Текст книги "Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник)"

Частицы Покрова Пресвятой Богородицы и одеяния святого Иосифа находятся в Санта-Мария-ди-Ликодия в тонкой работы серебряном реликварии XVII века. Вплоть до 70-х годов XX века во время праздничного шествия в день престольного праздника, в последнюю субботу августа, его носили по улицам.

Тело святого Петра захоронено в Риме, неподалеку от места, где он принял мученическую смерть, близ цирка Нерона: при Константине на этом месте была выстроена одноименная базилика, а позднее – нынешний собор Святого Петра. В 1984 году, по итогам проведенных археологических раскопок, было объявлено об обретении мощей апостола, которые теперь покоятся под алтарем. Останки святого Иакова Старшего, по преданию, были вынесены морскими течениями к атлантическому побережью Испании и погребены в месте, названном campus stellae («звездное поле»). Сейчас там высится собор Сантьяго-де-Компостела, ставший еще в Средние века одним из основных центров паломничества наряду с Римом и Иерусалимом.

Мощи святого апостола Фомы находятся в соборе города Ортоны, что под Кьети, – в этот собор они попали в 1258 году с Хиоса, острова в Эгейском море, куда их вывезли христиане в 1146 году после падения Эдессы. В Эдессу же их переправили по приказу императора Александра Севера приблизительно в 230 году из Мадраса, где апостол принял мученическую смерть в 72 году.

Один из тридцати сребреников, за которые Иуда Искариот предал Христа, хранится в ризнице коллегиальной церкви города Виссо. Одно тело святого Варфоломея – в Риме (перенесенное на остров Тиберина Пием IV), другое – в церкви святого Варфоломея в Беневенто. В обоих случаях должна отсутствовать черепная крышка, поскольку одна имеется во Франкфуртском соборе, а вторая – в монастыре Люне в Люнебурге. Непонятно, откуда взялась третья черепная крышка, хранящаяся сейчас в картезианской обители в Кёльне. Рука все того же святого Варфоломея находится в Кентерберийском соборе, а обладание частицей кожи святого составляет предмет гордости Пизы.

Мощи святого евангелиста Луки обретаются в базилике Санта-Джустина в Падуе, мощи святого Марка изначально пребывали в Антиохии, но затем были переправлены в Венецию. В Милане в древности хранились предполагаемые останки царей-волхвов. В XII веке император Фридрих Барбаросса захватил их в качестве военного трофея и перевез в Кёльн, где они находятся и по сию пору. В 50-е годы XX века часть мощей вернулась в Милан и теперь выставлена в базилике святого Евсторгия.

Мощи святителя Николая (известного также как Санта-Клаус) обретались в Мирах в Малой Азии. В 1087 году их похитили моряки из Бари и доставили в родной город.

Тело святого Амвросия, покровителя Милана, погребено в крипте посвященной ему базилики вместе с телами мучеников Гервасия и Протасия.

В базилике святого Антония Падуанского хранятся язык и пальцы святого; десница святого Иштвана Венгерского – в базилике в Будапеште; ампулы с кровью святого Януария, как нетрудно догадаться, – в Неаполе; частица мощей святой Иулитты находится в Неверском соборе, а один костный фрагмент, заключенный в драгоценный ковчежец из горного хрусталя, выставлен в крипте капеллы, где захоронены члены семейства Медичи, во флорентийском соборе Сан-Лоренцо. В Мистербьянко 17 января выставляют для почитания руку преподобного Антония Великого, рука же святого Бенедикта Нурсийского была в VII веке подарена монастырю Лено по просьбе короля Дезидерия.

Мощи святой Агаты в Катании поделены между множеством реликвариев: лиможские ювелиры изготовили отдельные ковчежцы для каждой конечности – по одному для каждой бедренной кости, для каждой руки и для каждой ноги. В 1628 году был создан ковчежец и для отсеченной груди. Однако локтевая и лучевая кости одной из рук находятся в Палермо в Палатинской капелле. Одна плечевая кость святой Агаты – в Мессине в монастыре Сантиссимо-Сальва-торе, другая – в Али; палец святой Агаты – в городке Сант’Агата-дей-Готи под Беневенто. Мощи святого Петра Веронского покоятся в Милане, в капелле Портинари базилики святого Евсторгия (есть обычай 29 апреля каждого года встряхивать голову святого, чтобы предохранить ее от головной боли).

Мощи святого Григория Богослова обретаются в соборе Святого Петра в Риме, однако частица их была подарена в 2004 году Иоанном Павлом II патриарху Константинопольскому. Останки святого Лусидо в Акуаре похищали несколько раз, пока наконец в 1999 году полиция не обнаружила голову святого в одном частном доме. Реликвии, связанные со святым Пантелеймоном, хранятся в посвященном ему храме в Ланчано (меч, отсекший голову святого, зубчатое колесо, на котором его пытали, факел, которым прижгли ему раны, ветвь маслины, покрывшейся плодами от прикосновения к его телу).

Ребро святой Екатерины Сиенской – в Астене в Бельгии, одна из стоп – в соборе Санти-Джованни-э-Паоло в Венеции. Палец и голова (отделенная от тела в 1381 году по распоряжению папы Урбана VI) хранятся в базилике Сан-Доменико в Сиене. Часть языка святого Власия находится в Карозине, рука – в соборе в Руво-ди-Пулья, череп – в Дубровнике. Зуб святой Аполлонии мы обнаружим в соборе города Порту, мощи святого Иуды Кириака – в соборе Анконы, сердце святого Альфия – в Лентини, тело святого Роха – в Венеции, в главном алтаре церкви Скуолы братства святого Роха, при этом акромион, составляющий часть лопатки, и еще один костный фрагмент находятся в Шилле, часть плечевой кости – в посвященной ему церкви в Вогере, другая частица плечевой кости – в одноименной церкви в Риме, большеберцовая кость и прочие мелкие частицы massa corporis[102]102
  Тело (лат.).


[Закрыть], а также то, что принято считать посохом святого, – в церкви Сен-Рош в Монпелье, фаланга пальца – в приходской церкви Чистерна-ди-Латина, часть пятки – в соборе города Фридженто, отдельные костные фрагменты – в базилике святого Маврикия и в церкви братства святого Роха в Турине.

В Константинополе почитались реликвии, затем пропавшие после четвертого крестового похода: омофор Пресвятой Богородицы (maphorion), сандалии Христа, одежды Иоанна Крестителя, сосуд с кровью Христовой, которой подписывали наиважнейшие документы, парапет колодца, у которого произошла описанная в Евангелии беседа Христа с самаритянкой, каменная плита, на которую возложили тело Иисуса после снятия с креста, трон Соломона, жезл Моисея, останки невинных младенцев, убиенных по приказу Ирода, некоторое количество навоза от осла, на котором Иисус въехал в Иерусалим, икона Божией Матери Одигитрии (написанная, по преданию, евангелистом Лукой), чудесным образом созданные нерукотворные иконы (acheropite), Мандилион (он же Спас Нерукотворный) – льняной плат с отпечатавшимся на нем ликом Христа (хранился первоначально в Эдессе и был славен тем, что город, на стене которого он был вывешен, не мог быть взят врагом).

И все же не хотелось бы создавать у читателя впечатление, будто бережное хранение реликвий – привычка сугубо христианская, более того – католическая. Плиний сообщает нам о таких драгоценных для греко-римского мира реликвиях, как лира Орфея, сандалия Елены Прекрасной, кости чудовища, напавшего на Андромеду. Уже в классическую эпоху обладание реликвией привлекало в город или храм путешественников, а значит, реликвия являлась не только сакральным предметом, но и ценным туристическим «товаром».

Культ реликвий всегда был присущ любой религии и культуре: с одной стороны, он обусловлен импульсом, который я назвал бы мифо-материалистическим и согласно которому, коснувшись частички тела великого человека или святого, можно ощутить некое веяние его силы, а с другой – естественным интересом антиквара (заставляющим коллекционеров тратить целое состояние на то, чтобы приобрести не только первый изданный экземпляр знаменитой книги, но и тот, что принадлежал известному человеку).

На этом втором факторе (хотя, возможно, и на первом) основан светский культ реликвий: тот, кто регулярно читает бюллетени аукционов «Christie’s», легко убедится, что пара туфелек, принадлежавших звезде экрана, может стоить дороже, чем полотно художника эпохи Возрождения. В числе таких memorabilia[103]103
  Здесь: памятные вещи (лат.).


[Закрыть] могут быть как настоящие перчатки Жаклин Кеннеди, так и перчатки-реквизит, в которых Рита Хейворт снималась в «Джильде». С другой стороны, я видел, как толпы туристов съезжаются в город Нэшвилл штата Теннесси, чтобы взглянуть на «кадиллак» Элвиса Пресли. Добавим: этот «кадиллак» не единственный – певец менял их каждые полгода.

Разумеется, самой знаменитой реликвией всех времен является святой Грааль, но я не советую никому пускаться на поиски (или queste), поскольку прецеденты не слишком обнадеживают. В любом случае, научно доказано, что двух тысяч лет недостаточно.

[Первая версия эссе под этим названием вышла в книге: Milano: meraviglie, miracoli, misteri / A cura di Roberta Cordani. Milano: CELIP, 2001; версия вторая, расширенная («In attesa di una semiotica dei tesori»), была опубликована в сборнике: Stefano Jacovello et al. Testure. Scritti seriosi e schizzi scherzosi per Omar Calabrese. Siena: Protagon, 2009.]

Скисшие лакомства

СПьеро Кампорези[104]104
  Пьеро Кампорези (1926–1997) – итальянский историк литературы и антрополог.


[Закрыть] у меня всегда были очень дружеские, сердечные отношения, основанные на взаимном уважении (по крайней мере, я на это надеюсь), настолько, что я позаимствовал у него немало лакомых цитат для моих романов «Имя розы» и «Остров накануне», а он, в свою очередь, попросил меня написать предисловие к английскому изданию его книги о крови; но всегда наши пути пересекались в университетской среде. То есть мы встречались на комиссиях выпускных курсов, в коридорах факультета, на университетском крыльце и никогда – в неформальной обстановке или, например, у него в библиотеке.

Насколько я знаю, Кампорези был гурманом и любил высокую кухню, кто-то мне говорил, что он и сам хорошо готовит, и это совершенно естественно для писателя, посвятившего сотни страниц не только тяготам, но и радостям плоти, молоку, соусам и подливам; да и что еще можно ожидать от автора, признавшегося однажды (в интервью «Стампе» в августе 1985 года), что после изучения Петрарки, барокко, Альфьери и романтизма знакомство с Артузи[105]105
  Пеллегрино Артузи (1820–1911) – автор знаменитой итальянской кулинарной книги «Наука кухни и искусство хорошо поесть».


[Закрыть] в конце 60-х оказалось для него роковым.

Впрочем, все мои сведения о чревоугодничестве Кампорези почерпнуты исключительно из книг. Можно сказать, что мы вместе ужинали – на страницах его произведений. Посему я имею полное право восхвалять Кампорези-гурмана, но только как дегустатора книг. Он писал о горестях, нечистотах, гниении тела и вместе с тем – о наслаждении и сладострастии, в первую очередь препарируя своим скальпелем книжные тела, а точнее – книги, посвященные телу. Новый Мондино де Лиуцци[106]106
  Мондино де Лиуцци (ок. 1270–1326) – итальянский анатом и хирург.


[Закрыть], он вскрывал не трупы, выкопанные тайком на кладбище, а книги, вызволенные из библиотечного заточения, где они покоились, зачастую покрытые забвением, и скрывали от большинства свои лакомства, точь-в-точь как дез Эссент в романе Гюисманса «Наоборот» открывал в забытых летописях раннего Средневековья

монашескую робкую грацию, а также порой чарующую неуклюжесть, превратив остатки древней поэзии в подобие благочестивой амброзии. Пришел конец всему: и энергичным глаголам, и благоуханным существительным, и витиеватым, на манер украшений из первобытного скифского золота, прилагательным[107]107
  Перевод Е. Л. Кассировой под редакцией В. М. Толмачева.


[Закрыть].

Если бы Кампорези искал тексты, которые вызывают желание облизнуться и посмаковать чрезмерную непривычность и лексические излишества, то он мог бы обратиться к классике лингвистической развращенности: итальяно-джойсовой «Гипнэротомахии»[108]108
  «Гипнэротомахия Полифила» – мистический роман эпохи Возрождения, впервые изданный Альдом Мануцием в 1499 г.


[Закрыть], макароническим макаронам Фоленго[109]109
  Теофило Фоленго (1491–1544) – итальянский поэт, наиболее видный представитель так называемой макаронической поэзии.


[Закрыть] или, если захочется переварить что-нибудь современное, к Гадде. Вместо этого он обратился к неизвестным текстам, или же известным, но по другим причинам. После чтения Кампорези мы многое узнаем о крови, хлебе, вине, шоколаде, помимо того – неслыханные подробности о голоде, червивости, бубонах и золотухе, волокнах, кишках, рвоте, ненасытности, изобилии и карнавалах, но позволю себе заметить, что эти исследования были бы не менее захватывающими, даже если явления, о которых идет речь, никогда бы не получили подтверждения и Кампорези рассказывал бы нам о телах и питании, например, жителей Венеры, до того не похожих на нас, что они не казались бы нам ни привлекательными, ни отталкивающими. Впечатляет, когда читаешь о шайках бродяг, наводнявших прошлые века, но еще больше впечатляет, когда открываешь их для себя как чистой воды flatus vocis[110]110
  Колебания голоса (лат.) – термин Иоанна Росцелина, согласно которому универсалии существуют только как колеблемый речью воздух.


[Закрыть], читая о монахах-самозванцах, шарлатанах, обманщиках, лучниках, оборванцах и нищебродах, прокаженных и калеках, бродячих торговцах, коробейниках, сказителях, расстригах, «вечных студентах», мошенниках, жонглерах, увечных наемниках, жуликах, выдающих себя за Вечного жида, сумасшедших, дезертирах, напуганных объявлением войны, преступниках с отрезанными ушами, содомитах.

Сочинения Кампорези вызовут восторг скорее не у фармацевта, а у лексикографа или историка языка, их ждут болеутоляющие сиропы, мази, пасты, соли для ванн, растворы для ингаляций, порошки, смеси для окуривания, spongia somnifera – губка, пропитанная опиумной настойкой, черная белена, цикута, мандрагора…

Откроем первую главу книги «Мастерские чувств» – «Проклятый сыр». Всем известно, и обжорам, и гурманам (им-то в первую очередь), что сыр, хотя и получается из молока – чистой и нежной жидкости, – тем вожделеннее, чем сильнее отдает плесенью, и это отсылает нас к гниению и выделениям плоти, с которыми мы старательно боремся с помощью ножных и сидячих ванн. Не уверен, что Кампорези мог расписать гнусность сыра на двадцать восемь страниц, просто нюхая горгонзолу и стилтон, перекатывая на языке кусочек формаджо ди фосса, реблошона, рокфора или вашрена. Он обязательно должен был изучить забытые страницы трактата Кампанеллы «Об ощущении вещей и магии» или даже обратиться к еще более забытому XVII веку и к «Ярмарке чудес природы» Николо Серпетро, «Подземной физике» Иоганна Иоахима Бехера, «О вреде сыра» Лотихия, «О молочных продуктах» Паоло Бокконе, чтобы перебить запах настоящего сыра куда более прогнившим и зловонным коллажем из цитат:

На протяжении нескольких веков многие полагали, что о присущих сыру злокачественности и особой «гнусности» предупреждает его запах, для большинства тошнотворный и невыносимый, однозначно указывающий на его «трупную» природу, на процесс разложения, увядшую и вредоносную материю, гнилостное, опасное для здоровья вещество, вдобавок пагубное для настроения <…> Res foetida et foeda[111]111
  Вещь вонючая и грязная (лат.).


[Закрыть], сепарирование молока и отделение экскрементальной части, вредных отходов, закваска низшей, илистой, земляной части белой жидкости, совокупление <…> худших субстанций, в отличие от масла – лучшей из частей, отборной, чистой, самого настоящего божественного лакомства, Iovis medulla – сущности Юпитера. Сыр, «res foeda, graveolens, immunda, putidaque»[112]112
  Вещь грязная, вонючая, нечистая, зловонная (лат.).


[Закрыть] – не что иное, как «massa informis, foetida e lactis scoriis partibusque terrestribus ac recrementitiis, alimenti causa, coagulata sive combinata»[113]113
  Бесформенная вонючая масса, самая грязная часть молока, отбросы, пищевая основа – в свернувшемся виде или в сочетании с чем-то (лат.).


[Закрыть]; пища, пригодная для рабочих с лопатой и бедняков («ad fossores et proletarios»), «res agrestis atque immunda»[114]114
  Вещь сельская и нечистая (лат.).


[Закрыть], недостойная хороших людей, уважаемых горожан: одним словом, пища оборванцев и мужланов, привыкших есть «плохую еду» <…> Едоки сыра кажутся Петру Лотихию кем-то вроде дегенератов-любителей и мерзких дегустаторов разложившихся субстанций («putredinem in deliciis habent»[115]115
  Получают удовольствие от разложения (лат.).


[Закрыть]). Донаучная медицинская логика не только подтверждала его правоту, но и обеспечивала инструментарием, доказывающим зловредность сыра, поскольку разложение зловонной и гнилой пищи может только обескуражить человека и испортить ему настроение. В процессе еды сам собой запускался механизм размножения червей, которые в обычном состоянии «in viscerium latibulis pullulant»[116]116
  Прорастают в клетках внутренностей (лат.).


[Закрыть]. Такова страшная правда: в темных лабиринтах внутренностей, в тайниках человеческих кишок сыр, ускоряя уже начавшееся ранее гниение, порождал гадких мелких тварей. <…> Если при гниении стихийно, случайно вылуплялись (рождение ex putri) улитки и слизни; из коровьего навоза появлялись на свет тараканы, гусеницы, осы, трутни; из росы возникали бабочки, муравьи, саранча, цикады, как можно отрицать – недоумевает немецкий врач, – что у человека в кишках, скользких от слизи и разложившихся продуктов, сам по себе происходит тот же процесс, и на свет появляются (минуя совокупление и осеменение яйца) мириады отвратительных animalcula[117]117
  Животные (лат.).


[Закрыть]? Почему бы не предположить, что в паху – выгребной яме человека – киснут те же нечистоты, копошится сомнительная фауна «маленьких тварей», «зверьков», страшный бич рода человеческого? <…> Почему не могло случиться то же самое, если «pituitosa, crassa, crudaque materia vermes atque lumbrici omnes trahunt originem»[118]118
  Слизистая, раздутая, сырая плоть червей и глистов всякого вида порождает (лат).


[Закрыть]? [119]119
  Цит. по: Camporesi P. Le officine dei sensi. Milano: Garzanti, 1985. Р. 53–55.


[Закрыть]

Исследование редких текстов не ограничивалось «De spiritu ardente ex lacte bubulo»[120]120
  «О горючих спиртах, извлекаемых из скисшего молока» (лат.).


[Закрыть], трудом русского естествоиспытателя XVIII века Николая Озерецковского, из которого мы узнали, что татары напивались допьяна скисшим молоком. Из не слишком религиозных людей только Кампорези осилил «Жизнь преподобной Матери Марии Маргариты Алакок» (1784) – житие святой, которой впервые явилось Святое Сердце Иисуса, и смог вычитать в нем любопытнейшие свидетельства: святая, жизнь положившая на усмирение страстей, никак не могла преодолеть собственное отвращение к сыру; дошло до того, что она готова была отказаться от монастырской жизни, лишь бы не пришлось из смирения есть эту мерзкую, пускай и скромную, пищу, но потом ей все же удалось принести высшую жертву. И вот комментарий Кампорези: «…Удивительное столкновение на грани отчаяния и суицида. Безумные битвы, развернутые мятущейся душой над куском сыра».

Конечно, этот эпизод был и есть в житии святой, но одному богу известно, как человеку может прийти в голову искать на преисполненных добродетели страницах сыроваренные мотивы. Вдруг Кампорези (предлагаю гипотезу из одной любви к парадоксам) никогда не ел сыра? Но он точно поглощал с апостольским пылом страницы, бессчетное множество страниц уже канувших в небытие книг – это и был его божественный и во всем виноватый камамбер.

Если мое предположение покажется слишком смелым, посмотрите, с каким наслаждением Кампорези рассказывает нам о такой презренной или, по крайней мере, презираемой пище, как сыр: от его кулинарных разглагольствований у кого угодно разыграется аппетит, а от описаний физических расправ любая ранимая душа почувствует рвотный позыв. Упоминая князя Раймондо де Сангро[121]121
  Раймондо де Сангро (1710–1771) – неаполитанский вельможа, инженер-изобретатель и ученый-энциклопедист, чьи смелые естественнонаучные эксперименты дали основания для многочисленных мрачных легенд.


[Закрыть], он, в отличие от всех остальных, не повторяет уже набившие оскомину ужасы о мумифицированных телах и не являет на свет обнаженные нервы, мускулы и вены, вместо этого мы узнаем, с какой фантазией – в духе Арчимбольдо – он выдавал одни блюда за другие:

в любой день он мог велеть приготовить ужин из одних овощей или фруктов и превратить его в верх роскоши: то исключительно сладкие, с добавлением меда блюда, то кушанья из молока. Его кладовщики были настоящими виртуозами и знатоками сладостей и молочных продуктов; все блюда, которые повара готовили из мяса, рыбы и других животных, они стряпали из молока и меда, тысячей разных способов могли подделать даже яблоки[122]122
  Цит. по: Camporesi P. Il brodo indiano. Milano, Garzanti, 1990. P. 132. (Прим. автора.)


[Закрыть].

С тем же наслаждением Кампорези читает «Проповеди на Великий пост» Себастьяно Паули, от которых у нас волосы встают дыбом, а он прищелкивает языком, цитируя некоторые наставления, касающиеся смерти:

Едва лишь это тело – столь ладно сложенное и разумно устроенное! – оказывается заключено в склеп, оно изменяет свой цвет, делаясь желтым и бледным, причем его желтизна и бледность производят впечатление отталкивающее и жуткое. Затем оно чернеет с головы до ног и становится тусклого, мрачного оттенка, наподобие истлевших углей. Лицо, грудь и живот начинают странным образом распухать, покрываясь густым слоем зловонной плесени, – верный признак скорого разложения. Проходит немного времени, и живот, пожелтевший и распухший, с треском лопается – из образовавшихся отверстий вытекают гной и всяческая мерзость с плавающими в них кусочками черного, разлагающегося мяса. Здесь из жижи всплывает полусгнивший глаз, там – истлевший, разложившийся кусок губ; дальше нашему взору предстают разорванные, мертвенно-бледные кишки. Спустя некоторое время в этой густой жиже заводятся мириады мошек, червей и прочих гнусных тварей, барахтающихся и копошащихся в отравленной крови; впившись в гниющее мясо, они с жадностью пожирают его. Некоторые из этих червей обретаются в груди, другие, невообразимо грязные и скользкие, выползают из ноздрей; еще одни, погрязшие в этой гнойной жиже, кишат во рту; наконец, самые жирные копошатся в горле[123]123
  См.: Camporesi P. Le officine dei sensi. Milano: Garzanti, 1985. P.124–125. (Прим. автора.) Русский перевод цит. по: История уродства. Перевод А. А. Сабашниковой, И. В. Макарова, Е. Л. Кассировой, М. М. Сокольской.


[Закрыть].

Одно дело – описывать Тримальхионов пир в стране Изобилия, от чего сразу вспоминается Дарио Фо и его «Мистерия-Буфф», когда он с упоением пачкается в вымышленной еде, и совсем другое – наслаждаться жутким зрелищем грешников, читая «Проповеди на Великий пост» Ромоло Маркелли, а в проповедях падре Сеньери обращаться к низменному царству грешников, для которых самая страшная кара – это увидеть Господа, смеющегося над их страданиями.

А когда они поднимают глаза на великого Господа, который зажег его, то видят, что он (мне придется это сказать?), видят, что он, ставший для них <…> Нероном – не по несправедливости, но по жестокости, – не хочет утешить их, помочь, пожалеть, только еще больше plaudit manu ad manum[124]124
  Рукоплещет (лат.).


[Закрыть] и с необычайной радостью смеется. Представьте, какое волнение должно было подняться среди них, какая ярость! Мы горим, а Господь смеется? Мы горим, а Господь смеется? О, жестокосердный Господь! <…> Как же обманул нас тот, кто сказал, что наивысшим мучением будет для нас смотреть в лицо негодующего Господа. Смеющегося Господа – вот что надо было говорить, смеющегося Господа[125]125
  Цит. по: Camporesi P. La casa dell’eternità. Milano: Garzanti, 1987. Р. 131. (Прим. автора.)


[Закрыть].

Точь-в-точь Кампорези, смакующий страницы книги Джован Баттисты Барпо «Лакомства и плоды сельского хозяйства и поместья», где фигурируют соленое мясо быка и овцы, барана, свиньи и теленка, а следом – ягнят, каплунов, старых куриц и уток, корни ароматических трав и петрушки – если их отварить, обвалять в муке и обжарить в масле, то не отличишь от миног; блинное тесто из муки, розовой воды, шафрана и сахара, сдобренное мальвазией, раскатывают и вырезают круглые, словно окна, блины, начиняют их хлебными крошками, медом, гвоздикой и толчеными орехами; с приближением Пасхи появляются козлята, телята, спаржа, голубки, чуть позже – творог, рикотта, сливки, свежий сыр, горох, кочанная капуста, фасоль, отваренная и обжаренная в панировке («Мастерские чувств»), – эти перечни лакомств предназначены нёбу, другие перечни (казалось бы, связанные с реальными людьми) – ушам, ведь евстахиевы трубы не менее ненасытны, чем глотка, взять хотя бы список мошенников из «Speculum cerretanorum»[126]126
  «Зеркало шарлатанов» (лат.) – трактат Тезео Пини (ок. 1485).


[Закрыть] и других текстов о «жуликах, надувалах, оплеталах, ошукалах, обдурилах, татях нощных, карманниках, зернщиках, тяглецах, протобестиях, промышлялыдиках, стригунчиках, наводчиках, протолекаях, почтеннейших христарадниках, шатущих, голодущих, завидущих, тихо бредущих, хитрованах, святопродавцах, сумоносцах, костыльниках, мазуриках, басурманах, рвани и дряни, голи и боси, живущих божьим духом, поющих Лазаря, изводниках, греховодниках, подорожных, ватажных, артельных и так далее»[127]127
  Цит. по: Эко У. Имя розы. СПб.: Симпозиум, 2009. Перевод Е. Костюкович.


[Закрыть] («Книга бродяг»).

Или же не слишком политкорректные списки женских недостатков, собранные со страниц книги Караффы «Поэтические сплетни, или Пространнейшие описания», которые будто бы перечисляют вкусовые достоинства редкой дичи:

Вы не знаете, что женщиной прозвали воплощение непостоянства, образец хрупкости, матерь хитрости, символ многообразия, гения лукавства, жрицу лжи, родоначальницу обмана, подругу притворства, как та, что сама являет собой несовершенство; поскольку голос ее расслабленный, слова непостоянные, шаги неторопливые, в гневе она молниеносная, в ненависти стойкая, в зависти незамедлительная, в работе слабая, в зле сведущая, во лжи легкомысленная, как та, что являет собой бескрайнее поле, где грозный аспид вьет гнездо; мертвый пепел, в котором таится тлеющий уголь; искусственный риф, скрытый за мелкими волнами; колючий шип за лилиями и розами; ядовитая змея, притаившаяся среди травы и цветов; угасающий свет; затухающее пламя; меркнущая слава; солнце в затмение; меняющаяся луна; бледнеющая звезда; темнеющее небо; убегающая тень и волнующееся море[128]128
  См.: Camporesi P. I balsami di Venere. Milano: Garzanti, 1989. P. 115. (Прим. автора.)


[Закрыть].

Если еще не всем известно, что Кампорези был гурманом перечней, то бесстыдное обжорство, когда он восторженно описывает бедную, убогую трапезу святых кающихся грешников, налицо. Как Джузеппе да Копертино из жития XVIII века, чья трапеза состояла из трав, сушеных фруктов, вареных бобов, приправленных одной лишь горькой пылью, и который по пятницам ел только траву, до того горькую и мерзкую на вкус, что, если просто коснуться ее кончиком языка, несколько дней потом мучает тошнота. Или же обратимся к «Житию» раба божьего Карло Джироламо Североли из Фаэнцы: он сдабривал размоченный хлеб пеплом, который специально носил с собой, обмакивал хлеб в воду, где до того мыл посуду, и оставлял размокать в этой кишащей паразитами жиже. И, само собой,

из-за постоянных умерщвления плоти и воздержания случилось так, что он безвозвратно лишился своего прежнего облика, до того исхудал, что бледная кожа теперь обтягивала кости, дошел до крайнего истощения, вместо бороды – несколько тонких волосков, тело его изменилось и скрючилось – живой скелет, олицетворенное покаяние. За этим последовали неодолимая слабость, изнеможение, обмороки, мертвенная бледность, не раз, когда он был в пути, ему приходилось отходить в сторону и опускаться на землю, чтобы дать отдых изможденным членам. Не говоря о других крайне болезненных недомоганиях от переломов до грыжи, которые он всегда отказывался лечить[129]129
  См.: Camporesi P. La carne impassibile. Milano: il Saggiatore, 1983. P. 52. (Прим. автора.)


[Закрыть].

Если читать все книги Кампорези подряд (хотя их надлежит смаковать) и пытаться с помощью воображения представить себе то, о чем он пишет, у читателя может наступить пресыщение и закрасться подозрение, что между плаванием в сливках и плаванием в экскрементах нет особой разницы, а труд его – потенциальное евангелие или коран для героев фильма Феррери «Большая жратва», в конце которого процессы поглощения и испражнения соседствуют друг с другом. Так было бы, считай мы, что Кампорези говорит только о вещах, тогда как в основном он говорит о словах, а если обратиться к словам, то Рай и Ад – это части одной поэмы.

Конечно, Кампорези хотел быть антропологом-культурологом или историком материальной жизни, но действовал скорее как шахтер, который раскапывает забытые литературные произведения и при этом не просто рассказывает нам многовековую историю тела и пищи, а нередко еще и проводит параллели между теми эпохами и нашей. Размышляя о древних ритуалах и кровавых мифах, следовало вспомнить, что они особенно широко распространились именно в наше сверхцивилизованное время, совместившее в себе холокост, интифаду, геноцид, племенные резню и бойню; также он не дал себе труда истолковать современные перверсии – от диетической паранойи до массового гедонизма, от упадка обоняния до пищевых подделок и исчезновения традиционного ада; он будто бы сожалеет об ушедших эпохах, менее привередливых и более честных, где запах крови вдыхали, мистики-мазохисты целовали нарывы прокаженных, а кое-кто нюхал экскременты, считая их частью ежедневной панорамы ароматов (интересно, что бы он написал сегодня о мусоре в Неаполе).

Это желание понять прошлое и настоящее, повторюсь, проходило через особую форму сластолюбия, которую стоит назвать «книголюбием». Кампорези воспринимал запах свежей выпечки или благоухание несвежего тела через запах бумаги, рожденной из вымоченного тряпья, которая должным образом пропиталась водяными знаками и украшена пятнами сырости и тонкой вязью жуков-точильщиков, лишь бы только был, как сказали бы библиографы уже ушедших времен, de la plus insigne rarete[130]130
  Наиболее значительный раритет (фр.).


[Закрыть].

[Выступление на международной конференции, посвященной Пьеро Кампорези в марте 2008 года в Форли. Воспроизведено в книге: Camporesi nel mondo / A cura di Casali E., Soffritti M. Bologna: Bononia University Press, 2009.]