Текст книги "Последний крестоносец"

Преподобный Элдон Слаггард как раз размышлял над тем, как же ему поступить, когда ему сообщили, что пришла посетительница по имени Виктория Хоур.

Слаггард хотел сказаться занятым, но гостья уже появилась на пороге его кабинета.

Она была высокого роста, со стройными бедрами и крепкой грудью – полная противоположность его бывшей жены Гризельды. Посетительница протянула изящные длинные пальцы, и Элдон Слаггард поспешно ответил на ее рукопожатие.

Она улыбнулась, и преподобный отец впервые ощутил определенное неудобство, причиняемое ему узким покроем брюк.

– У вас неприятности, преподобный Слаггард, – спокойно проговорила Виктория Хоур. – Думаю, я в состоянии помочь вам.

– Действительно? Прямо сейчас?

– Боюсь, что все-таки не так скоро.

– О, – протянул Элдон Слаггард, потянувшийся, чтобы оправить на себе брюки.

Виктория Хоур, взглянув на пошедшую складками ткань, одарила его еще одной самоуверенной улыбкой.

– Возможно, я помогу и с этой проблемой тоже.

И прежде чем преподобный Слаггард успел прийти в себя, они уже вышли из здания и направились к его роскошной яхте, значившейся в бухгалтерских книгах как «плавучая часовня», где одна из кают была оборудована под комфортабельную спальню.

– Как вы узнали, что я здесь сплю? – только и спросил Слаггард, сбрасывая туфли.

Виктория Хоур невозмутимо снимала с себя бюстгальтер – как раз того фасона, к которому он был неравнодушен, с застежкой спереди.

– Точно так же, как и множество других вещей, – ответила она, расстегивая молнию на юбке. Элдон Слаггард был настолько заворожен, что застыл с раскрытым ртом, забыв, что уже начал снимать рубашку.

– Каких, например? – наконец поинтересовался он.

– Ну, скажем, что вы уже год как разведены и не заводите новых интрижек из-за профессионального риска. Жениться во второй раз вы тоже не можете, поскольку это одна из лакомых тем для журналистов. – Сложив юбку, Виктория Хоур аккуратно повесила ее на спинку стула. Элдону это понравилось – большинству женщин для этого не хватает организованности, и они разбрасывают вещи куда попало. – Кроме того, я знаю, что вам безумно хочется женщину, с тех пор как вы развелись с женой.

– Все началось значительно раньше, она ужасно растолстела. Вот сучка!

– Это часто случается с женщинами ее возраста.

– Она могла бы меня предупредить, ведь такие вещи обычно заложены в чертовых генах...

Внезапно Элдон запнулся – Виктория уже взялась за белоснежные трусики, вскоре присоединившиеся к висящей на стуле юбке. Неторопливо, словно в замедленной киносъемке, она подошла к кровати и легла рядом с ним.

– Очевидно, ты многое обо мне знаешь, – пробормотал Слаггард.

– Почти все. Теперь я помогу тебе с одеждой, а про мой план мы сможем поговорить попозже.

– Одну секунду, – внезапно воскликнул Элдон, с трудом отрывая от нее взгляд, – я забыл про одну вещь...

Спрыгнув на пол, он взял с полки фонарик и, встав на колени, посветил под кроватью.

– Все в порядке, – объявил он, забираясь обратно, – там никого нет.

Виктория Хоур недоуменно приподняла подведенные карандашом брови.

– Слежка?

– Нет, – отозвался преподобный Элдон Слаггард, зарываясь лицом в ее восхитительное плечо. – Дьявол.

Именно в эти первые двадцать минут блаженства Элдон назвал Викторию Хоур своей спасительницей, не успев даже выслушать подробности ее плана.

Теперь, шагая взад и вперед по конференц-залу, когда воспоминания об этой первой страстной ночи слегка поблекли, он уже почти жалел об этом. Конечно, как женщина она восхитительна, но ни одна, даже самая роскошная задница, не стоит того, чтобы быть четвертованным мусульманскими фанатиками. Куда же Виктория запропастилась, черт побери? Уж он ей выложит все, о чем думает! Хватит с него!

Виктория Хоур вошла в комнату с уверенностью женщины, перед которой открываются все двери на свете.

– Это все ты виновата! – набросился на нее Элдон Слаггард, пустив в ход всю мощь своего раскатистого голоса.

Взглянув на его брюки, Виктория понимающе усмехнулась:

– Что, опять?

Преподобный Слаггард опустил глаза и увидел, что молния на штанах, словно по волшебству, начинает расстегиваться – настолько велик был напор охватившей его страсти. Черт! – подумал он. Не стоило вспоминать про нашу первую ночь!

– Забудь об этом! – воскликнул Слаггард, указывая на себя. – Это не я! Это всего лишь плоть, а плоть слаба. Но не я – мне придает силы слово Божье!

Виктория Хоур проскользнула мимо него и, взяв со стола книгу в кожаном переплете, раскрыла перед глазами Слаггарда пустую страницу.

– Аллилуйя! – проговорила она, не теряя самообладания.

– Это не может так продолжаться! Ты что, не читала газет? Знаешь, кто за мной охотится и что они сделают?

– Забудь об этих неприятностях. Нужно сосредоточиться на возможностях, которые открываются перед нами в будущем, – ответила Виктория, придвигаясь к нему поближе. Терпкий аромат духов щекотал Элдону ноздри, руки Виктории скользили по его бедрам, обещая неземное блаженство.

– Забыть? – проговорил он уже заплетающимся языком. – Как я могу забыть?

Но когда губы Виктории Хоур коснулись его губ и, слегка дотронувшись до зубов кончиком языка, она опустилась на колени и принялась за дело по-настоящему, преподобный Элдон Слаггард мигом забыл о террористах с их автоматами и о кривых кинжалах бородатых мулл.

Он забыл обо всем.

Глава 10

Когда Рашид Шираз подошел к величественному зданию парламента в центре Тегерана, его охватила нервная дрожь. Это было непривычное ощущение – в течение почти десяти лет Шираз, один из самых жестоких командиров Революционной гвардии, Пасдарана, заставлял трепетать от страха других. Но сегодня ему в первый раз предстояло встретиться с великим аятоллой. Не поддерживал он отношений и с Верховным главнокомандующим, генералом Аднаном Мефки. Гвардейцы презирали иранских военных, те платили им той же монетой, и, наконец, все иранцы дружно ненавидели Пасдаран.

В самые первые дни после революции Рашид Шираз понял – тому, кто не добился реальной власти во времена перемен, рано или поздно не сносить головы.

При шахе Рашид был, по сути дела, никем – уличным попрошайкой, воришкой, избегавшим встреч с полицией, а потом, когда он осмелел и стал совершать преступления покрупнее, и с наводящей ужас тайной полицией – САВАК. Позже, когда аятолла Хомейни вернулся из французской ссылки, немедленно начались казни. В один из этих дней Рашид Шираз, только что укравший бумажник у какого-то дельца, осторожно выглянул из-за угла и увидел, как бородатый мулла призывает гвардейцев казнить на месте трех учителей, обвиняя их в контрреволюционной деятельности. Несчастных поставили на картонные ящики из-под кока-колы, закрепили на шее петли, и мулла собственноручно выбил из-под ног приговоренных опору. Когда импровизированная виселица развалилась, тот же мулла, кипя от ярости, застрелил лежавших среди обломков учителей.

Именно тогда Рашид понял, что означает фраза «закон джунглей», и подумал, что вскоре весь Иран превратится в огромную кровавую бойню. А кто мог справиться с ролью хищника лучше, чем Рашид Шираз?

Так он вступил в Пасдаран. Это было проще простого – требовалось лишь готовность выкрикивать лозунги, на словах превозносить Аллаха и беспрекословно выполнять самые безжалостные приказы.

С автоматом в руках и собственным отрядом Рашид Шираз принялся раздавать долги и мстить за старые обиды. Ювелир, уличивший его в краже, был объявлен пособником Запада и расстрелян взводом гвардейцев на месте. Женщина, отвергшая когда-то его домогательства, была по шею закопана в землю, а потом до смерти забита камнями. У хозяина доходного дома, выкинувшего Рашида на улицу за неуплату, был отобран роскошный особняк в квартале Дулат. Дом и все имущество прежнего владельца достались Рашиду Ширазу.

Вскоре капитан Пасдарана стал жить как король, в то время как старые правители один за одним шли на дно, захлебываясь в собственной крови. Все шло как нельзя лучше для Рашида, даже в самые тяжелые дни во время войны с Ираком, когда Тегеран, квартал за кварталом, превращался в руины под неприятельскими ракетными ударами. Рашид покинул захваченный им особняк и согласился на перевод на нефтеналивную базу острова Кхарг. На новом месте в его распоряжение был предоставлен дом, однако он оказался слишком мал. Тогда Рашид Шираз отправился бродить по улицам, не выпуская пистолета из рук, и наконец нашел подходящий дом. Когда на стук вышла женщина в традиционной чадре, Шираз сорвал скрывавшую лицо ткань и, выстрелив несколько раз в воздух, обвинил ее в супружеской измене. Поспешивший на помощь муж женщины получил пулю в живот. Перед сбежавшейся толпой Рашид Шираз объявил, что эти люди посмели нарушить обычаи, предписанные Кораном, и недостойны осквернять долее иранскую землю. Как только толпа уволокла женщину, он спокойно занял освободившийся дом. Во времена Иранской революции такие вещи происходили сплошь и рядом.

Однако сейчас по спине Рашида Шираза пробежал холодок. Он лучше чем кто бы то ни было понимал, что в стране, где ожесточившиеся люди имеют право бросить в тюрьму или расстрелять человека с помощью двух-трех цитат из Корана, никто не мог ощущать себя в полной безопасности. Даже капитан Пасдарана, Революционной гвардии. Волна террора могла внезапно обрушиться сзади, если не быть все время начеку. Как знать, а вдруг один из родственников его жертв окажется у власти и потребует голову Рашида? Когда Рашиду Ширазу сообщили, что его желают видеть сам аятолла и Верховный главнокомандующий, он подумал, что на этот раз накликал на себя гнев человека, справиться с которым может оказаться не под силу даже ему.

Слуги, встретившие его у входа, в полном молчании проводили капитана гвардейцев в подчеркнуто скромные покои аятоллы.

– Салам, – проговорил Рашид Шираз, почтительно приложив ладонь к сердцу и склонив голову в традиционном приветствии.

Великий аятолла восседал на ковре в пустынном зале. На голове его красовался тяжелый черный тюрбан, означавший, что этот человек является прямым потомком пророка. Приподняв руку, аятолла приветствовал гостя легким, почти незаметным движением. Генерал, стоявший в стороне, лишь окинул Рашида неодобрительным взглядом. Считавшееся железным сердце капитана гвардейцев затрепетало.

– Салам алейхем, – едва слышно проговорил аятолла.

– Да продлит Аллах дни вашей жизни! – подобострастно откликнулся Рашид Шираз.

– И вашей тоже, – сказал генерал, однако в его взгляде читалось едва скрываемое презрение.

В затянувшейся паузе Рашид Шираз переводил взгляд с одного своего собеседника на другого. Великий аятолла выглядел в точности как на портрете – казалось, перед ним сама святость, – однако Рашид знал, что муллы, которых долгое время притесняли при последнем шахе, так же как и при его отце, ожесточились и в их груди не осталось ни капли жалости. В народе говорили, что бороды этих людей окрашены кровью их жертв. Рашид, который не испытывал особой привязанности к их религиозным убеждениям, точно так же, как и к западной вере, не принимал этих слов буквально, однако ему было отлично известно, что сотни тысяч иранских матерей ходили в глубоком трауре, так как муллы предпочли посылать их детей на верную гибель, не подписывая мирного договора даже тогда, когда война с Ираком была фактически проиграна. Тем временем благодаря их безрассудству в стране началось брожение, и антиправительственная Армия национального освобождения, которая раньше вызывала у властей лишь пренебрежительную усмешку, сменила иракцев, и с ней не так-то легко было справиться. Тем не менее религиозные деятели продолжали произносить пламенные речи и призывали солдат продолжать борьбу.

Даже Рашид Шираз успел уже устать от этого, однако, пока его самого не отправляли на фронт, предпочитал держать свое мнение при себе.

– Это ты раскрыл грязный заговор, направленный Западом против нас? – негромко спросил наконец аятолла. Слова скатывались по его острой бородке словно муравьи, неспешно снующие по стволу трухлявого дерева.

– Да, о Имам, – подтвердил Рашид.

– Мы допросили этого христианского приспешника, и он рассказал, что за этим нападением стоит очень влиятельный человек, глава всех почитателей Христа в Америке.

– Смерть всем приспешникам христианства! – автоматически выкрикнул Рашид Шираз, но осекся, поймав на себе взгляд генерала, который явно предпочитал, чтобы капитан умерил свой верноподданнический пыл.

– Неверного, о котором я говорю, зовут преподобный Элдон Слаггард, – монотонно продолжал аятолла. – Титул «преподобный» считается в Америке знаком праведности, но нам отлично известно, насколько нечестивы все тамошние люди.

– Этот человек должен понести суровое наказание, – негромко, но твердо проговорил Рашид Шираз.

Генерал Мефки согласно кивнул, и Рашид бросил на него осторожный взгляд – к счастью, беседа развивалась не в том направлении, которого он так опасался. Возможно, ему ничего не угрожает. Однако он не преминул отметить про себя, насколько раскормленным кажется генерал. Судя по всему, он служил в армии еще при шахе и, вполне вероятно, просто затаил свои прозападные настроения. Рашид подумал, что стоит изучить всю подноготную этого человека – наверняка у него есть свой дом, в котором можно было бы со временем уютно устроиться.

– Очень хорошо, что вы с этим согласны, – напрямую сказал генерал Мефки, – поскольку мы решили, что именно вам и предстоит осуществить акт возмездия.

– Скажите только как, я готов на все!

Генерал с явным удовлетворением принялся подкручивать тонкие усики, и Рашид окончательно убедился, что он из бывших офицеров шаха и скорее всего гомосексуалист. При шахе почти все офицеры были гомосексуалистами – одна из примет разложения иранской армии.

– Мы направили в Соединенные Штаты агентов, которым было поручено схватить Слаггарда. Хотя эта новость и не попала в газеты, но вам я скажу – они потерпели неудачу. Наши протесты мировое сообщество встречает насмешками и непониманием. Очевидно, Слаггард имеет влияние и в этих кругах, или...

– Или он просто наймит лицемеров, сидящих в Белом доме, – перебил его великий аятолла. – Если я прав, то это еще одна причина, чтобы покончить с этим сатанинским отродьем.

– Нужно пустить ко дну их флот в Персидском заливе!

– Вы забываете, что произошло, когда мы попытались сделать это в прошлый раз, – сухо ответил генерал Мефки. – Нет, на этот раз мы будем действовать напрямую. Раз уж не удалось добиться от американцев выдачи Слаггарда, придется попробовать по-другому.

Не успел генерал договорить, а у Рашида Шираза закружилась голова. Он уже не слышал, что именно говорит генерал, – в ушах у него зашумело, стало трудно дышать. Он не слышал, как генерал поручает ему отправиться в Америку, чтобы убить Элдона Слаггарда, но это было и не важно – Рашид уже успел догадаться.

Когда с помощью нашатыря его привели в чувство и туман перед глазами слегка рассеялся, Рашид Шираз услышал собственный голос, умоляющий отправить его добровольцем на фронт. Даже ядовитые газы казались ему пустяком по сравнению с его теперешним поручением.

Окончательно он пришел в себя уже в больничной палате. Над ним нависала фигура генерала Мефки. Аятоллы поблизости уже не было.

– Вы отправляетесь в Америку, – сказал генерал, снова дотрагиваясь до усов.

Внезапно Рашид понял, что это вовсе не жест, оставшийся со времен старорежимного упадка, – просто генерал пытался скрыть довольную улыбку. Никто не испытывал к Революционной гвардии такой ненависти, как армейские офицеры, ведь Пасдаран напрямую подчинялся аятолле и захватил первенство во многих сферах влияния, прежде безраздельно принадлежавшее армии.

– Но это же отвратительная, насквозь прогнившая страна, полная неверных и грешников! Они едят свинину, их бесстыдные женщины не закрывают лица, у священников нет бород. Неужели Аллах допустит, чтобы истинный верующий был обречен на такую муку?

– С каких это пор ты стал истинно верующим, грязный вор? – Генерал решил говорить в открытую. – К тому же Е мы не требуем, чтобы ты оставался там. Возьми с собой американца – он в таком отчаянии, что поможет тебе совершить любое преступление, лишь бы снова попасть на родину.

– Уж лучше я отправлюсь воевать на фронт, – отозвался Рашид Шираз, и, как ни странно, на этот раз он говорил искренне.

– Конечно, нам нужны добровольцы, и ничто не доставило бы мне такого удовольствия, как знать, что ты стоишь перед неприятелем, способным дать достойный отпор. Но великий аятолла уже принял решение, так что ты поедешь в Америку.

* * *

Ламар Бу проклинал царившую вокруг кромешную тьму. Ничто уже не поможет – ни молитвы, ни вера. Господь не желал его слушать, и темнота продолжала властвовать над тесной каменной камерой. Даже когда ему приносили миску с водянистой похлебкой, ни единый луч солнца не проникал в глубину тегеранской тюрьмы Эвин. Они держали его в темноте, чтобы окончательно сломить, но он и так уже рассказал все, что знал, и теперь терзался угрызениями совести.

Поначалу он винил себя в том, что потерял веру. Но Преподобный-Генерал обещал, что они будут в полной безопасности, пока он держит в руках знамя Святого крестового похода. «Господь оберегает вас, своих агнцев», – говорил он. Да, Ламар Бу был агнцем божьим, высоко несущим гордое знамя Христа. А теперь, когда они выжали из него правду, Ламара посадили в темную камеру, вместо отхожего места в которой была просто дыра в полу, наполненную отвратительными насекомыми, и он решил, что в следующий раз, когда его придут допрашивать, будет держаться до последнего.

Но никто не приходил. Появлялись лишь миски с жидким супом, в камере продолжал клубиться зловонный воздух, и все это в полной темноте.

Ламар в отчаянии кричал, проклиная тюрьму, Преподобного-Генерала, самого Господа. Все это ложь, грязный обман, которому он зачем-то поддался!

Услышав его стенания, сначала по-английски, потом перешедшие просто в бессвязный лепет, тюремщики пришли в радостное возбуждение.

– Твой бог покинул тебя, американец! – издевались они. – Если ждешь избавления, нужно просить милости у Аллаха, ты ведь теперь на его земле. Как тебе это нравится, а, американский дьявол?

Иногда сквозь стены доносились далекие, неясные крики. Только их монотонный шум позволял предположить, что время не застыло на месте.

«Смерть Америке!» – скандировала толпа. Это продолжалось так долго, что стало напоминать привязавшуюся мелодию, которую ненавидишь и все же напеваешь снова и снова. Тот же самый крик преследовал и американских заложников, которых продержали в плену 444 дня, а ведь они были дипломатами и гостями страны – Ламар же всего-навсего сознавшийся в своих преступлениях оккупант и шпион.

Когда он уже окончательно потерял счет времени, Ламар Бу поймал себя на том, что шепчет эти слова вместе с толпой. Конечно, он не верил в то, что говорит, но это была единственная возможность хоть как-то перекликаться с людьми, тонкая грань, отделявшая его от помешательства.

– Смерть Америке, смерть Америке! – шептал Ламар Бу, и слезы стекали по его грязным щекам.

В тот день, когда открылась тяжелая дверь, ведущая в камеру, крики прекратились. На этот раз вошедший принес с собой фонарь, и Ламар вскрикнул от рези в отвыкших от света глазах, прикрывая лицо рукой.

Человек присел рядом с ним на корточки и, потянув пленника за волосы, заставил разомкнуть ресницы.

– Смотри, смотри, христианская бестия. Тебе не укрыться от света Аллаха! Ты будешь внимать его божественному сиянию, а если не сможешь, он выжжет твои нечестивые глаза!

– Оставьте меня, – пробормотал почти смирившийся со своей участью Ламар, – я хочу домой, к родителям...

– А нам нужен этот сатанинский жрец, Элдон Слаггард, – прошипел в ответ голос. – Ты не знаешь меня, христианский выродок, но это я спас тебя тогда. На танкере. Я сшиб тебя с ног, и только благодаря этому ты еще жив. А теперь я сделаю тебе еще одно одолжение.

– Жаль, что меня не убили, – простонал Ламар Бу, страдая от просачивающегося в его сознание света. Свет был красный – все вокруг словно затянуло красной пеленой, но боль, нестерпимо резавшая глаза, постепенно проходила.

– Я отвезу тебя обратно в Америку, в Сапульпу, штат Оклахома. Ты ведь хочешь этого, Ламар Бу?

– Пожалуйста, прошу вас...

– Я сделаю это, только если поможешь мне проникнуть в осиное гнездо, где притаился нечестивец Элдон Слаггард.

– Зачем?

– Чтобы он смог понести заслуженное наказание. Этот дьявол обманом заставил тебя напасть на Иран, а теперь бросил в беде. Разве ты не хочешь, чтобы он заплатил за это?

– Да, да, – всхлипывая, пробормотал Ламар Бу, – я ненавижу его...

– Да, но все же не так сильно, как я, – процедил сквозь зубы Рашид Шираз, рывком поднимая пленника на ноги и выводя из камеры.