Текст книги "Верховная жрица"

Глава 2

Звали его Римо, и он изо всех сил старался правильно написать Буттафуоко.

Он стоял перед АБМ – автоматической банковской машиной – в огороженном плексигласом внешнем вестибюле соседнего банка в приморском городке штата Массачусетс, где, как ему казалось, находится его дом.

Был поздний вечер, и буквы на экране АБМ словно отливали зеленью светлого нефрита.

На экране было написано: «Здравствуйте, мистер/миссис ХХХХХХХХХХ, пожалуйста, наберите вашу фамилию».

– Вот черт, – пробормотал Римо, глядя на длинный ряд клавиш, похожих на клавиатуру пианино. Уличные огни, отражаясь от прозрачного органического стекла, играли на его тонком лице с губами, тронутыми мрачноватой усмешкой. Залегшие под глазами тени придавали лицу сходство с черепом, тем более что высокие скулы были плотно обтянуты кожей. Лицо не выражало счастья. Никогда не выражало счастья, но по крайней мере после многих пластических операций обрело свой прежний вид.

Морща высокий лоб, Римо пытался разрешить возникшую перед ним проблему.

Это было какое-то новшество в банковской системе. Четырехзначного кода, как выясняется, теперь недостаточно: клиент должен правильно написать фамилию, дабы получить доступ к своему банковскому счету.

Вчера вечером, когда Римо под фамилией Браун снял со счета сто долларов, все обошлось, то же самое и позавчера вечером, когда он забрал пятьдесят долларов со счета некоего Блэка. Еще раньше он пользовался фамилией Грин. Все эти фамилии он писал без всяких затруднений.

Вообще-то говоря, Римо надеялся, что его задержат, прежде чем он пустит в ход карточку с фамилией Буттафуоко. В сущности, винить нужно только самого себя. Он сам выбирал фамилию, а затем в канцелярии его обеспечивали подложным водительским удостоверением, кредитными и банковскими карточками. Не предвиделось никаких проблем с быстрым получением очередных ста долларов на фамилию Буттафуоко.

Все шло хорошо, пока банковская администрация из-за участившихся случаев жульничества не дополнила четырехзначный код фамилией клиента.

Римо смотрел на экран, прикидывая, впишется ли фамилия Буттафуоко в длинный ряд мерцающих зеленых знаков X. Вроде должна вписаться. Значит, все в порядке. Римо впечатал первые четыре буквы: их нетрудно было запомнить по простой ассоциации[5]5
  Бутт – задница.


[Закрыть].

На экране теперь высветилось БУТТХХХХХХ.

Римо вставил Е. Как будто верно. Теперь осталось закончить.

Но стоило ему набрать буквы ФУОКО и нажать на кнопку «Ввод», как машина мгновенно выдала «Вы – обманщик» и проглотила его карточку.

«Неужели я не имею права на вторую попытку?» – мысленно ужаснулся Римо.

Изображение на экране сменилось. Появилась длинная, мелкими буквами, надпись. Бедолага прочел, что в интересах клиентов для сохранности их вкладов АБМ в случае неправильного написания фамилии выключается.

Далее шли пространные извинения за причиненное неудобство, правда, при этом подчеркивалось, насколько важна банковская безопасность. К тому же вкладчикам следует знать, как писать свою фамилию.

– Не так-то это просто – написать Буттафуоко, – произнес Римо, настоящая фамилия которого в те дни, когда он числился не мертвецом, а добропорядочным гражданином, была Уильямс. – Никто не сможет написать Буттафуоко с первой попытки.

Римо так расстроился, что едва не забыл о том самом грабителе, который подстерегает поздних клиентов, приходящих сюда из отказавших им предместных банков. Бандит выбирал для своих походов поздние вечера. До сих пор никто еще сильно не пострадал, если не считать нескольких избитых людей, в том числе и монахиню из церкви на другой стороне улицы.

Римо вырос в католическом сиротском приюте и поэтому питал слабость к монахиням.

Прочитав о нападениях в газете, он решил вмешаться. Обычно подобного рода преступления не привлекали его внимания, но эти совершались неподалеку от банка, который Римо считал своим: тут у него было четыре счета на четыре различные фамилии, чего, однако, не замечал ни один ревизор. Нельзя же позволить какой-то там мрази нагадить сразу всем!

Выскочив из вестибюля банка, Римо почти уперся в сверкающий крупнокалиберный «магнум». Сказать «почти уперся» было бы, пожалуй, неточно. В тот миг, когда он миновал звуконепроницаемое плексигласовое ограждение, сразу же стало ясно, что кто-то прячется в тени. Чуткие ноздри Римо уловили запах страха, не менее чуткие уши услышали бешеный стук сердца.

Римо прикинулся, будто не заметил спрятавшегося, и как бы машинально двинулся прямо на него.

– Куда прешь? – предостерег его хриплый голос.

Тип с револьвером оказался ничем не примечательным человеком. Мертвенно-серая кожа, дряблое и худое тело, внешность типичного наркомана, весь сплошной комок нервов. Единственное, что бросалось в глаза – револьвер.

Римо позволил себе задержать взгляд на этом мастерски сработанном оружии. В предыдущей жизни подобное зрелище да еще направленное ему прямо в солнечное сплетение дуло вызвали бы у него выброс адреналина. Сейчас же Римо Уильямс просто расслабился.

В прежние времена он был бы устрашен видом такого, явно без всяких допусков изготовленного стального оружия с хорошо подогнанными деталями, оружия, предназначенного для нанесения обширных повреждений человеческой плоти, костям и внутренним органам. В глазах Римо это было грубое, почти средневековое орудие убийства.

Оно представляло собой набор примитивнейших инструментов: колесо – рычаг – молоток. В конце концов спусковой крючок – всего лишь рычаг, приводящий в действие молоточек курка. Что до барабана с пулями, то это просто разновидность колеса.

Пока все эти праздные мысли шевелились в мозгу на удивление спокойного Римо Уильямса, человек с револьвером рявкнул:

– Деньги! Живо!

И взвел курок. Набитый до отказа барабан плавно повернулся, пуля встала прямо перед дулом – примитивной пустой трубкой. Все случилось за какое-то мгновение, впрочем, Римо, все чувства которого были обострены, происшедшее показалось столь же длительным, как и подъем разводного моста.

– Так, значит, ты и есть тот самый человек, который грабит людей? – невозмутимым холодным тоном спросил Римо, рассчитывая успокоить человека с револьвером. В таких случаях лучше всего воздерживаться от угроз. А действовать надо с быстротой молнии.

– Нет. Я хочу ограбить только тебя, – огрызнулся бандит.

Пока он произносил эти слова, правая рука Римо с изумительной толстой кистью, обладавшая к тому же особой гибкостью, взметнулась вверх. И один палец, точно длинная пробка, заткнул дуло.

Грабитель посмотрел на Уильямса, как на психа. Он так и не выстрелил. Да и не выстрелит уже. Вот если бы Римо кинулся бежать, применил кулачную силу или позвал на помощь, человек с револьвером непременно бы нажал на спуск. Но он всего лишь требовал денег. И уж конечно, никак не ожидал, что его жертва выкинет такой фортель: заткнет дуло револьвера пальцем.

– Ты что, наркотиков наглотался? – негодуя, заорал грабитель.

– Именно, – отозвался Римо, крепко держа палец, а следовательно, и «магнум» все в том же положении.

Бандит в желтоватом мерцании ближайшего уличного фонаря покосился на чудака.

– Да? – заинтересовался он. – И чего же ты напринимался? Кристаллического кокаина? Амфетаминов? ЛСД?

– Синанджу, – сказал Римо.

– Это что-то новенькое, – пробормотал человек с револьвером. – И здорово от него балдеешь, от этого синанджу?

– Сильнее не бывает. Приучаешься дышать всем телом, думать всем мозгом, а не десятью его процентами, как большинство людей; ты-то, пожалуй, и двумя обходишься. Ну а в конце концов сливаешься со Вселенной.

– Ты, видать, говоришь про ЛСД, – разочарованно проговорил грабитель. – ЛСД – штука известная.

– Да, – подтвердил Римо, – но мое средство совершенно новое. – И продолжая удерживать «магнум» указательным пальцем правой руки, твердыми, как сталь, пальцами левой вышиб тяжелый барабан из посадочного гнезда.

Он ударился о плексигласовую дверь неподалеку, и патроны как горох посыпались на тротуар.

Реакция у грабителя была неплохая: при малейшем же шорохе он нажал на спусковой крючок. Однако бандит не заметил действий Римо и не почувствовал, что барабан вылетел из гнезда.

Револьвер издал щелчок. Грабитель моргнул. Тонкие губы Уильямса тронула дерзкая холодная улыбка. Глубоко посаженные темные глаза смотрели с мрачным юмором.

Грабитель остервенело нажимал и нажимал на спусковой крючок, но револьвер только тихо щелкал.

Убрав указательный палец, Римо развернул оружие так, чтобы бандиту стало видно квадратное окно, где обычно помещается барабан. В какое-то мгновение тот осознал, что держит в руке лишь обработанный кусок стали.

И вот в руках Римо оружие вновь стало смертоносным. Сверкающий ствол револьвера Уильямс вогнал прямо в мозг своего незадачливого противника.

Римо оставил его, агонизирующего, на тротуаре. Согнутый ствол торчал прямо изо лба, рука все еще сжимала рукоятку. Складывалось впечатление, будто он лег на тротуар и выстрелил себе в голову.

Когда на следующее утро грабителя найдут полицейские, они тут же начнут сверять отпечатки пальцев, найденные на месте преступления. Будут соблюдены все необходимые формальности, допрошены и отпущены все подозреваемые, но копам никогда не найти отпечатков пальцев его, Римо.

Не могут же они знать, что досье на Римо Уильямса уничтожено двадцать лет назад. После того, как его признали умершим.

Возвращаясь домой, Римо весело посвистывал. Он отнюдь не считал себя мертвецом. Наоборот, жизнь в нем так и бурлила. Ночной ветер принес соленое дыхание Атлантики, на уличный фонарь села чайка и принялась высматривать, чем бы поживиться.

А Римо все раздумывал, какой долгий путь пришлось ему преодолеть: из сиротского приюта в дебри Вьетнама, где он служил морским пехотинцем, затем работал под своим собственным именем патрульным в полицейском участке в Нью-Арке, Нью-Джерси. Тогда он старался защищать честных граждан от всякого рода уголовников, которые постоянно меняли тактику. И наконец, камера смертников в ньюаркской тюрьме – там прошли его последние дни. Там он был дома.

Минул год, прежде чем он стал считать Куинси, штат Массачусетс, своим домом. Нельзя сказать, что место это плохое. Скорее место хорошее – жилое предместье Бостона, чудесный пляж, где разгуливают бакланы и чайки, и мелкий песочек, на котором приятно сидеть часами... Голубая водная гладь – можно даже плавать, когда зараженность бактериями не превышает предельной нормы. Обычно дважды в год.

Отсюда удобно добираться до Логанского аэропорта, когда того требует работа, и до Веймутской военно-воздушной базы, когда чрезвычайные обстоятельства диктуют какой-нибудь вылет за счет налогоплательщиков. Достаточно лишь завести автомобиль, и через пять минут окажешься на юго-восточной автостраде (хотя Римо не любил Бостон с его оживленным уличным движением). К тому же, если не считать редких ночных ограблений магазинов и прохожих, здесь было довольно спокойно.

Окончательно освоиться в Куинси, штат Массачусетс, Римо мешали лишь мысли о его прежнем доме.

Свернув за угол Хэнкок-стрит и увидев перед собой среднюю школу, Уильямс наконец понял, почему ему так трудно здесь обжиться.

За зданием школы в свете уличных фонарей отливало теплым золотисто-коричневым цветом другое строение. Некогда здесь помещалась Независимая церковь. По рассказам старожилов, отцы церкви продали ее под сикхский храм. Затем, во время строительного бума, здесь обосновался риэлтор.

Здание представляло собой так называемый кондоминиум, совместное владение из шестнадцати отдельных секций. Правда, обитали здесь только Римо и человек, обучавший его Синанджу, которое было отнюдь не наркотиком, а образом жизни. Ныне строение выглядело как некая дикая помесь церкви и замка эпохи Тюдоров. Весьма безобразный вид! Увенчано оно было высоким шпилем со слуховыми окнами – в этом шпиле располагался третий этаж. Стены выложены из необработанных камней и высоко под карнизами прикрыты декоративными панелями в стиле Тюдоров. Бетонный фундамент выкрашен в бежевый цвет. Кое-где, словно драгоценности, сверкали мозаичные окна.

И все же это был дом. Римо уже привык к нему. Из похожей на маяк башни с амбразурами по вечерам призывно лился янтарный свет.

Все это так далеко от его прошлого, того времени, когда он был патрульным Римо Уильямсом, ветераном Вьетнама, честным гражданином. Жизнь, правда, была не слишком замечательной. Да и может ли быть замечательная жизнь у человека, не помнящего своих родителей? Впрочем, монахини сиротского приюта Святой Терезы воспитали его правильно, служба в морской пехоте сделала его настоящим мужчиной, а работа в полиции помогла приобрести некие жизненные идеалы.

Все шло не так уж плохо, пока его не арестовали.

Конечно, можно было предположить, что Римо стал жертвой ошибки, но ведь он был честным полицейским! Случилось так, что полицейский значок Уильямса нашли возле трупа убитого наркоторговца в переулке, который входил в зону его патрулирования. Ни одного полицейского не предали бы суду на основании такого вещественного доказательства, а Римо Уильямса предали. Ни одного полицейского не осудили бы при подобных обстоятельствах, а Римо Уильямса осудили.

Оказавшись в камере смертников, Римо еще сохранял веру в американское правосудие. Правда, начал уже подозревать, что пострадал именно из-за своей честности.

Он все еще ломал голову над тем, кто именно из начальства подставил его, когда для последней исповеди пришел монах-капуцин. Монах тайком передал ему черную пилюлю и велел проглотить ее уже на электрическом стуле, перед тем как включат рубильник.

Римо проглотил пилюлю за мгновение до того, как электрический ток заструился по его содрогающемуся телу.

Он не сознавал, как очутился в тюремном морге.

Когда «казненный» очнулся, оказалось, что у него новое лицо, нет имени, и перед ним открываются две возможности, ни одна из которых не сулит ничего хорошего. Патрульного Римо Уильямса упрятало в тюрьму не вышестоящее начальство. Его подставило собственное правительство. Имя парня значилось в досье ЦРУ с тех самых пор, как один цэрэушник заметил, с какой холодной методичностью Римо снимал вьетконговских снайперов из своего ружья со скользящим затвором. В один прекрасный момент досье извлекли из общего хранилища, и в результате Римо Уильямс стал живым мертвецом. А так как считалось, что он в могиле, досье наконец было закрыто.

Но Римо предупредили, что в случае отказа сотрудничать он снова подвергнется казни и тогда уж...

Ему не оставалось ничего другого, кроме как согласиться на сотрудничество. Вот так он и стал тайным сотрудником, самостоятельно работающим агентом КЮРЕ[6]6
  CURE (англ.) – «лекарство».


[Закрыть], сверхсекретной правительственной организации, созданной в начале шестидесятых годов Президентом Соединенных Штатов. К сожалению, тот умер, так и не увидев плодов начатого им эксперимента. В те темные дни заигрывание с демократией в Америке привело чуть ли не к катастрофе. Организованная преступность проникла в высокие правительственные круги. Законы, призванные защищать законопослушных граждан, вместо этого защищали нарушителей закона от правосудия. Перед молодым идеалистом-президентом встала дилемма: приостановить действие конституции, признав, что демократия зашла в тупик, или создать тайное агентство, чтобы поставить заслон на пути преступности.

Так было создано КЮРЕ. Аббревиатура КЮРЕ не просто сокращение, а кодовое название, и означало оно «лекарство от социальных зол Америки». И вот агентство, ведя свою тайную работу, дошло до того, что анонимная борьба за справедливость стала пробуксовывать. Тогда-то директор КЮРЕ и выбрал честного, патриотически настроенного непревзойденного стрелка Римо Уильямса в качестве агента, призванного уничтожать внутренних и внешних врагов страны. В качестве Верховного Разрушителя.

Римо уже изрядно подзабыл те далекие дни, когда его заново обучали владению оружием, употреблению различных ядов и другим смертоносным искусствам, которые показались ему безнадежно устаревшими, стоило ему только начать учебу у пожилого корейца, мастера Синанджу. Те, кто занимался кунг-фу, назвали бы Синанджу боевым искусством.

И в этом качестве оно не имеет себе равных. Уникальнейшая система нападения и защиты, которую практиковали величайшие из потомственных убийц, известных в истории человечества. Такому мастерству учили лишь одного человека из целого поколения, при том непременном условии, что он уроженец затерянной корейской рыбачьей деревушки Синанджу. Тем не менее американское правительство упросило последнего из живущих мастера Синанджу обучить этому заповедному искусству белого человека – Римо Уильямса.

Теперь Римо никогда не брал с собой огнестрельного оружия – просто ни к чему. Отныне при виде такового в нем не просыпался инстинкт самосохранения. Римо с гордостью таскал по земле свои сто сорок пять фунтов тугих мускулов и подвижных костей – самый жестокий и неумолимый убийца после тиранозавра.

Приятно чувствовать себя таким крепким и сильным. Очень приятно! По артериям и венам обучившегося Синанджу циркулировала чистая, не загрязненная химикалиями и наркотиками кровь, а легкие усваивали кислород столь эффективно, что каждая клеточка тела работала, словно крошечное горнило. Римо научился использовать весь потенциал человеческого тела и даже мог его приумножить.

* * *

В ночи послышался странный монотонный звук.

– Ом-м-м...

И вновь:

– Ом-м-м...

Римо вдруг заметил незнакомый силуэт в северном окне квадратной башни.

Сделав несколько шагов, Уильямс тут же перешел на бег, техника которого была столь отлажена, что бегун с невероятной быстротой приближался к цели.

Римо распахнул переднюю дверь и взбежал по лестнице. Сейчас он был предельно собран и напряжен, ибо чувствовал, что рядом смерть. Смерть и незнакомые живые люди. Не американцы. От американцев не исходит такого маслянистого, дымного запаха.

На верхней лестничной площадке он, не раздумывая, перепрыгнул через какие-то разбросанные по полу вещи и толкнул дверь, ведущую в башню.

Посреди квадратной комнаты в позе лотоса сидел азиат в оранжевом одеянии. Голова у него была чисто выбрита, лицо – гладкое, словно шелковая китайская бумага.

Из приоткрытого рта слышался все тот же печальный звук:

– Ом-м-м[7]7
  Священный звук в индуизме и буддизме.


[Закрыть].

Увидев, что он уже не один, азиат постарался как можно сильнее высунуть язык.

– Кто ты такой, черт тебя подери?

Сзади, у подножия лестницы, тотчас хлопнула дверь, и чувствительные ноздри Римо уловили острый человеческий запах. Не успел он повернуться, как до него донесся чей-то раскатистый голос:

– А, Белый Тигр! Я несу тебе смерть. Поймай ее, если можешь. – Римо не ошибся, в тот же миг уловив свист ножа, летящего ему в открытую спину.

Глава 3

В процессе обучения под наставничеством Чиуна, последнего мастера Синанджу, Римо Уильямс выработал автоматическую мгновенную реакцию на любую опасность.

Все холодное оружие, предназначенное для метания, производит специфические звуки. Римо научился различать их уже на раннем этапе постижения премудростей искусства, когда мастер Синанджу выхватывал из своих широких рукавов тупые ножи, кинжалы и даже ножницы и метал их в спину ученика. Римо получил немало царапин и всяческих порезов, но научился-таки, не размышляя, уворачиваться всякий раз, когда слух его улавливал свист летящего ножа. В процессе обучения метательное оружие оттачивалось все острее и острее. Натачивать его до бритвенной остроты Чиун поручал самому Римо.

– Ты пытаешься меня убить? – однажды спросил Римо Уильямс.

– Да, – напрямик ответил мастер Синанджу.

– Ты открыто в этом признаешься?

Мастер Синанджу беспечно пожал плечами.

– Конечно. Ибо враги твои шутить не будут. Чтобы развить в тебе молниеносную реакцию, для твоего же блага я должен воссоздать реальную обстановку со всеми реальными угрозами. Поэтому-то я и заставляю тебя точить ножи. Должен же ты со своими притупленными, как у всякого белого, чувствами полностью отдавать себе отчет, какой опасности подвергаешься!

И Римо все острее сознавал опасность. Царапины и порезы сменились ранами, которые превратились в шрамы, после чего он научился уворачиваться от летящих ножей. Только когда ученик достиг в этом полного совершенства, Чиун перешел к следующему уровню: умению обращать нож против нападающего.

И сейчас Римо мгновенно отступил в сторону, развернулся и, прекрасно отработанным движением поймав кинжал – он сразу же понял, что это кинжал, ибо свист был чуточку громче, чем от стилета или охотничьего ножа, – использовал инерцию его полета, чтобы направить в обратную сторону.

Холодное оружие, острием вперед, полетело в того, кто его метнул. Это называлась: «Вернуть обратно гневную монету».

Кинжал с глухим звуком вонзился в стену.

Под его подрагивающей костяной рукояткой, пригнувшись, заливался веселым смехом какой-то человек.

– Отлично, Белый Тигр! Отлично!

Нападающий выпрямился. Лицо его походило на лучезарный медный гонг; миндалины темных глаз сверкали добродушным весельем.

– Что ты здесь делаешь, Кула?

Монгол Кула быстро поднялся по лестнице и в знак приветствия развел свои могучие ручищи в стороны.

Отскочив, Римо ускользнул от его медвежьих объятий.

– Где Чиун? – спросил он, держась на безопасном расстоянии. От еды и питья, которые употребляют монголы, сквозь поры их кожи просачиваются неприятные запахи, которые Уильямс предпочел не вдыхать.

– Готовит нам чай, как полагается всякому доброму хозяину. – Монгол подозрительно покосился на белого. – Ты не рад меня видеть?

Римо и сам толком не знал. Он по возможности избегал всякого общества: каждый раз, когда Чиун принимал гостей, дело обычно заканчивалось неприятностями.

– Чиун не предупреждал меня о вашем приходе, – заметил Римо.

– Он и сам не знал.

– И как же вы нас нашли?

– Я позвонил по волшебному номеру, слуга мастера Синанджу – Пуллянг – назвал мне адрес.

– Что это еще за волшебный номер?

– 1-800-СИНАНДЖУ.

– У Чиуна бесплатный телефон?

– В наши дни у всех такой телефон.

– И у тебя тоже?

Кула кивнул:

– 1-800-ОГРАБЛЕНИЕ. А у тебя какой волшебный номер?

– Никакого.

– Не заслужил права его иметь? Понятно. – Кула хотел было дружески хлопнуть Римо по спине, но вместо этого заехал себе по лицу. Оказалось, Уильямс уже стоит по правую руку от Кулы.

– Не огорчайся, Белый Тигр, ты еще заслужишь право иметь свой волшебный номер. Мне дал номер сам Болдбатор Хан. Его волшебный номер 1-88-ЧИНГИС.

– Послушай, в Америке зови меня Римо. О'кей?

Монгол Кула явно обиделся.

– Ты забыл о том времени, когда мы с тобой давали прикурить китайским солдатам – ты, Белый Тигр, и я, твоя могучая рука?!

– Нет, не забыл, просто задвинул воспоминания в дальний уголок.

– В вестибюле гостиницы Чингисхана в Улан-Баторе стоит статуя, прославляющая твои подвиги.

– В самом деле? – переспросил Римо, светлея.

– Да. Она олицетворяет твое славное прошлое. Разумеется, ты вылеплен с косыми, а не круглыми глазами, чтобы не пугать наших ребятишек.

– Удачная мысль. И где же Чиун?

– Внизу, общается с бунджи-ламой.

– Кто такой бунджи-лама?

– Увы, великий святой.

– Почему «увы»?

– Узнаешь, когда увидишь. – Римо ткнул большим пальцем в сторону двери; в проеме можно было видеть безмятежно восседающего на полу бритого человека.

– А это что за грубиян?

– Святой Лобсанг Дром Ринпоче. Судьбой ему предназначено найти затерявшегося бунджи-ламу.

– Если бунджи-лама затерялся, то как может он сидеть внизу с Чиуном?

– Сам увидишь.

– А почему бы и нет? – спросил Римо сам себя. – Подожди здесь.

Кула скрестил на груди свои толстые лапищи.

– Всю свою жизнь я ждал встречи с бунджи-ламой. Могу подождать и еще немного.

– Разумно, – бросил Римо, спускаясь по лестнице. Хорошего настроения как не бывало. С Кулой их свела судьба много лет назад, в монгольской распивочной.

В то время монгол был главарем бандитской шайки, и Римо нанял его, чтобы тот помог найти мастера Синанджу, отправившегося в дикие степи внешней Монголии на поиски погребенных там сокровищ Чингисхана. Сокровища были найдены и поделены между мастером Синанджу и Болдбатором Ханом, который с помощью монгольской армии отразил попытку китайских войск завладеть этой добычей для Пекина.

В этой войне Римо пришлось очень и очень нелегко: вдобавок ко всему он не получил даже самой незначительной доли сокровищ.

Уильямс нашел мастера Синанджу на первом этаже, в кухне.

Одет Чиун был в одно из тех кимоно темно-синего цвета с роскошным золотым шитьем, которые приберегал для встреч с главами правительств. Правда, сидело оно на его хрупких плечах, как коврик на палках-подпорках.

Мастер Синанджу ничуть не походил на самого опасного в мире убийцу. Росту в нем было примерно пять футов, весу – столько же, сколько в выдолбленном стволе. На голове – пучки редких волос, спадающие на крошечные ушки. Когда он проходил мимо печи, можно было разглядеть его морщинистое лицо. Узкий клинышек бороды выделялся на пергаментной коже цвета потемневшей слоновой кости.

Выглядел Чиун не просто стариком, а древнем старцем, но двигался быстро, с птичьей грацией. Римо с его скупыми движениями мог только позавидовать этому. Старый кореец прикинулся, будто не замечает присутствия Римо, однако его карие глаза не упускали из виду ничего.

Чиун хлопотал над плитой, заваривая чай. Но тонкий аромат тонул в затхлом неприятном запахе, словно исходящем из могилы.

– Что ты варишь, папочка? Мясо яка?

– Завариваю чай для наших почтенных гостей, – ответил Чиун каким-то странным скрипучим голосом.

Римо нахмурился.

– Пахнет мясом яка. В чем дело?

– У нас гости.

– Мой нос подтверждает это, – откликнулся ученик, оглядываясь. По всей вероятности, пахло от большого черного сундука, с которым обычно путешествуют на пароходах. Сундук стоял в самом углу кухни.

– Что это?

– Сундук бунджи-ламы.

– Должно быть, очень старый, раз так пахнет, – заметил Уильямс, подходя к сундуку.

– Не трогай его, Римо.

– О'кей, не буду.

– Тебе предоставляется честь отнести сундук бунджи-ламы в комнату для медитации. Только, пожалуйста, осторожнее.

– Сперва объясни мне, что все это значит.

– А что такое? – удивился Чиун.

Поразмыслив, Римо вспомнил, что говорит с Чиуном, и спросил:

– Там золото?

Учитель кивнул.

– Верно, золото. Я все-таки кое-чему тебя научил.

– Чиун, если ты решил сдать все остальные секции своим друзьям, чтобы заработать на карманные расходы, я выезжаю.

– Вот и хорошо. Я, пожалуй, неплохо наживусь, сдавая твою комнату.

– Валяй!

– Отнеси сундук бунджи-ламы, а я подам чай.

– Сделав это, я получу наконец прямые ответы на свои вопросы?

– Да.

– Заметано!

Римо взялся за сундук двумя руками, и тот, неожиданно оказавшись очень легким, почти невесомым, взлетел чуть ли не до потолка. Уильямс покрепче ухватил свою ношу.

– Римо, смотри, не рассерди бунджи-ламу.

– Извини.

Римо двинулся вверх по лестнице. Чиун последовал за ним, неся серебряный поднос с фарфоровыми чашками и медным чайником с кипятком.

– А где же бунджи-лама? Кула сказал, что он с вами.

– Был с нами. Теперь с тобой.

– Как это?

– Он в сундуке, который ты несешь. Смотри не урони, а то гнев его обрушится на тебя, словно град черных камней.

– Бунджи-лама в самом деле в сундуке? – уточнил Римо.

– Да. Старый бунджи-лама.

– Должно быть, он и впрямь очень стар, если от него так смердит, – заключил Римо, достигнув верхней площадки.

Затем он поставил сундук посреди комнаты для медитации. Бритый с безмятежностью довольной лягушки все так же сидел на полу. Кула раскладывал циновки вокруг сундука. Чиун поставил поднос на пол, скрестив ноги, уселся на свою циновку и сразу же стал разливать чай.

– Бунджи-лама и в самом деле здесь? – указав на сундук, спросил у монгола Римо.

– Старый бунджи-лама, – уточнил Кула.

– Наверное, летел самым дешевым классом. В целях экономии, – добавил Уильямс, постучав по крышке. – Пора поудобнее вытянуть ноги, приятель.

– Еще не пора, – вмешался мастер Синанджу. – Сначала надо заключить сделку.

Он уже разлил всем чай, и Римо выбрал себе местечко подальше от гостей Чиуна, которые отличались столь своеобразным запахом.

Кула жадным глотком осушил свою чашку и протянул пустую посуду мастеру Синанджу. Тот услужливо наполнил ее вновь.

Бритый азиат, взяв чашку, заглянул внутрь и спросил:

– Якового масла у вас нет?

Мастер Синанджу укоряюще воззрился на своего ученика.

– Римо, неужели сегодня утром ты забыл сбить яковое масло?

– Запамятовал, ах я бестолочь!

– Извините, белые люди порой бывают такими беспомощными! Святой жрец, придется вам обойтись без якового масла.

– Очень хороший чай, – похвалил Кула, в третий раз протягивая свою чашку.

После того как все чашки были вновь наполнены, Римо шепнул Чиуну:

– Зачем ему яковое масло?

– Святой жрец Лобсанг Дром – тибетец. А тибетцы всегда кладут в чай яковое масло, – объяснил Чиун.

– Наверное, поэтому от него так сильно разит.

– У тибетцев масса обычаев, которые показались бы тебе странными. Регулярное купание не входит в их число.

– Не знаю, что сильнее воняет – он или сундук, видимо, долго простоявший в каком-нибудь заплесневелом погребе.

– Так оно и было. Сундук стоял в погребе еще до твоего рождения.

Какое-то время четверо молча пили чай.

Наконец тибетец изрек:

– Я святой жрец Лобсанг Дром Ринпоче. Ринпоче значит «драгоценный». Я ищу Луч Света, который непременно должен просиять. Как тебя зовут? – спросил он Уильямса.

– Римо.

– Ри-мо?

– Да.

– Странное имя.

– Моя фамилия Буттафуоко.

– Бутт-а-фу...

Римо кивнул и с невозмутимым видом произнес:

– Это означает: «Врет и делает все через задницу».

Лобсанг Дром мрачно кивнул:

– Достойное имя.

– Для белого человека, – присовокупил Чиун.

– Для белого имя просто идеальное, – проревел Кула.

Все, кроме Римо, рассмеялись и выпили за его столь замечательное имя.

Уильямс подождал, пока веселье поутихнет, и спросил:

– Так в честь чего мы собрались?

– В честь бунджи-ламы, – ответил Чиун, соединяя руки в расшитых рукавах кимоно.

– Он исчез, – продолжил Кула.

– Я думал, он в сундуке, – удивился Римо.

– Там находится старый бунджи-лама, – пояснил Кула, – а мы ищем нового.

– Раз вы ищете нового бунджи-ламу, зачем вы таскаете с собой старого?

Присутствующие поглядели на Римо с таким видом, будто он спросил, почему они каждый раз делают вдох после выдоха.

– Монахини, мои воспитательницы, нередко говаривали: глупых вопросов не бывает, – как ни в чем не бывало добавил Уильямс.

– Монахини тоже были белыми? – поинтересовался Кула.

– Да.

– Наверное, буддистками? – спросил Лобсанг Дром.

– Христианами, – отозвался на его вопрос Чиун.

Кула и святой жрец глаза раскрыли от изумления.

– Я почти выбил из него христианство, – поспешил сгладить впечатление Чиун. – Чуть ли не целиком. Но кое-что сохранилось. – Учитель пожал плечами.