Текст книги "Курсантская исповедь"

Трагически погибла здесь

Зимой, три месяца назад, 9 февраля 1984 г., умер Юрий Владимирович Андропов – Генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической Партии Советского Союза, на смену ему пришёл Константин Устинович Черненко. В 1984 г. СССР, в ответ на бойкот Московской олимпиады США и их союзниками, бойкотировал олимпиаду в Лос-Анджелесе.

30 Апреля 1984 г. Новосибирское ВВПОУ.

Двадцатая рота.

Зима ушла. Пришла очередная весна. Конец апреля. Тимофеев сидел в курсантской столовой на подоконнике, уже полностью подготовившись к сдаче наряда, дописывал письмо домой в ожидании смены. На плацу шёл развод очередного суточного наряда.

«…Стало хорошо, тепло. Зеленеет травка в местах, где проходит теплотрасса. Скоро по всей земле сибирской начнёт всходить эта прелесть. Только вот добить бы скорее до конца куски снега, завалявшегося в прохладных местечках.

Сейчас взял В. И. Ленина, «Материализм и эмпириокритицизм» изучаю. Тактик-преподаватель тут как-то сказал, что соц. революция – это исключительно плод гения Ленина, на почве революционной ситуации в стране. А при отсутствии Ленина социализма бы нам не видать! И я то же думаю, что все разговоры о возможности рождения «другого Ленина» – чушь. Не могло же тогда рождение Ленина помешать родиться другому такому «Ленину»! Но Ленин был только один, а без него не было бы той партии, той теории, той морали и той революции! Я решил изучать тщательно Ленина. Без него как без рук, полный разброд личных мнений, отсутствие абсолютной истины. Я сейчас опять в наряде по столовой официантом, научились тут управляться со всем за час-два, а потом читаем, спим на подоконниках, вот письмо сейчас вам пишу. Ещё ломаю себе голову, нужно будет где-то подыскивать коммунистов со стажем, чтобы получить от них рекомендации в Партию. Всё, с комсомолией пора кончать! Сейчас к этому прилагаю все свои усилия. Теперь главное – зубами прорывать себе дорогу в партию. Здесь я все силы приложу. Это я уже твёрдо сказал. А на прошлой неделе снова отделениями бегали по азимутам, получили тройки. А другие отсиделись, начертили в тепле красиво маршрут и получили пятёрки. Но ведь я больше их сумею. А ведь сейчас главное – получить знания. Т.к. придёт время, и всё всерьёз придётся делать. И оценивать будет не препод, а противник. И платой будет кровь! Были ещё в марте ночные тактические занятия в разведке. Брали «языка». Я был в огневой поддержке. Целый час ползли по снежной целине. А когда нужно было стрелять, то не смог! Патрон не заходил в патронник, тот забился снегом. Вот как! А в боевых условиях это бы могло стоить жизни! А ещё, когда другой раз полз, у меня расстегнулся ремень, я даже не почувствовал и потерял прицел от своего гранатомёта. Когда понял, то меня прошиб пот. За это могут и из училища выпнуть! Так я в ночной темноте так и уполз назад в лес по сделанной мною же борозде. Метров через пятьдесят я его нашёл-таки! Под одним деревом, где с полчаса лежал в засаде! Ух! Слава богу! Ещё, в феврале было у нас наступление ночью с боевой стрельбой. Я, как обычно, с гранатомётом. Было страшно, чтобы не угробить своих же! Ведь ни спереди, ни сзади никого быть не должно! А то ведь пороховыми газами контузить можно, если не угробить вовсе! А тут ещё лыжи, ОЗК, снаряжение, всё путается. Из десантных отделений мы буквально вываливались на снег со всем барахлом, и тут же нужно на валенки напяливать лыжи и идти по снегу впереди БМП цепью, да ещё стрелять боевыми по целям! И всё это в кромешной темноте ночи. Когда можно всё попутать. А когда укачанный до тошноты, из десантного отделения БМП, ледяного, пропахшего соляркой, вываливаешься, вообще не можешь сразу понять, где ты есть и куда тебе нужно бежать. А во всей одежде, снаряжении, валенках, шубенках, с оружием падаешь в глубокий снег и нет сил даже подняться. Где уж тут воевать! Это только в кино всё так просто кажется!

Тогда мы целые сутки были в поле. Сперва была тревога, потом шли ночью десять километров на лыжах. По полям ещё ничего. А вот с пригорков! Несёшься меж деревьев с трубой-гранатомётом за спиной на «дровах». Да ещё и со сломанным креплением, рискуя потерять лыжу. Хотелось пить, но было невозможно остановиться. Казалось, жажда иссушила всё, и язык прилип к нёбу. Было страшно упасть, так как со всем снаряжением было бы просто не подняться. Один тут у нас упал, не смог встать, так просил даже себя или бросить, или застрелить на полном серьёзе. Когда мы дошли до цели, я, как и многие, рухнул на снег. Пытались снегом утолить жажду, но было бесполезно. Снег только иссушивал рот и всё. Мокрые все. Так несмотря на мороз под сорок, почти все раздевались догола, переодевались в сухое подменное нижнее бельё, кто имел с собой в вещмешке. Уже научены! А раньше на себе сушили! Приготовили пищу, поели, погрузились в БМП и в атаку…

Тут ещё такая история приключилась. В Новосибе, как-то, на вокзале, электричку ждал. Там пирожки продавали. Ну, я встал в очередь. Вскоре за мной вырос хвост. Один мужик, лет тридцати, сзади нас, с перебитым носом, покосился так на меня и зло забормотал своему приятелю, курсант, дескать, солдат гонять, цензурно выражаясь, будет. Когда подошла моя очередь, продавщица, женщина лет пятидесяти, воскликнула: «Да ты ведь зря, сынок, стоял, подошёл бы так. Я своим сынкам всегда без очереди пирожки даю. В другой раз так вот прямо сюда подходи и бери, не стесняйся!»

Мужик сзади: «А чё это без очереди-то? Ну, ни хрена себе!

Женщина: «Ты не чёкай мне тут! Поучись сперва вот так, как он, потом узнаешь!»

Мужик: «Поучись! Да я тоже служил!»

А она ему: «Чего служил, чего служил! Ты вот поучись, а не „служил“. Тож мне, нашёл сравнение – служить или учиться! Служить – это одно, а вот учиться – совершенно другое, я-то знаю!»

Очередь сзади не выдержала: «А кто это там без очереди идёт?

– Так не пускайте без очереди-то!

– Зачем же пускать?

– Кто пускает?

– Да там!

– Кто?

– Иш, что, без очереди!

– Совсем обнаглели!»

Тут продавщица вскинула по-орлиному голову и ка-а-к гаркнет: «Чего вы мне тут разгалделись, я сама тут знаю, кому без очереди давать, а кому – нет! Иш вы мне, разодрались!»

Я взял пирожки, завёрнутые в здоровенный кусок серой бумаги, которую до этого продавщица экономила, поблагодарил добрую женщину. А не разобравшаяся в ситуации толпа ещё долго гудела за спиной, вероятно, найдя подходящий момент, чтобы выплеснуть весь свой негатив, выражая всё своё возмущение, накопленное за день. Ну, вот и всё…»

– Тимофеев! Пора! Идём сдавать наряд, – товарищ его пихнул, едва услышав, как смолкла барабанная дробь на плацу, свидетельствуя об окончании развода суточного наряда.

Сдав наряд, курсанты, пропахшие противными запахами столовой, вошли в расположение роты. Здесь царил бардак. Хотя за внешним кажущимся беспорядком скрывалась стройная система действий. Шла чистка оружия после очередных стрельб.

Очередной наряд по роте придирчиво принимал территорию у замученных товарищей, зло плюющихся на их занудство.

– Привет! Прикинь, нам на днях молодых подселили. Солдат из батальона обеспечения! Они у нас в роте будут карантин проходить! – курсант Асваров ткнул Тимофеева локтем.

– Привет-привет! Да не тычь ты меня своими локтями! Терпеть не могу! – возмутился тот.

Тимофеев, проведя несколько последних дней подряд в наряде по столовой, куда его «упёк» старшина за «примерное поведение», немного отстал от жизни. Он с удивлением разглядывал вдруг появившиеся в расположении двадцатой роты двухярусные кровати, так не привычные для курсантов, спящих исключительно в одном ярусе. От молоденьких солдатиков исходил специфический «слонячий» запах, состоящий из сочетания запаха нового обмундирования и какой-то труднообъяснимой «желторотости». Курсанты разглядывали солдатиков с любопытством. Так, вероятно, практикующиеся студенты мединститута смотрят на своих будущих пациентов. Солдаты также с любопытством, осторожно по-воробьиному, всматривались в процесс чистки курсантами в расположении оружия.

– А чего их у себя, в батальоне обеспечения, не поселили?

– Да, видно, боятся солдатской дедовщины, хотят, чтобы у нас тут пока пообтёрлись. Им тут у нас как у Христа за пазухой! Здесь их никто не посмеет тронуть! Здесь у нас для них безопасно!

«…вчера, 20 апреля 1984 года, в ФРГ прошли демонстрации протеста против размещения в Западной Европе американских ракет…», – вещал телевизор.

– Эх! Американцы нас пытаются ещё больше ракетами окружить! А Черненко2626
  Константин Устинович Черненко, по праву считаясь Брежневским преемником, был весьма талантливым государственным деятелем. Однако, когда 73-летний Черненко получил высшую должность в советском государстве, у него уже не осталось ни физических, ни духовных сил, чтобы руководить страной. Он оказался самым престарелым из всех советских лидеров, когда-либо получавших пост Генерального Секретаря.


[Закрыть] мышей совсем не ловит, – курсант Шаталов прошёл с пулемётом в руках к своему стулу. Приступил к чистке.

– Да на что он уже способен? Ему бы на пенсию! – пожал плечами Тимофеев. – Был бы жив Андропов!..2727
  После смерти Брежнева, в 1982 году, Андропов был освобожден от должности Председателя КГБ СССР в связи с избранием его Генеральным секретарём ЦК КПСС. Он интеллектуально выделялся на общем сером фоне Политбюро застойных лет, был человеком творческим, не лишённым самоиронии. В кругу доверенных людей мог позволить себе сравнительно либеральные рассуждения. В отличие от Брежнева он был равнодушен к лести и роскоши, не терпел взяточничества и казнокрадства. В принципиальных вопросах Андропов придерживался жёсткой консервативной позиции. Генерал КГБ СССР Филипп Бобков вспоминал: «Он унаследовал лучшие качества революционеров старой закалки… был настоящим строителем нового общества… высокообразованным человеком… много читал и следил за литературой, любил музыку, писал стихи». В первые месяцы своего правления он провозгласил курс, направленный на социально-экономические преобразования. Однако все изменения во многом свелись к административным мерам, укреплению дисциплины среди работников партаппарата и на рабочих местах, разоблачению коррупции в близком окружении правящей верхушки. В некоторых городах СССР силовые органы стали применять меры, жёсткость которых в 1980-е годы населению показалась необычной. Например, в рабочее время стали проводиться милицейские облавы в кинотеатрах, крупных универмагах и других местах скопления людей, во время которых тотально проверялись документы с целью выявить прогульщиков работы. Твёрдость проверок была такова, что в некоторые из них попадали прогуливающие уроки школьники, решившие посетить полуденный сеанс кино. Через несколько дней на имя директора школы приходило официальное письмо из силовых органов, докладывавшее о поимке прогульщиков с указанием фамилий. Существует мнение, что Андропов заметил также, что разделение по национальному признаку не характерно ни для одной страны мира, кроме СССР, и первоначально ставил задачу проработать концепцию о создании 15—16 экономических регионов СССР по образу штатов в США. Но здесь Андропов заболел, и дело отложили. А в следующий раз, когда они пришли с новой картой, Андропов лежал в больнице. Последние месяцы своей жизни Андропов был вынужден управлять страной из больничной палаты кремлёвской клиники. Вскоре он умер, и великая реформаторская идея не реализовалась. При Андропове начался массовый выпуск лицензионных грампластинок популярных западных исполнителей тех жанров (рок, диско, поп), которые раньше считались идеологически неприемлемыми – это должно было подорвать экономическую базу спекуляции грампластинками и магнитными записями. Андропов особенно ценил Высоцкого, любил его песни. Во внешней политике усилилась конфронтация с Западом. Андропов умер 9 февраля 1984 года, в 16 часов 50 минут. Согласно официальной версии, причиной смерти стал отказ почек вследствие многолетней подагры. Некоторые эксперты, однако, подвергают сомнению официальную версию смерти Андропова. Существует также мнение, что к его смерти причастна, затем покончившая с собой, супруга министра МВД Щёлокова, ранее отстранённого от занимаемого поста. Согласно этой версии, она стреляла в генсека. Что и явилось причиной внезапно возникшей «болезни» Андропова. На траурную церемонию прощания прилетели главы государств и правительств многих стран, в том числе Маргарет Тэтчер, также присутствовал Джордж Буш-старший. (По материалам открытых источников.)
  «…Общее усиление позиций социализма заставило империалистов отказаться от попыток сломить социализм путем «лобовой атаки». Эти перемены, безусловно, отвечают нашим интересам. Вместе с тем нельзя не видеть того, что противник не отказался от своих целей. Теперь, особенно в условиях разрядки, он ищет и будет искать иные средства борьбы против социалистических стран, пытаясь вызвать в них «эрозию», негативные процессы, которые бы размягчали, а в конечном счете, ослабляли социалистическое общество. В этом плане немалые надежды возлагаются империалистическими силами на подрывную деятельность, которую империалистические заправилы осуществляют через свои спецслужбы…
  …На первоначальном этапе предусматривается установление контактов с разного рода недовольными лицами в Советском Союзе и создание из них нелегальных групп. На последующем этапе намечается консолидировать такие группы и превратить их в «организацию сопротивления», то есть в действующую оппозицию. …Недавно некий Аллен фон Шарк в книге, посвященной борьбе против нашего государства, писал: «если СССР предпримет какие-либо шаги против подобного рода отщепенцев, (обратите внимание, он сам называет их отщепенцами), необходимо как можно шире афишировать эти меры как несправедливые, чтобы вызвать, с одной – сочувствие к ним, к отщепенцам, а с другой стороны, недовольство коммунистической системой». Империалистическим разведкам неважно, что люди, которых они поднимают на щит, подонки и отщепенцы, важно, что это дает им повод лишний раз выступить с нападками на нашу систему, бросить тень на нашу партию, а в этом и состоит их главная цель. В последнее время органами КГБ проведены профилактические мероприятия в отношении ряда лиц, вынашивавших враждебные политические намерения в форме злейшего национализма. На Украине, в Литве, в Латвии, в Армении ряд националистов привлечены к уголовной ответственности за откровенную антисоветскую деятельность. Почти во всех этих случаях их деятельность инспирировалась подрывными центрами, находящимися на Западе… Только в прошлом году была выявлена и пресечена деятельность свыше 200 таких эмиссаров, направленных в Советский Союз для передачи своим подопечным инструкций, денег, средств тайнописи и печатной техники. Идеологическая диверсия осуществляется в самых различных формах: от попыток создания антисоветских подпольных групп и прямых призывов к свержению Советской власти (есть ещё и такие) до подрывных действий, которые проводятся под флагом «улучшения социализма», так сказать, на грани закона…
  (Из выступления Ю. В. Андропова на пленуме ЦК КПСС 27 апреля 1973г.)


[Закрыть]

– Бах, – вдруг раздался резкий сухой хлопок. Все замерли.

Шаталов Максим с недоумённым испугом сидел на стуле с ПК2828
  Пулемёт Калашникова


[Закрыть] в руках. Курсанты ошалело вертели головами по сторонам. Молодые солдаты, чувствуя себя в полной «безопасности», испуганно таращились на полуголых курсантов с оружием.

– Ша-та-лов! Твою-ю мать! Дебило-о-оид! Студент! – заорал замок, сумасшедше выкатив глаза из орбит. Шаталов молчал, затаив дыхание, боясь даже подумать о возможных последствиях, втянув голову в плечи.

– Ты чё, олух царя небесного, забыл что ли, что это тебе не автомат! Тут патрон просто так затвором не выбросишь! Крышку открывать нужно, патрон вытаскивать, прежде чем на спусковой крючок жать!

– Эй, там, на барже! Все живы там? А-а-а? – переходя на сиплый фальцет, воскликнул комод.

– Кто-о стреля-я-л? – из канцелярии нарисовался грозный профиль ротного…

К счастью, пуля, просвистев среди сотни человек, никого не зацепила, бесследно, совершенно мистически исчезнув в районе ружейной комнаты…

– Старшина! Стройте роту! И с замкомвзводами в канцелярию! – профиль ротного исчез.

Вскоре довольные сержанты гнали обильно матерящуюся роту на знаменитую «Е-н» гору.2929
  В «Поле чудес», наверное, легко бы нашли пропущенные две буквы, для получения полного, хотя и совершенно нецензурного названия горы, примерно в километре от училища, обильно политой потом не одного поколения курсантов. При приближении к которой те обычно переходили на «гусиный шаг» на корточках


[Закрыть]

Рота пыхтела, кляня всеми возможными проклятьями Шаталова. Ушитые по моде галифе трещали по швам в коленных изгибах. Вдруг Тимофеев заметил: что-то блеснуло в темноте среди деревьев на косогоре.

– Смотри! Обелиск какой-то появился! – тот толкнул Юрку.

– Ты раньше его видел?

– Раньше не замечал, не знаю точно.

Среди берёз и пожухлой листвы, недалеко от дороги, круто уходящей вверх, по которой они так часто то шли гусиным шагом, то брели, обвешанные оружием, на полигон, как-то нечаянно заметили маленький обелиск с фотографией черноглазой девушки, почти девочки, и черной надписью: «Трагически погибла здесь».

 
Остановись, идущий мимо
Вдохни в себя печаль мою
Мой кроткий взгляд застыл незримо
И с ветром песни я пою.
 
 
Листвы унылое молчанье
Луч света с синей вышины.
Несёт печаль со мной свиданье,
Не знать мне радостей весны,
 
 
Не знать мне жаркий трепет сердца
Не видеть свет любимых глаз,
Не прижимать к груди младенца,
Огонь звезды моей погас.
 
 
Но я была когда-то с вами!
Тоска ужасная в груди,
Вы задыхаетесь слезами,
Ведь все, что было, позади.
 
 
Не слышать вам мой смех счастливый
Глядите вы в мои глаза.
Навек я стала молчаливой,
А на траве росой – слеза.
 

В. Земша. 1980-е

Звездный час

Май 1984 г. Новосибирское ВВПОУ.

ГОК.3030
  Гарнизонный офицерский клуб


[Закрыть]

Наконец, в этот богом забытый край пришло оживление и благоухание. Правда, ещё не цветов, а людских душ, расцветающих изнутри. Когда перед взором лежит зеленеющий простор, залитый солнцем. Тот самый простор, который вчера ещё был чёрно-белой смесью грязи и снега. Сегодня – 28 мая. Два дня назад была снежная пурга, а теперь печёт солнце и появились неотступные спутники тепла – комары, перечёркивающие, на пару с клещами, все прелести приближающегося лета.

Курсанты сидели в клубе. Бурые старшекурсники – вальяжно развалившись, некоторые – «по-американски» задрав ноги на впереди стоящие ряды. На попытки своих сержантов проявить свою значимость те мало реагировали. Молодые же курсанты вели себя скромно, смирно, зашоренно. Без конца озираясь на окрики своих злых «младших командиров».

– На сцену приглашается курсант Леонид Молчанов.

Все одобрительно погудели и затихли.

Молчанов поправил ремень, провёл ладонью по светлым волосам, приглаживая примятый фуражкой вихóр на макушке.

– Памяти Героя Советского Союза гвардии лейтенанта Александра Демакова посвящается.

Звёздный час

 
Недели, дни, закаты и восходы,
Летят за годом год, за веком – век.
Красивое поверье есть в народе,
Что в миг, когда родился человек,
 
 
От первого беспомощного плача
Его ведет по жизни сквозь года,
Неся ему надежду и удачу,
Родившаяся вместе с ним звезда.
 
 
Она его мечтой далекой греет,
Когда идет он по путям земным,
Она растет с ним вместе и стареет,
Грустит и радуется вместе с ним.
 
 
В последний миг, когда он умирает
И замирает сердце навсегда,
На землю падает с небес, сгорая,
И в пепел превращается звезда.
 
 
Тот пепел свежий ветер разметает
По свету, в суете ночей и дней,
Он по весне цветами расцветает,
И памятью живет в сердцах людей.
 
 
Ползет дорога в гору неуклонно,
Встает за косогором косогор.
На марше, в авангарде батальона,
Я был назначен в головной дозор.
 
 
Вперед, пересекая перевалы,
Мы шли, неумолимо к той черте,
Где нас уже засада поджидала
На небольшой скалистой высоте.
 
 
Навстречу ветер бьет в лицо с разлету,
Толкает, гимнастёрку теребя,
А впереди – прицелы пулеметов
Направлены – в тебя! В тебя! В тебя!
 
 
Очередями бешено хлестнули,
Как будто путь им кто-то вдруг открыл,
Свинцовые, безжалостные пули,
И вмиг перемешалась с кровью пыль.
 
 
И я, видавший смерть уже не раз,
Сейчас взглянул бессильными глазами,
Как басмачи расстреливают нас
В упор, короткими очередями.
 
 
Трещит в ответ оживший автомат,
Навстречу басмачам летят гранаты,
Но только вскоре из восьми ребят
Осталось двое – лейтенант с солдатом.
 
 
Я ранен и не сдерживаю стон,
Но в этот миг за перевалом, сзади,
Предупрежденный мною батальон
Уже развернут в боевой порядок.
 
 
Глухие взрывы, всполохи огня.
Все тело боль пронизывает тупо,
А в это время, позади меня,
Вдруг появляется вторая группа.
 
 
По связи, через тысячи помех,
Готов рвануться крик: «Спасите, люди!»
Но их всего пятнадцать человек —
Нас не спасут, а лишь себя погубят.
 
 
Язык во рту от сухости прилип,
Но мысли бьют в висках предельно ясно:
Хотелось крикнуть, а из горла – хрип:
– Назад! Не подходите! Здесь опасно!
 
 
Горячий автомат, и кровь в пыли,
Горят незабинтованные раны.
Они не поняли меня – пошли.
Но не прошли – отбросили душманы.
 
 
…Над головой смертельный град свинца.
До главных сил бы только продержаться.
Мы, двое, будем драться до конца.
Мы не привыкли никому сдаваться.
 
 
Мы будем драться, ненависть храня,
И в страшный миг, у смерти на пороге,
Мы не сдадимся – этому меня
В училище учили педагоги.
 
 
Училище… Всего лишь год назад
Ты было мне вторым родимым домом.
Березы там в июле шелестят
Под теплым ветром солнечными кронами.
 
 
Идут занятия в мороз и зной.
Перед глазами – снова строй курсантов…
И вновь оркестр «Славянкою» родной
В жизнь провожает новых лейтенантов.
 
 
…Опять вокруг бьют пули по камням.
Как страшно все – уму непостижимо:
Минуты жизни измеряю я
Горою автоматных магазинов.
 
 
А солнце из заоблачных вершин
Лучами бьет жестоко по наклонной.
Но всхлипнул опустевший магазин,
Патрон последний выбросив в патронник.
 
 
Сухой щелчок и всё – патронов нет.
И бесполезна тяжесть автомата,
Как будто темной ночью светом фар
Ты оказался вдруг к земле прижатым
 
 
Вдвоем с бойцом. Но что ему сказать?
Он в этот миг с надеждой и заботой
Испуганно глядит в мои глаза:
Он все еще надеется на что-то.
 
 
– Дай мне гранату. – Мне она нужна.
И отползай в укрытие по склону.
Ну, где же эта помощь, где она?
Где основные силы батальона?
 
 
Граната – в левой. В правой – пистолет.
Сковала тело страшная усталость.
Гоню солдата прочь, а он в ответ:
– Я не пойду. Я с Вами здесь останусь…
 
 
Чудак, до разговоров ли сейчас!
Вздыхаю, улыбаясь через силу:
– Ползи в укрытье… Это мой приказ…
Расскажешь нашим, как все это было…
 
 
Отползшего бойца окутал дым,
Укрыв надежно в скалах опаленных.
Пускай хоть он останется живым,
Хотя бы он один из подчиненных.
 
 
Стук сердца отзывается в камнях,
И голова залита кровью темной.
Не сдаться! Побороть проклятый страх!
Стрелять, пока не кончились патроны!
 
 
Семь выстрелов – и все – патронов нет.
Я, пулями врага к земле прижатый,
Отбрасываю ненужный пистолет
И достаю последнюю гранату.
 
 
В последний раз смотрю назад.
В моих руках – шестьсот смертельных граммов.
Я сделал выбор. И меня простят —
Простят мои друзья, невеста, мама…
 
 
Родная, как хочу я хоть на миг
В твое лицо последний раз вглядеться.
Мой крик беззвучный, мой предсмертный крик,
Лишь ты услышишь материнским сердцем.
 
 
Уже враги бегут ко мне толпой,
Бегут совсем открыто, не скрываясь,
Я рву кольцо слабеющей рукой
И жду: я их поближе подпускаю.
 
 
Мой звездный миг, и я к нему готов.
Склонилось небо, алое, как знамя,
И в это время, разметав врагов,
В руке у сердца, полыхнуло пламя…
 
 
Туманы над рекою, словно дым,
Кровавые закаты над горами.
Я навсегда останусь молодым,
Я буду жить в коротком слове «память».
 
 
Я буду жить в ромашках придорожных,
В листве берез, в журчащем ручейке,
В молчанье обелисков осторожном,
В жемчужине росинки на цветке.
 
 
А в небесах, промчавшись яркой чер
точкой,
За тихим полем, в темноте ночной
В траву упала голубая звездочка
И загорелась золотой звездой.
 
 
Объята вечность тишиною звонкой,
Тяжелой, напряженной тишиной,
Склоняют низко головы потомки
В молчании суровом надо мной.
 
 
Над тихим полем, над озерной синью,
Над трепетом березовых ветвей
Склонилась в вечной скорби мать – Россия
Пред памятью погибших сыновей.
 
 
Роняя по утрам росинки-слезы
В торжественной и скорбной тишине
Сияют в небе голубые звезды
Над каждым из живущих на Земле.
 

Автор Л. Молчанов. Апрель 1983 г. НВВПОУ

Молчанов замолчал. Над залом висела печальная тишина. Все сидели молча минуту. Потом шквал аплодисментов наполнил всё вокруг. Курсанты аплодировали стоя, в приподнятом духе патриотизма.

 
Леса, снега и водопады,
Теней приятные прохлады,
Дубравы, белизна берёзы,
Росинки – утренние слёзы…
 
 
Мы любим Русь свою родную,
и не хотим страну другую.
Здесь кровью полита земля,
Костьми удобрены поля.
 
 
Мы все черты родные знали,
мы эту землю защищали
От злого натиска врагов,
От вражьих каторжных оков.
 
 
Мамая меч и Чингисхана
На почве старого кургана
Истлел как тысячи мечей
Пришельцев злых и палачей
 
 
Наполеона, Карла-шведа
Недолго тешила победа.
Пришёл и им конец сырой
Полтавой, грозною Москвой.
 
 
Фашизма смрад и самурая,
И провокации Китая…
Ты видел, как хлеба горят?
Но отстоял их наш солдат!
 
 
Который год в Афганистане
Опять льёт кровь наш русский Ваня.
Но сколько б крови не пролиться.
А Штатам цели не добиться,
 
 
Берёзы, русские леса,
девчонки милые глаза,
Родимый дом и голос мамы.
За них дерёмся мы упрямо.
 
 
И наших жизней всех значенья,
Руси великие стремленья
слились в могучем корне «Род»:
Природа, родина, народ!
 

Автор В. Земша. 1985 г.

Контрольный выстрел.

Февраль 1984 г. Алма-Ата, АВВОКУ.

Устав, замёрзнув после двухчасовой караульной смены, почти переклинив, Майер «зашкалил» – не отсоединил магазин от автомата у стены разряжания перед караульным помещением. Передёрнул вместе с другими товарищами затвор и сделал «контрольный выстрел»… Его автомат сотрясла очередь. В кирпичную стену напротив. Колени подкосились. Он тут же словно «протрезвел» от сонно-примороженного состояния. Всех охватило оцепенение.

– Майер! Долб….б! – заорал разводящий.

Да. Уж! Но пули, побив изрядно кирпич стены, не срикошетили! Правда, разборок после хватило надолго! Но, главное, все живы и невредимы! А здесь с этими 5,45!..

Любкино детство

1984 г. Бердичев. Украина.

– Любка, почему дома не убрано? – Буркнул усатый мужчина в военной форме с эмблемами танкиста шестнадцатилетней девочке, едва отворив дверь.

– Я только что пришла из школы, ещё не успела, – Люба, понурив голову, поспешила куда-то юркнуть подальше от отчима.

– Костя, сынок, ты проголодался? Мой руки, пойдем на кухню! – он ласково погладил по голове десятилетнего мальчика, который вошёл в дом вместе с отцом.

Глаза мальчика радостно блестели. На щеках был здоровый румянец.

– Любка! Накрывай на стол! – крикнул отец в комнату, куда юркнула девочка. И, вдобавок, буркнул себе под нос. – Что за оторва растёт! Ни какого порядка в доме. Полная бестолочь, – и про себя подумал, – «только и может, что огрызаться. Здоровая уже девка вымахала, а проку в доме никакого. Одни убытки и разорение для семейного бюджета. Шмотки то всё круче и круче покупай, а отдачи-то ни какой».

(Этот усатый мужчина слыл вокруг как добропорядочный семьянин. Положительный в быту, заботливый муж, хороший служака. Любе было меньше года, когда он женился на её матери. Все вокруг смотрели на него с должным уважением, за сей подвиг. Ведь не каждый способен на такую жертву. Взять в жёны женщину с «привеском». Но Валентин был не из тех, кого останавливают такие мелкие препятствия. Он и сам гордился собой и своим «благородным» поступком. Дочка была хоть и не родная, но он с должной отцу заботой относился к девочке. Покупал ей всё, что нужно, купаясь в лучах благодарности своей любимой супруги. Из девочки он решил вырастить дочь, за которую он смог бы гордиться. Поведение, которое в обществе могло бы принести ему ещё большее почтение. Будучи человеком отчасти – успешным, отчасти – тщеславным и даже несколько эгоистичным, он мало интересовался внутренним содержанием людей, его окружающих. Хоть Валентин сразу и не был Любе плохим отцом, но только до той поры, пока не появился его собственный сын, её брат, на рождении которого он категорически на стоял. Итак, через пять лет, когда на свет появился его собственный сын, Валентин назвал его Костей, в честь своего отца, или, в обиходе, Костяем. Появление на свет маленькой собственной генетической копии, изменило Валентина. По крайней мере, открыло в нём неведомые ранее для него самого свойства. Он не мог более любить своих двоих детей на равных. Сын получал больше внимания и не только от того, что он был младшим. Разумность и рассудительность, свойственные Валентину раньше в его отношениях с его приёмной дочкой, сменялись порой полным безрассудством и чрезмерностью в отношениях с сыном. Ранее «вредный для здоровья» шоколад, теперь покупался практически в неограниченных объёмах. «Вредные» для психики ребёнка взрослые посиделки, от которых всегда отстранялась Люба, теперь проходили всегда в присутствии Кости, который никогда не оставался дома один…

– Не можем же мы оставить малыша одного, – говаривал он жене.

– Почему одного. Люба может за ним присмотреть, – отвечала супруга порой.

– Оставить Костю на кого, на Любку!? Да ты в своём уме?! Она сама ещё ребёнок! И при том совершенно безответственный!

На самом деле, он просто слишком гордился своим сыном, что нельзя было сказать о дочери. А так же тем фактом, что он вот не «бракодел». Сын, как-никак у него! Да ещё и его копия! Отец делал тайные подарки и угощения сыну: «Кушай, сынок, яблочко. Это тебе лично, с Любкой не делись!»

Братишка, конечно, любил свою сестру. Делился украдкой от отца. Но каково ей это было осознавать! Любка же всегда была «безответственным ребёнком», когда это было выгодно отчиму, и «довольно взрослой девицей» во всех остальных случаях. Он никогда так и не загордился падчерицей. Тем паче, что она всегда, так или иначе, напоминала ему и окружающим лицо того, кто «сорвал его плод первым». Так что с собой в люди её брали редко. Зато дома по хозяйству, да в образе няньки для брата, которого она, в общем-то, несмотря ни на что, любила, ей доставалось по полной.

Брат же, несмотря ни на что, любил и уважал свою сестру. Которая, во многом, являлась для него достойным объектом для подражания. Он иногда порывался её защищать и часто был не против ей помочь. Но порой эти поползновения пресекались отцом.

– Сынок. Пойди. Помоги сестре! – говаривала иногда мать.

– Не мужское это дело, – вмешивался отец, – да и вообще, мы собираемся на рыбалку. Нам некогда!

К приёмной дочери отец был совершенно беспристрастен. Строг и требователен. А сыну потакал во всём. Понимал ли он сам того!? Может да, а скорее даже и нет. Ибо шло это из глубины его мужского животного начала. С которым он, неразумный самец-«гомосапиенса» справиться был не в силах. Недаром в природе новый вожак стаи, например, обезьян – самец убивает всех детёнышей предшественников! Природа! Против неё не попрёшь! В этом смысле он, Валентин, был ещё очень прекрасным отцом, в сравнении со своими дикими предками, по неоднозначной версии Дарвина!..

(Просто он вообще слабо понимал, что означает понятие «воспитывать ребёнка». Его также никто никогда не воспитывал. И он лишь тупо копировал известную ему модель обращения родителей и детей, когда дети растут подобно овощам на грядке. Одеты? Накормлены? – Ну, и, слава Богу! Единственное, о чём он ещё помнил, так это о необходимых для подростков контроле и запретах. Но едва ли был способен, на какие бы то ни было воспитательные беседы, обмен жизненным опытом. Дочь он готов был бы вообще сплавить, куда подальше, едва ли понимая, насколько это сложно для юной незрелой девочки, жить вне дома. Как ей сложно сохраниться самой и сохранить свою невинность, не озлобиться на мир, не очерстветь, не замкнуться или не пойти по рукам! Что может быть лучше, в особенности для девочки, чем жить в родительском доме до самого момента замужества, которое чем быстрее случится, тем лучше. Тем меньше ей придётся падать, совершать ошибок и пополнять совершенно нелестную для девушки коллекцию «бывших», «нагуливаясь». Истощая свой «сосуд» любви, наполняя его цинизмом и прожжённостью. Не стоит девушкам «нагуливаться». Ибо многие загуливаются и после не в силах выпутаться их этих пут грязи. Что ценнее имеют девушки, кроме своей юности и чести? Так к чему это растрачивать впустую? Так что чем раньше случится брак по любви, тем лучше. И не стоит этому препятствовать!)

Итак, при всём низком педагогическом уровне родителей, в доме благодаря отчиму, господствовал принцип «двойных стандартов» в отношении детей. Мать расстраивало всё это. Но она была не в силах изменить положение дел значительным образом. В общем-то, с другой стороны, никто её дочь вовсе не третировал. Просто растил в допустимых рамках строгости. Строгости и требовательности, значение и смысл которых можно было легко обосновать и оправдать безусловной пользой для самой же девочки. То есть, вменить в вину было толком-то и нечего. Заставить же растить в столь же спартанских стандартах своего младшего сына она не могла, да и не хотела. Ведь его она любила не меньше, но, как младшего, даже немножко больше первого ребёнка. Так обычно случается. Ведь с годами в людях просыпаются родительские инстинкты гораздо более сильно. Поэтому большинство старших по возрасту родителей относятся к своим младшим чадам более снисходительно.

Итак, Люба накрыла на стол. Отец с братом сели. Люба – тоже. Ели, молча пережёвывая пищу. Отец прихлёбывал борщ, с легким свистом подсасывая горячий красный ароматный бульон из ложки, с сочным причавкиванием пережёвывая покрасневшую «лапшу» от листьев варёной капусты и мягкую разваренную свекольную «стружку».

– Любка, послушай. Дочка нашего зампотеха3131
  Замкомандира по технический, а вовсе не по «потешной» части


[Закрыть] выучилась на фельдшерицу, получила прапорщицкие пагоны и укатила на Дальний Восток. Там платят больше, да и перспективы более радужные. А, что думаешь? Мож и тебе об этом подумать? – он снова отхлебнул, положил ложку, достал рукой аппетитное ребро из тарелки, жадно снял зубами ароматное разваристое мясо, откусил душистый зубчик чеснока…

– Любка! Подай хлеб! И чё молчишь? Это была бы для тебя отличная возможность! Куда тебя ещё пристроить-то, в ум не возьму! – продолжал он полным ртом.

Костя смотрел выпученными глазами полными удивления то на отца, то на сестру, лениво ковыряясь ложкой в тарелке.

– Я не знаю, – наконец вымолвила Люба, – мо-о-жно, как скажешь.

Ей было всё равно куда уехать и с чем и кем связать свою жизнь. Перспектива быть подальше от семьи, её менее расстраивала, а скорее даже и радовала. По крайней мере, это был в действительности её шанс на собственное место под солнцем, не зависящим от её отчима. Валентин же просто мечтал снять с себя поскорее кандалы, мешающие ему, наконец, почувствовать себя свободным от лишних обязательств. Да и лишнее пространство в довольно тесной квартире так же никогда не помешало бы!

– Ну, вот и славненько! Любаша, не забудь убрать со стола! – сытый отчим, удовлетворённый согласием падчерицы, опрокинул в завершение стакан тёмного наваристого компота, выплюнул сливовую косточку, потянулся, поковырялся в зубах, погладил живот и вышел из кухни, сыто отрыгивая обильную мясо-чесночную смесь из самых глубин своей грешной души…