Текст книги "Эстетика"

Эстетическое осознание по структуре своей рефлексивно, то есть внутренне удвоено, раздвоено в самом себе на воспринимающее-свое и воспринимаемое-другое – оно биполярно, но полюса, на которых бы собиралась эта энергия смысла, здесь специфическим образом не сфокусированы – энергия распылена, растворена во всех составляющих этого события, во всех составляющих его ощущениях и ассоциациях, в пределе же – во всем мире, вступившем в поле эстетического осознания. Так что, кажется, что и со стороны самого воспринимающего субъекта действует не сознание, а только впитывающее эту чудесную выразительность бытия чувство.

Поэтому эстетический смысл приходит как бы из самого мира – как чудесное явление смыслового потенциала в нем. Поэтому для эстетического так важна произнесенность, проявленность, телесность выражения, сама одухотворенная материя чувства, а также обилие ассоциаций и метафор, пронизывающих весь мир, оказываюшийся посредником эстетической коммуникации сознания и несущий на себе отголоски той же магии инверсий-перевоплощений. Поэтому сфера эстетического – это сфера игры, свободно задающей правила и условности перевоплощения, свободно меняющей лики и личины, превращающей сознание то в автора, то в героя, игры как увлекательной фантазии, восполняющей разобщенную монотонность реальности. Поэтому сфера эстетического – это сфера персонификаций, антропоморфности, символичности – всех этих смысловых переносов (метафор) и взаимодействий (синергий), подобных тем, в частности, что характерны и для феномена мифа.

Ярким аналогом эстетической децентрированно-инверсивной, встречно отражающей и проникающе-доверительной коммуникации является событие любви. В феномене любви человеческое «я» всецело проникает в личность «другого» – видит себя в свете сознания этой личности, дающей смысл и оправдание существованию «меня». В свою очередь, я и другой в феномене любви как бы взаимопроникают друг в друга, теряя индивидуальную разобщенность и обретая новую целостность внутренней духовной связи. Эти полюса связанной таким образом субъектности как бы меняются местами, теряются друг в друге, находя при этом себя в другом и другого в себе. Упрощенно это можно выразить так: в состоянии любви «Ты» – это «Я» и «Я» – это Ты». Субъектные центры как бы «расплавляются» друг в друге, но при этом все, что опосредует их коммуникацию, их самовыражение навстречу друг другу, их восприятие друг друга озараяется энергией этой их особой новой целостности – энергией не присущего реальности самой по себе смыслового потенциала любовного общения – встречного сочувствия. В этом встречном сочувствии – суть любви; но в нем же и суть эстетического события – этого особого способа образования смысла в удвоенном зеркале человеческого осознания. Можно сказать, что любовь – это и есть глубинный принцип эстетического. Недаром реальная человеческая любовь окрашивает весь мир в тона красоты, экзистенциальной полноты, жизненного трепета и чуда. М.М. Бахтин говорил о милующем отношении автора к герою как об эстетическом принципе в искусстве.

Да, человек обретает полноту души и судьбы в сострадающе-милующем взгляде другого, превращаясь в его сознании в героя – эстетически спасенного и по-особому бессмертного во взгляде автора, давшего ему осмысленность. Автор же нуждается не только в своем герое, в душу которого он хотел бы перенести часть собственного «я». Он еще больше нуждается в зрителе (читателе, слушателе) – в адресате своего послания – в том другом сознании, в котором он, в свою очередь, надеется эстетически ожить. Смех зрителей входит ли в состав комедии? Слезы зрителей входят ли в состав трагедии? Да, входят, даже если это только подразумеваемые слезы возможных созерцателей, именно они придают и герою, и автору ожидаемую оживляюще-любящую полноту отражающе-осмысляющего бытия.

Но любовь как феномен эстетического склада – это любовь-любование, а не любовь-самоотдача; это любовь, в которой любящий и любимый – две стороны чудесного события – равноценны и стремятся отразиться друг в друге. И эти отражения взаимно зависимы и эквивалентны, то есть не удается окончательно уяснить, в чем же их смысл: в том, чтобы, любуясь, отразить другое сознание, другую душу, или в том, чтобы отразиться в нем, увидев самого себя милуемым и любимым в свете реального или подразумеваемого другого сознания. Такова эстетическая любовь-сочувствие, в отличие от этической, почти мистической любви-самоотдачи.

Оба сознания глядятся здесь – в любви-сочувствии – друг в друга, находясь в одном измерении этого вечного сейчас (остановленного прекрасного мгновенья) – в чудесно сложившемся и не законченном событии актуально настоящего, собственно и образующего подлинное событие этого бытия. Они подразумевают синхронную и даже инверсивную активность друг друга, возможность объемлющего превращения друг в друга. Это чудо вдруг совпавших сторон бытия, вот непосредственно теперь чувствующих друг друга как самих себя, чувствующих свою удивительную целостность. Эстетическое – это событие настоящего, чудесно пробивающееся в этом мире, собственно и составляющее чудо этого мира, которое можно увидеть, почувствовать здесь, на земле, в жизни – не в перспективном грядущем, а именно в настоящем. Эстетическое переживание – это не то чаяние грядущего – всегда неизъяснимо тайного, всегда нездешнего, непредсказуемого Другого – трансцендентного и ожидаемого истока бытия. Такое ожидание грядущего уже совсем иного, скорее, религиозно-мистического свойства; не станем путать это явление сознания с эстетическим событием. Хотя соединяться это чувство чудесно слагающегося настоящего и интуиция таинственного грядущего между собою могут, порождая особые феномены и в области эстетического, и в поле мистического предчувствия.

О таких феноменах будет сказано в разделе, посвященном систематизации основных эстетических категорий.

Эстетическая любовь волнующе трепетна и даже порой тревожно ненадежна, как и все в этом мире, понятом как открытое событие; она эфемерна и относительна, как любое «сейчас». Отсюда – трепетная взволнованность эстетического, надежда, в которую хочется верить, а не вера, которая обнадеживает. Спасет ли красота мир? Кажется, нет. Она гармонизует бытие, но она может и растлевать его своими бесконтрольными внушениями. Искусство, как мы видим, отнюдь не имеет нравственных иммунитетов. К тому же искусство и эстетическое – это не только красота.

И все же красота, понимаемая в ключе эстетического совершенства, способна восполнять бытие своим почти магическим событием, она наполняет сознание радостью жизни, без которой и память-знание и предзнаменование-молитва не образуют целостного мироздания. Она отображает обновление мира, вечно новое настоящее, собственно и составляющее эстетически данный мир.

Впрочем, эстетическое в современном понимании – это отнюдь не только красота. Категории модернистской и постмодернистской – неклассической – эстетики выявляют в эстетическом чувстве и явно деструктивные качества (абсурд, ужас, жесткость, безобразное и т. п.). Это то, что никогда не свяжешь с феноменом любви. Они, скорее, связаны с поразительно впечатляющим чувством отвращения. Но и отвращение ведь построено на некотором сочувствии иному, том нежелательном сочувствии, которое вызывает отталкивание, вызывает разрушительный надлом. Да, это сочувствие, это чувствующее перевоплощение, эта инверсия своего в другое и другого в свое совсем иного свойства, нежели эстетическая любовь. Но отвращение не ощутишь помимо экзистенциального погружения в инаковое, сколь бы оно при этом не отталкивало этой своей совершенной инаковостью, несопоставимой и неприемлемой чуждостью. Отвращение – это обратная сторона любви. Отвращение столь же поразительно, столь же внушающе, столь же магически сильно, как и любовь.

Представляется, что это не ошибка эстетики – включение поразительных негативных чувств в ее сферу. Ведь в современном понимании, как уже было сказано, эстетическое это прежде всего яркая экспрессия и только отчасти – позитивно складывающееся чудесное событие. Именно децентрированность эстетического смыслообразования открывает путь этой шокирующей амбивалентности: событие открывается как просвет, в самой середине которого может открыться рискованный и опасный провал человеческого духа – зияющая и сводящая с ума пустота абсурда, жуть совершенно иного. И это странное качество выявляется не мистической верой и не разумом. Оно выявляется только экзистенциально-эстетически, ведь именно в эстетическом переживании энергия смысла рассеяна, растворена в ином. Именно децентрированность смысла как таковая, столь характерная для эстетического события, делает возможным абсурд, нонсенс как бы в самой середине осмысления.

Эстетический мир – это не только космос, но и хаос. И связанные с ним негативные чувства так же требуют существенного внимания, могут так же увлекать или изживаться в игровом ироничном переосмыслении, столь характерном для той ситуации в культуре, которую именуют постмодерном. Увы, трепетно волнующее событие обновляемого мироздания таково – оно и счастливая грань созидания, и одновременно рискованная грань распада, ведь в основе миротворения не только конструктивность созидания, но и пустота, среди которой, как на зыбком песке, создал Бог этот мир, чудесно складывающийся по воле Творца и чудовищно распадающийся сам по себе. Событие эфемерно – быстро проходяще. И это значит не только то, что его можно остановить как счастливое мгновение или воскресить как оживающее воспоминание, но и то, что оно может безвозвратно уйти в прошлое, исчезнуть или трансформироваться в пустой момент ироничной и бесплодной игры.

Еще раз хочется заметить: эстетическое, искусство и даже сама красота не имеют нравственных иммунитетов, как на это ни уповали мыслители Просвещения и романтизма. Эстетическое при всей своей связующей силе, при всем своем увлекающем могуществе по отношению к человеческому сознанию, при всей неоглядности возможных ассоциаций и фантазий не может мыслиться как самодостаточная сила в области порождения смысла. Оно может восполнить бытие и насытить сознание только в интегрированном взаимодействии с конструктивным разумом и с мистическим проникновением к истокам бытия. А возможности для интеграции у него как раз больше, чем у других сфер сознания и культуры. Эстетическое может просветлить светом живого открытого события и онтологические истоки, и истины познания. Правда, часто оно оказывается ослепленным этим своим ярким светом вот-настоящего, так что само за обилием ассоциаций и эйфорической увлекательностью не различает ни онтологического грядущего, ни твердо познанного прошлого – оказывается невменяемым с точки зрения разума и слепым с позиций мистического видения.

Эстетическое отношение (от греч. αισθήσις (æsthesis) – чувство) – особая духовная связь субъекта с объектом, основанная на незаинтересованном интересе к последнему. Эта связь сопровождается чувством повышенного внимания, глубокого духовного эмоционального волнения – активно-созерцательного любования, не сводимого к рациональному познанию и техническому преобразованию, не сводимого к мере эффективности, а представляющего собою особый самоценно-чудесный эффект. Но эстетическое отношение также несводимо и к нравственному чувству, которое, будучи совестным и нормирующим отношением, может включать не только определяющее человеческие поступки отношение субъекта к самому себе, но и его отношение к другому человеку, обществу и даже природе. Эстетическое отношение несводимо и к религиозному отношению – связи человеческого сознания с высшим сверхмирным бытием, с таинственным божественным началом как источником всякого бытия. Это совершенно особое отношение, в котором объект как бы растворяется в субъекте, становится живой причастностью ему, а субъект обретает внутренний характер эстетически постигаемого объекта – отношение приобретает черты не субъект-объектного уже, а субъект-субъектного – отношения равноценности и превращения (мысленного, переживающего перевоплощения) взаимно отражающих сторон события.

Эстетическое отношение относится, таким образом, и к самому сознанию, имеющему в эстетическом явлении характерную отражающе-отражаемую двойственность – двойственность вдохновенного перерождения и преображающей реальность игры. Оно относится и к самому бытию, которое действительно преображается в свете сознания, обретает в нем свою эстетическую свершенность. Примером этому может служить то, как красота природы вдруг обретает в эстетическом отношении к ней качество совершенства, которым помимо этой эстетической цельности, привнесенной осознанности в общем-то еще вполне и не обладает. Примером этому может быть и появление произведений искусства – этой активно эстетически преобразованной реальности.

Эстетическое отношение, таким образом, носит творческий характер. За тем переосмыслением реальности, которое происходит в эстетическом к ней отношении, обретается новый, не бывший ранее, мир – мир в особой смысловой целостности, пронизанный потенциалом новой связности, ощущением чудесной полноты и предчувствием невысказанной ранее истины бытия. В связи с этим мир эстетического отношения индивидуален; есть немало относительного в характере эстетического отношения, проявляющегося в переживании разных людей, в разных ситуациях, хотя есть и качественное единство самих эстетических явлений, отраженное в ряде основных категорий эстетики.

Основные сферы – источники эстетического отношения для классической эстетики: красота природы, образы искусства, физическое совершенство человека, духовный мир человека и парадоксы его судьбы, величие истории.

Основные сферы – источники эстетического отношения для неклассической эстетики: организация жизненной среды, общественная жизнь, повседневность, медиапространство.

Предмет эстетического отношения связан с особым качеством эстетической ценности – особый класс ценностей, существующий наряду с ценностями утилитарными, моральными. Своеобразие эстетической ценности определяется эстетическим типом смыслообразования – этим открытым, чудесно складывающимся событием осознания, в котором как бы заново открывается мир и обретается всегда по-новому волнующее совершенство. Это своеобразие сказывается на специфическом характере эстетического отношения человека к действительности – непосредственном, чувственно-духовном, незаинтересованно бескорыстном.

Эстетическая ценность формируется культурой, в рамках которой происходит переосмысление натуральности. Природный мир не знает специфического качества этой ценности. Это ценность сверхнатуральная.

Но при этом эстетическое отношение столь глубоко коренится в духовной сущности человеческого, не идентичной ни его физиологической природе, ни его естественной социальной вовлеченности, хотя и включающей в себя эти базовые факторы в претворенном виде, что складывается эстетическая потребность – устойчивая заинтересованность человека в приобщении к эстетическим ценностям, потребность в феноменах эстетического восприятия и активных проявлениях эстетического творчества. Человек не может чувствовать себя полноценно вне явлений эстетического ряда, вне эстетически значимой среды обитания, вне творческих мотивов и проявлений эстетического характера. Можно сказать, что это потребность его сознания, а не его природы; ведь именно сознание как рефлексивная структура субъектного самоопределения и определяет специфику человеческой деятельности и особенную сущность человеческого, возвышающегося над природным миром, хотя и до запутанного переплетения, связанного с ним.

Эстетическая потребность относится, таким образом, к разряду духовных потребностей. Хотя генезис ее и усматривают порой в ее связи с утилитарными (материальными в конечном счете) потребностями. Эстетическая потребность строится на бескорыстном отношении субъекта к эстетическому объекту, на эффекте более фундаментально-событийного порядка, на эффекте чудесного обновления бытия, который нельзя свести к обладанию потребными средствами к существованию.

1.3. Проблема природы эстетического отношения

В истолковании природы, причины происхождения эстетического эффекта до сих пор единого мнения нет. Выдвигается как минимум четыре основных версии:

1. Эстетическое исключительно субъективно и имеет психологическую основу – это эффект восприятия, возникающий только в душе созерцающего человека (Э. Берк): красота девушки – только в глазах юноши, который в нее влюблен. Или, как считал И. Кант, эстетическое явление вызвано изначально встроенной в самое основание сознания установки – доопытной (априорной) способности различать удовольствие и неудовольствие, выносить суждение вкуса – в принципе о любом предмете, выделяя те, что соответствуют этой способности, доставляя незаинтересованное, бесцельное удовольствие. Аргументы, на которые может опираться этот подход, связаны и с заметной относительностью эстетических оценок, ценностей и вкусов разных людей. Это качество эстетического было замечено еще в античности.

Своеобразным переходным между субъективным и объективным вариантами объяснений является эстетическая теория вчувствования (и эквивалентная ей психологическая теория эмпатии). Согласно такому объяснению субъект переносит свои чувства, мечты, переживания на объект, при котором эти субъективные значения сливаются с объективными свойствами предмета, образуя неразличимое единство, в котором субъективное начало, по сути, превалирует, но которое нельзя уже назвать исключительно субъективным, поскольку эстетическими качествами оказывается наделен и объект.

Еще один по-своему переходный, субъективно-объективный вариант понимания природы эстетического связан с понятием видимости (кажимости) чувственно выраженной идеи. Этот вариант присущ системе объективного идеализма Г. Гегеля. Подобный вариант понимания эстетического двойствен, поскольку, с одной стороны, дух – этот носитель идей – объективен, но с другой – в качестве самопознающего духа он и чувствующий субъект – это его, субъекта, самопроявляемость задает специфику эстетического в качестве кажимости.

2. Эстетическое объективно. В рамках этого принципа высказывается две версии.

Первая, восходящая к средневековому богословию, но воспроизводящаяся и в ХХ в., состоит в том, что эстетические свойства (и особенно красота) – это отображения и свидетельства божественного, проявившиеся в тварном мире, – в мире, предуготовленном к боговоплощению, в котором духовное и материальное соединяются в высшем совершенстве.

Вторая версия, так называемая природническая, нацелена на то, чтобы обосновать эстетические качества как свойства самой природы. Прежде всего, под этими свойствами подразумевается мера организованности естественного бытия, собственное совершенство, присущее как неживой природе, так и жизни. Эта мера организованности связана с концентрацией информации, с негэнтропийными, противоположными инерциальному распаду явлениями, имеющими место в мире. В современной науке эта объективная мера бытийного совершенства связывается с синергетическими – самоорганизующимися – процессами появления порядка из хаоса, имеющими место как в живой, так и в неживой природе. Эстетическое же чувство, согласно этой версии, только реагирует на соответствующие, близкие к структурно-функциональному совершенству состояния природы.

Еще один переходный – в данном случае природно-социальный – вариант представляет собой психоаналитическая версия, предложенная З. Фрейдом и ставшая популярной как наиболее простое, даже, можно сказать, вульгаризирующее объяснение удивительного явления эстетического. В объяснительной конструкции психоанализа сочетаются и субъективизм, усматривающий во всех проявлениях эстетического удовольствия, созерцательного устремления и художественного творчества инстинктивную основу человеческих желаний (З. Фрейд выделял главным образом сексуальные желания), и мотив природной обусловленности, ведь все эти желания-первопричины встроены самой природой и бессознательны. Здесь присутствует и социальный детерминизм, так как естественные желания только под действием общества и регулируемого им сознания человека из простых низменных влечений возвышаются (сублимируются) до эффектов духовно-творческого порядка. Впрочем, как раз механизм этого возвышения, при котором явления сознания рождаются из бессознательного, кажется наиболее уязвимым в логико-философском отношении, хотя и подлежит по-своему понятному психологическому описанию. (Но все же при изучении теории З. Фрейда не вполне ясно, как человек может ощущать красоту всего окружающего мира и творчески претворять самые разные идеи, если его базовые желания сфокусированы преимущественно в одной только сексуальной сфере.)

3. Версия социальная («общественническая») состоит в том, что эстетические качества в самой природе не признаются – они появляются как социально-значимые смыслы. Красота золота не в его природных качествах как таковых, а прежде всего в том значении ценности, которое оно имеет в социально-экономической жизни и которое переносится на то впечатление от облика этого металла или изделий из него, которые кажутся поразительно эффектными – красивыми. Эстетическая ценность порядка, симметрии, ритмичности – это обобщенное отображение ценности удовольствия от получаемой практической пользы, обобщенно преображенной в автономную ценность удовольствия вообще. Эстетическая ценность, согласно этой теории, рождается из практической пользы. Многие эстетические категории исключительно социальны по своему содержанию: трагическое, комическое и другие. Искусство же – это форма сознания, не просто отражающая социальную действительность, но несущая идеологическую и даже политическую функцию. Такая теория характерна отчасти для русской общественной мысли XIX в. (социальный мотив был характерен для эстетических взглядов Н.Г. Чернышевского, писавшего об объективной красоте действительности, оценка которой зависит от социальных условий жизни, от представлений о жизненном идеале, присущих разным слоям общества), но была наиболее полно выражена в марксистской эстетике советского времени.

Наряду с некоторыми убедительными доводами слабым звеном аргументации в этой теории была декларация появления специфически эстетической ценности из утилитарной потребности, – декларация, как кажется, логически не строгая. Эта теория была чревата и тревожными практическими последствиями: социальная идеологизация и политизация представлений об искусстве вела к насильственному обеднению и извращению художественной жизни, к сведению ее в узкую плоскость воспевания власти и отстаивания политико-идеологических установок. Утилитаризм в понимании природы эстетического связывает его трактовку с прагматизмом. Здесь же для эстетического разверзаются свои особые провалы: эстетичным представляется все, что производит сильный эффект, что можно использовать для внушения, а особенно для извлечения прибыли – наиболее удачно то творчество, которое производит бестселлеры.

Вообще-то данную версию можно рассматривать как логически усложненную модификацию субъективистской: речь здесь идет только уже не об индивидуальном, а о социальном, о коллективном субъекте. Таким образом, объективность этой версии объяснений природы эстетического относительна.

4. Четвертую версию, в свою очередь, можно считать развивающей принципы объективности эстетического. Хотя это развитие позволяет интегрировать и возможности, которые открывала в понимании природы эстетического и субъективистская теория. Дело в том, что самого субъекта можно рассмотреть не только как субъективность, но и как нечто объективное, более того, как центр, к которому стягивается и вся связанная с ним внешняя объективность. Но тогда субъекта надо считать не противостоящей объективности инстанцией, а одной из конструктивных возможностей бытия в его развертывании – не субъективностью, а субъектностью. Точнее, субъектность – это уже не бытие с присущими ему устойчивыми свойствами, а, скорее, событие с его открытыми горизонтами творчества, с его новизной, с его несводимостью ко всему имевшемуся бытию, которое по-новому слагается в этом событии. Саму субъектность, само сознание, структура которого лежит в основе нашей субъектности, надо связать с рефлексивной формой его слагания, с его динамично возникающей смыслообразующей целостностью. Субъектность – это особое качество осознающего, смыслообразующего (переосмысляющего) события, обновляющего бытие. В этом смысле это событие так же объективно, как и та объективность, что по-новому преобразуется в нем. Оно только выражает свой новый уровень конструктивности бытия, охватывая и переустраивая (переосмысляя) его. Оно не сводится к внутреннему миру сознания – оно слагает новую целостность и для всего внешнего мира, охваченного им, связывает этот мир в узел нового события. И только стягивание этого узла – это информационный процесс, проходящий внутри человеческого переживания, там, где все стороны события даны концентрированно, с прозрачной ясностью себе, там, где впервые схватывается новый смысл, распространяющийся затем и на внешние составляющие осознанного.

В логике события растворяются и снимаются противостоящие друг другу субъект и объект11
  Прообразом такого подхода можно считать понимание эстетического Г. Гегелем, которое мы кратко охарактеризовали выше. Ведь субъект Гегеля – абсолют – объективен, и присущее ему самосознание – объективное событие, охватывающее своей диалектической динамикой все. А эстетическое (художественное) – это некий средний этап самопознания духа, впрочем, по мысли рационалиста Гегеля, долженствующий уступить, наконец, место более совершенной форме такого самопознания – философии.


[Закрыть], ибо эта логика вообще не предусматривает устойчивого бытия самого по себе – субъектность в ней складывается, объективность связывается и свершается. Ведь в этой логике не столько событие происходит в данном бытии, сколько бытие проявляется как результат события.

Это логика грядущего, появления, свершения, а также исчезновения и сохранения (как следа события). Событие – это в большей степени перспектива времени, нежели пространства.

Но при этом и бытие, оставляющее устойчивый след, тоже вписывается в событие. Это сохраняющееся свершенное – объектный мир природы, освоению которого соответствует знание, память, рациональное мышление, наука, стереотипный обыденный опыт. Это знание позволяет предусматривать условия событий, проецируясь на настоящее и будущее. Но ведь известно, что, несмотря на знание условий, само будущее как таковое непредсказуемо – это всегда нечто другое по отношению к уже свершившемуся прошлому. Это невидимый исток нового, еще не бывшего бытия, который постигается с помощью веры, надежды, мистического ощущения грядущего, характерных для религии.

Эстетическая же интуиция имеет дело с самим вот сейчас складывающимся настоящим – с этим чудесным мгновением вдруг удивительно складывающегося явления, с этим озарением (аурой) проступающего смысла. Эстетическое – это именно феномен увлекательного настоящего, мимо которого всегда проскальзывает прогнозирующий и проектирующий разум и которое слишком эфемерно, ненадежно для ищущей абсолютной опоры веры. Привычка и нарочитый повтор делают эстетическое явление скучным, теряющим увлекательное обаяние. Новизна, в том числе и долгая новизна поразительных в этом отношении шедевров, – вот качество эстетического события. Его качество – откровенное сейчас. Эстетическое – это переживание чуда смыслообразующего настоящего – смыслообразования в фазе живого настоящего, еще не завершенного появления, способного оживать и в удачном художественном свершении. В этом и причина быстро меняющихся стилей, вечное перемещение художественного внимания, смена художественных проблем, взглядов, вкусов, моды.

Сделать чудесное мгновение вечностью – притягательная поэтическая мечта. «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно», – говорит устами Фауста И. Гете. Но здесь имеется в виду не умерщвляющая остановка-прерывание, а, скорее, вечное продолжение этого события, – события в его эстетически чудесной сложенности и незавершенности, события в его вечной жизни.

Именно для эстетического феномена логика события наиболее важна, именно эстетическое открыто событийно. Ведь сознание на гранях рационального и мистического упирается в бытие; само трепетное событие как таковое на его онтологических гранях прошлого и грядущего уже онтологически «твердо» – незавершенное событие настоящего все же переходит здесь в прочное бытие. С одной стороны, это бытие реального (постигаемого рационально), с другой стороны, бытие таинственно-божественного (постигаемого религиозно-мистически). Именно незавершенное событие настоящего в его живой смыслообразуемости и, соответственно, в его жизни и в его осознаваемости несет в себе природу эстетического.

Искусство – эта самая презентативная сфера эстетических явлений – живет в логике возможного. Ей соответствует онтология появления (появления возможностей), органика развития (игра возможностей), но ей претит окончательная и незыблемая вероятность реального, ей претит механический детерминизм раз и навсегда сложившихся связей. Искусство – не оттиск самой реальности, оно правдоподобно, а еще в большей степени оно фантазийно, то есть организует свою образную сферу как спектр еще только складывающихся возможностей.

Субъективно ли эстетическое явление? Нет, оно объективно, если понимать объективность не как объект, а как событие (в структуру которого вписываются и объекты). Но верно, эстетическое явление проявляет событие в такой его фазе, которая схватывается именно субъектом – осознающим носителем вот-настоящего – этого моего вот-теперь – того, что я только и чувствую собственно своим. При этом сознание-событие – это не просто отражение мира, это и продолжение его, только, конечно, не вещь среди вещей, а именно событие, собирающее в себя многие события. Эстетическое же сознание – это как раз как бы самая середина такого смыслообразующего события, это чудесное сейчас, насколько его можно заметить и осознать.

Природа эстетического – это, таким образом, природа все прибывающего (и исчезающего) мига обновления. Заметим, мироздание не ограничивается природой и социумом, ведь мир постоянно обновляется, особенно интенсивно благодаря человеческому сознанию. При этом природническим взглядам можно возразить: это совершенство природы, совершенство объективного мира еще не есть эстетическое событие, но только предпосылка к нему. Подлинную и полную свершенность всем «совершенствам» мира дает человеческое сознание – самое совершенное из всего, что есть в мире, – человеческое сознание в состоянии особого смыслообразующего события, способного вобрать и претворить в это событие и явления мира, собственно в сознании и становящиеся эстетическими явлениями. Но сознание должно пониматься тогда онтологически – именно как событие, порождающее новую бытийную целостность, отраженную, а точнее, предчувствуемую в феномене смысла – в смыслообразовании как проявлении нового события.