Электронная библиотека » Уолтер Тевис » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Пересмешник"


  • Текст добавлен: 1 февраля 2018, 07:00


Автор книги: Уолтер Тевис


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +
День восемьдесят третий

Я в тюрьме. Уже пять дней. Даже просто написать само слово «тюрьма», на этой грубой бумаге, уже больно. Никогда мне не было так одиноко. Я не знаю, как жить без Мэри Лу.

У меня в камере есть маленькое окошко, и через него я в свете вечернего солнца вижу длинные корпуса тюремного комплекса, грязные, выкрашенные в зеленый цвет, под ржавыми крышами и с зарешеченными окнами. Я только что вернулся после работы в полях. Мозоли на руках лопнули и сочатся сукровицей, стертая кожа под тугими металлическими браслетами горит. На боку у меня синяк больше чем в мою ладонь: в первый день охранник, робот-недоумок, ударил меня дубинкой за то, что я споткнулся и замешкался. Ноги болят от работы в тяжелых черных ботинках, которые мне тут выдали. Я едва могу держать ручку, потому что пальцы сводит судорога.

Я не знаю, что сталось с Мэри Лу. Боль я выдержу, потому что знаю: она может быть хуже и вообще, скорее всего, пройдет. Но не знать, что с Мэри Лу и увижу ли я ее снова, – невыносимо. Мне надо придумать, как покончить с собой.

Сперва, от разлуки с Мэри Лу и от потрясения из-за того, что со мной произошло, я думал больше не писать. Никогда. Мне разрешили оставить ручку и страницы дневника, которые я машинально сунул в карман, когда меня забирали. Но у меня не было чистой бумаги, и я не старался ее добыть. Да, тогда, давно, я начал писать без мысли о читателе – кроме меня, никто на свете читать не умел. Но позже я понял, что пишу для Мэри Лу. Так что теперь мне казалось бессмысленным писать в тюрьме, в этом ужасном месте, где ее нет.

Я бы и не писал сейчас, если бы не странное сегодняшнее событие. Я закончил утреннюю смену на обувной фабрике и пошел умыть лицо и руки перед обедом. Тут кормят ужасно – хлеб и протеиновый суп. За едой требуют молчать. В маленькой стальной уборной всего три грязные раковины. Я как мог помыл руки холодной водой без мыла и потянулся оторвать бумажное полотенце – неловко, потому что у меня все болело после вчерашней работы в поле. И тут аппарат открылся, и мне в ладони выпала целая стопка сложенных бумажных полотенец. Машинально я схватил их и поморщился от боли. Но я продолжал держать их и внезапно понял, что передо мной стопка из сотен листов плотной грубой бумаги. Бумаги, на которой можно писать.

Столько всего важного в моей жизни произошло по случайности. Я случайно нашел фильм и книжки для обучения письму, случайно встретил Мэри Лу, случайно обнаружил «Словарь». И бумага, на которой я сейчас пишу, попала мне в руки случайно. Не знаю, что об этом думать, но я рад писать снова, даже если никто этого не прочтет и даже если я завтра найду способ умереть.

На сегодня пока остановлюсь. Ручка все время вываливается из рук.

Мэри Лу, Мэри Лу. Я не в силах этого вынести.

День восемьдесят восьмой

Пять дней с прошлой записи. Руки у меня окрепли, почти не болят, и я могу уверенно держать ручку. А вот бок и спина все еще ноют.

С ногами тоже уже получше. Через несколько дней я заметил, что многие другие заключенные ходят босыми, и на следующий день пришел на работу без ботинок. Мозоли остались, но они постепенно заживают. И я чувствую, что мышцы на ногах стали сильнее.

Я по-прежнему очень несчастен, но уже не уверен, что хочу умереть. Здесь можно утопиться, однако я подожду, прежде чем принять решение.

Роботы-охранники ужасны. Один из них ударил меня, и я видел, как они бьют других заключенных. Понимаю, что это очень нехорошо, но я хотел бы, покуда жив, убить того, который меня ударил. Меня пугает такое мое желание, однако это одна из причин, по которой я хочу жить. У него красные глазки, как у злобного зверя, и мышцы, выпирающие под коричневой формой. Я бы с удовольствием разбил ему лицо кирпичом.

И еще я хочу, покуда жив, довести дневник до сегодняшнего дня. На улице еще светло. Думаю, я успею до сна записать, как сюда попал.

Несколько дней мы с Мэри Лу снова и снова возвращались к книге стихов. Мы по очереди читали их друг другу, хотя понимали очень мало. Одно стихотворение, которое мы часто перечитывали, называлось «Полые люди». Как-то во второй половине дня я читал его вслух, сидя рядом с Мэри Лу на ковре. Наверное, я смогу вспомнить слова:

 
Мы полые люди,
Мы чучела, а не люди
Склоняемся вместе —
Труха в голове,
Бормочем вместе
Тихо и сухо,
Без чувства и сути,
Как ветер в сухой траве…
 

Я как раз успел дочитать до этих слов, когда дверь отворилась и вошел проректор Споффорт. Он высился над нами, скрестив руки на груди, и смотрел сверху вниз. Это было ужасно. Мэри Лу видела его впервые, глаза у нее стали огромные и круглые.

Что-то в нем было необычно, и я только через мгновение сообразил, что именно. У Споффорта была на рукаве широкая повязка с белой эмблемой приватности. Я узнал ее по давним школьным урокам: повязка детектора.

Мэри Лу заговорила первой.

– Чего вам надо? – спросила она. Голос у нее был совсем не испуганный.

– Вы арестованы, – ответил Споффорт. И добавил: – Попрошу вас обоих встать.

Мы встали. Я по-прежнему держал книгу.

– И? – спросила Мэри Лу.

Споффорт посмотрел ей прямо в лицо:

– Я детектор, и вы уличены.

Я понимал, что она перепугана и пытается этого не показать. Мне хотелось обнять ее за плечи, защитить. Но я просто стоял на месте.

Споффорт гораздо выше нас обоих, а его мощь и величие подавляли. Я всегда его боялся, а теперь, когда оказалось, что он – детектор, и вовсе онемел.

– Уличили в чем? – спросила Мэри Лу. Голос у нее немножко дрожал.

Споффорт смотрел на нее не мигая.

– В совместном проживании. В обучении чтению и в самом чтении.

– Но, проректор Споффорт, – вмешался я, – вы же знали, что я умею…

– Да, – ответил он. – И я вам четко сказал, что в этом университете обучения чтению не будет. Учить чтению – преступление.

У меня как будто что-то внутри оборвалось. Я чувствовал, как все то прекрасное и волнующее, что появилось в моей жизни, уходит, а я стою перед огромным роботом, как ребенок.

– Преступление? – переспросил я.

– Да, Бентли. Суд будет завтра. Вам запрещено покидать комнату до моего возвращения.

Потом он взял Мэри Лу за руку и сказал:

– Вы пойдете со мной.

Она попыталась вырваться, поняла, что не сумеет, и сказала:

– Отвали, робот. Отвали, Христа ради.

Споффорт глянул на нее и как будто даже хохотнул.

– Не получится, – сказал он. Но голос его смягчился, и он добавил: – Ничего плохого с вами не будет.

Уже в дверях он обернулся и посмотрел на меня.

– Не расстраивайтесь слишком, Бентли. Может, все еще окажется к лучшему.

Мэри Лу покорно вышла с ним, и он закрыл дверь.

Ничего плохого? Что может быть хуже разлуки? Где она? Где Мэри Лу?

Я пишу и плачу. Не могу закончить. Приму сопоры и усну.

День восемьдесят девятый

Не успеваю записать все, что хочу рассказать. Но попробую.

Споффорт сам доставил меня в суд. Я был в наручниках, и он на черном мыслебусе отвез меня в здание в Центральном парке, которое называется Дворец правосудия. Это двухэтажное пластиковое строение с грязными окнами.

Зал суда очень большой. По стенам портреты странных людей. На некоторых костюмы с галстуками, какие я видел в старинных фильмах. Один мужчина стоит перед книжным шкафом, совсем как Дуглас Фэрбенкс. И под его портретом написано: «Сидни Фэрфакс, верховный судья». А еще ниже, мельче, числа: 1997–2014. Если я не ошибаюсь, эти числа называются «годы».

В дальнем конце зала, лицом ко входу, сидел робот-судья в черной мантии. Заметив его, я вздрогнул, потому что видел это лицо раньше. Такое же было у робота Седьмой модели, директора интерната в Огайо, где я учился. Робот-управленец высшего звена. Я тут же вспомнил, что когда-то слышал: «Все Седьмые модели на одно лицо». Помню, я тогда спросил у другого мальчика: «Почему?», а он ответил: «Не спрашивай; расслабься».

Судья спал. В смысле, был выключен. Рядом с ним в кресле пониже и попроще спал робот-секретарь.

Когда мы подошли ближе, я увидел, что все покрывает желтая пыль, как в запечатанной части библиотеки. Пыль скопилась в морщинах на лбу судьи, придающих тому мудрый вид. Руки у него лежали на коленях; между правым плечом и подбородком паук когда-то давно натянул паутину. Паутина была в дырках и тоже в желтой пыли; на ней висели два трупика насекомых, словно засохшие сопли. Паука видно не было.

Позади судьи располагалась Большая печать Северной Америки, точно как в Доме благоговения интерната для лиц умственного труда. Пыль лежала на рельефном изображении голубя и сердца и на пластиковых статуэтках богинь-близнецов Индивидуализма и Приватности по обе стороны от печати.

Споффорт посадил меня на скамью подсудимых, которая была из чего-то, называемого деревом, и очень неудобная. Потом на удивление мягким движениям снял с меня наручники и велел мне вставить правую руку в Отверстие правды прямо передо мной.

– За каждую ложь тебе будут отсекать по пальцу, – тихо сказал он. – Думай, что говоришь судье.

Разумеется, про суды и про Отверстие правды нам рассказывали на уроках «Основы государства и права». Но в реальности я никогда этого не видел, и меня затрясло от страха. Может быть, страх еще усиливался тем, что многое тут походило на интернат и на то, как в детстве меня наказали за нарушение личного пространства. Я ерзал на жесткой скамье, пытаясь устроиться поудобнее, и ждал.

Споффорт оглядел помещение, как будто изучал обвалившуюся штукатурку, портреты древних людей или пустые деревянные скамьи. Потом он подошел к судье, провел рукой по его щеке и оглядел пыль у себя на пальцах.

– Непростительно, – сказал Споффорт.

Он повернулся к секретарю и произнес властно:

– Активируйся, секретарь суда.

Секретарь не шевельнулся, задвигались только его губы:

– Кто требует суда?

– Я Робот Разумный. Девятая модель. Я приказываю тебе проснуться.

Секретарь сразу вскочил. С его колен на пол посыпался какой-то мусор.

– Да, ваша честь. Я проснулся и активирован.

– Немедленно вызови уборщиков почистить судью. – Споффорт глянул на комья желтой пыли и мусор у клерка на одежде и добавил: – И сам почистись.

Секретарь отвечал почтительно:

– Судебные роботы-уборщики больше не действуют, ваша честь.

– Почему?

– Разряженные батареи и общие неисправности, ваша честь.

– Почему их не починили?

– Ремонтной бригады в Центральном парке нет уже двадцать желтых, ваша честь.

– Ладно, – сказал Споффорт. – Тогда принеси все нужное и сам почисти вас двоих.

– Хорошо, ваша честь.

Секретарь медленно побрел к выходу. Он сильно хромал: одна его нога практически волочилась.

Через несколько минут он вернулся с ведром воды и губкой, подошел к судье и, окунув губку в воду, начал вытирать тому лицо. Немного желтой пыли размазалось, но основная часть смылась. Секретарь, медленно и неловко, начал оттирать судье руки.

Споффорт выказывал нетерпение. Я и не знал раньше, что бывают нетерпеливые роботы, но Споффорт громко притопывал. Внезапно он резко подошел к сидящему судье, наклонился, ухватил край мантии и встряхнул. В воздух поднялась пыль, а когда она осела, паутины уже не было.

Споффорт выпрямился и поглядел на судью. Велел секретарю остановиться. Тот сразу замер. На руке судьи (она по-прежнему лежала на коленях) осталась зеленая полоса.

– Твое присутствие на заседании не потребуется. Я сам буду вести протокол, – сказал Споффорт. – Пока идут слушания, позвони в Центральное бюро техобслуживания, пусть немедленно пришлют муниципального робота-уборщика и ремонтника.

Секретарь тупо вытаращился на Споффорта. Судя по зеленым мочкам ушей, это была Третья модель, а они лишь чуточку сообразительнее недоумков.

– Телефон не работает, – сказал он.

– Тогда сходи в Центральное бюро техобслуживания. До него кварталов пять.

– Сходить? – переспросил робот.

– Ты определенно умеешь ходить. Знаешь, куда идти?

– Да, сэр.

Секретарь повернулся и заковылял к двери.

– Погоди! – крикнул Споффорт. – Вернись.

Секретарь вернулся и встал перед ним. Споффорт нагнулся, правой рукой взялся за левую ногу секретаря, ощупал и резко крутанул. Внутри что-то заскрежетало. Споффорт выпрямился.

– Иди, – сказал он.

И секретарь, нисколько не хромая, вышел из зала суда.

Споффорт вновь повернулся к судье. Тот был уже гораздо чище, только в зеленых разводах и помят.

– Я требую суда, – сказал Споффорт.

В курсе «Основы государства и права» нам называли именно эту формулу и говорили, что любой гражданин может ее употребить. Про роботов, правда, не упоминали. Нам рассказывали, как важны суды для защиты наших священных прав на индивидуализм и приватность и как полезны судьи, но в целом курс оставлял впечатление, что от судов лучше держаться подальше.

Голова судьи проснулась, хотя сам он остался неподвижным.

– Кто требует суда? – гулко и торжественно произнес он.

– Я робот Девятой модели, – тихо ответил Споффорт, – запрограммированный на уличение и наделенный полномочиями детектора правительством Северной Америки.

Тут судья проснулся уже целиком. Он оправил мантию, провел пальцами по седеющим волосам, подпер голову рукой и сказал:

– Заседание суда открыто. Что желает рассмотреть гражданин робот?

Гражданин робот? Я впервые слышал такое сочетание.

– Уголовное преступление, судья. Обвиняемый представится. – Споффорт повернулся ко мне. – Назовите фамилию, имя, должность и место проживания. – Он кивнул на Отверстие правды. – Будьте внимательны.

Я почти забыл про Отверстие правды. Стараясь не глядеть на него, я сказал, тщательно выбирая слова:

– Меня зовут Пол Бентли. Я преподаватель психоискусств в университете Юго-Восточного Огайо. Мое официальное местопроживание – профессорский корпус в студенческом городке. В настоящее время я живу в библиотеке Нью-Йоркского университета, куда меня временно оформил проректор по работе с преподавательским составом.

Я не знал, надо ли говорить, что этот проректор – Споффорт, и на всякий случай не сказал.

– Очень хорошо, сынок, – пробасил судья. Он глянул на Споффорта. – В чем обвиняется подсудимый?

– Обвинений три, – ответил Споффорт. – Совместное проживание, чтение и обучение чтению.

Судья тупо уставился на него:

– Что такое чтение?

Споффорт ответил не сразу.

– Вы – Седьмая модель и сконструированы в Четвертую эпоху. В вашей юридической программе такого обвинения нет. Обратитесь к архивам.

Судья щелкнул тумблером на подлокотнике своего массивного кресла, и оттуда раздался голос:

– Юридический архив Северной Америки слушает.

Судья спросил:

– Существует ли преступление под названием «чтение»? И отдельное ли преступление обучать первому преступлению?

Архивный голос долго не отвечал. Я не помню, чтобы компьютер так долго молчал перед ответом. А может, мне просто так показалось. Наконец он включился снова:

– Чтение представляет собой мошеннический обмен мыслями и чувствами, осуществляемый нечистоплотными методами. Оно является грубым посягательством на приватность и напрямую противоречит конституции Третьей, Четвертой и Пятой эпох. Обучение чтению также является преступным нарушением границ личного пространства. И то и другое карается сроком от одного до пяти лет.

Судья выключил компьютер и сказал:

– Да, молодой человек, дело серьезное. И еще вас обвиняют в совместном проживании.

Он повернулся к Споффорту:

– С кем сожительствовал обвиняемый? С мужчиной, женщиной, роботом или животным?

– С женщиной. Они прожили вместе семь недель.

Судья кивнул и снова повернулся ко мне:

– Это менее тяжкое преступление, чем первые два, молодой человек, однако оно создает серьезную угрозу для индивидуализма и приватности, что часто ведет к более капитальным нарушениям закона.

– Да, судья.

Я чуть было не сказал, что сожалею, но вовремя сообразил, что нисколько не сожалею, только напуган. Я мог бы лишиться пальца.

– Что-нибудь еще? – обратился судья к Споффорту.

– Нет.

Судья посмотрел на меня:

– Выньте руку из регулятора искренности и встаньте лицом к суду.

Я сделал, что он сказал.

– Признаете ли вы себя виновным?

Поскольку моя рука была уже не в отверстии, я мог бы солгать. Но я догадывался, что, если сказать «не виновен», мне велят сунуть руку обратно и суд продолжится. И действительно, другие заключенные мне рассказали, что так и бывает. Почти все признают себя виновными.

– Виновен, – сказал я, глядя на судью.

– Суд одобряет вашу искренность. Вы приговариваетесь к шести годам заключения в исправительном учреждении Северной Америки. – Он чуть опустил голову и сурово на меня посмотрел. – Подойдите.

Я подошел к его креслу. Судья медленно поднялся и протянул руки. Его большие ладони (одна в зеленых разводах) легли на мои плечи. Что-то укололо меня, словно игла шприца. Я потерял сознание.

И очнулся уже в тюрьме.

* * *

Это все, что я могу записать сегодня. Рука болит от долгого письма, к тому же час уже поздний, а завтра мне предстоит физический труд.

День девяностый

Моя комната – или «камера» – не многим больше маленького мыслебуса, но удобная и уединенная. У меня есть кровать, стул, лампа и ТВ-стена с небольшой библиотекой записей. Из них я пока включал только одну – с танцевально-физкультурной программой, но танцевать мне не захотелось, и я вынул ББ из гнезда, не дожидаясь конца программы.

В моем корпусе в таких же камерах живут еще примерно пятьдесят заключенных. После завтрака мы все вместе выходим на работу. По утрам я тружусь на обувной фабрике. Нас там четырнадцать заключенных. Наша обязанность – проверять готовую продукцию. Делают ее, разумеется, машины. Мое дело – осматривать один ботинок из четырнадцати на предмет дефектов. За нами следит робот-недоумок. Меня предупредили, что, если я не возьму ботинок после того, как мой сосед слева взял свой, меня накажут. Я обнаружил, что смотреть на ботинок необязательно, так что я не смотрю, просто беру в руки один из каждых четырнадцати.

Поскольку я обучен психоискусству, мне несложно проводить все время на фабрике в легких галлюцинациях, но я, к своему ужасу, обнаружил, что совершенно не могу управлять одним аспектом своих галлюцинаций: у меня в голове с пугающей четкостью возникает образ Мэри Лу. Я пытаюсь для развлечения вызвать у себя абстрактные галлюцинации – цветовые пятна и объемные фигуры – и вдруг, внезапно, вижу лицо Мэри Лу, вижу ее пристальный озадаченный взгляд. Или Мэри Лу сидит, скрестив ноги, на ковре, держит на коленях книгу и читает.

Когда я преподавал, у меня была шутка для лекции о галлюцинировании до оргазма. Я говорил студентам: «Этот метод полезно освоить на случай, если вы когда-нибудь окажетесь в тюрьме». Они почти не смеялись, – наверное, чтобы понять шутку про тюрьму, надо очень хорошо знать классику, например фильмы с Джеймсом Кэгни. Так или иначе, я всегда отпускал ее на этой лекции. Но теперь я не галлюцинирую до оргазма, хотя и знаю сам метод досконально. По ночам у себя в камере я мастурбирую – как, наверное, все заключенные. Самые интимные мысли о Мэри Лу мне хочется сберечь на то время, когда я один.

С вечерней едой нам выдают по два косяка и по два сопора, но я свои коплю. После ужина я чувствую сладкий запах марихуаны, слышу музыку эротического телевидения из других камер и воображаю синтетическое блаженство на лицах заключенных. Почему-то, когда я об этом пишу, меня передергивает. Я хочу, чтобы Мэри Лу была рядом со мной, хочу слышать ее голос. Хочу смеяться с нею, хочу, чтобы она меня согревала.

Год назад я не смог бы назвать это чувство, но после фильмов знаю: я люблю Мэри Лу.

Это мучительно. Любовь – мучительное чувство.

Я не знаю, где расположена тюрьма. Где-то возле океана. Меня доставили сюда без сознания. Очнувшись, я увидел робота, который протягивал мне синюю арестантскую робу. Первую ночь я не мог спать, так мне хотелось быть рядом с Мэри Лу.

Я хочу быть с ней. Все остальное – нереальное.

День девяносто первый

После обеда я работаю в поле на берегу океана. Поле огромное, примерно две мили вдоль берега, и все засажено синтетическим растением под названием Протеин-4. Растения большие и безобразные, размером с человеческую голову, лилово-зеленые и с отвратительным запахом. Даже на солнечном поле их вонь порою невыносима. Моя работа – подкармливать каждое химикатами, которые ежедневно выписывает компьютер. У меня есть «пистолет», куда компьютерный терминал в начале каждого длинного ряда закладывает катышки химикатов; я прижимаю его пластиковое дуло к желтой земле у основания каждого растения и выдавливаю по одному катышку.

Спина болит постоянно, солнце печет, а музыка, которая звучит не умолкая, задает быстрый темп. Нас в поле сорок человек, мы работаем с пятиминутными перерывами в конце часа и постоянно обливаемся потом.

С этой работой справились бы десять роботов-недоумков. Но нас таким образом перевоспитывают.

По крайней мере, так говорит телевизор, который мы обязаны смотреть в послеобеденное общественное время. Разговаривать в общественное время запрещается, и я не знаю, злятся ли другие заключенные, как я.

Во время работы за нами наблюдают два робота в коричневой форме. Они приземистые, коренастые и уродливые. Всякий раз, глядя на того, который меня ударил, я вижу: он смотрит на меня не мигая, а его андроидный рот слегка приоткрыт, как будто сейчас пустит слюну.

Руки у меня по-прежнему стерты и болят от нажимания на кнопку «пистолета», так что больше я писать не могу.

Мэри Лу. Надеюсь только, что ты не так несчастна, как я. И надеюсь, что ты вспоминаешь обо мне хотя бы иногда.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации