вверх по этой улочке, затем направо… они садятся под деревом, заказывают мятный чай и принимают внушительную дозу Кусачей Чесотки.

– Ребята, вы только меня поддержите. Когда я чпокну, перешлите мне всю прану от вашей Кусачей Чесотки.

– Будь спок, старина.

Одри вспоминает про один эксклюзивный магазинчик. Никто их тех, кто не понравился хозяину, не сможет туда войти – если вообще найдет дверь. Одри познакомился с ним в Мехико, еще в его предыдущей реинкарнации, когда тот был частным детективом.

Он покупает крылатые сандалии Меркурия и шлем с крыльями цапли. Довершает наряд серебряный жезл.

Они решают прокатиться в частном экипаже по Большой Медведице. Одри встает, на шее у него – шелковая серебристая удавка, ноги расставлены, колени согнуты, он проносится по виражам, выставив перед собой жезл. Они мчатся вверх – вверх вверх вверх вверх вверх – у Одри встает… головокружительная пауза, и… Большая Медведица летит вниз вниз вниз вниз вниз вниз и выравнивается. Одри протягивает руку, жезл в ней направлен на электростанции Йасс-Ваддаха, он вибрирует.

ЧПОК

Все огни в Йасс-Ваддахе гаснут.