Текст книги "Космос и карма. Введение в буддийскую культуру"

Последняя проблема, связанная с учением об индриях, – это проблема анализа условий (пратьяя) возникновения дхарм. Концепция условий восходит к религиозно-доктринальному положению, которое гласит, что все существующее порождается благодаря условиям. Изложение данной проблемы Васубандху представляет собой логико-дискурсивную абхидхармистскую разработку этого освященного канонической традицией положения. Автор "Энциклопедии Абхидхармы" опирается на присутствующую в текстах сутр типологию условий. Она включает причинные условия, непосредственные условия, условия-объект и доминирующие условия.

Причинные условия – это пять рассмотренных выше причин, кроме так называемой общей причины.

Непосредственные условия – это состояния сознания и явления сознания (кроме последних состояний сознания архата, непосредственно предшествующих нирване), которые непосредственно предшествуют порождению гомогенных им состояний и явлений сознания.

Условия-объект – это все дхармы, взятые как объект сознания.

Доминирующие условия – это общая причина, известная также и как доминирующая (другое название общей причины). Однако, – говорит Васубандху, – возможны дхармы, которые не выступают в функции какого-либо из перечисленных четырех условий.

Васубандху указывает, что сознание и явления сознания порождаются благодаря всем четырем условиям. Такие не связанные с сознанием дхармы, как бессознательное сосредоточение и сосредоточение, прекращающее поток сознания, порождаются тремя условиями (исключается условие-объект), ибо сознание не функционирует. Другие не связанные с сознанием дхармы и дхармы материальные порождаются условиями-причинами и доминирующими условиями.

Из этого рассмотрения делается вывод, что в мире нет ничего, что имело бы своей причиной Ишвару (божественного творца), Пурушу (абсолютное сознание) или Прадхану (первоматерию). Таким образом, Васубандху указывает на несостоятельность брахманистских школ ньяя-вайшешика и санкхья-йога, придерживающихся иных воззрений на процесс порождения Вселенной.

Подчеркнем, что Васубандху не отрицает существование Ишвары как таковое, не затрагивает доктринальных положений брахманизма впрямую. Большее, что этот крупнейший буддийский идеолог позволяет себе, – это сарказм относительно прославляющих предикаций разрушительной космологической ипостаси Ишвары – Рудры. Основной прием Васубандху – это философская дискуссия, демонстрирующая несостоятельность логико-дискурсивных аргументов, выдвигаемых брахманистами в защиту божественного творца Вселенной.

Проблема, анализом которой и завершается учение об индриях, – это вопрос о классификации двенадцати состояний сознания. Васубандху формулирует общее правило, выражающее закономерность возникновения одних состояний после других, уже имевших место.

Закономерность возникновения одних состояний после актуализации тех, которые качественно им предшествуют, – это и есть концептуально-типологическое формулирование проблемы условий, т. е. обусловленности протекания сознания. Выделяя двенадцать базовых типов сознания, Васубандху соотносит десять из них с космическими сферами и ступенями йогического сосредоточения. Так, в чувственном мире могут быть реализованы четыре типа сознания – благое, неблагое, затемненное-неопределенное и незатемненное-неопределенное. В мире форм – те же три, но исключено неблагое, в мире не-форм могут возникать тоже только эти три типа сознания. Итак, в соответствии с тремя космическими сферами следует говорить о десяти состояниях сознания, и все эти состояния не являются чистыми, ибо они принципиально подвержены притоку аффектов.

Чистое сознание, не затронутое даже малейшими следами аффективности, может быть обретено только благодаря формированию в психике трех чистых индрий, последовательно сменяющих друг друга. Благодаря этому процессу чистое сознание и образует два типа – сознание того адепта, который находится на стадии обучения (этому соответствуют индрии познания еще не познанного и глубинного знания), и сознание адепта, чье обучение завершено (т. е. индрия совершенного знания полностью реализовала свое господство в его психике).

Необходимо в связи с учением об индриях кратко остановиться на вопросе о конечной цели следования путем Дхармы, т. е. о доктринальной прагматике абхидхармистского философствования.

Прежде всего, следует указать на три последних фактора доминирования (индрий) из двадцатидвухчленного списка: способность познавать еще не познанное, способность глубинного знания и способность совершенного знания, актуализация которой и соответствует статусу архата. Эти три способности не соотносятся ни с одной из космических сфер – ни с чувственным миром, ни с миром форм, ни с миром не-форм. Иными словами, рождение в любой из этих сфер автоматически не влечет за собой актуализацию данных факторов доминирования в психике. Эти способности обретаются лишь в результате сознательного вступления на Путь и приложения соответствующих усилий.

Статусу архата соответствует состояние сознания, называемое чистым, т. е. лишенным притока аффектов. Но и это состояние сознания не соотносимо ни с одной из космических сфер, не доступно оно и богам-небожителям, пребывающим в блаженстве. Чистое сознание – удел человека, реализовавшего цель Учения, и в этом смысле следует говорить о религиозном антропоцентризме буддийской доктрины. Только человек, преобразующий себя в соответствии с глубинным пониманием Благородных истин, способен победить страдание, победить смерть как условие нового рождения в сансаре.

«ЯМА». Царь мертвых в буддизме и индуизме

Победа над смертью применительно к статусу архата имеет и еще одно – более частное – значение⁵⁹. Архат может принять решение о продлении своего физического существования или прекратить его до срока. Если он не имеет достойного последователя в деле распространения Дхармы и помощи живым существам, если враги Учения сильны, то жизнь архата должна продолжаться вопреки возрасту и немощам, ибо в противном случае прервется традиция передачи Дхармы. Если же религиозный долг архата достойно исполнен, есть надежный преемник, а старость и болезни превращают архата в объект заботы, то он вправе оставить мир. Буддийская религиозная практика предусматривает оба эти случая, располагая соответствующей психотехнической процедурой произвольного продления жизнеспособности либо прерывания бесполезного существования. Эта процедура доступна только архату, поскольку он победил смерть, т. е. обрел способность сознательного управления индрией жизнеспособности.

Разъединение с неблагими дхармами, прекращение посредством знания развертывания причинно-обусловленных дхарм с притоком аффектов – вот фактор, актуализация которого и представляет собой достижение архатства. В этом пункте, как мы уже говорили выше, абхидхармистские школы вайбхашиков (сарвастивадинов) и саутрантиков придерживались различных позиций. Для саутрантиков абсолютные дхармы (акаша, два вида прекращения) – это чистая негация, отсутствие. Соответственно и нирвана для них – это прежде всего, отрицание, угасание и т. п. Для вайбхашиков абсолютные дхармы – позитивная психическая реальность. Разница в позициях двух школ обусловлена, как мы уже отмечали, спецификой школьных истолкований Слова Будды и их последующей логико-дискурсивной концептуализации.

3. Роль аффектов в развертывании потока психической деятельности

Учение об аффектах – третий аспект теории сознания, излагаемой Васубандху в «Энциклопедии Абхидхармы». Знакомство с абхидхармистским учением об аффектах в его классической форме исключительно важно не только в целях восполнения пробелов историко-философского знания относительно столь мощной южно-азиатской мыслительной традиции, каковую являли собой школы постканонической Абхидхармы. Не в меньшей степени это важно и для выявления типологических черт сходства и различия в подходах к исследованию человеческой природы, развивавшихся в рамках христианских и исламских антропологических концепций.

Все три мировые религии – и буддизм здесь не исключение – рассматривали человеческую природу в контексте принципа антропологического пессимизма: человек в его земном качестве исходно неудовлетворителен, ибо он не может реализовать высшие цели религиозной жизни помимо преобразования своей природы. Особое значение в этой связи придавалось анализу аффективного аспекта человеческой мотивации.

Мыслительные традиции, возникшие в русле теоцентрических мировых религий – будь то христианская древнецерковная антропология или исламские науки о вере – пристально исследовали аффективную сферу жизнедеятельности человека, поскольку одержимость страстями выступала в роли фактора, привлекающего к мирским ценностям, безусловная ложность которых постулировалась на уровне религиозных доктрин. Показательно в этом отношении определение страсти, сформулированное христианским церковным аскетом св. Исааком Сирином (VIII в.): "Мир есть имя собирательное, обнимающее собою страсти <…> И когда хотим наименовать страсти, называем их миром, а когда хотим различить их, то называем их страстями <…> Страсти же суть части преемственности течения мира"⁶⁰. Для святоотеческой традиции весьма характерна тенденция полного отождествления понятий «мир» и «страсти» – прекращение страстей означало бы конец этого мира и наступление нового века, мира иного, подвижническое отрешение от мира и есть отрешение от страстей и наоборот. Страсти – принципиально неприемлемый результат нарушения исходной теофилии – любви человека к Богу как основы райского бытия. Отклонение от Божественного Эроса (извращенный человеческий эрос) не только подчиняет человека низшей природе, но и провоцирует космофилию – любовь к миру, мирским объектам, заботу о мирском. Космофилия, в свою очередь, порождает в человеке самоуверенность, доверие к себе, гордость своими достижениями – аффективный фундамент плотского делания, противостоящего по своей ценностной направленности деланию духовному. Космофилия рассматривалась св. апостолами и отцами Церкви также и в качестве основы плотской мудрости, т. е. метафизической потребности, ментальной страсти проникнуть в сферу тайн духа посредством силы душевного разума. Этому состоянию опьянения миром противопоставляется религиозная задача отрезвления, радикального отказа от космофилии.

Абу Аль-Газали

Идея необходимости преобразования человеческой природы, предполагающего устранение дурной аффективности, в не меньшей мере свойственна и исламской традиции. Связанная с этой идеей отчетливая философская рефлексия прослеживается, в частности, в воззрениях одного из самых авторитетных мыслителей мусульманского средневековья – Газали (1058/59-1111), стремившегося в своих антропологических построениях соединить принципы суннитской догматики и суфийские ценности. В своем базовом труде «Воскрешение наук о вере» (в разделе «Книга о покаянии») Газали рассматривает четыре качества человеческой природы, ответственные за проявления дурной аффективности: животность, дикость, склонность к безбожной, кощунственной гордости и склонность приписывать себе обладание высшей силой. Животность порождает страсть к чревоугодию, ярость, пьянство, половую распущенность, воровство, расхищение имущества сирот, страсть к накоплению богатства. Дикость есть причина гнева, насилия, расточительности и т. п. Склонность к безбожной гордости провоцирует обман, предательство, вероломство, лицемерие, подстрекательство к ересям и заблуждениям. Склонность приписывать себе обладание высшей силой находит свое выражение в гордости, заносчивости и самомнении, эгоистическом разглагольствовании и принципиально мирском духе⁶¹.

Мотив запрета на любовь к миру отчетливо присутствует в философском наследии Газали. Любовь к миру и любовь к Аллаху взаимоисключаются, и отречение от мира выступает в функции религиозного императива, исполнение которого способно очистить намерения человека от аффективного извращающего компонента.

Однако теоцентрические мировые религии и соответственно возникшие в их русле антропологические учения существенно отличны от буддизма как минимум в трех отношениях:

– процессы становления больших традиционных идеологий, какими и явились христианство и ислам, протекали на Ближнем Востоке в значительно более поздний исторический период, нежели эпоха формирования школ и направлений буддизма в Южной Азии. Классическая буддийская философия – философия постканонической Абхидхармы, предстающая перед нами в труде Васубандху, – являет собой на рубеже IV–V вв. весьма зрелую, высокодифференцированную интеллектуальную конструкцию, чуждую в аспекте анализа аффективной сферы какому бы то ни было смешению моральных, юридических и религиозных факторов (что еще характерно, в частности, для исламской мыслительной традиции X–XI вв.);

– христианская древнецерковная антропология и антропология исламская весьма тесно связаны с целым рядом философских идей, сложившихся в Средиземноморском культурно-цивилизационном очаге в период античности. Здесь, прежде всего, следует указать на идеи параллелизма макрокосма и микрокосма, трехчастности, «тримерии» человеческого существа – дух, душа, тело. Буддийская религиозная доктрина и ее философская интерпретация, возникнув в Южноазиатском культурно-цивилизационном очаге, непосредственно не испытали идейного влияния средиземноморской античности. Буддийская философская антропология и, прежде всего, учение об аффектах складывались в ином идейно-идеологическом контексте, принципиально исключающем прямые аналогии, но, разумеется, предполагающем типологические сопоставления культурных контекстов;

– в отличие от христианства и ислама буддизм является единственной мировой религией, относящейся к разряду антропоцентрических. В буддизме отсутствует трансцендентный творящий субъект, а безначальный космос представляет собой причинно-зависимый процесс воспроизведения неизменной соотнесенности форм существования сознания с соответствующими космическими сферами. Подчиненность сознания этому процессу, будучи результатом функционирования аффектов, и есть страдание, к победе над которым и призывает буддийская религиозная доктрина.

Буддийское учение об аффектах представлено Васубандху именно в контексте вышесказанного. Архитектоника "Энциклопедии Абхидхармы" организована таким образом, чтобы первоначально ознакомить читателя с общей теорией функционирования сознания в потоке психосоматической жизнедеятельности и указать на функциональную роль аффектов как факторов, загрязняющих сознание, затем рассмотреть психические способности в аспекте формирования установки на обретение совершенного знания, т. е. на устранение аффектов. Только после этого дается развернутая космологическая картина различных форм существования сознания и причинной обусловленности нового рождения, если аффекты не устранены благодаря обращению к буддийской практике возделывания психики. Только после этого автор "Энциклопедии Абхидхармы" обращается к изложению собственно теории аффектов.

Пятый раздел трактата называется Анушая-нирдеша, и этот заголовок требует ряда дополнительных пояснений. В философии постканонической Абхидхармы аффекты (клеша) рассматриваются в тесной связи с теорией действия (карма). Действие, будучи сознательным целенаправленным актом, определяло процесс реализации причинно-следственной связи, приводящей к новому рождению, только в том случае, если действие это было изначально обусловлено аффективной загрязненностью сознания. Таким образом, клеша уподоблялись корню, который поддерживает и питает сансару – "безличную массу страдания" (Васубандху).

Поскольку в отношении религиозной оценки кармического следствия все действия квалифицировались как благие, неблагие, либо нейтральные, правомерно ставился вопрос о корнях собственно неблагого действия, т. е. о тех корневых, фундаментальных аффектах (мула клеша), которые в конечном итоге и ответственны за дурные действия. Канонические тексты указывают на три корня неблагого (акушала мула) – жадность/стяжательство (лобха), ненависть/вражда (двеша) и невежество/тупость (моха). Любое неблагое действие находит свою опору в каком-либо одном из этих аффектов.

Концепция благого действия исходила из принципа воздержания от безнравственности, что приводит к развитию корней благого (кушала мула) не-жадность (алобха), невражда (адвеша), не-тупость (амоха). Корни благого и корни неблагого взаимно несовместимы и соответственно одновременно не мотивируют действие.

Три корня неблагого не могут быть устранены на ранних ступенях религиозной жизни, ибо интенсивность проявления аффекта имеет девять градаций: основные три – сильная, средняя и слабая – и по три таких же градации внутри каждой названной позиции. Практика преобразования психики постадийно устраняет высокую и среднюю интенсивность аффективных проявлений, и только после этого осуществляется нейтрализация слабых степеней аффективности (что, однако, требует изощренных, «сильных» методов). Только достижение совершенного знания, т. е. обретение статуса архата, соответствует полному устранению корней неблагого и тем самым прекращается процесс накопления кармического следствия, пресекается блуждание сознания в различных формах существования.

Но в этой связи возникает серьезная теоретическая проблема: как объяснить на логико-дискурсивном уровне возможность функционирования корней благого, если корни неблагого не могут быть полностью уничтожены до момента обретения совершенного знания?

В силу своей контрарности кушала мула и акушала мула не действуют одновременно. Но исключается также и возможность их функционирования, распределенного во временной последовательности, поскольку последовательность нуждается в гомогенном по своему качеству элементе между прошлым и будущим моментами времени. Так, если бы благое состояние сознания непосредственно следовало в потоке элементарных психосоматических состояний (дхарм) за неблагим состоянием, то это привело бы к абсурдному выводу, что благое возникает из неблагого.

Теоретики тхеравады, стремясь преодолеть это затруднение, утверждали, что ввиду своей качественной разнонаправленное™ благие и неблагие состояния сознания никогда не сменяют друг друга непосредственно. Между ними обязательно возникает такое состояние, которое само по себе уже является продуктом прошлой деятельности, ее созревшим кармическим следствием и в силу этого квалифицируется как неопределенное.

Вайбхашики (сарвастивадины) в своем анализе исходили из базового школьного принципа "все дхармы существуют как реальные сущности". Такими реальными сущностями в их философском конструировании выступали и факторы, формирующие поток психосоматических элементарных состояний. Это – такие нематериальные, но и не связанные с сознанием дхармы, как прапти (обретение/обладание) и апрапти (не-обретение/не-обладание). Когда функционирует благое состояние сознания, это обусловлено актуализацией фактора обладания благими дхармами и фактора не-обладания неблагими. Таким образом, формирующие актуальное состояние потока факторы прапти/апрапти и отвечают за смену благого и неблагого модусов сознания.

Саутрантики полагали, что подход тхеравадинов и его разработка в рамках вайбхашики неадекватны проблеме. Идея тхеравадинов относительно неопределенного состояния сознания, разделяющего моменты актуализации благого и неблагого, представлялась им логически невалидной – неопределенное состояние сознания (авьякрита-читта) точно так же не может служить производящей причиной благого, как и неблагое состояние. Иными словами, идея тхеравадинов не преодолевает проблему качественной неоднородности. Относительно позиции вайбхашиков саутрантики придерживались негативной точки зрения, полагая, что сам школьный принцип "все дхармы существуют как реальные сущности" ошибочен. Дхармы, не связанные с сознанием и выступающие факторами формирования потока, – это не более чем умозрительные единицы описания, не имеющие реальной референции. (Диспутальные фрагменты на эту тему обширно представлены Васубандху во втором разделе "Энциклопедии Абхидхармы").

Собственное решение саутрантиков состояло в том, что деятельность благих и неблагих дхарм обусловлена соответствующими тонкими состояниями потока, которые именовались саутрантиками биджа ("семена"). Кроме благих и неблагих, саутрантики говорили о неопределенных семенах. Так, неблагие семена (акушала биджа) отождествлялись ими с термином, встречающимся в литературе сутр и вызывавшим споры среди буддийских теоретиков, – анушая. Этот термин трактовался как аффективная предрасположенность, латентная готовность к взрывному проявлению аффекта. Благие семена (кушала биджа) определялись буквально – кушала дхарма биджа ("семена благих дхарм").

Использование термина анушая было принципиально важным уже потому что в канонических источниках говорится о необходимости уничтожения клеша вкупе с анушая, т. е. об устранении не только аффектов, но и потенциальной тенденции к их актуализации. А это, в свою очередь, означало необходимость интерпретации данного положения на уровне философского дискурса.

Канонические тексты содержат матричный список, включающий семь анушая: страсть к чувственному миру (влечение к чувственным объектам), страсть к существованию (т. е. к измененным состояниям сознания, соответствующим высшим космическим сферам – миру форм и миру не-форм), отвращение, ложные воззрения, сомнение, гордыня, неведение. Переход этих латентных аффективных диспозиций во взрывное, проявленное состояние рассматривался как одержимость (парьявастхана).

Вайбхашики располагали своей собственной трактовкой понятия одержимости и собственным матричным списком состояний одержимости. Последний в их школьной традиции включает перечисление не вышеназванных семи аффектов, а десяти явлений сознания, характеризующихся вторичной аффективной загрязненностью (лицемерие, зависть, бесстыдство, неприличие, уныние, расслабленность, возбужденность, чувство вины). Согласно вайбхашикам, сознание неблагое только в момент активного действия аффектов и вторичных аффектированных явлений сознания, выступающих в качестве формирующих факторов (т. е. в составе группы самскар).

Саутрантики не считали анушая отдельными реальными сущностями (впрочем, их школьная традиция вовсе не требовала указания на подобную реальную сущность). Они полагали анушая способными провоцировать состояние одержимости, но в той же самой степени кушала дхарма-биджа оказывались провокантами благих состояний сознания.

Васубандху солидаризировался с представлениями саутрантиков относительно данной проблемы. Но поскольку основная цель трактата – изложить воззрения вайбхашиков и лишь в качестве диспутального аккомпанемента представить позиции школы саутрантика, автор "Энциклопедии Абхидхармы" ориентируется на анализ матричных списков вайбхашиков в первую очередь.

Термин анушая вынесен в заголовок пятого раздела трактата как наиболее важный и репрезентативный в концептуальном отношении. Аффективные предрасположенности, чреватые взрывными проявлениями, определяются Васубандху как корень бытия, отсечение которого и есть победа над страданием.

Бенедикт Спиноза (24.11.1632-21.02.1677)

Теперь необходимо сказать несколько слов о традиции употребления слова «аффект» применительно к интерпретации санскритских терминов клеша и анушая. Исторически латинским affectus (волнение, страсть) передавался в переводах термин греческих философских текстов «пафос». Элеаты и стоики обозначали этим термином неразумные и неумеренные движения души. Позднее Аристотель указал на связь пафосных состояний с изменением состояний телесных. В Новое время Декарт, а затем и Спиноза, активно используя понятие аффекта, в основном следовали стоической традиции его истолкования. Так, Декарт говорил об аффектах как о простых движениях души, отмечая их связь с чувствами удовольствия и страдания.

Рене Декарт (31.03.1596-11.02.1650)

Развивая идеи Декарта в своей «Этике», Спиноза рассматривает аффекты в качестве пассивных состояний души – в то время как активным ее состоянием выступает мышление. Практически отождествляя понятия страсти и аффекта, Спиноза подчеркивает происхождение страсти-аффекта от «недостаточного представления». Все многообразие страстей-аффектов он свел к двум – радости и печали. Психологическая основа, благодаря которой психика функционирует в режиме аффективности, согласно Спинозе, – это инстинкт самоутверждения и самосохранения, сущностный для человека. Именно эта картезианско-спинозистская интерпретация семантики термина «аффект» и была ассимилирована сначала научной психологией⁶³, а затем и в практике буддологических исследований. Акцент был сделан не на предложенной Спинозой классификации и номенклатуре аффектов (ввиду произвольности того и другого), а на связи аффективности с недостаточностью представлений, со стремлением к самоутверждению, на элементарности аффективных состояний, их обусловленности удовольствием/страданием.

Буддийский термин клеша указывает на активно проявленные, взрывные аффекты. Однако здесь необходимо отделить строгую семантику термина клеша от попыток подменить ее обыденными представлениями (аффекты вовсе не обязательно предполагают резко выраженную мимику и пантомимику смех, плач, крики и т. п.). Клеша определяет собой все содержание сознания в данный момент, его конкретную нацеленность на объект, направленность потока сознания.

В целом, традиция передачи санскритских терминов клеша и анушая соответственно как аффект и аффективная предрасположенность не свободна от некоторой степени условности, и в будущем – по мере развития понятийного аппарата философской антропологии – не исключена ее корректировка. Однако на сегодняшний день мы не видим достаточного основания для подобной ревизии.

Обратимся к краткому обзору проблематики, рассматриваемой Васубандху в связи с учением об аффектах, и способа ее изложения. В четвертом разделе "Энциклопедии Абхидхармы" (карики 126–127) дается определение предмета абхидхармистской философии – это исчисление (санкхья) дхарм с целью их классификации в соответствии со следующими тремя структурными позициями:

– загрязненные дхармы, т. е. элементарные состояния, сопряженные с аффективными предрасположенностями (это характерно для религиозно «невозделанной» психики или «возделанной» не полностью);

– благие дхармы и средние (те, что не могут быть отнесены ни к загрязненным, ни к благим);

– причинно-обусловленные дхармы, приносящие благой плод, т. е. дхармы, обретаемые в процессе реализации религиозной практики и приводящие в конечном итоге к обретению совершенного знания.

Граница философствования – аналитического исчисления дхарм – совпадает с заданным буддийской религиозной доктриной пределом самопреобразования адепта: это причинно-необусловленные дхармы, абсолютные, не связанные с пространственно-временными характеристиками. Эти дхармы есть "нирвана, вечное, наивысшее благо" (Васубандху), они не доступны осмыслению на уровне философского дискурса. Таким образом, философия не предназначена для невежд, не желающих возделывать свое сознание, освобождая его от воздействия аффектов. Но не предназначена она и для тех, чье знание совершенно, ибо просветленные мудрецы в ней более уже не нуждаются.

Исчисление дхарм – это аналитическое рассмотрение матричных списков соответствующих состояний, номенклатура которых зафиксирована в каноне. Каждый такой матричный список индексировался определенным числом (указывающим на количество содержащихся в нем номенклатурных единиц) и подразумевал определенную концептуализацию.

Школьные традиции истолкования канонических матричных списков, как уже говорилось выше, отнюдь не всегда совпадали, и различия в интерпретациях обусловливались исходной (для каждой школы) трактовкой объема и содержания базовых терминов.

Создание школьных матричных списков являлось результатом разработки новых философских концепций и соответственно фиксировало тенденцию в развитии предмета философствования. Например, как мы уже упоминали, канонический матричный список 7 состояний одержимости воспроизводил семь наименований списка аффективных предрасположенностей – с той лишь разницей, что в данном случае указывалось на активную форму их проявления, а школьный список вайбхашиков насчитывал десять состояний одержимости. Их номенклатура уже была иной – в силу того, что понятие одержимости трактовалось вайбхашиками по-новому.

Учение об аффектах и построено в соответствии с задачей анализа тех матричных списков – канонических и сугубо школьных, которые характеризуют воззрения школы вайбхашика (сарвастивада). В автокомментарии Васубандху излагает также и позицию саутрантиков, используя для этого форму межшкольной дискуссии по отдельным проблемам и привлекая попутно точки зрения иных буддийских школ. Такая форма подачи материала позволяет увидеть узловые вопросы, вызывавшие споры и тем самым маркировавшие различия в школьных подходах к их решению. Эти различия, однако, отнюдь не расценивались как нечто еретическое, поскольку еретиками считались лишь те мыслители, которые не придерживались буддийской религиозной доктрины. Под разряд ереси буддийские идеологи подводили только те религиозные и религиозно-философские воззрения, которые исключали достижение совершенного знания, а базой такого знания для буддистов выступали Благородные истины, провозглашенные Бхагаваном Буддой.

В этой связи зачастую возникает недоумение чисто культурологического характера – к чему в конечном счете призывает буддийская религиозная доктрина, исключавшая позитивное определение нирваны? Разумеется, она не есть апология смерти, ибо сказано, что Победивший страдание одержал победу и над злом смерти. Смерть – лишь звено в цепи взаимозависимого возникновения, лишь предвестница нового рождения в сансаре. Однако не следует рассматривать чисто негативную характеристику нирваны ("разъединение с неблагими дхармами") как нечто экстраординарное относительно формулировки высшей религиозной цели в двух других мировых религиях. Христианское спасение души, если отвлечься от религиозно-мифологического аспекта, оказывается столь же не доступным философскому дискурсу, особенно в перспективе осмысления Страшного суда. Откровение Иоанна Богослова, первый дошедший до нас собственно христианский текст, не подлежит по самому своему существу логико-дискурсивным спекулятивным толкованиям. Различие состоит лишь в том, что христианин имеет возможность опираться на свидетельства Святых отцов и Учителей церкви о спасении души как состоянии высшего блаженства. Буддийская же религия не предполагает подобные свидетельства в связи с нирваной. О ней известно лишь одно – нирвана несовместима с аффектированным сознанием и тем самым абсолютно чужда страданию, т. е. развертыванию цепи причин и следствий.