Текст книги "Россия: смысловой космос культуры"

Значимость и иерархия сущностных сил человека – это, прежде всего, то, что в этой феноменальной структуре осознания полагается как первичное и основное, а что как вторичное, производное – определяется именно в соответствии с некоторым вариантом смыслообразования.

Системообразующий приоритет рационального видения, устанавливающего опыт самоутверждения, с одной стороны, придает сознанию человека статус главного и даже единственного субъектного центра в мироздании, а с другой стороны, побуждает смотреть на человека, прежде всего, как на подлежащую познанию природную реальность, в глубине своей инстинктивную, бессознательную (из которой по воображению пресловутого психиатра происходит и вся психическая жизнь и порой даже начинает мерещиться такой утонченный феномен, как человеческих дух). Только рационализированный смысл, уже не допускающий вариантности смыслообразования, как крепко сросшийся «кристалл», кажется, уже не допускает иных агрегатных состояний, заставляет верить в такого человека.

Системообразующий приоритет открытого эстетического события смыслообразования видит тайну человека в многогранности его со-бытия с миром и с другим человеком – в его красоте, поэтичности, творческости, славе, любви – в краткой, но собственно только и существенной вспышке вот складывающегося события, счастливо феноменального, но собственно настоящего и тем связующего все: и телесность элементарного, и духовность мистического. Этот поэтический человек – тоже устойчивый «кристалл» духа – органичный модус смыслообразования. Хотя он, возможно, и покажется рациональным прагматикам, равно как и отрешенным мистикам, слишком легким, зыбким, рискованным и эфемерным.

Наконец, системообразующий приоритет мистического видения сориентирован как модус смыслового самообновления. Он полагает человека, прежде всего, как дух, открытый некоему высшему смыслу. В нем, в высшем Другом сознании, и обретает смысл актуальный человеческий ум. Тогда душа – это зыбкая связка между этим духом и самотождественным субстратом человека – строительно-материальным телом. Тело же в такой перспективе иногда вообще не стоит ничего, чаще же мыслится только как хрупкий, но все же по-своему совершенный в этой своей временной цельности сосуд – носитель духа.

Смыслообразующий «кристалл» сознания организует таким вариативным образом человеческий ум, человеческое переживание, человеческий дух и высвечивает тким образом феномен человека в его субъектной конкретности – на фоне довольно расплывчатой без этого антропологической реальности.

Очевидно, способам смыслообразования соответствуют разные ценностные горизонты – представления о главном человеческом достоинстве и о цели культурного преобразования – как мира, так и самого человека. Ценности и цели тогда сколь не первичны, столь и не случайны: они производны от разных способов смыслообразования, так же как от них производны и образцы постижения мира и, далее, образы мировоззрений. Ценности – это грани или горизонты смысла наряду с горизонтами постигающими; единство же этих граней (горизонтов) образуется на уровне способа смыслообразования. Собственно, преобразование, на которое способен человек, всецело зависит от того переосмысления, на которое способно его сознание. Именно этим заданы разные представления о достойном человеческом существовании, которыми мы стремимся дополнить простые определения природы человека или которые готовы даже противопоставить им. Типичные способы решения жизненных задач, как самых простых бытовых, так и сложных духовных и социальных, тоже заданы структурой этого «кристалла» смыслообразования. То есть именно этой структурой задан менталитет, равно как и психологический склад, характер носителей данного типа культуры. Феномен традиции играет здесь лишь роль воспроизводящей трансляции – передачи смысловых образцов. Традиция не генерирует и тем более не устанавливает эти образцы.

Все факторы, обычно выделяемые в качестве оснований своеобразия культуры – ценности и цели человека и человеческого сообщества, их мировосприятие, мировидение, их менталитет и психологический склад, как видим, обретают здесь характер необходимо обусловленных свойств. При этом смысловой «кристалл» культуры как опыта осознания и преобразования действует не по принципу генетической детерминации натурального типа, а скорее как притягательный «магнит», как аттрактор смысловой устойчивости и идентичности, к которому стягиваются все горизонты культурного мира и из которого исходят все мотивы культурного созидания, в поле которого «кристаллизуется» без этого аморфное и сбивчивое человеческое бытие. Тип культуры определяется в глубине своей как тип смыслообразования, а все остальное нарастает затем по силовым линиям этого смыслового поля.

Но при вариантности смыслообразования смысловой облик культуры системен, и это означает, что в нем сплавлены так или иначе все взаимодействующие между собой стороны смыслообразования, все основные способы данности смыслового целого. В любой культуре мы найдем сложное переплетение эстетических, рациональных и мистически-религиозных линий, образующее ее смысловой космос. Здесь, таким образом, органично взаимодействуют различные способы мышления, смыслообразования и деятельности. Но при этом культура – не конгломерат разнородных мыслей и артефактов. Видимо, ее реальную системность поддерживает постоянное согласование смыслообразующих факторов. Это единый процесс смыслообразования, хотя и превышающий масштабы одного оперирующего культурными данностями индивидуального сознания.

В связи с этим – как залог и результат органичности смыслового согласования – выстраивается системообразующая доминанта одного из способов мышления, одного из способов смыслообразования. Точнее, выстраивается субординативная структура взаимодействия форм мышления с их ценностными и постигающими горизонтами. При этом автономные ценности подчиненного смыслового ряда служат, таким образом, восполнению доминирующего ценностного горизонта культуры, определяя ее смысловую синтетичность, согласованную сложность. Именно такие системно-иерархические структуры и находят подтверждающее отражение в реальных культурных типах, которые можно назвать основными. Таким образом, типологизация в культуре носит именно феноменально-смысловой характер. Культура современного (в широком – «осевом» смысле) типа всегда предполагает определенную субординацию во взаимодействии этих фундаментальных начал смыслообразования. Она всегда выделяет некоторую организующую доминанту, внутренне задающую способ осознания и, соответственно, определяющую тип мировоззрения, приоритетный характер деятельности, основополагающий горизонт ценностей, который и оказывается смыслово-центрирующим началом при системном согласовании внутренне многообразного мира культуры с самим собой.

Подход, который мы предлагаем, методологически строг: он позволяет рассматривать культуру как опыт осмысления, имеющий в своей основе вариантную структуру смыслообразования и представляющий в своем действительном существовании смыслообразующий дискурс, в котором разные модусы смыслообразования взаимодействуют, конкурируют и дополняют друг друга в относительно устойчивых сочетаниях. Типы культуры – это в глубине своей типы смыслообразующих структур.

Такой подход к пониманию природы культурных типов вносит действительную систематичность в гуманитарно-культурологическую область. Он позволяет не путать типы культуры с географическими или геополитическими факторами, не заслонять структурные основания культурной типологии такими понятиями, к примеру, как пресловутые «Запад» и «Восток», не смешивать идентичность культурных типов с историческими обстоятельствами – при очевидной сбивчивости и случайности последних. Данный подход, кроме того, позволяет не путать тип культуры – смысловой тип – с идентичностью и тем более идентификацией субъектов-носителей сознания, имеющей больше прикладное конъюнктурное значение. Этот подход позволяет преодолеть сбивчивость и произвол в выделении типов культуры в их сопоставлении, сравнении и систематизации.

Одно из важных следствий этой теории – дискретный характер многообразия типов культуры – вариантов смыслообразования, организующих культурную деятельность как целостность. Переходных и промежуточных вариантов нет, нет и исторически случайных вариантов, которые бы не уложились в тот или иной смысловой тип; количество вариантов нумерологически ограниченно (их может быть всего шесть), и архитектурно однотипные смысловые кристаллы могут вырастать на различной исторической почве. (Хотя понятно, что определенные географические, геополитические и иные исторические условия по-своему подталкивают к распространению того или иного смыслового порядка культуры, содействуют его закреплению и развитию в культуре того или иного этноса.) Но именно данная структурная определенность и, соответственно, дискретность вариантов смыслообразующих систем культуры, их действие в качестве притягательных магнитов (аттракторов) культурно-смыслового дискурса, – именно это выступает главным фактором устойчивости и идентичности культурных типов. При этом наряду с ним действуют и другие, вторичные, факторы, упрочивающие продолжительное существование культурных типов. Таково действие средств – носителей культурного смысла, таких, например, как хрестоматийные тексты, традиции (религиозные, нравственные и бытовые), фольклор, язык, а также менталитет и психология этноса.

Да, именно это и подтверждается, если попытаться систематизировать типы культур, сформировавшиеся начиная с эпохи расцвета древних цивилизаций – того испытанного ими расцвета творческого смыслообразования, который К. Ясперс назвал «осевым временем».

4. Вариантность смысла и типы культур

Данная модель обоснования вариантности типов культуры подразумевает, что в качестве такой организующе-смысловой доминанты выступают либо активно-познавательное, рациональное начало, либо начало эстетически-созерцательное и творчески-игровое, либо начало мистическое и нравственно-аскетическое. Основные ценности осознания, вокруг которых центрируется смыслообразование, – это: 1) истина и познающая власть; 2) красота и выразительность, склонная в своей убедительности пренебречь простой достоверностью; 3) святость и нравственная чистота, отвергающая соблазны фантазий и готовая пожертвовать обыденной вероятностью. Став смыслообразующим центром, один из этих доминирующих смыслов вытесняет на периферию системного смыслообразования другие типы манифестации целого. Культура как смысловая система – это иерархия ценностных горизонтов. Именно такие системно-иерархические структуры и находят подтверждающее отражение в реальных культурных типах, которые можно назвать основными.

Существуют, очевидно, различные культурные типы, где доминирует один и тот же способ смыслообразования, при этом это разные типы культуры, поскольку иерархическая система взаимосогласования других смыслообразующих мотивов в них все же различна. Так, указывается, что доминанта эстетического смыслообразующего момента заметна и в Древней Греции, и в традиционном Китае. Они похожи в своем доминирующем эстетизме, но радикально различны в конкретном облике своих основных интуиций. Так же отчасти внутренне схожи мистически ориентированные культуры, образующие православный (восточно-европейский) и исламский (ближневосточный) миры. И, тем не менее, сама мистическая интуиция совершенно иначе окрашена в этих культурных типах: в православии она подкреплена, прежде всего, эстетикой нераздельности природ Боговоплощения, феноменализмом (ипостасностью) раскрытия Бога как милостивой Личности и вытекающей из этого особой интерсубъективностью отношений Бога и человека, напоминающих эстетическое сочувствие (сострадание) и др. В исламе (как и в ветхозаветной культуре) мистицизм подкрепляем, прежде всего, практической рациональностью – он проявлен в строгом нравственном законе, находит прямое продолжение в правовой системе и в своем откровении выявляет собственную властно-волевую сущность Божества.

А. Тойнби неслучайно связывает цивилизации с мировыми религиями. Последние образуют ту специфическую форму социальной интеграции разнородных этнических и культурных начал, которая действует в масштабах большого пространства и большого времени. Религии задают аксиоматику верований и мировоззрения и одновременно дают трансцендентное (сверхъестественное), то есть необсуждаемое ценностно-целевое задание. Именно в религиях логика смыслообразования, с одной стороны, обретает жесткость и неизменность, а с другой стороны, выкристаллизовывается в типологически цельный образец. «Базисным и наиболее позитивным фактором возникновения цивилизационных обществ послужили перемены в сознании, – пишет Р. Кулборн. – Процесс формирования новых религий шел под руководством харизматического руководства, создавшего для всего населения то, что Э. Дюркейм назвал “коллективными представлениями”, через которые происходило внедрение навыков самодисциплины, обеспечивавших поддержание на основе общей кооперации необходимых функций и обязанностей»[5]5
  Coulborn R. Structure and Process in the Rise and Fall of Civilized Societies // Comparative Studies in Society and History. 1966. V. VII. № 4. P. 400–417.


[Закрыть]. Но к этому надо добавить, что, выполняя общую функцию формирования сообщества и организации осмысленного человеческого существования, эти перемены в сознании оказались различными для разных цивилизаций, задав тем самым специфические направления их социальному и культурному развитию, образовавшие их типологически вариантную самоидентичность. Более того, ввиду по-разному иерархически выстроенных смысловых систем сам статус и характер тех явлений, которые считаются религией, в разных культурах различен. Людям Ближнего Востока, например, трудно идентифицировать даосизм собственно как религию – он слишком напоминает философию, поэзию, магически-медитативную эстетику.

Таким образом, согласно данной модели, система типов культур – это не просто система, где тот или иной смыслообразующий тезис устойчиво доминирует над другими, это система именно иерархической логической взаимосвязи всех основных смыслообразующих линий, причем взаимосвязи устойчивой и своеобразной. И если базовых линий мышления три, то таких иерархических зависимостей и смысловых «сплавов», а, соответственно, и логических типов культур может быть не сколь угодно много, а именно шесть. Именно эти шесть типов мы можем наблюдать в истории культуры, равно как и при анализе современного цивилизационного многообразия (очень сходно с тем типологическим членением, которое осуществляет С. Хантингтон[6]6
  Семь цивилизаций, которые выделяет в мире С. Хантингтом, опираясь не только на культурные, но, прежде всего, на политологические аргументы, включают Японию, которая, являясь в ХХ в. геополитическим субъектом, все же, очевидно, представляет единый культурно-смысловой тип с Китаем и другими странами Восточной Азии, развивавшимися под его влиянием [177].


[Закрыть]).

1. Западная цивилизация демонстрирует единый культурный тип, поскольку на протяжении динамичной истории, несмотря на все влияния и включения, выстраивает одну и ту же иерархию смысловых (и, соответственно, ценностных) рядов: рациональное – эстетическое – мистическое. Рациональное начало является доминирующим и фактически принимается как тождественное смыслу вообще. Эстетическое начало играет вспомогательную, подчиненную роль, при этом приобретая характерный облик и характерное значение. Значение эстетического модуса смысла в рационально-доминантном типе культуры можно было бы выразить через специфически выделяемые аспекты: самолюбование, наслаждение, обладание (в характерном именно для культуры Запада феномене коллекционирования искусства как функции самоутверждения). Эстетическое часто характеризуется как сопутствующее (смутное и неокончательное) явление на пути к ясному (рациональному) знанию: «Красота – это заря истины». Таков внутренний смыслообразующий каркас западноевропейской цивилизации, начиная с Древнего Рима и заканчивая современной Северной Америкой, ставшей сегодня политическим центром цивилизации Запада. Религиозно-мистическое начало не считается существенным и если и не изгоняется полностью в маргинальную зону, то пристраивается к рациональным феноменам власти, права, морали или несет паллиативную функцию утешения.

Приоритет рационального начала для западной цивилизации, как представляется, не требует дополнительной аргументации – это практически общее место культурной компаративистики. Обсуждения может требовать «низведение» таких важных сфер культуры, как искусство и религия. Кратко скажем, что свидетельством второстепенности и третьестепенности этих сфер для смыслового типа культуры Запада является широкое распространение заимствований именно в сфере искусств (в частности, Римом у Греции, средневековыми династиями и республиками – у Византии, романтиками – у Востока, модернистами – у примитивных этносов). Внимательное рассмотрение заставляет увидеть еще большее значение заимствований в области религии: Древний Рим размножает количество почитаемых богов до более чем шестисот почти полностью путем заимствований. При этом почитание этих богов характеризуется в основном соблюдением ритуальной формы. Неверно считать христианство религией Запада. Распространение христианского мировидения на Западе было прямо связано с кризисом западной цивилизации и подпадением его под определяющее влияние грекоязычного Востока – в последние века Римской империи, в «Темные века», и даже вплоть до XI в. Христианство с его религиозной смысловой доминантой не только не «автохтонно» для культурного типа Запада, но поэтапно изживается по мере восстановления смыслового «кристалла» этого культурного типа. Оно носит характер внешней и при этом плохо усваиваемой прививки. Современный Запад широко заимствует мистические идеи и практики Востока, адаптируя их под свой облегченно эгоцентрический стиль мышления – в этом, собственно, и состоит весь феномен New Age.

2. Один из культурных типов, сложившийся в древности на востоке Европы (Древняя Греция), существенно отличен именно в субординативной структуре смыслообразующего сплава, породившего системный космос этой цивилизации: эстетическое – рациональное – мистическое.

Приоритетная сфера, в которой проявляет себя древнегреческая классика, – это искусство. Именно оно выступает влиятельным образцом для всех последующих эпох. Что же касается философии, то она все же не имела такого значения – ни в качестве воспринимаемого другими цивилиазациями наследия, ни в аспекте ее роли в жизни самих греков древней эпохи. Надо обратить внимание, что нам известно до одной сотни имен греческих философов, число их безызвестных адептов, возможно, на один-два порядка больше. К сравнению, театр был притягателен для миллионов греков – именно там действовали главные смыслообразующие формы этой культуры, – формы смыслообразования эстетического типа. В театре греки высмеивали философов (Аристофан «Облака»). Мир понимался греками как гармоничный космос – и это, по сути эстетическое, ощущение первично для всех специфических интуиций греческой философии, и даже для начинающейся науки созерцательного типа. Что же касается таких сфер осуществления рационального модуса смысла, как государство и право, то, очевидно, эта культура не была у греков доминируюшщей и тем более не стала влиятельной: римляне во многом признавали первенство греков, только не в области законов и системы власти. При этом ключевой формой политического влияния была даже не столько логика власти, сколько риторика – политика в ее эстетическом модусе. Для религии тоже характерен внутренний эстетизм – мифопоэтика вместо догматики, мистерии вместо культового канона. При этом очевидно, что религия имела периферийное значение в обществе, где «лучшее служение богам – искусство».

3. Китай и Восточная Азия в целом выдвинули особый сплав основных ценностно-смысловых ориентиров: эстетическое – мистическое – рациональное. Искусство в традиционной культуре Китая – это вовсе не только сфера только «изящных искусств» – художественного творчества в европейской концептуализации. Это всеобъемлющая категория культуры, включающая боевые искусства, искусство правления и войны, искусство поддержания здоровья, тонко выверенные ритуалы, пронизывающие все отношения сложной социокультурной иерарахии. Китаем правил не «император» (военный, повелитель), но Сын Неба – эстетически утонченный космический медиум. И даже чиновники сдавали экзамены по искусству. Китайская живопись – это ключевое пособие даосской медитации. Впрочем, сама медитация здесь скорее эстетическая, нежели мистическая. Эстетика доминирует, мистика же вспомогательна: собственно представления о трансцендентном нет – есть осознание чудесного события появления-исчезновения всего, источника которого не видел никто (Чжуан Цзы о Дао). Что же касается роли собственно рациональных форм, то для традиционных культур Востока они рассматриваются как опасная помеха человеческому сердцу.

4. Индия – это особый культурный континент. Рационализм здесь удивительно сочетается с мистицизмом, отводя эстетизм на задний план. Собственно мистическое созерцание как постижение Другого всецело подчинено в индийской культуре всех эпох рациональному по своей природе началу высшего знания, дающего власть и способность подчинять субъективности мир – как материальный, так и духовный. Индуизм, как и все его филиалы в феноменах New age, подчеркивает приоритет тайного знания в противовес вере. Ключевой феномен этого рационально-мистического синтеза – магия – управление богами, осуществляемое брахманами, и управление собственным телом и духом, осуществляемое йогами. Именно в этом феномене тайного знания и магических психотехник и состоит главная сила влияния Индии на другие цивилиазции, в частности, на Запад.

Принцип анализа и аргументации становится вполне понятным, поэтому далее мы ограничимся указанием на смыслообразующую структуру и краткими комментариями.

5. Новый культурный тип родился на Востоке Европы с принятием христианства. И для Византии, и затем для России и других стран православной цивилизации, как назвал ее А. Тойнби, иерархия ценностно-смыслового сочетания такова: мистическое – эстетическое – рациональное. Главный и непреходящий смысл человеческой жизни – в типичном дискурсе этой цивилизации – единство человека с Богом, достигаемое прежде всего через духовное делание – богомыслие, молитву и покаянное самоощущение. При этом жизнь как земное событие рассматривается в перспективе скорее ожидаемого и вдохновляющего чуда – высшей правды, которая обретает свое торжество на земле через возвышающую жертву, чем в проекции рассудочной рутины. Технологическая рациональность считается важной стороной жизни, но никак не самостоятльной ценностью и тем более не признаком человеческого достоинства. Особенный менталитет побуждает мыслить больше в аспекте свободы целеполагания, нежели в терминах технологической целесообразности. Хроническая недостаточность рационального фактора, как правило, восполнятся исторически значимыми заимствованиями, и прежде всего заимствованиями со стороны соседнего Запада.

6. Особый культурный тип являет Ближний Восток. При всей пестроте этносов и цивилизаций здесь тысячелетия господствует особая ценностно-смысловая иерархия: мистическое – рациональное – эстетическое. В частности, и иудаизм, и особенно ислам – смысловые явления именно этого ряда. Искусство здесь только символизирующе служебно. Оно лишено существенных степеней свободы, целые жанры здесь находятся под религиозным запретом. Разум же направлен на скрупулезный комментарий положений мистического откровения, является его прямым продолжением и придает особенный рационально-законнический облик и самому характеру этой мистики, и всему типу культуры.

Никаких других культурных типов в истории цивилизаций так называемого «осевого» типа выделить нельзя, если строго логически исходить из структурно-феноменологической модели культуры как системного опыта и текста осознания – как способа смыслового преобразования непосредственного существования человека.

Систематизация, осуществленная таким образом, не просто хорошо подтверждается историческим материалом; она позволяет объяснять существенные факторы истории культуры на исчерпывающих основаниях теории культуры. Если сопоставлять эту систематизацию с другими культурологическими теориями, то можно провести параллели с ситуацией в истории химии: теория химических элементов на основании знания о субатомной структуре соотносится с многообразными, хотя и по-своему систематическими, представлениями алхимии о природе и взаимодействии веществ так же, как теория культурно-смысловых типов с представлениями о культуре как о функции, возникающей при взаимодействии разнообразных социальных и психологических факторов. Систематичность второго ряда основывается на тех или иных случайно открывшихся критериях; систематичность первого ряда – на глубинных конститутивных основаниях. Если строго логически исходить из модели культуры как опыта осмысления и переосмысления человеком естественного существования, то надо принять структурно-феноменологическую вариантность смыслообразования и при этом увидеть сложно организованную вариантность смысла в облике культурных типов, создаваемых человечеством. В качестве же основы выступает формирование типологически существенного облика культуры процесс смыслообразующего дискурса, составляющие собственно жизнь культуры, а не различные констелляции исторических, климатических, геополитических и т. д. условий – всех тех обстоятельств, на которых так любят фокусироваться историки.

Характеризуя данную модель типологии культур, можно использовать следующую многим хорошо понятную аналогию: культуры подобны языкам программирования, основанным на разных логических платформах. Одна из этих платформ для того или иного из языков становится отправной и поэтому доминирующей логической основой, в рамки которой относительно хорошо вписывается другой, вспомогательный логический принцип и невостребованным или маловостребованным оказывается третий принцип. Причем полноценную программу можно создать, принимая в качестве исходного и доминирующего любой из трех логических принципов. Поправкой к применению этой аналогии будет то, что в случае культуры «программируется» не деятельность машины, а осмысленная человеческая деятельность, и, соответственно, способ программирования существенно отличается: программой задается не серия (система) команд, а система образования смысла – постоянно складывающейся целостности осознания. И самое главное отличие, возможно, в том, что программное обеспечение (софт) разных систем преследует все же одну и ту же цель – сделать искусственный интеллект податливым и соответствующим запросам взаимодействующего с ним человеческого интеллекта. В случае же культуры сами цели различны, ведь они означают программы переосмысления естественно человеческого, каждая из которых задает разные критерии достойного человеческого существования.

Но это не означает, что эта типология исчерпывает все многообразие типологических вариантов культуры. Есть и известные нам типы культуры, которые выходят за рамки данной систематизации, не являясь культурами «осевого» типа. Дело в том, что в ряде типов культуры – архаичных и современных – культура, тесно интегрируясь с социальными технологиями, выступает по преимуществу формой адаптации человека к естественности природы и общества. Культура связана здесь технологией настолько, что сама оказывается ее частью. Как ни странно, это происходит не только на очень высоком уровне развития технологий, когда все стороны жизни, включая культуру, начинают в значительной степени зависеть от технологий (прежде всего, очевидно, информационно-коммуникативных), но и на очень низком уровне, когда зависимость общества от элементарных адаптационных процессов чрезвычайно велика, когда цена естественной адаптации выше переосмысления естественности как такового, когда культура тоже отлажена, прежде всего, как социальная и гуманитарная технология. Архаические формы доминирования в такой культуре – магия и миф (при этом миф менее технологичен и более переосмысляющ, чем магия, но все равно он вносит смысл в хаос жизни прежде всего как средство жизненной адаптации). Господство каждой из этих форм образует особый тип культуры. Современные формы такой культуры, сросшейся с социальной технологией и теряющей при этом высокое переосмысляющее значение в пользу значения адаптационно-преобразовательного, – это массовая идеология и информационные технологии массового общества. Каждая из этих форм образует особый тип культуры. Эти типы хорошо нам известны как модернистская массовая культура тоталитарного общества и как постмодернистская массовая культура. (Эти формы отчасти аналогичны мифу и магии, хотя общества, жизнь которых регулируется их действием, заметно отличны от архаических: природа адапатационной доминанты в них иная, как совершенно иной и уровень развития технологии.)

Но именно эту, «осевую», смыслообразующую структурную иерархию можно считать определяющей в установлении культурного типа, определяющего идентичность той или иной цивилизации. Именно она определяет конкретное многообразие основных культурных типов («культурных континентов») в истории, хотя и реализуется эта типология в контексте естественно-исторической случайности и ведет к относительному разбросу эмпирических феноменов. Это типология культурного смысла, а не историческая типология. Этот, пока еще довольно декларативный, акт выделения типов требует подтверждений. Рационалистический Запад – с него начать, пожалуй, легче всего.

Индивидуализм характерен для культуры Запада всех эпох, хотя и преломляется в разные эпохи, как кажется, несколько по-разному. Это именно рациональный – правовой, политический, прагматический индивидуализм, индивидуализм знания и техники, который открывает субъективному «я» смысловой код доминирования над окружающим другим. Ego доминирует над всем другим, как смысловой центр доминирует над смысловой периферией, превращая ее в серию своих значений, в свой предмет. Вся основная нацеленность культурного преобразования цивилизации Запада – это нацеленность на рациональное упорядочение природного, витального и социального многообразия, на смысловое подчинение мира самоидентичному ego. Право – право человека-индивида – довлеет здесь над солидарностью, состраданием, любовью и подчинением как принципом верховенства целого – другого – над частичным – моим. Возможно лишь подчинение закону – безличному рациональному принципу, позволяющему координировать взаимодействие «малых», эгоцентрических смысловых миров. И это подчинение еще более рационалистично, чем сам волевой эгоцентризм, ведь это подчинение праву – рационально нормированному принципу господства, который должен довлеть над случайностью волевых порывов. Оно более рафинированно и благородно рационалистично – и в этом, в своей правовой культуре Запад безусловно превосходит почти все прочие смысловые типы культуры. Все прочие культуры вечно смешивают волю и закон, даже ислам, где закон – это воля Аллаха. Право – это не воля, ищущая для себя оправдания, а идеальная власть разума – прямая и чистая презентация разума как власти. Истинный смысл западной культуры не в «воле к власти», а в праве власти – во власти как первичной смысловой очевидности. Собственность здесь – именно частная собственность – собственность в индивидуально-эгоцентрическом смысле этого понятия. Она такова и в эпоху Рима, и в эпоху феодальных автономий, и в эпоху Реформации, и в Новое время и, конечно, сегодня. Священное право собственности – это прямое продолжение права на жизнь и права на суждение совести. Оно свято не со времен Дж. Локка, не со времен М. Лютера, не со времен витязей Карла Великого, а еще раньше – со времен древнеримского юса – неотъемлемого и священного права человека. Право – это форма рационального господства. Рациональность знания (более того, управляющий технологизм знания в противовес, например, знанию-благоговению или знанию-откровению) присуща не только современной науке: она такова и в классической науке рационализма, читающего «книгу природы», чтобы подчинить ее себе – разуму; она такова и в средневековой схоластике; она такова и в римской государственно-технической цивилизации. Прагматизм – вовсе не изобретение англо-американцев XIX в. Именно этот расчет – расчет пользы мы ярко видим еще у И. Лойолы, еще у Н. Макиавелли, он доносится и от конклавов папских курий. Его циничные декларации мы слышим и из уст давно истлевших римских императоров, равно как и сенаторов республиканского Рима. Все здесь есть град, цивилизация – царство разума, господства и права, включая даже «царство Божие на земле». Все здесь есть прежде всего тело и внешность – прочный корпус, глянцево-поверхностная реальность. Все подчинено ее внешней силе, потому что сам человек – рациональная вещь. (Неудивительно, что основные достижения Запада именно в сфере рациональных практик – в науке (и прежде всего, в науке о движении тел), в технике, с которой слито все знание, в праве и государстве, которым Запад стремится придать глобальное значение.)