Текст книги "Луна и шесть пенсов"

Глава тринадцатая

Полагаю, было бы приличнее отказаться от этого предложения. Выразить свое возмущение, которое я действительно испытывал, и тем заслужить похвалу полковника МакЭндрю, рассказав ему при встрече, что я решительно отказался сесть за один стол с таким низким человеком. Но страх оказаться не на высоте и провалить свою роль всегда мешал мне быть моралистом, а в этом случае я понимал, что никакие мои увещевания не произведут на Стрикленда должного впечатления – все равно что палить из пушки по воробьям, и это особенно сдерживало меня. Только поэт или святой станут поливать водой асфальтовый тротуар в надежде, что на нем расцветут лилии.

Я заплатил за спиртное, и мы направились в дешевый ресторанчик, где было многолюдно и весело, и там с аппетитом (я – молодого, а он – бесчувственного человека) пообедали. Потом перебрались в таверну выпить кофе с ликером.

Я полностью выполнил приведшую меня в Париж миссию, и хотя чувствовал себя в некотором роде предателем по отношению к миссис Стрикленд, так как не добился нужного результата, но у меня уже не осталось сил бороться с равнодушием ее мужа. Только женщина может повторять одно и то же несколько раз с неослабевающим пылом. Я успокаивал себя тем, что будет полезно разобраться в душевном состоянии Стрикленда. Это меня особенно интересовало, хотя задача предстояла нелегкая: Стрикленд не отличался разговорчивостью. Он объяснялся с трудом, словно его мозг работал не со словами, а с чем-то другим, и то, что он хотел сказать, складывалось из банальных фраз, жаргона и неясных, отрывистых жестов. И хотя ничего значительного он не говорил, было в его личности нечто такое, что не позволяло назвать его недалеким или смешным. Возможно, из-за искренности. Казалось, его не очень интересовал Париж, хотя по-настоящему Стрикленд видел его впервые (краткая поездка во время медового месяца в счет не входит), и на местные достопримечательности он взирал равнодушно. В отличие от него, я был в Париже раз сто и каждый раз переживал бурю восторга. Когда я бродил по парижским улицам, мне всегда казалось, что за углом меня ждет приключение. Стрикленд же оставался ко всему безучастен. Оглядываясь назад, я думаю, что тогда он был слеп ко всему, кроме мятежных видений в его душе.

Один нелепый случай произошел в таверне, где было много проституток, кто-то из них уже обзавелся мужчиной, кто-то еще сидел в одиночестве, и тут я заметил, что одна из них смотрит в нашу сторону. Поймав взгляд Стрикленда, она улыбнулась. Не думаю, что он обратил на нее внимание. Через какое-то время она вышла, но через минуту вернулась и, проходя мимо нашего стола, очень вежливо попросила нас купить ей выпивку. Она присела за наш столик, я стал с ней болтать, но было очевидно, что ее интересует Стрикленд. Мой спутник знает по-французски всего несколько слов, сказал я. Женщина пробовала сама с ним объясниться – частично жестами, частично на ломаном французском, безосновательно считая, что так он лучше ее поймет, и десятком фраз на английском. Она заставляла меня переводить то, что могла выразить только на родном языке, и нетерпеливо ждала, что ответит Стрикленд. Тот находился в превосходном расположении духа, его это забавляло, но в остальном он оставался равнодушным.

– Похоже, вы одержали победу, – со смехом сказал я.

– Мне это не льстит.

На его месте я был бы больше смущен, но совсем не безучастен. У нее были смеющиеся глаза и восхитительные губы. Она была молода. Непонятно, что ее так влекло к Стрикленду. Девушка не скрывала своих желаний, и мне пришлось перевести:

– Она приглашает вас к себе домой.

– Такие женщины, как она, мне неинтересны, – ответил он.

Я перевел его ответ как можно любезнее. Сочтя, что отклонять такое приглашение невежливо, я объяснил его отказ отсутствием денег.

– Но он мне нравится, – сказала девушка. – Ему это ничего не будет стоить.

Я перевел ее слова, но Стрикленд нетерпеливо пожал плечами.

– Пошлите ее к черту! – был ответ.

Выражение его лица все говорило без перевода. Девушка гордо откинула голову и, возможно, покраснела под румянами. Она встала со словами:

– Monsieur n’est pas poli[8]8
  Месье груб (франц.).


[Закрыть].

И вышла из таверны. Меня это расстроило.

– Зачем вы ее оскорбили? – сказал я. – Она только хотела сделать вам приятное.

– От таких меня тошнит, – грубо отрезал он.

Я с любопытством взглянул на него. Лицо его выражало непритворное отвращение, но это было лицо грубого и чувственного мужчины. Думаю, эта брутальность и привлекла девушку.

– В Лондоне я мог бы иметь любую женщину, какую захотел. Не за этим я приехал в Париж.

Глава четырнадцатая

Возвращаясь в Англию, я много думал о Стрикленде, пытаясь привести в порядок то, что предстояло сказать его жене. Результат поездки был неудачный, порадовать ее было нечем. Я и сам был собой недоволен. Стрикленд озадачил меня. Я не понимал мотивов его поступков. Когда я задал ему вопрос, что натолкнуло его на занятия живописью, он не мог или не захотел ответить. И с этим ничего нельзя было поделать. Я пытался убедить себя, что в его медлительном разуме чувство сопротивления нарастало постепенно, однако почему он никогда не показывал недовольства монотонным течением своей жизни? Понятно и вполне банально, если он решил стать живописцем из-за невыносимой скуки бытия, желая порвать с опостылевшими узами, но уж в банальности Стрикленда никак не заподозришь. Будучи в душе романтиком, я придумал объяснение, притянутое в целом за уши, но только оно одно меня удовлетворяло. Я задавался вопросом: не находится ли в его душе глубоко заложенный творческий инстинкт, приглушенный жизненными обстоятельствами, но медленно разраставшийся, как злокачественная опухоль в живой ткани, пока не охватил ее полностью и не призвал к действию? Так кукушка кладет яйца в чужие гнезда, и когда кукушонок подрастает, он выпихивает сводных братьев из гнезда, а затем разрушает и само приютившее его гнездо.

Конечно, странно, что творческий инстинкт овладел скучным биржевым маклером и, возможно, разрушит его жизнь и жизни тех, кто зависит от него, однако еще более странно, когда Дух Божий нисходит на богатых и могущественных людей и упорно преследует их, пока они не склоняют смиренно головы, отказываясь от мирских радостей и женской любви ради суровой монашеской жизни. Преображение имеет много обличий и свершается разными путями. К некоторым оно приходит как взрыв – так бешеный поток может раздробить камень на мелкие кусочки, а к другим постепенно – как говорится, капля камень точит. Стрикленд обладал прямотой фанатика и яростью апостола.

Но моему практичному уму было важно, оправдают ли эту страсть его будущие работы. Когда я спросил, что думали о его живописи коллеги по вечерним классам в Лондоне, он ответил с усмешкой:

– Думали, что я забавляюсь.

– А здесь вы стали посещать курсы?

– Да. Сегодня приходил этот малый, ну, руководитель, посмотрел на мои работы, пожал плечами и пошел дальше.

Стрикленд издал короткий смешок. Разочарованным он не выглядел. Он не зависел от чужого мнения.

Именно это сбивало меня с толку в наших отношениях. Когда люди утверждают, что мнение других им безразлично, они, по большей части, себя обманывают. Обычно они поступают по собственному разумению в надежде, что никто не узнает об их капризах, но есть такие, что идут наперекор мнению большинства, ощущая поддержку друзей и близких. Нетрудно быть экспериментатором в глазах света, если тебя поддерживает группа единомышленников. Тогда ты преисполнен чувством горделивого самоуважения. Чувствуешь, что бросаешь вызов, но не испытываешь при этом даже намека на опасения. Однако жажда признания – возможно, наиболее укоренившийся инстинкт цивилизованного человека. Никто так не стремится обрести добродетельную репутацию, как падшая женщина, испытавшая на себе презрение и злобу так называемого порядочного общества. Я не верю людям, которые уверяют меня, что им плевать на общественное мнение. Это просто бравада. Они не страшатся только упреков в мелких грешках, на которые, по их мнению, никто не обратит внимания.

Но передо мной был человек, которого искренне не интересовали оценки других людей, традиции не имели над ним власти; он походил на борца, намазавшего тело жирным кремом, его не ухватить; это давало свободу, бывшую по сути вызовом. Помнится, я говорил ему:

– Если каждый будет вести себя как вы, мир рухнет.

– Ничего глупее не слышал. Не всякий захочет поступать как я. Большинству нравится жить как все.

Однажды я позволил себе съехидничать:

– Вы, очевидно, не верите в максиму: «Поступайте так, чтобы любой ваш поступок мог быть возведен во всеобщее правило».

– Никогда раньше такого не слышал, но это чушь собачья.

– А ведь это сказал Кант.

– Ну и что? Все равно чушь.

Бессмысленно взывать к совести такого человека. Все равно что пытаться увидеть отражение, не имея зеркала. Я считаю, что совесть – наш проводник в правилах, установленных обществом ради собственной безопасности. Это полицейский в наших сердцах, поставленный, чтобы мы не нарушали законы. Это шпион, окопавшийся в бастионе нашего «я». Желание человека получить одобрение собратьев так сильно, страх перед их осуждением так велик, что он сам открывает ворота врагу, и тот надзирает за ним, стоит на страже интересов хозяина, чтобы в корне подавить зарождающийся порыв того отбиться от стада. Все это заставляет человека ставить интересы общества выше личных. Связь между личностью и обществом очень сильна. Убежденный в первостепенности общественных интересов человек становится рабом этого убеждения, возводит его на престол, а сам выступает в роли слуги, преклоняющего колено, когда жезл владыки обрушивается на его плечи. Он гордится своей совестливостью. И тогда ему становится невыносим человек, не признающий этой власти, ведь, став законопослушным гражданином, он понимает, что бессилен против бунтаря. Увидев, что Стрикленду действительно безразлично, как реагируют на его поступки другие люди, мне оставалось лишь в ужасе отшатнуться от этого чудовища, утратившего человеческий облик.

Вот что сказал он мне на прощание:

– Передайте Эми, что ей нет смысла сюда приезжать. В любом случае я сменю гостиницу, и ей не удастся меня разыскать.

– Думаю, ей повезло, что она избавилась от вас.

– Надеюсь, дружище, вам удастся убедить ее в этом. Впрочем, женщины умом не отличаются.

Глава пятнадцатая

В Лондоне меня ждала записка с настойчивой просьбой прийти сегодня же вечером к миссис Стрикленд. У нее были майор МакЭндрю с женой. Сестра миссис Стрикленд была чуть постарше, сходство между ними проглядывало, но вид у старшей был изрядно поблекший; впрочем, держалась она так самоуверенно, словно вся Британская империя была у нее в кармане. Такое поведение присуще женам старших офицеров, надменно считающих, что они принадлежат к высшей касте. Манеры у нее были бойкие, и хорошее воспитание лишь слегка скрывало убеждение, что если ты не военный, то ничем не лучше лавочника. Гвардейцев она терпеть не могла, считая зазнайками, а об их женах, не наносящих ответных визитов, вообще не желала слышать.

Миссис Стрикленд явно нервничала.

– Ну, рассказывайте же! – потребовала она.

– Я видел вашего мужа. Боюсь, он твердо решил не возвращаться. – Я немного помолчал. – Ваш муж хочет заниматься живописью.

– Что вы имеете в виду? – удивленно воскликнула миссис Стрикленд.

– Вы что, раньше не знали об этом его увлечении?

– Да он совсем рехнулся, – не выдержал полковник.

Миссис Стрикленд задумалась, перебирая в памяти разные случаи из жизни.

– Помнится, до нашей свадьбы он что-то малевал. Но ничего кошмарнее я не видела. Мы смеялись над ним. У него не было ни грана таланта.

– Это просто предлог, – сказала миссис МакЭндрю.

Миссис Стрикленд глубоко задумалась. Было понятно, что после моего сообщения она безуспешно пытается связать концы с концами. К этому времени она успела навести порядок в гостиной – сработал инстинкт домохозяйки, и комната уже не производила впечатления заброшенного помещения, в котором никто не живет, как было в мой первый визит после катастрофы. Но того Стрикленда, какого я видел в Париже, невозможно было представить в такой обстановке. Неужели они не замечали, подумал я, насколько он выбивается из их быта?

– Если он мечтал стать художником, почему не сказал мне об этом? – произнесла наконец миссис Стрикленд. – Думаю, я никогда бы не стала препятствовать влечению такого рода.

Миссис МакЭндрю поджала губы. Похоже, она не разделяла влечения сестры к людям искусства, иронически относясь к ее «богемным» наклонностям.

Миссис Стрикленд продолжала:

– Будь у него талант, я бы первая его поддержала. И на любые жертвы пошла. Я вообще предпочла бы быть женой художника, а не биржевого маклера. Если б не дети, я бы ничего не боялась. И была бы счастлива в жалкой студии в Челси не меньше, чем в этой квартире.

– Дорогая, с тобой всякое терпение потеряешь, – воскликнула миссис МакЭндрю. – Неужели ты веришь в этот вздор?

– Уверяю вас, это правда, – мягко вставил я.

Миссис МакЭндрю посмотрела на меня со снисходительным презрением.

– Ни один мужчина в сорок лет не бросит бизнес, жену и детей, чтобы малевать картины, если в этом не замешана женщина. Скорее всего, одна из твоих подруг – художественная натура – вскружила ему голову.

Обычно бледное лицо миссис Стрикленд зарделось румянцем.

– Как она выглядит?

Я выдержал паузу. Сейчас взорвется бомба.

– Он живет один. С ним нет женщины.

Полковник МакЭндрю и его жена поспешили выразить недоверие, а миссис Стрикленд вскочила на ноги.

– Вы хотите сказать, что ни разу ее не видели?

– Некого было видеть. Говорю вам, он там один.

– Какой вздор! – воскликнула миссис МакЭндрю.

– Я знал, что надо ехать самому, – вырвалось у полковника. – Клянусь, я бы сразу ее отыскал.

– Жаль, что ездили не вы, – съязвил я. – Тогда быстро убедились бы, что ни одно из ваших предположений не подтвердилось. Стрикленд живет не в шикарном отеле, а снимает жалкую клетушку в третьесортной гостинице. Он оставил дом не ради веселой жизни. И денег у него нет.

– Так вы считаете, что он совершил нечто такое, о чем мы не знаем, и теперь скрывается от полиции?

Это предположение заронило в них луч надежды, но я решительно его отмел.

– Тогда он оказался бы дураком, оставив партнеру свой настоящий адрес, – не без ехидства возразил я. – Во всяком случае, в одном я точно уверен – никакой женщины с ним нет. Он не влюблен и даже не думает о романах.

Последовала пауза, все обдумывали мои слова.

– Если то, что вы говорите, правда, – заговорила наконец миссис МакЭндрю, – дела обстоят не так уж плохо.

Миссис Стрикленд метнула на нее взгляд, но ничего не сказала. Она побледнела, а ее тонкие брови нахмурились. Я не понимал, что означает это выражение. Тем временем миссис МакЭндрю продолжала:

– Если это всего лишь каприз, он быстро придет в себя.

– Почему бы тебе не навестить его, Эми, – отважился заявить полковник. – Проведешь с ним год в Париже. За детьми мы присмотрим. Думаю, ему просто потребовалась смена обстановки. Со временем он одумается, вновь захочет вернуться в Лондон, и все снова будет хорошо.

– Я бы так не поступила, – возразила миссис МакЭндрю. – Ему предоставили свободу действий. Увидите, он вернется с поджатым хвостом и заживет прежней, удобной жизнью. – Миссис МакЭндрю окинула сестру холодным взглядом. – Возможно, ты не всегда вела себя разумно с ним. Мужчины – странные создания, к ним надо уметь найти подход.

Миссис МакЭндрю разделяла мнение большинства женщин, что мужчина негодяй, если бросает верную жену, но если он так поступает, то в этом и ее вина. Le coer a ses raisons que la raison ne connaît point[9]9
  Как говорится, сердцу не прикажешь (франц.).


[Закрыть].

Миссис Стрикленд переводила взгляд с одного на другого.

– Он никогда не вернется, – сказала она.

– Дорогая, вспомни, что мы тут говорили. Он привык к комфорту и уходу за собой. Думаешь, он долго проживет в убогой комнатенке в захудалой гостинице? И к тому же у него нет денег. Он непременно вернется.

– Пока я думала, что он сбежал с женщиной, я верила, что можно все вернуть. И не сомневалась, что долго это не продлится. Она надоела бы ему до чертиков уже через три месяца. Но если причина не в этом, тогда все кончено.

– Это уж какие-то тонкие материи, – произнес полковник, вкладывая в свои слова все презрение, какое испытывал к понятиям, далеким от военного ремесла. – Ты и сама в это не веришь. Дороти права, он вернется, и, поверь, ничего в нем не изменится.

– Но я не хочу, чтобы он вернулся, – возразила миссис Стрикленд.

– Эми!

Миссис Стрикленд, казалось, охватила холодная ярость, она мертвецки побледнела и быстро заговорила, с трудом ловя воздух:

– Я могла бы простить, если б он отчаянно влюбился и убежал с предметом своей страсти. Я сочла бы это естественным и не судила бы его строго. Решила бы, что его соблазнили. Мужчины слабы, а женщины бессовестны. Но тут другое. И поэтому я его ненавижу. И теперь уже никогда не прощу.

Полковник МакЭндрю и его жена стали наперебой ее уговаривать. Они были потрясены и твердили, что она сошла с ума. И что понять ее невозможно. Миссис Стрикленд в отчаянии повернулась ко мне.

– Вы тоже меня не понимаете? – вскричала она.

– Не совсем. Вы хотите сказать, что простили бы в случае, если он оставил вас из-за женщины, но никогда – если б сделал то же самое ради идеи? То есть в женщине вы не видите соперницу, а вот против идеи бессильны?

Миссис Стрикленд послала мне отнюдь не дружелюбный взгляд, но ничего не ответила. Похоже, я попал в точку. Она вновь заговорила тихим и дрожащим голосом:

– Я даже не подозревала, что можно кого-то ненавидеть с такой силой, с какой сейчас ненавижу его. Ведь я утешала себя мыслью, что, сколько бы ни продлилось это увлечение, в конце концов он вернется ко мне. Знала, что, умирая, он пошлет за мной, и была готова прийти; я ухаживала бы за ним, как мать, и под конец сказала бы, что все прощено и я никогда не переставала его любить.

Я часто в замешательстве наблюдал, как страстно и картинно предаются женщины уходу за любимыми на их смертном одре. Кажется, что они даже досадуют на долговечность близких людей, отодвигающих в неопределенное будущее эту эффектную сцену.

– Но теперь… теперь все кончено. Он для меня уже чужой человек. Пусть конец его будет жалким, пусть умрет он бедным, голодным, без единого друга. Надеюсь, он сгниет от какой-нибудь ужасной болезни. Для меня его больше нет.

Я подумал, что сейчас самое время передать слова Стрикленда:

– Если захотите с ним развестись, он готов сделать все, что для этого потребуется.

– Зачем мне предоставлять ему свободу?

– Не думаю, что она ему нужна. Он просто подумал, что это может быть удобнее для вас.

Миссис Стрикленд нетерпеливо передернула плечиками. Надо сказать, я был в ней несколько разочарован. В то время я верил (более, чем сейчас), что люди цельные существа, и безграничная мстительность в таком прелестном создании потрясла меня. Я и вообразить не мог, из каких противоречивых качеств соткан характер человека. Теперь я хорошо знаю, что в одном и том же сердце могут уживаться мелочность и величие, зло и добродетель, любовь и ненависть.

Что мне сказать, думал я, чтобы смягчить чувство униженности, переживаемое миссис Стрикленд? И решил пробовать:

– Не уверен, что ваш муж вполне отвечает за свои поступки. Мне кажется, он не в себе. Он производит впечатление человека, одержимого некой силой, которая распоряжается им по своему усмотрению, а сам он беспомощен, как муха, угодившая в паутину. Он словно околдован. Вспоминаются загадочные истории о том, как в человека входит новая личность и вытесняет первую. Душа не плотно привязана к телу и способна на таинственные превращения. В старину сказали бы, что в Чарльза Стрикленда вселился дьявол.

Миссис МакЭндрю разгладила платье на коленях, золотые браслеты скользнули по запястьям.

– Мне кажется, все эти измышления притянуты за уши, – сказала она с раздражением. – Не отрицаю, что Эми слишком доверяла мужу. Если б она не ушла с головой в свои дела, от нее не скрылось бы происходящее. Не думаю, чтобы я ничего не заметила, если б Алек затевал что-то втайне от меня.

Полковник уставился в пространство, и вид у него был самого что ни на есть невинного человека на свете.

– Но все это не отменяет того, что Чарльз Стрикленд безжалостное животное. – Она сурово взглянула на меня. – Я скажу вам, почему он оставил жену – из чистого эгоизма, только и всего.

– Это, конечно, самое простое объяснение, – сказал я. Однако, на мой взгляд, оно ничего не объясняло. Когда я собрался уходить, сославшись на усталость, миссис Стрикленд не сделала попытки меня удержать.