Текст книги "Непристойные предложения"

Л’пайр поглядел на фотографии.

– Плохо напечатано, – заметил он. – Этим людям еще учиться и учиться. Однако технический прогресс у них не стоит на месте, и это радует. Но зачем мне на это смотреть? Вы же не думаете, что я имею к этому какое-либо отношение?

Па-Чи-Лю говорит, что гтетанец выглядел крайне озадаченным, но сохранял мягкое спокойствие, словно пытался разобрать истерические вопли умственно отсталого ребенка.

– Вы это отрицаете?

– Что, во имя Вселенной, тут отрицать? Дайте взглянуть. – Он посмотрел на титульный лист. – Судя по всему, это «Первая книга по биологии» неких Осборна Блетча и Никодима П. Смита. Надеюсь, вы не перепутали меня с Блетчем или Смитом? Меня зовут Л’пайр – а не Осборн Л’пайр и даже не Никодим Л’пайр. Просто обычный, старый, добрый Л’пайр. Не более и не менее. Я родился на Гтете, это шестая планета от…

– Мне известно астрографическое местоположение Гтета, – холодно сообщил Па-Чи-Лю. – А также известно, что шесть земных месяцев назад вы были на Земле. И провели обмен с этим Осборном Блетчем, в результате которого получили топливо, требовавшееся вам, чтобы покинуть планету, в то время как Блетч получил набор фотографий, впоследствии использованных в качестве иллюстраций в данном учебнике. Как видите, наша секретная организация на Земле работает крайне эффективно. Мы назвали эту книгу вещественным доказательством А.

– Гениальное название, – с восхищением откликнулся гтетанец. – Вещественное доказательство А! Из стольких возможных вариантов вы выбрали самый подходящий. Мои поздравления.

Как видишь, Хой, Л’пайр оказался в своей стихии – обсуждал с полицейским чиновником невразумительный юридический вопрос. Блистательное криминальное прошлое на презирающей закон планете подготовило его к этому моменту. Однако мыслительные процессы Па-Чи-Лю долгое время были направлены преимущественно на шпионаж и тайные культурные манипуляции. Он оказался совершенно не готов к оргии правовых софизмов, которая грозила вот-вот поглотить его. Вынужден признать, что в сложившихся обстоятельствах я сам вряд ли справился бы лучше – равно как и ты или Старик собственной персоной.

– Но я всего лишь продал комплект художественных зарисовок некоему Осборну Блетчу, – возразил Л’пайр. – Что он сделал с ними – определенно не моя забота. Если я продам землянину оружие одобренного уровня технологической отсталости – скажем, кремниевый топор или котел, чтобы поливать кипящим маслом нападающих с городских стен, – а он использует это оружие, чтобы прикончить одного из своих примитивных собратьев, буду ли я нести за это ответственность? Согласно моей трактовке действующего законодательства Галактической Федерации – вовсе нет, друг мой. А теперь выплатите мне компенсацию за потраченное время и причиненные неудобства и посадите на быстрое судно, направляющееся к месту моей работы.

Так и продолжалось. Десятки раз Па-Чи-Лю лихорадочно рылся в юридической библиотеке штаб-квартиры на Плутоне, находил маленькую гадкую лазейку – а Л’пайр заявлял, что невиновен, согласно последнему толкованию Высшего совета. Могу поклясться, что гтетанцам нравится заучивать назубок всю юридическую историю.

– Но вы признаете, что лично продали порнографию землянину Осборну Блетчу? – наконец возопил звездный капрал.

– Порнография, порнография, – задумчиво протянул Л’пайр. – Ее можно определить как вызывающую похоть, притворно пикантную дешевую непристойность. Я прав?

– Разумеется!

– Что ж, капрал, позвольте задать вам вопрос. Вы видели эти фотографии. Они показались вам возбуждающими или пикантными?

– Конечно, нет. Но ведь я не гтетанская амеба.

– Как и Осборн Блетч, – спокойно заметил Л’пайр.

Думаю, капрал Па-Чи-Лю смог бы найти разумный способ решить дилемму, если бы в тот момент не прибыла гтетанская экстрадиционная группа на отправленном за ней специальном патрульном корабле. Капрал оказался лицом к лицу с еще шестью амебоидными мастерами дискуссий, в числе которых были хитрейшие юридические умы Гтета. На Руге VI полиция много раз сталкивалась с Л’пайром в гтетанских судах. Поэтому они не стали рисковать и отправили своих лучших представителей.

Численный перевес был не на стороне Л’пайра, но, Хой, он готовился к этому с тех самых пор, как покинул Землю. К тому же, нечестивый разум амебоида работал на полную мощь, поскольку на кону стояла его жизнь. Стоит собратьям-амебоидам вновь наложить на него псевдоподии – и ему конец.

Оказавшись между Л’пайром и гтетанской экстрадиционной группой, капрал Па-Чи-Лю начал понимать, какой печальной может стать жизнь полицейского. Он метался туда-сюда, от заключенного к адвокатам, пробираясь сквозь трясину мнений, проваливаясь в пропасти сложностей.

Экстрадиционная группа не собиралась возвращаться домой с пустыми псевдоподиями. Чтобы добиться успеха, они должны были настоять на этом аресте, который даст им право – как прежним истцам – предъявить изначальный иск о наказании для Л’пайра. Со своей стороны, Л’пайр намеревался лишить законной силы нынешний арест: тогда бы наш офис не только оказался в неудобном положении, но и должен был бы защитить Л’пайра от его собратьев как личность, более не подлежащую экстрадиции.

Усталый, изможденный, охрипший Па-Чи-Лю наконец притащился к экстрадиционной группе на слабых щупальцах и сообщил, что после тщательного рассмотрения пришел к выводу, чтобы Л’пайр не совершал преступлений во время пребывания на Земле.

– Ерунда, – возразил делегат. – Преступление было совершено. Имели место продажа и распространение по планете несомненной, отъявленной порнографии. Преступление не могло не быть совершено.

Па-Чи-Лю вернулся к Л’пайру и несчастно спросил: что он на это скажет? Не кажется ли ему, почти взмолился капрал, что налицо все необходимые составляющие преступления? Некоего преступления?

– Верно, – задумчиво откликнулся Л’пайр. – Они правы. Некое преступление вполне могло быть совершено – но не мной. С другой стороны, Осборн Блетч…

Звездный капрал Па-Чи-Лю окончательно потерял голову.

Он отправил на Землю приказ доставить Осборна Блетча.

К счастью для всех нас, включая Старика, до ареста Блетча он не дошел. Землянина лишь задержали как важного свидетеля. Стоит мне подумать о том, к чему мог привести противоправный арест индивидуума из мира, который находится под тайным наблюдением – особенно в подобном случае, – и моя кровь становится жидкой.

Однако Па-Чи-Лю совершил еще одну грубую ошибку – поместил Осборна Блетча в камеру по соседству с Л’пайром. Сам видишь, все работало на амебоида – даже мой юный помощник.

К тому времен как Па-Чи-Лю собрался в первый раз допросить Блетча, землянин уже пообщался с соседом. Это общение не слишком проявилось – поначалу.

– Порнография? – уточнил Блетч, услышав первый вопрос. – Какая порнография? Мы с мистером Смитом некоторое время работали над школьным учебником по биологии и надеялись использовать в нем новые иллюстрации. Мы хотели более крупные, четкие фотографии, понятные детям, а не размытые рисунки, которые печатают во всех учебниках еще со времен Левенгука. Подборка мистера Л’пайра с циклом деления амебы оказалась для нас даром божьим. В некотором смысле они стали первым разделом учебника.

– Однако вы не отрицаете, – безжалостно спросил капрал Па-Чи-Лю, – что во время покупки знали о порнографической природе этих фотографии? И, несмотря на это, все равно использовали их для удовольствия несовершеннолетних особей?

– Назидания, – поправил его пожилой земной учитель. – Назидания, не удовольствия. Заверяю вас, ни один ученик, разглядывавший эти фотографии – которые, прошу заметить, даны в тексте как рисунки, – не подвергся несвоевременной эротической стимуляции. Признаюсь, в момент покупки у меня сложилось впечатление, что сидящий в соседней камере джентльмен и ему подобные полагают их весьма пикантными…

– И что?

– Но это была его проблема, не моя. В конце концов, если я куплю у инопланетянина некий артефакт – скажем, кремниевый топор или котел, чтобы поливать кипящим маслом нападающих с городских стен, – а потом использую его в совершенно мирных и полезных целях – первый для вытаскивания луковиц из земли, а второй для того, чтобы приготовить из этих луковиц суп, – будет ли в моих поступках что-то дурное? Между прочим, данный учебник получил хорошие отзывы и знаменательные благодарности от образовательных и научных авторитетов по всей стране. Хотите послушать? Думаю, у меня при себе есть пара рецензий. Ну-ка, посмотрим. Верно, совершенно случайно в карманах этого костюма лежит несколько вырезок. Надо же, не знал, что их так много. Вот что говорит «Газета средней школы южных Штатов прерий»: «Важное, выдающееся достижение, которое надолго войдет в анналы школьной педагогики. Авторы могут испытывать законную…»

Вот тогда-то капрал Па-Чи-Лю и направил мне отчаянный призыв о помощи.

К счастью, я мог уделить делу все свое внимание – инцидент с Саудовской Аравией и Ганимедом миновал опасную фазу. В противном случае…

Перепробовав всевозможные отвлекающие уловки, включая тайных агентов, переодетых танцовщицами, мы наконец смогли вовлечь юного мистика в необъятный теологический диспут о точной природе и моральных следствиях творимых им чудес. Местные выдающиеся мусульманские духовные лидеры приняли ту сторону или иную, да так, что от цитат из Корана и более поздних суннитских писаний стало нечем дышать. Мистик не смог остаться в стороне и так увлекся спором, что забыл о первоначальных мотивах и непоправимо разорвал мысленный контакт с Ганимедом.

Какое-то время проблема на спутнике сохранялась – казалось, будто цивилизация бестелесных разумов в конце концов в некотором приближении дойдет до правды. К счастью, там случившееся тоже рассматривали как религиозное явление, и едва контакт был разорван, разум, взаимодействовавший с человеком, а потому снискавший большое уважение, тут же был низвергнут. Согласно общему мнению, он умышленно и намеренно придумал всю историю, чтобы посеять скептицизм среди более религиозных представителей его расы. Духовный суд постановил воплотить неудачливого телепата заживо.

И потому с теплым чувством хорошо проделанной работы я вернулся в штаб-квартиру на Плутоне в ответ на призыв Па-Чи-Лю.

Излишне говорить, что это чувство вскоре сменилось беспросветным отчаянием. Когда измученный капрал ввел меня в курс дела, я опросил гтетанскую экстрадиционную группу. Они держали связь со своим родным офисом и угрожали крупным галактическим скандалом, если с Л’пайра снимут арест и не передадут заключенного в их ведение.

– Неужели самые священные, интимные подробности нашей половой жизни должны бесстыдно гулять по всем уголкам Вселенной? – сердито спросили у меня. – Порнография есть порнография, преступление есть преступление. Умысел имелся и был осуществлен. Мы требуем нашего преступника.

– Может ли быть порнография без возбуждения? – желал знать Л’пайр. – Когда чамблостианец продает гтетанцу меру крргллвсс – который они используют в пищу, а мы – в строительстве, – какие тарифы взимаются с груза, продовольственные или строительные? Строительные, как вам прекрасно известно, сержант. Я требую немедленного освобождения!

Но самым неприятным сюрпризом стал Блетч. Землянин сидел в камере и посасывал изогнутую рукоять зонта.

– Согласно кодексу, определяющему отношение ко всем расам, пребывающим в статусе тайного наблюдения, – начал он, едва завидев меня, – и я имею в виду не только конвенцию Ригеля-Стрельца, но и статусы третьего космического цикла и вердикты Верховного совета по делам Хвомо против Хвомо и Фарзиплок против Антарес XII, – я требую возвращения в мое привычное местообитание на Земле и компенсации ущерба в соответствии с расписанием, разработанным комиссией Нобри в ходе последнего вивадинского разногласия. Я также требую сатисфакции в вопросе…

– Похоже, вы обзавелись глубокими познаниями в сфере межзвездного законодательства, – медленно произнес я.

– Верно, сержант, верно. Мистер Л’пайр любезно ознакомил меня с моими правами. Судя по всему, мне полагаются всевозможные компенсации – по крайней мере, я могу их требовать. У вас очень интересная галактическая культура, сержант. Многие, многие земляне с восторгом бы с ней познакомились. Однако я готов избавить вас от неприятностей, которые вызовет подобная огласка. Уверен, что два разумных индивидуума вроде нас с вами смогут договориться.

Когда я обвинил Л’пайра в разглашении галактической тайны, он распустил цитоплазму, пожав амебоидными плечами.

– Я ничего не сказал ему на Земле, сержант. Какую бы информацию ни получил этот землянин – а я признаю, что эта информация вредоносна и противозаконна, – ответственность за нее лежит исключительно на вашей штаб-квартире. Кроме того, будучи несправедливо обвиненным в мерзком, немыслимом преступлении, я, естественным образом, имел право подготовиться к защите, обсудив дело с единственным свидетелем. Я мог бы пойти дальше и указать, что, поскольку мы с мистером Блетчем в некотором смысле являемся сообвиняемыми, нет законного запрета на объединение наших юридических знаний.

Вернувшись в офис, я ввел капрала Па-Чи-Лю в курс дела.

– Настоящее болото! – пожаловался он. – Чем больше дергаешься, чтобы выбраться, тем глубже увязаешь! А этот землянин! Охраняющие его плутонцы едва не свихнулись. Он спрашивает обо всем – что это, а это, а как это работает. Еще ему недостаточно жарко, воздух пахнет неправильно, еда невкусная. У него щекочет в горле, он желает полоскание, ему нужно…

– Дайте ему все, что он хочет, но в пределах разумного, – сказал я. – Если это существо умрет в камере, нам с тобой в лучшем случае светит увеселительная поездка в Черную дыру Лебедя. Что же до остального, капрал, я согласен с гтетской экстрадиционной группой. Преступление должно было быть совершено.

Звездный капрал Па-Чи-Лю уставился на меня.

– Вы… имеете в виду…

– Я имею в виду, что если преступление было совершено, значит, арест Л’пайра законен, а следовательно, его можно отправить обратно на Гтет. Мы больше никогда о нем не услышим и заодно избавимся от размахивающих псевдоподиями гтетанских мошенников. У нас останется лишь одна проблема – Осборн Блетч. Как только Л’пайр отбудет и землянин окажется в нашем распоряжении, мы с ним разберемся – тем или иным способом. Но самое важное, капрал Па-Чи-Лю, состоит в том, что Л’пайр должен был совершить преступление – некое преступление – во время пребывания на Земле. Переселяйтесь в юридическую библиотеку.

Вскоре после этого Па-Чи-Лю отправился на Землю.

А теперь прошу, Хой, воздержись от морализаторства! Мы оба прекрасно знаем, что внешние патрульные офисы и раньше этим занимались. Мне это нравится не больше, чем тебе, но ситуация была чрезвычайной. Кроме того, Л’пайр, этот амебоидный закоренелый преступник, давно заслуживал наказания. Можно даже сказать, что с этической точки зрения я был совершенно прав.

Как я уже говорил, Па-Чи-Лю вернулся на Землю, теперь в роли помощника редактора. Он устроился на работу в издательство, которое выпустило учебник биологии. Исходные фотографии так и лежали в бумагах этого заведения. Тщательно выбрав человека и отпустив немало многозначительных комментариев, звездный капрал в конце концов вдохновил одного из технических редакторов изучить фотографии и проанализировать материал, на котором они были напечатаны.

Этим материалом был фартух, синтетический текстиль, весьма популярный на Гтете. Человечество могло изобрести его не раньше чем через три столетия.

В мгновение ока почти каждая американская женщина обзавелась бельем из фартуха, новой ткани года. А поскольку основная ответственность за этот противозаконный технологический скачок лежала на Л’пайре, мы наконец-то его прижали!

Он отнесся к этому весьма философски, Хой.

– Конец моей долгой дороги, сержант. Поздравляю. Преступления не окупаются. Нарушитель всегда проигрывает, а правоохранители – выигрывают.

Я с легкой душой занялся экстрадиционными формами. Конечно, оставался Блетч, но он был обычным человеком. И я, успев к тому времени ввязаться во множество сомнительных делишек, не собирался с ним церемониться. Можно с тем же успехом получить выговор за скрик в качестве лаунта!

Но вернувшись, чтобы отвести гтетанца к его амебоидным собратьям, я едва не провалился под поверхность Плутона! Там, где раньше был один Л’пайр, теперь сидело двое! Конечно, это были более мелкие Л’пайры – каждый в половину оригинала, – но тем не менее Л’пайры.

Он успел поделиться!

Как? При помощи полоскания, которое потребовал землянин. Это с самого начала была идея Л’пайра, его последняя страховка. Получив полоскание, землянин тайком передал его Л’пайру, а тот спрятал раствор в камере на крайний случай.

Это полоскание, Хой, представляло собой соленую воду! Солевой раствор!

Вот в какой ситуации я оказался. Гтетанцы сообщили, что их законы учитывали такое развитие событий, но что мне проку в их законах.

– Было совершено преступление, была распространена порнография, – твердил делегат. – Мы требуем выдачи преступника. Обоих!

– В соответствии с Галактическими статутами шесть миллионов девять тысяч триста семьдесят один – шесть миллионов сто шесть тысяч пятьсот четырнадцать, – бубнил Осборн Блетч, – я требую немедленного освобождения, компенсации в размере двух миллиардов галактических мегавар, полного письменного…

И:

– Возможно, наш родитель, Л’пайр, и совершал различные преступления, – лепетали юные амебоиды в соседней с Осборном Блетчем камере, – но какое отношение к этому имеем мы? Л’пайр искупил вину, погибнув при родах. Мы очень молоды и совершенно невинны. Конечно же, в старой доброй галактике не принято наказывать маленьких детей за грехи родителей!

Как бы поступил ты?

Я отправил все это месиво в патрульную штаб-квартиру – гтетанскую экстрадиционную группу с их клубком юридических цитат, Осборна Блетча с его зонтом, учебник биологии, оригинальные порнографические фотографии и – последними, но не из последних – двух наивных юных амебоидов. Можешь звать их Л’пайр – Штрих и Л’пайр – Два Штриха. Когда они прибудут, делай с ними что угодно, только мне не говори!

И если ты найдешь решение с помощью более древних и мудрых штабных умов – и найдешь его прежде, чем у Старика лопнет глоцистоморфа, – мы с Па-Чи-Лю будем вечно тебе благодарны.

Если нет – что ж, мы стоим во внешнем патрульном офисе 1001625 с собранными вещами. У Черной дыры Лебедя есть свои преимущества.

Лично я, Хой, считаю, что корень всех этих неприятностей кроется в существах, которые настаивают на странных, зрелищных методах размножения, вместо того чтобы выбрать разумное, благопристойное спорообразование!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Итак, я написал чертовски запутанный рассказ о семиполом организме – и задумался, насколько запутанным может получиться рассказ об однополом организме.

А потому написал его.

Кроме того, я хотел посмотреть, что можно сделать с порнографией у однополых организмов.

Но по правде говоря, было кое-что еще. Через много лет после Теда Старджона я связался с литературным агентом, который начал присваивать мои деньги. (Господь свидетель, присваивать было почти нечего – но этот гений справился.) Как выразился Айк Азимов: «Зачем агенту отдавать девяносто процентов клиенту, а себе оставлять только десять? Разве не логичней оставить девяносто процентов себе, а клиенту отдать десять? Все умеют писать, но продавать умеют единицы».

Я нашел своего старого армейского приятеля, Милта Эмготта, который как раз прислал мне открытку, сообщавшую, что он открывает адвокатскую контору вместе с партнером Филом Касселем. Я сказал ему, что мне нечем заплатить – и именно по этой причине я нуждаюсь в его услугах. Он ответил, что все нормально, он возьмется за мое дело. И выбил из агента все, что тот мне задолжал.

Агент был настолько впечатлен, что нанял Эмготта своим адвокатом. Так же поступила и его жена, когда решила с ним развестись. И, в конечном итоге, множество других писателей в жанре научной фантастики и мистики.

Тем временем я немало узнал про законы от Милта Эмготта и Фила Касселя. Мне захотелось использовать эти знания в рассказе. И однажды я так и поступил – использовал их в истории о законности амебоидной порнографии.

Написано в 1953 году, опубликован в 1954-м

Непристойные предложения

Освобождение земли

Итак, это история нашего освобождения. Втягивай воздух и держись за сорняки. Хей-хо, начнем рассказ.

Дело было в августе, во вторник. Теперь эти слова ничего не значат, так далеко мы продвинулись, однако многие вещи, которые знали и обсуждали наши примитивные предки, наши неосвобожденные, нереконструированные праотцы, лишены смысла для наших свободных умов. Тем не менее, историю нужно рассказать, со всеми ее невероятными топонимами и сгинувшими реперными точками.

Почему ее нужно рассказать? А у вас найдется более интересное занятие? У нас есть вода, и сорняки, и логово в долине ветров, так что отдыхайте, расслабляйтесь и слушайте. И втягивайте, втягивайте воздух.

Во вторник в августе корабль появился в небе над Францией, в части света, тогда известной как Европа. Длина корабля составляла пять миль, и, согласно дошедшим до нас сведениям, он напоминал гигантскую серебряную сигару.

История повествует о панике и ужасе, что охватили наших праотцов, когда корабль внезапно возник в летних синих небесах. Как они бегали, как кричали, как показывали пальцами!

Как они возбужденно уведомили Организацию объединенных наций, один из главнейших своих институтов, о том, что странное металлическое судно невероятных размеров материализовалось над их страной. Как отдали приказ сюда, чтобы вооруженные военные самолеты окружили судно; как отправили указания туда, чтобы поспешно собранная группа ученых с сигнализационной аппаратурой приблизилась к кораблю, подавая дружелюбные сигналы. Как столпившиеся под огромным кораблем люди с фотоаппаратами делали снимки, люди с печатными машинками писали статьи, а люди с лицензией продавали модели.

Всем этим занимались наши предки, порабощенные и невежественные.

Потом колоссальная пластина выехала из середины корабля, и вышел первый инопланетянин, вышел сложной трехногой походкой, которую людям предстояло вскоре узнать и полюбить. На нем было металлическое одеяние, обеспечивавшее защиту от особенностей нашей атмосферы, – матовое, свободное облачение, какое наши первые освободители носили во время своего пребывания на Земле.

Инопланетянин заговорил на никому не понятном языке, изрекая оглушительные слова огромным ртом, располагавшимся примерно на середине его двадцатипятифутового тела, и вещал ровно час. Закончив, вежливо подождал ответа и, не дождавшись, скрылся в корабле.

Та ночь, первая ночь нашего освобождения! Или правильней сказать: первая ночь нашего первого освобождения. В общем, та ночь! Представьте наших предков, увлеченных своей примитивной возней: игрой в хоккей на льду, телевидением, расщеплением атомов, охотой на коммунистов, викторинами с призами и написанием аффидевитов – всеми этими мелочами, столь осложнявшими жизнь в старые времена, по сравнению с захватывающей дух, величественной простотой настоящего.

Большой вопрос заключался в том, что именно сказал инопланетянин? Призвал ли он человечество сдаться? Провозгласил ли себя мирным торговцем, который, сделав, по его мнению, разумное предложение – скажем, насчет ледяной шапки на Северном полюсе, – вежливо удалился, дабы мы могли обсудить его условия в относительном уединении? А может, он всего лишь заявил, что является новым послом на Земле, отправленным дружественной разумной расой, и попросил представить его подходящему должностному лицу для вручения соответствующих бумаг?

Неизвестность сводила с ума.

Поскольку решать предстояло дипломатам, той ночью наиболее вероятным сочли последний вариант, и потому ранним утром делегация Объединенных наций выстроилась под брюхом неподвижного космического корабля. Делегатам велели поприветствовать инопланетян, задействовав все коллективные лингвистические способности. В качестве дополнительного свидетельства дружелюбных намерений людей всем военным судам, патрулировавшим воздух вокруг огромного корабля, приказали ограничиться одной бомбой на самолет и вывесить маленький белый флажок – вместе с флагом ООН и их собственным национальным флагом. Так наши предки встретили решающую перемену в своей истории.

Когда несколько часов спустя появился инопланетянин, делегация приблизилась к нему, поклонилась и на трех официальных языках ООН – английском, французском и русском – попросила его считать эту планету своим домом. Он серьезно выслушал, после чего повторил вчерашнюю речь – очевидно, столь же эмоциональную и значимую для него, сколь непостижимую для представителей мирового правительства.

К счастью, образованный молодой индус, член секретариата, заметил подозрительное сходство между словами инопланетянина и малоизвестным бенгальским диалектом, над особенностями которого когда-то ломал голову. Причина, как нам теперь известно, заключалась в том, что, когда данный вид инопланетян в последний раз посещал Землю, самая развитая человеческая цивилизация обитала во влажной долине Бенгалии; были составлены подробные словари этого языка, чтобы общение с местным населением Земли не вызвало затруднений у последующих исследовательских экспедиций.

Однако я забегаю вперед, как тот, кто жует сочные корни прежде сухого стебля. Позвольте мне передохнуть и отдышаться. Хей-хо, это был воистину потрясающий опыт для нашего вида.

А вы, сэр, сядьте-ка на место и послушайте. Ты слишком юн, чтобы Рассказывать Историю. Я помню, прекрасно помню, как ее рассказывал мой отец, а до него – его отец. Тебе придется подождать своей очереди, как ждал я; слушай, пока слишком протяженные плато между водопоями не отрежут меня от жизни.

Тогда ты сможешь занять место на лучшей сорняковой делянке и, грациозно отдыхая между бегствами, излагать величайший эпос нашего освобождения беззаботно резвящейся молодежи.

Вслед за предположениями молодого индуса некий профессор сравнительной лингвистики в мире, способном понимать эту странную разновидность мертвого диалекта и общаться на ней, был вызван с академического съезда в Нью-Йорке, где представлял статью, над которой работал восемнадцать лет: «Предварительное исследование очевидных взаимосвязей между некоторыми причастиями прошедшего времени в древнем санскрите и тем же количеством имен существительных в современном сычуаньском».

Совершенно верно, всем этим вещам – и многим, многим другим – посвящали свое время наши ослепленные невежеством предки. Воистину, нам стоит ценить свои свободы.

Сердитый ученый, минус – как он не уставал горько напоминать – некоторые важнейшие списки слов, был перенесен самым быстрым реактивным самолетом в область к югу от Нанси, которую в те давние времена укрывала огромная черная тень инопланетного корабля.

Здесь он узнал о своей задаче от делегации ООН, чью нервозность вовсе не смягчило новое, тревожное развитие событий. Другие инопланетяне вышли из корабля, неся множество гигантских предметов из мерцающего металла; далее пришельцы собрали из этих предметов некую машину – она была выше любого небоскреба, когда-либо построенного человеком, и издавала шум, словно разговаривающее само с собой разумное существо. Первый инопланетянин по-прежнему учтиво стоял поблизости от исходивших потом дипломатов, время от времени произнося речь на языке, который почти забыли к тому дню, когда был заложен краеугольный камень Александрийской библиотеки. Люди из ООН отвечали, отчаянно надеясь компенсировать жестами и мимикой незнание пришельцем языка. Намного позже комиссия антропологов и психологов блистательно выявила трудности физического общения жестами с существами, которые обладают – подобно этим пришельцам – пятью ручными придатками и единственным немигающим сложным глазом, похожим на глаза насекомых.

Тяготы и метания профессора, бродившего по миру за инопланетянами в попытках накопить пригодный к употреблению словарный запас на языке, особенности которого можно было лишь предположить на основании скудных примеров, предоставленных человеком, страдавшим нелепейшим из иностранных акцентов, – все эти мучения ничего не значили в сравнении с тревогой, испытываемой представителями мирового правительства. Ежедневно они наблюдали, как инопланетные гости перемещаются на новое место и собирают там колоссальное строение из мерцающего металла, которое ностальгически бормочет себе под нос, словно вспоминая далекие фабрики, давшие ему жизнь.

Само собой, всегда присутствовал инопланетянин, который отрывался от своих явно надзирательских обязанностей, чтобы произнести небольшую речь; однако даже великолепные манеры, которые он демонстрировал, терпеливо выслушивая пятьдесят шесть ответов на пятидесяти шести языках, не помогали рассеять панику, разражавшуюся всякий раз, когда человеческий ученый, оглядывая мерцающие машины, касался выступающего края и тут же съеживался до размеров булавочного острия. Это случалось не постоянно, однако достаточно часто, чтобы вызвать у людей-распорядителей хроническое несварение и бессонницу.

В конце концов, загубив большую часть своих нервных клеток, профессор достаточно поднаторел в языке, чтобы говорить на нем. Он – а посредством него и весь мир – услышал следующее.

Инопланетяне являлись представителями высокоразвитой цивилизации, распространившей свою культуру на всю галактику. Осознавая ограниченность еще недоразвившихся животных, недавно захвативших господство на Земле, они в некотором роде подвергли нас доброжелательному остракизму. До тех пор, пока мы или наши институты не разовьются до уровня, допускающего, скажем, хотя бы статус кандидата в члены Галактической Федерации (в течение первых тысячелетий – под спонсорским поручительством одного из более старших, распространенных и важных представителей данной Федерации), – до этого момента любое нарушение наших уединенности и невежества – за исключением нескольких научных экспедиций, проведенных в условиях строжайшей секретности – было строго запрещено общим соглашением.

Несколько индивидуумов, нарушивших это правило – что сильно отразилось на нашей расовой психике и дало обильную пищу господствующим религиям, – подверглись столь стремительному и суровому наказанию, что на протяжении некоторого времени дальнейших нарушений не происходило. Наша кривая роста выглядела достаточно удовлетворительной, чтобы давать надежды, что в ближайшие тридцать-сорок веков мы сможем стать кандидатом в члены Федерации.