Текст книги "Люди и волки (Черная пустошь – 2)"

Малая луна вышла из-за туч, но не это было причиной того, что установка-ловушка снова ожила. Настроенная на определенное время действия, установка произвольно меняла частоту и силу ментальных ударов, но в тот момент, когда Майкл схватил в руки холодную рукоять бластера, Ловушка заработала почти на полную мощность…

* * *

Я вбежал на холм одним из первых. Я хотел умереть, но судьба насмехалась надо мной: вместо смерти она одарила меня не смертельной раной и постыдным забвением.

Я услышал, как рядом со мной в землю ударилось что-то, вылетевшее из узких щелей в стенах человеческой берлоги. Это «что-то» разорвалось с оглушительным грохотом, волна горячего воздуха толкнула меня в бок. Сейр, бежавший справа от меня, исчез в этой вспышке, визжащие осколки металла пронеслись надо мной, не причинив мне вреда, ни один из них даже не задел меня. Я еще успел почувствовать досаду, когда передо мной, как колючий куст, вырос очередной разрыв. Что-то рвануло мой правый бок, темная волна ударила меня и сбила с ног. Я покатился по земле, я чувствовал на языке землю и кровь, и в этот момент, что-то черное упало на меня сверху, и я упал без сознания…

* * *

Седжвик приказал открыть огонь, с крыши стали стрелять из гранатометов. Начали работать снайперы, их огонь был плотным, волки, бегущие впереди, были их основными целями. Гранатометчики стреляли из многозарядных гранатометов, их зарядов должно было хватить на то, чтобы установить непреодолимую стену для первой волны набегающих волков. Пулеметчики на первом этаже укрепления стреляли практически вслепую – им мешали взлетающая земля и дым разрывов, но их огонь был ураганным, они помнили направления стрельбы так, как будто бы они стреляли днем.

Первая волна была практически полностью уничтожена, но волки не собирались сдаваться. Казалось, они уклоняются от пуль, обходят активные секторы обстрела.

Майкл подключил бластер к аккумуляторам и выпрямился, придерживая длинную трубу излучателя левой рукой, как будто держал в руках винтовку. Когда Майкл готовил аппарат Мазаева к бою, он слышал, как один за одним замолкают гранатометы.

Ведь всё зависит от стрелка и от обстоятельств, некоторые стреляют медленно, тщательно целятся и выбирают цели, другие стреляют серией, пытаясь поразить как можно большую площадь. Вот и сейчас один за одним он слышал глухие щелчки ударников, слышал, как отлетают воняющие взрывчаткой гильзы. Это кажется почти нереальным, но Майкл слышал всё.

Он выпрямился в тот момент, когда последняя граната разорвалась, выбросив плотный сноп земли, когда последняя ракета, вылетевшая в небо, чтобы осветить холм, погасла. Кто-то из солдат потянулся за следующей «римской свечой», но его рука замерла на полпути.

Ракеты не понадобилось, ночь осветилась вспышкой света, похожего на гигантский электроразряд в небе – молнию чудовищных размеров. Сияние рассеяло внезапно сгустившуюся темноту, над Фортом сверкнул переливающийся всеми оттенками серебра вихрь, похожий на волшебный посох какого-то волшебника из древних сказок…

Дэвид увидел, как над темной коробкой, опутанной сверкающими нитями пунктирными нитями, сверкнула ослепительная вспышка, как колючий сноп искрящихся частиц ударился во вторую красную волну, поднимающуюся на холм, как молния бьет в бешено раскачиваемое ветром во время бури дерево.

– Майк не дождался кавалерии.

– Будем надеяться, что она ему не понадобится, с такой-то игрушкой из Апокалипсиса, – прошептал Адам…

Майкл ощутил довольно сильную отдачу и сжал бластер обеими руками. Мазаев предупреждал об этом: «Мы не успели усовершенствовать прибор», – Майкл, как наяву видел перед собой его часто моргающие глаза, скрытые за стеклами очков в проволочной оправе, – «при генерации излучения сгорают частички воздуха, соприкасающиеся с лучом, вернее, они даже не сгорают, а взрываются, поэтому имеется отдача, как при стрельбе, ну, вы знаете». Фапгер знал об отдаче, видел, как во время демонстрации прибора в тот день, когда отряд покидал базу, загорались и падали деревья, но он даже не мог предположить, каково ему будет смотреть на работу бластера в бою.

Луч бластера, больше похожий на неряшливо сплетенный пучок пшеничных колосьев колючими молниями «колосков» врезался в кажущуюся сплошной стену из спин, плечей, морд, лап. Майклу показалось, что струя воды из шланга смывает набежавших на веранду загородного дома муравьев, только вода была не водой, а волки никак не были похожи на муравьев. Просто с высоты четырех метров над холмом всё выглядело именно так: рассыпающий искры луч врезается в маленькие фигурки, которые разлетаются, как игрушечные солдатики во время горячей битвы двух пятилетних генералов, как человечки, сделанные из хлебного мякиша и спичек. Черные фигурки сгорают практически мгновенно: вот только что это был взрослый волк, изо всех сил бегущий к отвратительно пахнущей человеческой берлоге, а через миг от него остается обугленный комок запекшегося мяса, сквозь которое белыми толстыми прожилками проступают обнажившиеся кости.

В этот момент Майкл не думал о том, что он убивает сейров, ему уже было наплевать, разумны они или нет, его волновали только две вещи – успеет ли он сделать еще несколько проходов, чтобы «зачистить» восточный и южный склоны и хватит ли ему на это энергии аккумуляторов. Он смел лучом сейров, взбегающих на холм с западной стороны и повернулся, прокричав снайперам и гранатометчикам, перезаряжавшим оружие:

– Лежать! Всем лежать!

Луч мазнул широкой разлапистой струей по соседним склонам и несколько десятков черных фигурок вспыхнули в огне. Майкл уже поворачивался обратно на западную сторону, потому что основная масса волков продолжала штурмовать холм именно с этой стороны, когда его глаза вспыхнули яростной, уже появлявшейся этой ночью, болью, такая же страшная боль пронзила его голову. Из сознания, как будто свирепым ураганом, вымело все остатки мыслей – настолько резкой и мучительной была эта боль. Последней мыслью Майкла была мысль «удержать бы бластер…» Он попытался задрать ствол излучателя вверх, но холодная труба, как будто обладающая собственной волей, вырвалась из его рук.

Луч ударил в крышу, сжег снайперов, схватившихся за головы, сжег гранатометчиков, корчащихся от невыносимой боли, разорвал балки, поддерживающие бревна крыши, тут же исправно поджигая их. Он скользнул дальше и разрушил часть западной стены здания. Он прошел бы и дальше – в аккумуляторах за спиной падающего Майкла осталось еще достаточно энергии, – но вместе со вспышкой боли, ужаса и паники вспомогательные излучатели Ловушки снова уничтожают то немногое оборудование, оставшееся у гарнизона Форта, в том числе и энергетический бластер. Но это уже мало заботит тех, кто остался в живых.

Бревна, из которых люди построили Форт, тут же вспыхивают, как будто их облили бензином и подожгли. Часть разрушенной стены валится наружу, но гораздо большая её часть накрывает солдат, продолжавших стрелять до последней секунды. Обломки бревен разлетаются в замкнутом внутреннем помещении, подобно шрапнели. Некоторые большие обломки длиной с руку взрослого мужчины, самые маленькие обломки величиной с карандаш. Их очень много – луч почти полностью раздробил верхнюю часть стены, они разлетаются, визжа, как осколки бомб, со скоростью пуль. Ими ранены или убиты практически все, многие солдаты погибают под раскатившимися бревнами.

Может быть, это выглядит издёвкой судьбы – умирать, ничего не видя и не слыша вокруг из-за боли, терзающей тела, истязающей внутренние органы и периферическую нервную систему.

Крыша проседает под тяжестью тел и оборудования, скопившегося наверху. Она почти полностью объята пламенем. Когда она обваливается внутрь здания, в живых не остается почти никого. Те, кто еще был жив, оглушен упавшими досками и бревнами или ранен разлетевшимися обломками, теперь, скорее всего, обречены заживо сгореть в огне. В здании начинается пожар, на месте провалившейся крыши остается только несколько бревен в углу: их поддерживает угловая крепежная балка. Вообще, обрушить угол даже такого наспех построенного здания не так уж и просто.

Свечение, охватившее холм, снова тускнеет. Источник энергии Ловушки окончательно иссяк, мастерство Хозяев Стихий или их канувших в лету слуг теперь обречено вечно покоиться в глубинах холма, склоны которого щедро усеяли трупы сейров. Холм как будто с благодарностью принял дар и пожертвования в свою честь, как будто бы этим изначально мертвым машинам был очень нужен этот погребальный костер, разгорающийся на вершине холма…

Дэвид видит, как разгорается свечение шара в глубине холма и успевает поставить бомбы «Каспера-1» на боевой взвод. Он успевает заметить, как сияющий скипетр из белого небесного серебра очерчивает широкий круг вокруг игрушечного деревянного кубика, как белая молния пронзает этот спичечный коробок, как будто штопальной иглой. Из груди Дэвида вырывается глубокий вздох, он выключает двигатели дирижабля и в этот самый момент его экраны подергиваются рябью, которые телевизионщики обычно зовут снегом.

– Меня сбили, Адам, – говорит Дэвид, хотя ситуация не нуждается в объяснениях.

Просто ему нужно что-то сказать, чтобы хоть как-то разрядить гнетущее беспокойство, как невидимый туман, сгущающееся в комнате контроля, это напряжение, подобное насыщенному электричеством воздуху перед грозой.

Адам кивает и говорит:

– Ты видел – они включили бластер.

– Да.

– Их ударило в тот момент, когда они стреляли из бластера. Ты видел, как упал луч?

Дэвид промолчал.

– Мне показалось, может быть, я и не прав, но мне показалось, что их накрыло лучом. А что видел ты?

– Трудно сказать точно, – отвечает, как всегда осторожный, Дэвид.

– Их накрыло, – тихо сказал Адам, как будто самому себе, – черт меня подери, их точно накрыло. Майк говорил, что перед электромагнитным импульсом была волна резкой боли, что у них болели глаза и был оглушающий свист, я еще подумал, что это инфразвук, а если их накрыло в то время, когда они работали бластером, то…

Адам замолчал и сжал зубы.

– Дэвид, помоги мне, пожалуйста, ты ведь теперь безлошадный.

– Конечно. Что делать?

– Настрой мою термооптику, чтобы я мог видеть так же, как видел ты.

– Ты будешь продолжать вести «Титан» к высоте?

Дэвид не дождался ответа и молча стал настраивать термовизор Адама.

– А если еще один импульс? – спросил Дэвид. – Что тогда? Ведь мои бомбы, скорее всего, пролетели впустую.

– Надо рискнуть, Дэвид, – сказал Адам и горько рассмеялся над своими словами, – «рискнуть», ха! Как будто мы действительно чем-то рискуем, помимо этой чертовой техники. Ведь меня не накрыло вместе с тобой. Значит, радиус излучения ничтожно мал.

– Конечно, Адам, конечно.

– Их же там убивают, Дэви, – прошептал Адам, как будто не слыша слов Варшавского.

– Я не спорю с тобой, Адам, я абсолютно с тобой согласен. Я тоже боюсь за наших парней, – пальцы Дэвида дрожали от напряжения, иногда ему приходилось по несколько раз повторять команды, – вот. Всё готово.

Теперь экран термовизора «Титана» стал молочно-серебристым, как всего минуту назад был экран «Каспера». До высоты осталось полторы минуты лета…

* * *

Я очнулся от боли. Похоже, боль стала моей единственной верной подругой в последнее время. На мне лежали тела убитых людьми воинов, мне пришлось расталкивать их лапами, чтобы выбраться на свободу. Вдобавок, нас порядочно присыпало землей. Мне не хватало воздуха, я задыхался, но вскоре смог освободиться из-под тяжести мертвых тел. Я оказался очень близко от постройки людей, меня это нисколько не заботило, мне показалось, что так я смогу точно получить то, к чему я стремился – смерть.

Я не услышал выстрелов, еще мгновение назад оглушительно грохотавших в ушах, и меня даже охватило некоторое раздражение. «Вот перед вами сейр, который желает умереть, а вы, глупые люди, убиваете тех, кто еще мог бы жить». Я перевел дыхание, посмотрел вверх и замер, очарованный и испуганный одновременно.

Я увидел небесно-белую молнию, рассекавшую небо. Я обернулся назад, чтобы посмотреть, куда же ударит, и увидел, как молния, упрямо не желающая пропадать, мгновенно превращает моих сородичей в горящие ошметки. Эта молния тянулась откуда-то с высоты, с вершины человеческой постройки. Это не могло быть ничем иным, как очередным страшным оружием людей. Илайджа ничего не знал об этом оружии, я знал это, он не мог мне соврать, но от этого боль, вспыхнувшая в моем сердце, не стала слабее. Я снова был вынужден смотреть, как гибнут сейры, я не мог равнодушно смотреть на столь безжалостное истребление, я не мог слышать, эту тишину, не нарушаемую ни воем, ни рычанием сейров – когда бежишь вверх, нужно держать дыхание.

Они и умирали молча, без стонов и воплей – молния, моментально сжигающая их, не давала им возможности сказать хоть что-нибудь. Самое страшное в этом молчаливом беге навстречу смерти было то, что сейры не останавливались. Они видели, как погибают их сородичи, братья, охваченные серебристым сиянием, похожим на дождевые капли, они видели, как их тела тают, как лед на солнце, в огне, превращаясь в пепел, обгорая до костей, умирая. Но никто из пока еще живых не остановился, не замешкался ни на миг, не испугался.

Мое место было рядом с ними. Я уже повернулся, чтобы бросится в этот белый колдовской огонь, но молния вдруг сделала гигантский круг. Я остановился на её пути, она неминуемо должна была поглотить меня, но вдруг уже знакомый страх ударил меня. Я упал на землю, надеясь, что хоть сейчас смерть придет ко мне. Я не защищал свой разум, мне это было абсолютно безразлично, я пил этот ужас, как измученный жаждой, но колдовство было настолько сильным, что убивало не разум, а тело. Мои лапы сжимались и разжимались, голова дергалась, как голова змеи, отделенная умелым взмахом когтя от туловища, я чувствовал, как горят мои глаза, и молил смерть забрать меня.

Я услышал оглушительный грохот где-то неподалеку и сознание покинуло меня во второй раз за эту ночь…

* * *

«Каспер-1», лишенный управления, упал в стороне от основной массы сейров. Его бомбы взорвались, не причинив почти никакого вреда волкам – разлетевшиеся осколки убили только троих. Всем остальным волкам было не до этого – излучение Ловушки сковало их, оно было настолько сильным, что многие упали на месте, как подкошенные. Сейров осталось много – примерно половина от первоначального числа воинов и загонщиков.

С момента начала битвы прошло всего несколько минут. Всё происходило очень стремительно, события сменяли одно другое со скоростью движения кадров на телеэкране.

Вершина холма представляла собой страшное зрелище, такого кошмара не доводилось видеть еще никому – ни самому старому и опытному сейру Велору, разорванному разрывом гранаты на части, ни ветерану Дональду Седжвику, лежащему с раздробленной головой под разрушенной западной стеной с искореженным пулеметом в руках. Всё было усеяно трупами, они лежали неравномерно, напоминая дьявольский слоеный пирог – первым слоем лежали «бизоны», вторым и третьим – сейры. Тела различались только характером ранений, первый погибли от удара электротоком и разорванные минами, вторые попали под ураганный обстрел из всего, что было в Форте, третьи мгновенно сгорели. Кто знает, чья смерть была страшнее? Что страшнее – умереть от пуль, ломающих твои кости и разрывающих тело, быть разорванным на куски или быть превращенным в пепел и обугленные кости? Кому это решать?

От Форта остался только деревянный каркас, больше напоминающий скелет. Развалины лениво горят – ветра нет, некому раздуть пожар, а толстые бревна горят медленно. Внутри развалин по ужасу картина не уступает зрелищу поля, на котором, как страшные семена смерти, лежат сейры. Внутри бывшего здания трупы лежат плечо к плечу, многие лежат ничком или скрючившись от боли – это те, которые были живы, когда луч разрушил стену. Лежат расплющенные и смятые тела под упавшими бревнами стены, лежат изуродованные и истерзанные обломками тела с рваными ранами, горят тела, придавленные упавшими с крыши горящими балками.

Вторая луна, невольный виновник большей части страшных событий, произошедших в течение этой ночи, равнодушно смотрит со своей высоты на страшный пейзаж, раскинувшийся внизу. Мертвые глаза, неважно чьи – сейров или людей, – мертвые глаза, у кого они, конечно, остались, смотрят в небо и мертвый свет этой безразличной луны мертвым пятном отражается в них.

Сейры, оставшиеся в живых, поднимаются с земли – генераторы Ловушки уже мертвы, как мертвы и люди, столь неосмотрительно построившие свой укрепленный пункт над одним из самых ужасных устройств умирающего Полигона. Они недоуменно смотрят друг на друга, удивляясь тому, что они всё еще живы. Они собираются вместе и медленно, с опаской, поднимаются вверх по многострадальному западному склону, заваленному трупами. Сейры хотят проверить – все ли из людей мертвы…

Адам Фолз, бросающий «Титан» с высоты на волков, уверен в том, что никто из тех, кто был в Форте, не мог уцелеть в этом огне. Он хочет только одного – отомстить…

Когда «Титан» вплотную приблизился к высоте «9-21», Адам увидел, что шар, бушевавший внутри холма, оказавшегося вроде бы и не холмом, а чем-то вроде купола, покрытого многометровым слоем почвенных наносов, погас.

– Дэвид, – попросил Адам, – верни, пожалуйста, настройку термооптики в стандартное положение, а то мы так ослепнем.

Дэвид прошелся по клавишам клавиатуры и Адам увидел то, что он так боялся увидеть – горящее здание, без малейших признаков жизни. Красные точки, по очертаниям напоминавшие людей, были неподвижны. Скорее всего, те, кого эти точки изображали, были мертвы. Их тела просто не успели остыть. Пламя, лениво лизавшее западную стену и большую часть здания, показалось Адаму еще одним погребальным костром и Адам молча поклялся, что этот костер будет предпоследним.

Он не глядя протянул руку, чтобы включить взрыватели, но его рука наткнулась на руку Дэвида. Варшавский молча передвинул переключатели в верхнее положение, в углу экрана управления замигала надпись: «Бомбы активны».

– Спасибо, Дэвид, – поблагодарил Адам, заметив большое скопление красных четырехлапых точек, поднимающихся к вершине холма.

– Не за что, – тихо сказал Дэвид, – ветра нет, в коррекции курса нет необходимости. Поражение целей – через десять секунд.

– Да, – прошептал Адам, большим пальцем поглаживая гладкую поверхность кнопки сброса…

Сейры успели посмотреть в небо, чтобы понять, что за тень накрыла их, заслонив луну, прячущуюся в быстро собирающихся грозовых облаках. Они увидели продолговатую тень, плохо похожую на грозовую тучу, потом воздух вспыхнул в их легких, с неба на них просыпался огненный дождь, а два мощных взрыва довершили казнь. Расплавленные брызги того, что еще секунду назад было живой плотью и кровью, разлетелись в радиусе пятисот метров. Возле двух глубоких воронок от последних «устройств» Густафсона легли исковерканные тела волков, с высоты похожие на раздавленных муравьев.

Адам заложил дирижабль в крутой разворот и закрыл лицо руками, выпустив управление из рук.

– Простите меня, Майки, Ричи, простите меня, пожалуйста, – прошептал он.

Девид внимательно следил за экранами, готовый в любой момент перехватить управление дирижаблем.

Когда Адам поднял голову, его глаза были сухими, в них не было слез. Он грустно улыбнулся Дэвиду:

– Вот и всё, Дэви. Наших нет и волков больше нет. Мне кажется, что я всех их там накрыл. Всех, кто остался.

– Наверное, да, – сказал Дэвид, устало садясь на свой стул.

Ему тоже так показалось, хотя он бы, для очистки совести, сделал пару кругов над высотой, если бы не понимал, что Адам не сделает этого по той простой причине, что на холме остались все добровольцы, ушедшие с Майклом и Ричардом, и Адам не хочет вороном кружить над мертвыми. Пусть покоятся в мире, по крайней мере, хоть какое-то время. Дэвид был уверен, что никто из сейров не уцелел, он был уже опытным «беспилотчиком», чтобы с первого взгляда определить, как удачно Адам вышел на цель. Никто не мог уцелеть там, никто…

Людям свойственно ошибаться, даже таким людям, как Дэвид Варшавский.

На вершине холма остались в живых трое – и только двое из них были людьми…

* * *

…Если бы я мог рассмеяться, я бы смеялся, я бы смеялся до тех пор, пока не сошел бы с ума!

Когда боль покинула меня, оставив выжженную пустоту внутри измученного разума, я увидел, что постройка людей разрушена и что часть мертвых деревьев, из которых она была построена, горит. Я пытался определить по запаху, остался ли в живых кто-нибудь из тех, кто еще этой весной ворвался в мой мир, но не смог – мой нос отказывался служить мне в таком месте, пропитанном запахами смерти.

Я был игрушкой в руках не знающей жалости судьбы, почему-то ей было угодно оставить мне жизнь, чтобы я продолжать видеть вокруг себя смерть. Мне снова было суждено пережить еще один кошмар наяву – я увидел, как над лесом скользнула знакомая мне хищная тень летательного аппарата людей – дирижабля. Я увидел сейров, медленно поднимающихся на холм, и понял, что сейчас произойдет.

Я закричал им, но было уже слишком поздно – над ними пролилось пламя, земля содрогнулась от мощных взрывов, тень, освобожденная от смерти, рванулась вверх и навсегда исчезла в предательском небе.

И тогда я услышал человеческий шепот за своей спиной:

– Молодцы, ребята…

* * *

Майкл Фапгер не был убит, его это пока мало удивляло, когда он выбирался из горящего здания, попутно проверяя, есть ли кто-нибудь в живых. Ему не везло: все, до кого он смог добраться, были мертвы – он проверял пульс и дыхание, но всё было тщетно.

Он узнал знакомые очертания дирижабля, по размерам понял, что это – «Титан» и мимолетно улыбнулся, представив себе Джека Криди и Адама, сидящих вместе за столом в комнате контроля в такой далекой Башне. Он прошептал:

– Молодцы, ребята…

– Мы тоже с тобой молодцы, Майки, – Фапгер вздрогнул, услышав голос Ричарда, доносящийся откуда-то сверху.

Он посмотрел вверх и увидел испачканное сажей лицо Ричарда, сам Ричард лежал на двух опасно провисающих над развалинами бревнах – это было всё, что осталось от крыши.

– Господи, как ты меня напугал, Ричи.

– Ты меня сам напугал, с этим бластером херовым, – прокряхтел Ричард, выискивая где бы спуститься вниз, – но ты не думай, Майки, к тебе никаких претензий – в этот раз нас ударило гораздо круче, чем в первый раз.

– Ну да, – обречено опустил руки Майкл, – не смог я его выключить, когда меня долбануло…

– Да успокойся ты, Майки, если ты еще будешь в этой фигне себя обвинять, я сейчас слезу вниз и, клянусь богом, нашвыряю тебе по голове.

– Давай, – равнодушно согласился Майкл и замер.

Сзади что-то едва слышно прошелестело…

* * *

Прежде, чем я увидел человека, убившего мою семью и мое племя, я узнал его запах. Его запах я узнал бы из тысячи подобных запахов, этот запах попытался всколыхнуть мою позабытую ненависть, но – тщетно, в моей душе не было уже ничего, ради чего мне стоило мстить этому пришельцу, который начал убивать нас из страха перед нами. Я подивился некоторое время капризу судьбы, сведшего вместе жертву и охотника, и понял, чего я хочу.

А хотел я одного: умереть от руки человека, убившего моих детей.

Я вышел из-за развалин и сказал ему…

* * *

…"Вот мы и встретились, человек", – услышал Майкл Фапгер в своей голове, как впервые до него услышали звуки речи сейров охотник Илайджа Аттертон и Сергей Дубинин. Майкл цапнул рукой кобуру на правом бедре и успел удивиться тому, что пистолет не выпал из нее при падении. Он посмотрел в глаза стоящего перед ним волка и они показались ему знакомыми.

– Майкл! – прокричал сверху Ричард, пытаясь спрыгнуть вниз.

– Оставайся там, Ричи, я с ним разберусь сам! – крикнул Майкл, внимательно следя за неподвижно застывшим волком.

– Ну, ну, иди же ко мне, урод, – ласково сказал Майкл, подумав, что слова, прозвучавшие в его голове, были простой звуковой галлюцинацией.

Волк без разбега бросился на него. Майкл успел трижды выстрелить, прежде чем острые когти ударили его в живот…

* * *

…Мое тело вновь подвело меня.

Я, ни слова больше не говоря и не желая продлевать и так затянувшееся время ожидания собственной смерти, бросился на человека, который держал свое оружие направленным на меня. Его друг, засевший в остатках разрушенного здания, позвал моего убийцу по имени. Человек, который убил моих детей, что-то ответил ему, я не прислушивался, что именно, и позвал меня.

Я молча бросился на него. Его оружие прогрохотало трижды, трижды куски металла пробили меня, причинив страшную боль, и мои инстинкты зверя оказались сильнее жажды смерти: когда наши тела соприкоснулись, я выпустил когти. Его плоть и одежда легко подались моему усилию и мы упали вместе: оба – убийцы, оба – жертвы…

* * *

Ричард видел, как упали Майкл и волк, и спрыгнул вниз, не выбирая место приземления. Ему повезло – он не попал в пламя и ничего себе не сломал.

Он подбежал к лежащим на земле, схватил пистолет Майкла и приставил ствол к голове волка.

«Давай», – раздался чужой, смертельно усталый, голос в его голове, – «чего же ты медлишь?»

Ричард принял всё, как есть – у него было сил, чтобы удивляться.

– Как ты, Майкл? – спросил он, не обращая внимания на слова волка.

– Хреново, Ричи, – попытался улыбнуться Майкл, его лицо было бледным, губы медленно синели, он прижимал обе руки к животу, – он меня здорово порезал.

Ричард посмотрел на волка, тот лежал, спокойно глядя на людей, его грудная клетка была пробита в двух местах, третья пуля попала в живот.

«Я не хотел убивать его», – услышал Ричард.

– А все же убил, – прошептал Майкл, – но я не в обиде. Сегодня сотня парней погибла по моей вине, и ваших я перебил несчетно.

– Ты ни в чем не виноват! – вскричал Ричард, но ни Майкл, ни волк не обратили внимания на его слова.

«Я знаю, ты убил моих детей этой весной. Моя дочь была беременна, ты стоял над её телом и тебе было её жаль», – сказал волк.

– Откуда ты знаешь?

«Я наблюдал за тобой из леса. Хотел убить».

– Я не видел тебя.

«Ты видел меня, чуть позже. Ты чуть не сжег меня из вещи, которая извергает огонь».

– Всё равно, – Майкл попытался лечь поудобнее, но у него не хватило сил, – прости, если сможешь.

«Я вас уже всех простил».

– С чего бы это? – спросил Ричард, бессильно опуская пистолет.

– Какая разница, Ричи? – простонал Майкл, – мы убили его, он убил нас. Какая разница? Я просто благодарен тебе за то, что это был ты. Это было справедливо.

«Я тоже благодарен тебе за раны, которые ты нанес мне. Я хотел умереть от руки человека, убившего моих детей», – ответил волк.

– Ох, Ричи, – прохрипел Майкл и густая черная кровь хлынула из его рта.

– Майки! – закричал Ричард, но это уже был конец.

Сильное тело Майкла Фапгера замерло на холодной земле в луже собственной крови. Ричард заплакал и подполз поближе к волку. Он заглянул в его глаза:

– Что ты имел в виду, когда говорил, что не хотел убивать его?! – прокричал Ричард, обеими руками сжимая пистолет.

«Он трижды выстрелил в меня, я просто не мог сдержать себя. Ты сам убил бы человека, стрелявшего в тебя, чтобы убить».

– Пусть так! Но это был мой друг, ты понимаешь, мой друг!

«Вы тоже убили моего лучшего друга и еще несколько сотен самых близких мне, не говоря уже о моей семье».

– Тогда как ты можешь говорить, что простил нас?!

«Я расскажу тебе историю о молодом охотнике по имени Илайджа…»

* * *

…Я рассказал всё этому страдающему человеку, раздираемому противоречиями. Я ничего не утаил, ничего не прибавил, потому что перед лицом смерти важно каждое слово, каждая мысль. Это был короткий рассказ, я вложил в него всю свою боль, всю свою любовь, всё самое светлое, но не забыл и про ненависть, и про остальное зло я тоже не забыл.

Я рассказывал ему всё, что я пережил за эти месяцы, и чувствовал, как с каждым словом я слабею, как будто каждое слово съедает меня частица за частицей. На самом деле это было правдой, за каждый свой поступок, правильный или нет, я заплатил сполна.

Когда я закончил, моя душа была чиста. Я не убил больше ни одного человека, кроме того, который убил меня. Я смог донести до людей историю Илая, чтобы люди знали, что эта жестокая бойня могла бы и не произойти. Кто был в этом виноват – придется разбираться людям и сейрам после меня, моя же миссия была выполнена.

Я очистился, мое тело стало легким, как пух, как пар, как облака. Я закрыл глаза и увидел своих живых и здоровых детей, зовущих меня к себе, я увидел своего внука, бегущего навстречу мне. Я побежал им навстречу…

* * *

Волк рассказал Ричарду всё, что знал. Ричард устало опустился на землю и прижался щекой к остывающей руке Майкла. Когда он поднялся, то увидел, что волк тоже умер. Его глаза были широко открыты, как будто бы он видел что-то за пределами смерти.

Ричарду не смог оставить их лежащими вместе там, на этом холме. Он не смог сжечь их, у него просто не поднялась рука, он перетащил их тела к воронкам от разрывов бомб ниже по склону холма. Он похоронил их в разных воронках, это было не очень правильно, как ему казалось, но всё-таки они убили друг друга, а тела убитых врагов не должны лежать в одной могиле.

Ричард провозился с этим почти целый день, обрушивая склоны воронки вниз, пока на месте тел не выросли земляные холмики. Потом он собрал вещи, которые ему удалось вытащить из развалин, подхватил уцелевшую снайперскую винтовку и зашагал прочь от холма.

Через час стал накрапывать дождь и Ричард натянул на голову капюшон куртки…

Ночью над холмом, на котором погибли все воины-сейры и все добровольцы-солдаты, прошел ливень. Всю ночь небо проливало на землю потоки дождя, как будто запоздало скорбя о погибших. Потоки воды погасили тлеющие огни и смыли пепел, но не смогли полностью смыть следы произошедшего. Скоро стебли поздней травы проросли на этом месте, избегая расти только на выжженной до глины земле. Зимой всё укрыл обильно выпавший снег, но это было уже потом, а спустя четыре дня после того, как отряд добровольцев отправился в лес, патруль, обходящий северный сектор внешнего периметра, с трудом узнал в шатающейся фигуре, вышедшей из леса, военного советника Колонии Ричарда Вейно…

Можно было бы рассказать о том, как сложилась судьба жителей Колонии, как долго оставался на посту мэра Джек Криди-старший, рассказать о судьбе его сына, Криди-младшего, рассказать о судьбах тысяч колонистов, рассказать о том, как Ричард Вейно рассказал Маргарет Аттертон о судьбе её пропавшего сына, рассказать о дальнейшей жизни братьев Томпсонов, Дэвида Варшавского, Николая Верховина. Рассказать о том, как Сергей Дубинин, оправившись от потрясения, продолжил свою работу на посту биолога, и что никто из его учеников никогда в жизни не видел, чтобы учитель хоть раз улыбнулся. Рассказать о тысяче вещей, о тысячах судеб, например, о судьбе сейров, родившихся после Великой Битвы у Холма Полночного Ужаса, но всё это – уже относится к будущему времени, когда Колония стала городом…