Текст книги "Первое дело Раффлза (сборник)"

– Подожди-ка, Раффлз, – снова прервал его я. – Вот ты говоришь – персы. Это с ними воевал Александр Македонский?

– Совершенно верно, – кивнул он. – Во время войны с Персией Александр Великий в 332 году до нашей эры разбил на реке Ниле тамошнего «фараона» Артаксеркса Третьего и овладел Египтом. В честь своей триумфальной победы он повелел заложить город Александрию и сделать его столицей своей будущей империи. Вполне возможно, что Македонский знал историю «Соломоновых камней» и, вероятнее всего, приказал отправить их из Фив в Александрию в свою сокровищницу. Но Александру не суждено было стать повелителем мира. Через девять лет он умер от лихорадки, и его на первый взгляд нерушимая империя стала разваливаться буквально на глазах. Правителем Египта сделался один из родственников Александра, Птолемей, основавший свою правящую династию.

– А, этот тот самый Птолемей, который утверждал, что Солнце и звезды вращаются вокруг Земли? – спросил я.

Раффлз заглянул в свои бумаги.

– Должен тебя огорчить, Зайчонок, – с сожалением в голосе произнес он. – Астроном Птолемей приходился царю всего лишь дальним родственником. Так вот, эта династия владела лиловыми алмазами еще двести с лишним лет, до самой войны с Римом. Юлий Цезарь всегда мечтал завоевать Египет, но смог это сделать лишь после того, как покончил со своими соперниками – Помпеем и Марком Антонием. Так, где это у меня… Вот, нашел… Как говорит этот Пульман, есть все основания полагать, что Цезарь сцепился с Антонием еще и потому, что они оба добивались благосклонности прекрасной египетской царицы Клеопатры. Но фортуна благоволила Цезарю, который в марте 47 года до нашей эры наголову разбил египетское войско и с триумфом вошел в Александрию. Он пока еще оставался римским консулом, но сделался полновластным правителем Египта. Завладев сокровищницей фараонов, он отправился в Рим, прихватив с собой и лиловые алмазы.

– А разве он не женился на Клеопатре? – удивленно произнес я.

– Нет, дорогой мой Зайчонок, это еще одно из самых распространенных заблуждений, – возразил Раффлз. – Цезарь оставил Клеопатру и ее мужа Птолемея в живых, сохранив за ними формальный титул властителей Египта под римским… как его… доминатом. Ну, по-нашему, сделал Египет римским доминионом. Через три года Цезарь был убит, а алмазы признали одной из святынь и поместили на хранение в храме Юпитера. Продолжалось это до окончательного падения Западной Римской империи. В 476 году уже нашей эры вождь захвативших Рим германцев Одоакр заставил малолетнего императора Ромула Августула отречься от престола. После этого он намеревался сам править остатками Рима, поэтому не хотел портить отношения с властелином Восточной Римской империи, или Византии. Вот почему он переправил римские святыни, императорские регалии и священные книги в Константинополь. Тамошний владыка, византийский император Флавий Зенон, принял этот дар, а Одоакру пожаловал титул патриция, чтобы на престоле цезарей восседал не какой-то там варвар, а настоящий римлянин. Так «Соломоновы камни» обрели новое пристанище. Пробыли они в Константинополе больше пятисот лет.

Раффлз умолк, отхлебнул из бокала и закурил новую сигарету.

– А что было потом? Как же они все-таки оказались у Розенталя? – нетерпеливо спросил я.

Раффлз мечтательно смотрел в потолок, пуская вверх тонкие колечки дыма. Он вдруг мотнул головой, словно отгоняя какое-то видение, и посмотрел на часы.

– О, однако я увлекся! – воскликнул он и потянулся на стуле. – Что потом произошло, ты спрашиваешь? Потом много чего случилось… Время уже к полуночи, так что, если не возражаешь, я изложу тебе дальнейшую историю камней в более сжатом виде. Итак, – продолжил он, снова заглянув в свои записи, – алмазы, как полагают историки, находились в Константинополе до Первого крестового похода. Когда крестоносцы проходили через Византию, император Алексей Комнин втайне ото всех передал камни Готфриду Бульонскому, которого он считал самым праведным и бескорыстным из всего «воинства Христова». В 1097 году после долгой осады Иерусалим пал, и Готфрид исполнил свой обет вернуть святыни в храм Гроба Господня. Через три года после смерти Готфрида алмазы таинственным образом исчезают и всплывают только через триста лет в сокровищнице рыцарей Ордена тамплиеров. В конце 1307 года король Франции Филипп Красивый под пыткой вырвал признание у магистра Жака де Моле, что алмазы находятся у храмовников, но главное сокровище – чашу Грааля – ему отыскать так и не удалось. Алмазы перевезли в Париж, где они оставались до Великой французской революции, когда перешли к республиканцам. Историки считают, что последним владельцем «Соломоновых камней» был Наполеон, поскольку после его смерти в 1821 году следы лиловых алмазов теряются окончательно. Весьма вероятно, что их кто-то мог похитить после падения Парижа или после пленения Бонапарта после Ватерлоо.

– А как они могли попасть к Розенталю?

– Вполне возможно, что их мог присвоить или кто-то из приближенных Наполеона, или кто-то из многочисленной армии коалиции. Вспомни, Зайчонок, что после Наполеоновских войн в Южную Африку отправилось великое множество народу – англичане, голландцы, немцы, испанцы. Кто-то из переселенцев увез алмазы с собой, а после передал их потомкам, которые и понятия не имели, что за сокровище попало им в руки. Розенталь же, скорее всего, перекупил их просто на вес, ни секунды не догадываясь, чем на самом деле он обладает. То, что он выставляет их напоказ, а на это не следует никакой реакции, кроме восхищения, лишний раз свидетельствует, что все теории касательно происхождения этих камней основываются на легендах и домыслах. Доподлинно никто ничего не знает. Пусть так, но все, что рассказал профессор Пульман, кажется мне весьма и весьма убедительным. А вдруг это и вправду те самые «Соломоновы камни»? Чем черт не шутит, а, Зайчонок? Теперь-то ты наконец понимаешь, что наше с тобой приключение на Бонд-стрит – детская забава по сравнению с тем, что предстоит нам завтра?

– Я полагал, что ты придешь именно к такому выводу.

– Ты прав. Все обстоит именно таким образом. Однако учти – я не говорил, что дельце предстоит очень уж рискованное. Скорее всего, внутрь мы проникнем безо всяких помех, самое главное – выбраться и ускользнуть незамеченными. Вот что значит нездоровый образ жизни! – вдруг воскликнул Раффлз, и в его голосе прозвучал праведный гнев. – Ты не поверишь, Зайчонок, в понедельник я всю ночь просидел в кустах в саду напротив, наблюдая за домом, и там до самого рассвета все время кто-то маячил! Аборигенов я в расчет не беру, по-моему, эти бедняги вообще не спят. Нет, это был сам Розенталь в компании этого мордастого детины Первиса. Они пьянствовали всю ночь напролет, уже совсем рассвело, когда они вышли из дома, и тут мне пришлось ретироваться. Даже утром они было достаточно трезвы, чтобы разругаться между собой. Кстати, в результате они чуть не подрались прямо в саду, в нескольких метрах от меня, и я услышал нечто такое, что может нам пригодиться и поможет сломить Розенталя в критический момент. Ты знаешь, что такое незаконная торговля алмазами?

– Контрабанда, что ли?

– Вот именно. Розенталь, похоже, в свое время очень активно этим занимался. А Первису он просто проболтался по пьяному делу. Я слышал, как Первис подначивал его по этому поводу и угрожал, что все расскажет про какой-то случай на волноломе в Кейптауне. Тут-то я понял, что эта наша парочка – заклятые друзья. Однако вернемся к завтрашнему вечеру. Ничего особо хитрого в моем плане нет. Нам нужно проникнуть внутрь, пока их нет, затаиться до их возвращения и еще немного выждать. Если удастся, нам надо будет подсыпать снотворное в виски, которое стоит в буфете. Хоть это и не спортивно, зато значительно упростит все дело. Не стоит забывать, что у Розенталя есть револьвер. Мы же не хотим, чтобы он выбил свои инициалы на наших телах. Однако, если учесть находящихся в доме туземцев, то шансы десять к одному, что нам удастся подсыпать снотворное. Если же мы напоремся на аборигенов, то нам конец. Кроме того, в доме находятся женщины…

– Да неужели? Этого нам только не хватало!

– Вот именно! И крик они поднимут такой, что хоть святых выноси. Вот чего я боюсь! Тогда вся подготовка пойдет насмарку. С другой стороны, если мы сумеем залезть в дом и где-нибудь спрятаться – считай, полдела сделано. Если Розенталь вернется домой пьяным – получим каждый по алмазу. Ну а если трезвым – то можно и пулю схлопотать. На всякий случай прихвати с собой револьвер. Однако будем надеяться, Зайчонок, что до стрельбы все-таки не дойдет. Отныне нам придется полагаться на волю богов.

Мы вместе дошли до Пикадилли и там расстались, пожав друг другу руку. К моему великому сожалению, Раффлз не пригласил меня к себе. Он сказал, что взял себе за правило хорошенько высыпаться, если на следующий день ему предстояло играть в крикет… или в какие-то другие игры. На прощание он сказал мне почти что по-отечески:

– И запомни, Зайчонок, сегодня на ночь – только один стаканчик. Ну, самое большее – два, если тебе дорога твоя жизнь… да и моя тоже!

Я в точности последовал его наказу. Всю долгую бессонную ночь я ворочался с боку на бок, пока крыши соседних домов наконец не озарил серовато-синий лондонский рассвет. Я с грустью подумал, суждено ли мне вновь увидеть его, и весь день корил себя за то, что по собственной воле ввязался в это темное и очень рискованное предприятие.

Между восемью и девятью часами вечера мы заняли позицию в саду рядом с особняком Розенталя. Дом у нас за спиной был совершенно пуст, поскольку этот буйный гуляка распугал всех соседей, которые разъехались кто куда, что еще более облегчало нашу задачу. С тыла мы не ждали никаких неожиданностей, так что могли наблюдать за домом Розенталя из-за невысокой стены. Кусты, росшие по обе ее стороны, обеспечивали нам дополнительную защиту. Устроившись в засаде, мы примерно в течение часа внимательно следили за двумя освещенными сводчатыми окнами. Шторы были задернуты, и за ними все время двигались едва различимые тени. Мы слышали хлопанье пробок, звон бокалов, хриплые голоса и взрывы хохота. Казалось, фортуна отвернулась от нас: хозяин лиловых бриллиантов ужинал дома, и трапеза его явно затягивалась. Я предположил, что у него гости. Раффлз со мной не согласился и в конечном счете оказался прав. Со стороны подъездной дорожки раздался скрип колес, и у парадного подъезда появился экипаж, запряженный парой лошадей. Из столовой послышался топот ног, голоса на мгновение смолкли, но их громкий гомон почти сразу же выплеснулся наружу.

Позиция наша была следующей: мы стояли у невысокой стены в нескольких метрах от окон столовой. Справа от нас видна была боковая стена дома, вдоль которой тянулась лужайка, слева мы видели ступеньки и ожидавший у них экипаж. Первым вышел Розенталь – мы сразу его узнали по блеску бриллиантов на одежде. За ним показался боксер в сопровождении дамы с прической в виде тюрбана, затем шла еще одна дама – вся компания была в сборе.

Раффлз быстро пригнулся сам и меня потянул за рукав, чтобы нас не заметили.

– Женщины едут с ними! – возбужденно прошептал он. – Вот так удача!

– Да, нам пока везет.

– В «Гардению»! – зычно проревел миллионер.

– Вот и замечательно, – произнес Раффлз, поднимаясь на ноги после того, как экипаж выехал за ворота и с грохотом умчался прочь.

– И что теперь? – шепотом спросил я, весь дрожа.

– Сейчас слуги начнут убирать со стола. Видишь, как тени задвигались. Окна гостиной выходят на лужайку. Ну-с, Зайчонок, теперь дело за психологией. Где маска?

Я дрожащей рукой достал ее, изо всех сил стараясь, чтобы Раффлз не заметил моего смятения. Он же, напротив, сохранял хладнокровие и уверенными движениями сперва поправил мою маску, а потом надел свою.

– Черт возьми, старина, – весело прошептал он, – вот теперь ты выглядишь как самый отпетый негодяй! От одного твоего вида любой хлопнется в обморок. Как хорошо, что я просил тебя не бриться. Если дело вдруг обернется к худшему, сойдешь за простолюдина, только не забудь про говор кокни. Если не уверен, то лучше мычи, как осел, а говорить стану я. Однако будем надеяться, что до этого не дойдет. Ну что, готов?

– Готов.

– Тряпка для кляпа с собой?

– Да.

– А револьвер?

– Тоже.

– Тогда за мной.

В одно мгновение мы перемахнули через стену и оказались на лужайке за домом. Луна скрылась за тучами. Казалось, сами звезды благоволили нам. Я пополз вслед за Раффлзом к высоким сводчатым окнам, выходившим на узенькую веранду. Раффлз нажал на раму. Она легко подалась внутрь.

– Опять везет, – прошептал он. – Ну ничего себе! Теперь надо зажечь свет.

И свет зажегся! С десяток электрических ламп буквально взорвались ослепительным белым сиянием. Когда мы протерли слезившиеся глаза, то увидели наставленные на нас четыре револьвера. Над нами нависла огромная фигура Розенталя, трясущегося от гомерического хохота.

– Добрый вечер, ребятки, – в изнеможении икнул он. – Чертовски рад вас видеть. Если хоть чуть-чуть шевельнетесь, то вы трупы. Да, да, тебе говорят, гаденыш! – рявкнул он на Раффлза. – Я тебя узнал. Это я тебя поджидал. Это я тебя выслеживал всю неделю. Каков умник, а? То попрошайкой прикинется, то бродягой бездомным, то каким-то дружком моим из Кимберли и все высматривает да вынюхивает! Вот только башмаки у тебя каждый раз одинаковые и наследил ты ими тут видимо-невидимо!

– Ладно, папаша, – протянул Раффлз, – хорош пылить. Ну попались мы, есть такое дело. Нам, сам знаешь, плевать, как ты нас вычислил. Только не вздумай палить, мы же безоружны, клянусь Богом!

– А-а, да ты бывалый, к тому же вроде их тех краев, – задумчиво произнес Розенталь, любовно поглаживая револьверы. – Однако и на тебя нашелся знающий охотник.

– Это точно, уж про ловца-то все всё знают! Ворон ворону глаз не выклюет, сам понимаешь.

Я оторвал взгляд от сверливших меня стволов, от этих проклятых алмазов, из-за которых мы угодили в ловушку, от опухшей морды разъевшегося боксера и от пылающих щек и крючковатого носа Розенталя. Я постарался разглядеть, что творилось в коридоре. Там то и дело мелькали шелковые и плисовые штаны, темнокожие лица с белоснежными белками глаз под курчавыми шевелюрами. Но внезапно воцарилась тишина, и я вновь посмотрел на миллионера. Он побледнел, и над нами еще больше навис его огромный крючковатый нос.

– Ты что это тут мелешь, а? – прохрипел он. – Давай живо выкладывай или, клянусь всеми святыми, я из тебя решето сделаю!

– Сколько ты там на волноломе-то отхватил, когда купца пустил на корм рыбам? – спокойно спросил Раффлз.

– Чего-чего?

Револьверы в руках Розенталя начали трястись.

– Ну, на волноломе, за алмазы, помнишь?

– Откуда ты об этом знаешь, черт тебя раздери?! – взревел Розенталь, и его толстая шея, по которой плакала веревка, вмиг налилась кровью.

– Да ты сам поспрошай, – невозмутимо ответил Раффлз. – В наших краях об этом любая собака знает.

– Кто, кто распустил по свету эту нечисть?!

– А мне-то почем знать? – пожал плечами Раффлз. – Ты бы спросил вот этого благородного джентльмена, может, он чего скажет.

«Благородный джентльмен» побагровел в мгновение ока. Стоило лишь взглянуть на его лицо, чтобы сразу понять, что к чему. Секунду он стоял выпучив глаза, а затем одним движением убрал пистолеты в карманы и бросился на нас с кулаками.

– Прочь, прочь от них, не смей!!! – неистово взвыл Розенталь.

Но было уже поздно. Не успел этот здоровенный детина обрушиться на нас, как Раффлз одним ловким прыжком выскочил в окно. Меня же, не обладавшего подобной сноровкой, боксер сильным отработанным ударом сбил с ног.

Не знаю, сколько времени я был без сознания, но, кажется, не очень долго. Придя в себя, я услышал шум и громкую перебранку в саду, но гостиная, к моему удивлению, оказалась пуста. Я с трудом сел и выглянул в окно. Розенталь и Первис носились по лужайке, во все горло крича на туземцев и друг на друга.

– Он через ту стену перепрыгнул, говорю же тебе!

– Нет, через эту. Давай свисти, вызывай полицию!

– К черту полицию! Только ее здесь не хватало!

– Тогда давай вернемся и сдерем шкуру со второго гада.

– Ты бы лучше о своей шкуре подумал. Самое время. Слышь, ты, Джала, черномазая обезьяна, еще раз увижу, что отлыниваешь…

Продолжения я не услышал. Я уже выползал на четвереньках из гостиной, зажав в зубах револьвер. На какое-то мгновение мне показалось, что в коридоре никого нет. Но я ошибся и тотчас натолкнулся на туземца. Жаль, что я не смог ему как следует врезать, зато угрожающе помахал своим оружием, отчего он даже зубами застучал со страха. Я рванулся наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Сам не пойму, почему именно туда. В саду и на первом этаже было полно народу, так что мне показалось, что наверху безопаснее.

Я зашел в первую же попавшуюся мне на пути комнату. Это оказалась спальня, где никого не было, хотя там горел свет. Я никогда не забуду, как вошел и увидел себя в огромном зеркале – в маске, с револьвером в руке, в перепачканной одежде. Одним словом, хоть сейчас на эшафот или на гильотину. Я спрятался в шкафу за зеркалом и добрых полчаса простоял там, дрожа от страха и проклиная все на свете – свою судьбу, свою глупость и доверчивость, но больше всего Раффлза, будь он неладен. Дверь шкафа внезапно распахнулась, и двое чернокожих, которые бесшумно прокрались в спальню, грубо схватили меня и потащили вниз на расправу.

Внизу собралось довольно много народу, включая женщин, которые завизжали во весь голос, едва меня увидели. И вправду, в съехавшей на ухо маске я представлял собой весьма устрашающее зрелище. Розенталь рявкнул, чтобы они заткнулись. Женщина с прической в виде тюрбана не осталась в долгу и истерически заорала в ответ. Поднялся всеобщий крик, от которого порой уши закладывало. Помню одно – я все время гадал, когда же явится полиция. Первис и женщины настаивали на вызове наряда, чтобы предать меня в руки закона без малейшего промедления. Розенталь и слышать об этом не желал. Он клялся, что пристрелит любого, кто постарается улизнуть. Плевать ему на полицию. Он никому не позволит портить ему вечер, а со мной разберется по-своему. С этими словами он выдернул меня из рук туземцев, отшвырнул к двери и всадил пулю в косяк сантиметрах в трех от моей головы.

– Слушай, ты, пьяный урод! Ты же убьешь его! – закричал Первис, снова вмешиваясь в дела хозяина.

– Ну и что? У него же револьвер! Скажу, что застрелил его, защищая свою жизнь! Чтобы другим было неповадно сюда лазить! Ну-ка, отойди, или сам хочешь пулю схлопотать?!

– Да ты же пьян как свинья! – выкрикнул Первис, вставая между нами. – Я видел, как ты только что вылакал полный стакан рома, ты же на ногах еле держишься. Возьми себя в руки, старик. Не делай того, о чем потом горько пожалеешь.

– Ладно, в него стрелять не буду. А обстреляю-ка я этому гаденышу нимб вокруг башки. Ты прав, старина. Убивать не стану. Ну ошибся, всяко бывает. Кружок сделаю. Этак вот!

Он вскинул руку с револьвером, бриллиант у него на мизинце сверкнул яркими брызгами, из дула вырвался язычок пламени, и грянул выстрел, сопровождаемый женским визгом. Я почувствовал, как сверху на меня посыпались щепки.

В следующую секунду боксер выбил у него из руки оружие, и мне уже казалось, что я невредимым вышел из огня, как тут же угодил в полымя. Среди нас вдруг оказался полисмен. Он влез внутрь через окно гостиной и начал действовать смело и решительно. Я и ахнуть не успел, как он без единого слова защелкнул наручники у меня на запястьях. Первис тут же кинулся давать объяснения, в то время как его хозяин осыпал бранью всех и вся. Дескать, мы за ними следили, но они пробрались в дом и натворили тут черт знает что, чуть всех не вырезали сонными, один сбежал, второго схватили, а вы всегда появляетесь после драки, когда уже кулаками не машут. Уводя меня, полисмен смерил его высокомерно-презрительным взглядом.

– О вас, сэр, нам известно все, – с отвращением процедил он, отводя руку Первиса, протянувшего ему соверен. – Мы с вами еще увидимся, сэр, в комиссариате полиции на Мэрилбоун-стрит.

– Мне поехать с вами?

– Как вам угодно, сэр. Однако я полагаю, что в данный момент вы гораздо нужнее этому господину, нежели мне. Не думаю, что сей молодой человек окажет какое-либо сопротивление.

– Нет-нет, – промямлил я. – Я пойду тихо-тихо, – и последовал за полисменом.

В полном молчании мы прошагали примерно сто метров. Вокруг не было ни души, где-то вдалеке часы пробили полночь. Наконец я прошептал:

– Как, черт подери, тебе это удалось?

– Да просто повезло, – ответил Раффлз. – По счастью, я изучил каждый камешек стены вокруг особняка, так что ускользнуть оттуда для меня не составило особого труда. К тому же среди реквизита в моей берлоге в Челси оказалась полицейская униформа, которую я давным-давно купил для костюмированного бала. Думал, может, когда-нибудь и пригодится. А каску я в свое время прихватил в Оксфорде. Так, давай-ка забросим ее подальше, а китель и ремень понесем в руках – не дай бог, напоремся на настоящего полисмена. Самое главное было любой ценой избавиться от кеба, в котором я вернулся. Я отослал его в Скотленд-Ярд, вручив кучеру десять шиллингов и срочное послание для старика Маккензи. Через полчаса у Розенталя соберется весь департамент сыскной полиции. В своих действиях я уповал главным образом на патологическую ненависть миллионера к полиции. Если бы тебе удалось смыться – было бы отлично, если же нет – я рассчитывал, что он подольше поиграет с тобой, как кошка с пойманной мышью. Ты уж извини, Зайчонок, что костюмированное представление несколько затянулось и в результате мы остались с носом. Однако, черт возьми, мы все-таки выбрались из этой передряги целыми и невредимыми! С другой стороны, друг мой, это даже к лучшему, что нам не удалось завладеть этими алмазами. Ведь если присмотреться, то они в конечном счете приносят всем своим обладателям несчастья, одно другого хуже!