Текст книги "Люди и волки (Черная пустошь – 2)"

– Белый, тебе не кажется, что наш разговор уже свернул с проторенного пути? – улыбнулся Илайджа. – Мы говорили о вашем весеннем празднике.

«Прости», – в голосе вожака послышалась нотка веселья, – «мы, сейры, любим ходить непроторенными тропами. Этот праздник для большинства сейров – возможность показать себя, познакомиться с другими сейрами, обрести любовь или просто пообщаться. Для вожаков – это возможность поделиться опытом, спросить совета, уладить возникшие разногласия между племенами, хотя последнее происходит очень редко – мы мирный народ».

– А бывает так, что разногласия нельзя уладить мирно?

«Я уже говорил, что подобные случаи бывают редко. Большинство сейров хранят верность своим избранникам, почти никогда страсть не бывает настолько несдержанной, чтобы привести в исступление. Но иногда бывает и наоборот».

– Как вы поступаете в таких случаях?

«Взрослые сейры могут выйти на поединок. Иногда так бывает, когда вожак внезапно умирает, не выбрав себе преемника. Иногда ясса может предпочесть другого сейра, а потерявший разум отвергнутый избранник может вызвать на поединок своего соперника, но, повторяю еще раз – такое бывает крайне редко. На моей памяти подобное случалось всего два раза, когда яссы становились предметом спора, перешедшего в ссору».

– Эти поединки закончились смертью?

«Да, но ни к чему хорошему это не привело – оставшийся в живых носит на себе клеймо убийцы до самой своей смерти. Мудрый вожак никогда не допустит, чтобы в его племени произошло подобное зло. К чести наших подруг могу сказать, что они редко теряют разум, гораздо реже, чем валги».

– А как вы воспитываете ваших детей? Какова роль отца?

«У нас детеныши воспитываются в равной степени как отцом, так и матерью. Мать – кормилица, дарительница жизни, отец – добытчик пищи, учитель, наставник. Мать учит детеныша любви, отец учит жизни. По истечении полугода, детеныши небольшими группами по пять-шесть обучаются у наставников – умудренных опытом сейров-охотников, часто наставником бывает один из отцов детенышей».

– Ты был наставником?

«Да, несколько раз. Я показывал, как нужно обороняться при нападении, как идти по следу, добывать пищу, искать родники, охотиться. Охота – это большая часть нашей жизни, некоторые говорят, что сейр живет только тогда, когда охотится».

Они немного помолчали. Солнце поднялось к зениту и Белый приказал остановиться для отдыха. Двое следопытов ушли по свежим утренним следам стада оленей, остальные сейры внимательно прислушивались: не раздастся ли призывный вой – просьба о помощи и приглашение к охоте.

«Илай, можно вопрос?»

– Конечно.

«Вы изобрели ваше оружие потому, что вам не хватало собственной силы, чтобы охотиться на ваших землях?»

– Поначалу – да. Человек был слаб, наши ученые думают, что человек произошел от слабых животных, слабых по сравнению с другими животными, хищниками нашего мира.

«Так вы тоже когда-то были животными?»

– Скорее всего, да. Многие утверждают, что в нас осталось много черт наших далеких предков. Им пришлось использовать свой разум, пользоваться подручными средствами – палками и камнями, чтобы возместить собственную слабость. Мы поняли, что наша сила – в единстве и, по прошествию многих тысяч лет, племена наших предков уже сами охотились на страшных хищников, обороняя свои семьи и добывая пропитание охотой. Мы собирали съедобные растения и плоды, устраивали засады на травоядных животных, выбирали такие места для жилья, в которые было трудно пробраться хищникам. Мы жили в пещерах, вблизи источников воды, больших рек, ловили рыбу.

«Это отнимало много времени у ваших прародителей?»

– Да, но мы приспособились. Затем, наверное, во время одной из гроз, наши предки смогли сохранить огонь и использовать его для своих нужд – для приготовления пищи, для обогрева жилищ, для защиты от хищников. Мы подмечали, какие растения пригодны в пищу и смогли понять, что выращивая эти растения, ухаживая за ними, мы сможем гораздо надежнее обеспечить себя пищей, чем охотясь. Так мы стали земледельцами.

«Но вы наверняка смогли добиться этого только благодаря природе?»

– Конечно. Мы наблюдали за изменяющейся погодой, исследовали земли в поисках мест для жилья. Поначалу мы очень зависели от природы, но затем наши предки осели в устьях рек в теплых краях. Благодаря тому, что разлив рек приносил плодородный ил, наши предки смогли собирать по два урожая в год, обеспечивая себя всем необходимым. Мы начали разводить скот, приручив диких животных. Мы смогли использовать животных так, что они стали работать на нас – пахать землю, перевозить грузы, давать молоко, жир, мясо, шкуры.

«И так вы стали людьми?»

– Не совсем. Так получилось, что у одних пищи было больше, у других меньше. Люди захватывали других людей в рабство, заставляли трудиться для себя. Люди, имевшие в своем подчинении много рабов и воинов, посчитали себя вождями, имеющими право распоряжаться жизнями других людей. Начались войны, люди разных народов воевали друг с другом с самого начала нашей истории, многие народы вообще бесследно исчезли в ходе этих войн, не оставив после себя почти никакого следа.

«Я не хочу слушать об этом, война – это самое худшее, что только может произойти с существами, наделенными разумом. Я хочу знать только одно – сейчас вы также воюете друг с другом?»

– Там, откуда мы пришли, войны всё еще продолжаются, если ты хотел об этом узнать. Но мы – не такие, мы хотим жить, как жили наши предки – работать на земле, работать для себя, своих близких, родных, детей, жить в мире с природой и людьми. Мы не собираемся воевать друг с другом из-за клочка плодородной земли. Мы не хотим менять окружающий мир, мы хотим просто нормально жить.

«Рад это слышать».

Над лесом раздался вой охотников, сейры ответили на зов и бесшумно исчезли в лесу.

«Загонщики подняли стадо оленей. Подожди нас здесь, Илай», – сказал Белый и тут же растворился в тени деревьев, как призрак.

Илайджа немного удивился тому, что сейры оставили его одного – может, это было признаком доверия с их стороны?

«Хоть я и немного помню обратную дорогу», – усмехнулся молодой охотник, – «я всё равно не смог бы уйти далеко. Волки выследили бы меня в два счета, с их-то чутьем. К тому же, мне незачем бежать». Он с наслаждением растянулся во весь рост в густой мягкой траве в тени под деревом и мгновенно заснул.

Его разбудило холодное прикосновение мокрого волчьего носа. Илайджа открыл глаза. Перед ним лежало мясо – кусок задней оленьей ноги с аккуратно перекушенной с обоих концов костью.

«Мы подумали, что ты проголодался», сказал лежащий перед ним Белый.

– Есть немножко, – улыбнулся юноша.

«Угощайся».

– Мне нужно приготовить мясо.

«Помощь нужна?»

– Нет, мне нужно только собрать дрова для костра.

«Будешь разводить костер?»

– Да, сейчас я вам покажу.

Неподалеку лежало сухое дерево, сломленное тяжестью прошлогоднего снега. Илайджа наломал сухих веток, придирчиво выбрал веточку для вертела, обстругал ножом две ветки с развилками в виде рогаток – все приготовления заняли не больше пяти минут. Сухие стружки Илайджа собрал в аккуратную кучку, встал на колени и чиркнул колесиком зажигалки, по привычке прикрывая пламя руками, хотя ветра не было. Веселый огонек жадно лизнул сухое дерево и через несколько секунд костер уже разгорелся.

Волки сидели и лежали вокруг, с интересом и некоторой настороженностью посматривая на костер.

Илайджа насадил мясо на импровизированный вертел и осторожно повесил его на рогатки по обе стороны от костра. Мясо зашипело, юноша палкой размешал прогоревшие угли, чтобы жар распределился равномерно. Расщепил конец вертела ножом и вставил в образовавшуюся щель длинную палочку, чтобы было удобно вращать мясо над огнем. Достал соль и посолил мясо.

«Что это?» – спросил Белый, принюхиваясь.

– Соль. Мы используем ее в пищу, чтобы мясо было вкусней. Попробуй, – Илайджа высыпал на ладонь несколько крупинок и протянул ладонь волку.

Шершавый язык пощекотал кожу.

«Похоже на вкус морской воды».

– Ты видел море?

«Очень давно, когда наше племя кочевало на северо-востоке. Мне был всего год тогда».

– Какое оно – море?

«Кажется, что ему нет конца. На самом краю горизонта кажется, что оно сливается с небом. Цвет всё время меняется – синий, зеленый, почти черный, серый, снова синий, голубой. Чем-то похоже на лес, чем-то на небо».

Илайджа добавил веток в костер. Дыма почти не было – дерево было очень сухим: дождей не было уже около двух месяцев.

«Вы всегда используете огонь, чтобы готовить мясо?»

– Да, мы не можем есть сырое мясо.

Белый положил голову на лапы и в его глазах, смотрящих на пламя, запрыгали отсветы костра.

«Когда мне исполнилось три года, в наших лесах не было дождей всё лето. Было очень жарко, мы ждали дождя и вскоре небо заволокло тучами. Молнии ударили в лес и деревья вспыхнули, объятые пламенем. Поднялся ветер и раздул огонь. Горело всё – деревья, листья, сухая трава. Ветер переменил направление и огонь набросился на нас. Мы бежали, но огонь преследовал нас, как бешеный зверь. Прыгая с дерева на дерево, он казался нам живым, как старый забытый демон. С тех пор я всегда боялся огня, а теперь мне почему-то даже приятно смотреть на него».

– Может потому, что этот огонь – маленький?

«Возможно».

– Как же вы спаслись?

«Нам повезло – наш вожак вывел нас к реке, её русло почти пересохло от жары, но даже теплая вода, лениво струящаяся по обросшим водорослями камням, стала нашим спасением. Стая влетела в реку и мы стояли и лежали в воде, с горящих деревьев сыпались огненные искры, обжигая нас раскаленным дождем. Мы вздрагивали от страха, когда деревья со стонами валились на землю, взмахивая обугленными ветвями. Троих из нас убило дерево, упавшее поперек течения. Потом пошел дождь и потушил пламя».

– Да, вам повезло.

«Не всем – мой младший брат не смог выбежать из леса: он только родился той весной, у него было мало сил. Мы бежали по лесу, отец и я, и все время оглядывались на него. Мама бежала позади него, уговаривая его ускорить бег. Он не жаловался, он бежал изо всех сил, но однажды он споткнулся, вскочил, испугался вспыхнувшего рядом с нами куста и тут же порыв ветра ударил его огненным всплеском. Мы с отцом остановились, отец звал маму и брата, а я не мог кричать – охрип от невыносимого жара. Из пламени выскочила мама, ее шерсть на спине горела. Отец сбил ее с ног, покатил по земле, сбил пламя. Мама поторопила нас и мы успели спастись в воде. А брат не успел. До сих пор помню мамины глаза, когда она крикнула нам, чтобы мы бежали дальше».

Илайджа промолчал, с сожалением глядя на волка.

– Жизнь часто бывает жестокой.

«Ты не прав, Илай. Жизнь иногда бывает жестокой», – Белый не выделил слово «иногда» и Илай удивился тому, что этот сейр, потерявший свое племя и свою семью, продолжает думать, что жизнь жестока только иногда…

Иногда людям кажется, что понятие «дом» – растяжимо и всеобъемлюще. Домом может быть панельная коробка на окраине города, домом может особняк на берегу теплого моря. Иногда дом – это крохотная квартира со стенами, тонкими, как фанера. Иногда домом бывает брезентовая палатка или шалаш из травы и листьев. Но вряд ли домом можно назвать бревенчатые стены, щели в которых заложены мхом и свежесрезанным дёрном, наспех и грубо сколоченные деревянные лестницы, уходящие наверх, на крышу. Вряд ли можно назвать окнами пропиленные в стенах проемы для стрельбы и узкие щели амбразур.

И широкий – три метра – ров, дно которого утыкано заостренными и обоженными на конце кольями, и земляную насыпь вокруг рва с узкими ходами сообщений и неглубокими, по грудь рослого мужчины, окопами – нельзя назвать приусадебным участком или двором.

Это не дом и не двор – это укрепленный пункт и оборонительная полоса. Это – Форт, маленькая крепость для того, чтобы вести войну. Это здание, в котором солдаты спят бок о бок на утоптанном земляном полу, никто не называет домом.

Действительно, как можно назвать домом коробку, наспех сбитую из необтесанных бревен, в которой, скорее всего, всем им придется умереть?…

* * *

…Я вел человека в племя Велора, терзаемый чувством необъяснимой тревоги. Необъяснимым это чувство было потому, что я не мог понять, почему мне так тревожно. Мы шли, чтобы говорить о мире, шестеро охотников, идущих со мной, знали об этом. Знал об этом и Алг, с которым я говорил перед тем, как отправиться в путь.

Я приказал ему отвести племя как можно дальше от Пустоши, охотиться, готовиться к зиме, ни в коем случае не показываться на глаза людям и избегать столкновений, чего бы это ни стоило. Большинство сейров моего племени приняло весть о возможном заключении мира спокойно. Их можно было понять – они никого не потеряли в этой войне, они сменили трудную жизнь одиноких охотников, жизнь которых полна опасностей и случайностей, на жизнь в стае, в которой каждый помогает друг другу выжить. Те шестеро сейров, оставшихся от первых охотников, примкнувших к моему племени, устали от постоянного напряжения, слежки за людьми и ненависти, разъедающей душу. Я думал, что они будут протестовать моим намерениям заключить мир с чужаками, но они удивили меня.

– Если есть возможность, чтобы между нашими племенами прекратилась война, и если, как говорит этот человек, люди напали на нас по ошибке, какой бы страшной она ни была – то мы должны воспользоваться ею, – сказали они мне и молодой Алг, немного помолчав, добавил:

– Сейчас мы живем неправильно, Белый, если так можно сказать. Мы – охотники, не воины. Нам, как и всем остальным, хочется, чтобы в нашем племени были яссы, чтобы у нас рождались дети, мы хотим стать отцами, которые не боятся, что жизнь их детей может прерваться в любой момент. Ты сказал, что на совете племен вожди запретили тебе появляться в пределах их земель. Это значит, что они наверняка могут запретить свободным яссам покинуть свое племя, чтобы стать нашими подругами. Скорее всего, нас бы вообще не допустили на праздник Весенних Ветров. Среди новоприбывших за твоей спиной начались разговоры, чтобы покинуть наше племя. Им проще по-прежнему стать одиночками, чем быть в племени отверженных. Я очень рад, что этот молодой чужак заговорил о мире и что ты хочешь примириться с вождями. Сейры не должны ненавидеть друг друга, это противно нашей природе.

– Значит, ты поддержишь меня, Алг? – спросил я.

– Всецело. Я уведу племя на север, на границу с землями племени вожака Каспа, к Пяти Озерам. Оттуда далеко до Пустоши и люди не рискнут больше выходить в лес после того, как мы напали на их охотников.

Он немного помолчал, глядя на меня. В его глазах я прочитал невысказанный вопрос и знаком попросил его говорить.

– Как ты думаешь, Белый, смогут ли люди простить нам гибель своих людей в лесу?

– Не знаю, – признался я, в глубине души обрадованный, что Алга терзают те же мысли, что и меня, – я думал об этом и не знаю, как поведут себя люди. Вся моя надежда на этого человека, Илая. Если он сможет убедить людей в том, что они совершили ошибку, напав на нас без всякого предупреждения и жалости, если я смогу объяснить людям, что все наши нападения на них – это просто ответ на их агрессию, месть за погибших сородичей, то думаю, что люди забудут о своей мести так же, как мы забудем свою месть. Мы похороним наших мертвых и постараемся сохранить мир.

– И мы сможем жить так, как прежде.

– Да, – сказал я и добавил:

– Спасибо тебе, Алг, спасибо за то, что ты понял меня. Со временем ты станешь мудрым вождем, может быть, даже самым мудрым из всех.

– Об этом пока рано судить, – смущенно ответил Алг, – но похвала от такого вожака, как ты, стоит дорого. Спасибо.

Мы расстались и я вернулся к охотникам, тогда еще охранявших человека. Я ничего не сказал ему о разговоре с Алгом и сейрами моего племени. Я подозревал, что и он умалчивает о чем-то, по его сознанию я понял, что он скрывает что-то, но его намерения были ясны, я не чувствовал предательства и знал, что в главном он мне не врет. Я не хотел вскрывать его сознание и читать мысли. Я бы с легкостью сделал это, если бы он отказался от того, чтобы рассказать мне правду, но с того момента, когда он предложил нашим народам договориться о мире, я не мог вторгаться в его разум. Это было бы постыдным поступком для меня.

Мы, сейры, можем читать мысли друг друга, но никогда не делаем этого по той простой причине, что считаем насилие над чужой психикой недостойным разумных существ. Любое вторжение в чужой разум – это насилие. Поэтому мы общаемся с помощью слов и условных знаков. Часто мы понимаем друг друга без слов, часто нам достаточно лишь взгляда.

С человеком Илаем мне иногда тоже хватает одного взгляда, чтобы понять его. Глаза Илая почти всегда, как чистая вода в спокойном ручье – видны все эмоции, чувства, как камешки на дне. Он нравится мне своим спокойствием, умением простить, способностью размышлять здраво, не поддаваясь ненависти.

Я видел, как ярость вспыхнула в его глазах, когда я сказал, что именно я придумал, как напасть на их поселение, что это я убил Докса и охотников на том холме. Его ярость была пылающей, как пламя лесного пожара. Но, когда я объяснил ему причину своих поступков, в его глазах я увидел раскаяние и стыд. Я подумал тогда, что человек, стыдящийся жестоких поступков, совершенных другими людьми, не может быть жестоким. Человек, чувствующий лично себя виноватым за весь свой народ, человек, способный на раскаяние, не способен на предательство и подлость. Когда я увидел в его глазах боль во время рассказа о моих погибших детях, я понял, что у этого человека – доброе сердце и сочувственная к чужим страданиям душа.

Я смотрел на то, как человек обугливает на костре кусок мяса, который мы ему принесли и радовался тому, что нам еще долго идти к землям племени Велора. Радовался я потому, что это было похоже на неспешное путешествие из моего детства.

Стая не торопится – осенью мойли, нагулявшие жир, неповоротливы, олени, задерживаемые своими оленятами, не могут быстро уходить от нашего преследования, защищая своих детенышей. Еды вволю, дожди пойдут еще нескоро. Ты можешь играть со своими друзьями, бежать по лесу, дыша полной грудью, и каждый миг чувствовать, что ты – живой, что с каждым ударом твоего сердца, с каждым толчком крови по жилам твое тело растет, ты растешь. Прислушиваясь к многообразию звуков весеннего леса ты иногда слышишь, как растет трава, как шепчутся на непонятном древнем языке деревья, и даже как летят в небе белоснежные перья облаков.

Человек протянул мне кусок мяса, лежащий на широком листе. От мяса поднимался пар.

– Попробуешь, Белый?

– Спасибо.

Он положил лист передо мной на траву:

– Лучше немного подождать – мясо все еще горячее.

Он встал на ноги и смущенно посмотрел на меня, переминаясь с ноги на ногу.

– Я – всё еще ваш пленник?

– Конечно же нет, Илай. Ты наш гость.

– Значит, я могу ненадолго уединиться вон в тех кустах?

Я, недоумевая посмотрел на него, и попытался уловить его эмоции. Поняв, в чем дело, мне стало смешно. У нас для этого есть слово, которое невозможно точно перевести на язык людей. Это приблизительно можно сказать так: «отдать земле». Человек так смущался этого, почти стыдился. Интересно…

– Конечно, не стесняйся.

Он кивнул, улыбаясь, и быстрым шагом скрылся в кустах.

Люди – странные. Эта их «улыбка» или «слезы» – не поймешь, зачем они им нужны. К улыбке мне пришлось привыкать – поначалу мне казалось, что Илай скалит на меня зубы. Потом я понял, что улыбка – это выражение радости, доброго расположения к собеседнику. Я понял, что люди плачут от горя или от боли. Там, на холме, Илай плакал оттого, что мы убили его друзей.

Если бы я только мог вернуть их к жизни, если бы я только мог…

* * *

Илайджа вернулся к волкам, лежащим на поляне, и, облегченно вздохнув, опустился на траву рядом с Белым.

«Полегчало?»

Охотник смущенно кивнул:

– Спасибо, что вы больше не считаете меня пленником.

«Тебе незачем благодарить».

Илайджа немного помолчал, сомневаясь – говорить ли Белому о пленном волке?

«Что тебя беспокоит?»

– Мы взяли в плен одного из ваших, еще весной, когда вы напали на людей, работавших в лесу.

Белый закрыл глаза.

«Вы убили его?»

– Нет, нет, что ты! Наши ученые пытались поговорить с ним. Они не делали ему ничего плохого. Они хорошо с ним обращаются, кормят и поят.

«Он что-нибудь говорил? Общался с вами, как я говорю с тобой?»

– Нет, я не слышал, чтобы он говорил с кем-нибудь. Я знаю, что он отказался от любого общения с нами.

Белый молчал.

– Прости меня, я не мог раньше рассказать о вашем друге.

«Ничего», – ответил волк.

– Когда я расскажу всё, наши тут же его отпустят, клянусь!

«Я верю тебе. Не страдай – тут ты ничего не исправишь. Ты ведь не вождь вашего племени».

– Нет, я – простой охотник, я даже не солдат.

«Вот видишь. Поговорим о чем-нибудь другом?»

– Тебе понравилось мясо?

«Я съел немного, но оно мне не очень понравилось – мы любим свежее мясо с кровью, прости».

– Ничего, – улыбнулся Илайджа, – у каждого свои привычки.

«Да», – наклонил голову в почти человеческом жесте согласия Белый. «Нам пора идти».

– Вы ведь охотитесь, в основном, ночью? – спросил Илайджа, старательно затаптывая догорающие угли костра.

«Да, но дневной свет для нас не помеха. Мы охотимся и днем, и ночью, в зависимости от обстоятельств».

– А это ничего, что я не могу идти также быстро, как вы?

«Нет. Мы идем медленно, потому что нам некуда спешить – твои люди вряд ли снова покинут Пустошь, опасаясь, что мы нападем на них».

– Вы же не собираетесь этого делать?

«Нет. Я приказал своему племени отступить и не вступать в бой с вами».

– Спасибо.

«Не за что. А идем мы медленно еще и потому, что я хочу показать тебе наши земли, наш лес. Я хочу, чтобы ты рассказал своим, что здесь хватит места для всех».

– Я обязательно расскажу, Белый…

…Две недели непрерывной работы, две недели сумасшедшего напряжения. Две недели снайперы напряженно всматриваются в оптические прицелы, каждую секунду ожидая нападения. Четыре пулеметных расчета, сменяющиеся каждые четыре часа, постоянно держат лес под прицелом. Позади них, на холме, стучат молотки, вбивая блестящие длинные гвозди, и топоры, обтесывающие бревна. Из каждого окна, из каждой щели торчат стволы винтовок и пулеметов. Под каждым окном в наспех сколоченных ящиках лежат, дожидаясь своего часа, гранаты. На крыше, рядом с позициями снайперов, лежат, прикрытые брезентом, громоздкие аккумуляторы Верховина. Излучатель, или бластер, как назвал свое изобретение Мазаев, всё еще лежит в своем металлическом ящике, похожем на сейф.

Две недели повторяющихся выходов в эфир, две недели, сливающиеся в непрерывную череду сменяющихся дней и ночей. Две недели не видно волков. Почему?…

Две недели напряженных тренировок. Узкая поляна полигона «беспилотчиков» изрыта воронками от попаданий бомб-имитаторов. Контейнеры, из когда-то белой (теперь уже темно-серой) ударопрочной пластмассы, теперь уже не напоминают кубики детского конструктора. Скорее, они напоминают гигантские игрушки в руках глупых детей-великанов, швыряющих их как попало, не думая.

Система наведения отлажена на все сто процентов. Теперь нет нужды в корректировщике. Дэвид Варшавский становится одним из пилотов, он, также как и остальные, ведет мини-дирижабль, выбирает боевой курс, вводит поправки на ветер, сбрасывает пока безобидный груз имитаторов. Пока еще безобидный… Так же, как и остальные «беспилотчики», он каждую ночь про себя молится, чтобы не было дождя.

А в арсенале идет совсем другая работа.

Арсенал находится на минус первом уровне Башни, в помещениях с очень толстыми стенами, под потолком которых постоянно горят местные светильники, на всякий случай забранные мелкоячеистой проволочной сеткой. Двери арсенала изготовлены из особо прочной армированной стали. Когда-то они были дверями грузового отсека одного из транспортов. Теперь в них врезан электронный замок с цифровым кодом.

В арсенале – несколько комнат, в одной на стеллажах находятся патроны, во второй комнате – запасное оружие, в третьей – взрывчатка. Во всех этих комнатах постоянно поддерживается нужная для хранения такого опасного содержимого температура, влажность и состав воздуха. Здесь сухо и немного холодно, но только немного, потому что нельзя, чтобы конденсировалась влага.

В четвертом помещении работает Швед. На дверях из той же стали – черно-красная надпись: «Помещение с повышенной взрывоопасностью! Соблюдать осторожность!» Арнольд Густафсон собирает взрывные устройства. Работа уже почти закончена, но Швед не спешит: его профессия не терпит спешки. Густафсона никогда не посещает мысль о том, что устройства, собранные его руками, предназначены для уничтожения.

В чем-то он – счастливый человек…

В биолаборатории царит непривычная тишина. Сергей Дубинин всегда предпочитал работать, включив магнитофон на полную громкость, но сейчас диски просто пылятся, забытые в одном из ящиков. Магнитофон выключен из сети уже очень давно.

В комнате с прозрачными стенами, в Клетке, Сергей, испытавший на своей шкуре, что такое – лежать под системой капельниц, осторожно освобождает стальное жало иглы из передней лапы волка. Волк выдерживает эту операцию без малейшего признака недовольства. Он все еще очень слаб – сказывается многомесячное воздержание.

Сергей тоже еще слаб, первые дни после того, как Владислав Сергеев вернул его к жизни, он питался бульонами и соками. Как ни странно, голод не мучает его. Дубинин на коленях выползает из клетки. Он не закрывает за собой дверцу – он верит в то, что волк не воспользуется этим.

Он ложится на свою койку и устало закрывает глаза – ему все еще трудно двигаться, даже небольшое движение приводит к тому, что Сергей начинает задыхаться.

Услышав шорох, биолог открывает глаза.

В клетке волк подползает к пластиковой миске и жадно лакает воду. Передохнув, волк пытается подняться на ноги.

– Да лежи ты спокойно, – бормочет Сергей.

Первая попытка заканчивается неудачей – ноги сейра подкашиваются и он падает на пол. В его глазах появляется знакомое Сергею упрямое выражение и волк снова пытается встать. Он поднимается на дрожащие ноги и в этот раз у него получается остаться стоять. Сейр неуверенными из-за подавляющей слабости шагами подходит к подносу, на котором лежит кусок говядины, и начинает есть.

– Ешь понемногу, – тихо говорит ему Дубинин.

Как будто понимая его слова, волк поднимает голову и смотрит на человека.

– Теперь нам с тобой нужно быть очень осторожными с едой. Наши желудки привыкли к недостатку пищи, – говорит Сергей, – и много еды для нас равносильно приему порции яда. Понимаешь?

Волк смотрит на него, совсем по-собачьи наклонив голову набок. Мясо заботливо порезано на маленькие кусочки и волк осторожно берет зубами один из кусков.

– Вот так, – удовлетворенно шепчет Сергей.

Волк проглатывает четыре куска мяса и возвращается на свою теплую подстилку – Сергей выпросил ее в госпитале специально для своего «подопечного».

– Поспим? – спрашивает Дубинин у сейра.

Волк послушно, как кажется Сергею, закрывает глаза. Биолог опускает голову на подушку и засыпает.

Волк открывает глаза и долго смотрит на спокойно спящего человека…

* * *

Этар оставил попытки влиять на сознание Сергея. Теперь он знал, что человека зовут Сергей Дубинин, что он биолог – человек, пытающийся разобраться в сложных хитросплетениях и загадках вечно меняющейся природы. Сейр поклялся самому себе, что он никогда больше не будет пользоваться своей способностью влиять на психику человека, которого он так долго считал своим врагом. После того, как Этар понял, что человек спас его от неминуемой смерти, сейр с каждым днем чувствовал, как растет внутри него чувство благодарности к человеку, как расцветает полевой цветок под теплыми лучами ласкового солнца. Он всё еще не решался заговорить с Сергеем, но желание поговорить усиливалось с каждым днем, с каждым проглоченным куском, с каждым глотком воды…

Проснувшись, Сергей взял с тумбочки около кровати банку с витаминами и, опираясь на палку, подошел к клетке. Волк проснулся и смотрел на него.

– Пора подкрепиться, как говорил один толстый чувак с моторчиком в штанах, – пропыхтел Сергей, становясь на колени и пролезая в узкое отверстие лаза. – Знаешь, – он посмотрел в золотистые с карими искорками глаза, – сейчас я очень жалею, что у меня такого же моторчика – ходить трудновато.

«Экономь силы», – возникла в голове чужая мысль.

Пластмассовая банка выпала из внезапно ослабевших рук Сергея и откатилась в сторону, весело гремя перекатывающимися внутри таблетками, как погремушка с мудреными надписями по латыни.

Голос, возникший в голове Сергея, показался ему голосом четырнадцатилетнего подростка. Он был молод и немного застенчив.

Поначалу Сергей, естественно, подумал, что он все-таки сошел с ума. Он мотнул головой, в голове слегка зазвенело – его организм явно еще не был готов к подобным энергичным упражнениям. Сергей уставился на волка и почувствовал, как глупая улыбка растягивает его губы:

– Извини, что спрашиваю, но тебе ничего не послышалось только что?

«Тебе ничего не послышалось – это я с тобой говорю», – снова молодой чужой голос.

Золотистые глаза серьезно смотрели на него, Сергей провел рукой по мгновенно вспотевшему лбу и перевел дыхание.

«Прости, что не заговорил с тобой раньше и прошу прощения, если напугал», – теперь в глазах волка прыгали искорки смеха.

– Что же это получается? – пробормотал Дубинин. – Телепатия?

«Это слово мне незнакомо».

– Но я же слышу твой голос у себя в голове?

«У каждого развитого сознания есть область, чувствительная к ментальной передаче. Такая область есть и тебя, и у меня. Я просто представляю себе твое сознание и говорю на своем языке, а твой разум переводит мои мысли, направленные к тебе, на твой язык».

– Вот это да! – восхищенно прошептал Сергей, сам не зная того, копируя Илайджу Аттертона.

«Все сейры могут общаться подобным способом, но мы предпочитаем общаться по-своему, на своем языке».

– Скажи что-нибудь по вашему, – попросил Сергей.

Волк издал негромкое прерывистое рычание. Сергей с уважением прислушался, пытаясь установить хоть какие-нибудь ассоциации с известными ему языками, но, естественно, у него ничего не получилось.

«Я сказал, что рад знакомству с тобой и благодарен тебе за то, что сохранил мне жизнь».

– Не стоит, – покраснел Сергей, – просто я…

«Ты был расстроен из-за того, что я отказался принимать пищу, я знаю».

– Откуда ты узнал?

Волк наклонил голову, в его глазах Сергей заметил стыд и раскаяние.

«Я должен извиниться перед тобой, Сергей…»

– Ты знаешь мое имя?