Текст книги "Глория"

Помню, как на первом свидании она положила голову мне на плечо. Это было очень естественно и легко, как прикосновение крыла бабочки к щеке. По этому жесту можно судить о степени доверия Ривы ко мне. Ей было четырнадцать и она никогда не встречалась с мальчиками. Это было запрещено.

Что же касается меня…

Когда ее голова удобно устроилась на моем плече, я ощутил прилив нежности. Как будто бы маленький ребенок доверился мне, и она казалась мне тогда маленькой девочкой, в снах которой не бывает страха и боли. Мне хотелось прижать ее к груди и никогда не отпускать. Мне захотелось укрыть ее от всего мира, чтобы черные тени, которых я всегда так хорошо знал и боялся, не тянули к ней свои скрюченные злобой пальцы. Я хотел защитить ее от всех и от всего.

Иногда я терял голову, особенно когда втягивал своими собачьими ноздрями ее аромат, но я не мог сделать ей ничего плохого, я бы никогда не обидел ее. Я бы убил сам себя, если бы сделал ей больно. Она казалась мне хрустально хрупкой, чистой и невинной. Я прикасался к ней, как к изящной стеклянной фигурке, я боялся ее сломать, я боялся этого больше всего на свете. Я ничего больше в жизни так не боялся, как того, что она покинет меня. К счастью, этого не произошло…

Окольными путями я узнал у Лиса, какое наказание предусмотрел Закон за проникновение в чужой дом. За это можно было потерять голову в буквальном смысле этого слова. Если за уличную кражу с торгового лотка или из кармана прохожего отрубали руку, то за взлом вполне могли и казнить.

Скорее всего, Рива знала, что за то, что она делает по ночам, ей грозила женская тюрьма. Она рисковала гораздо больше, чем я, потому что смерть от топора законника гораздо лучше, чем жизнь в тюрьме.

Вот так я жил тогда. Часто, когда я возвращался домой и ложился спать, мне снились сны. Обычно я не помню своих снов, я помню только свои кошмары. Мне снилось, что я стою на натянутой проволоке. Вокруг – темнота, только проволока подо мной матово серебрится. Ничего не видно, но я знаю, что проволока натянута на головокружительной высоте. Один неверный шаг и я полечу вниз. Я буду падать долго и холод сжимает мое сердце. Проволока вибрирует под ногами, отвечая на мою дрожь. Вдруг наклон проволоки изменяется и я начинаю скользить по ней вниз. Я должен идти сам, иначе я упаду и разобьюсь. Мне надо идти и я иду, нащупывая ногами стальной трос. Я спускаюсь вниз, в темноту. Мрак вокруг меня становится все гуще. Проволоку уже не видно. Я не вижу даже своих рук, когда подношу их к глазам. Я иду на ощупь, я спускаюсь вниз, а вокруг – непроглядный, мертвый мрак…

Я никогда не обращал внимания на сны. Когда мне снилось что-то подобное, я некоторое время чувствовал себя не в своей тарелке, а потом просто начинал заниматься своими обычными делами и тягостное впечатление от этих снов проходило.

Теперь, когда я могу и хочу заново переосмыслить все, что было со мной тогда, я вспоминаю, что Марта выглядела какой-то расстроенной. Что-то происходило тогда в доме и вокруг нас, но я ничего этого не замечал…

На вторую ночь я взял с собой потайной фонарь, его луч был узким, как отточенный нож. Ночь была тихой и, как вчера, безлунной. Я снова ждал в нише напротив башни до тех пор, пока в темном проеме окна появилась бледная фигурка Ривы. Она выбросила из окна веревку, которую я привязал и спрятал под окном.

И вот я снова – паук, висящий на своей паутине, я – паук, пьяный от любви, я – хромой паук, упрямо ползущий вверх.

Наверху я зажег фонарь и мой плащ, широкий даже для меня, укрывает Риву. Она немного ниже меня и когда я вижу ее лицо, мое сердце снова сжимается. Я не могу назвать это чувство, я не могу описать это, я сам не знаю, что это такое. Множество людей тысячи лет упрямо изводили тонны бумаги и реки чернил, пытаясь рассказать, что такое любовь, нежность, страсть. Тысячи лет люди пытались переложить чувства в слова. В лучшем случае, они оказывались в положении собаки, любящими глазами пожирающей хозяина. Чувство любви собаки к человеку гораздо более прочно, чем любовь мужчины к женщине, но люди говорят массу слов и не могут сказать правильно, а собаке достаточно взгляда.

Ну, вот я – пес, смотрю в глаза хозяйки и прекрасней этих глаз нет. Я практически виляю хвостом, которого у меня нет. Я – пес, переполненный чувствами, как грозовая туча водой. В конце концов, пес, живущий во мне, толкает меня к Риве и я просто обнимаю ее, чего не может сделать ни один пес в мире.

Все влюбленные – слепцы, я знаю, это точно, потому что только сейчас, в свете воровского фонаря замечаю на ее руке черную звезду. Рива тоже бесплодна.

Дикая злость закипает во мне бешеной пеной. Ярость, от которой становится красно в глазах, жгучими иголками колет сжатые до хруста кулаки. Я всегда ненавидел их всех – толстых патрульных, собирающих дань с нищих. Торговцев, способных всучить тебе залежалый товар по бешеным ценам. Молодых инспекторов с золотыми значками-щитами на коричневых мундирах и змеиным презрением в глазах. Солдат с ледяными голубыми глазами и винтовками в руках. Богачей в особняках, смотрящих на Город свысока. Я ненавидел их всех, всех!

Она удивительно чувствовала меня, она знала, какое у меня настроение по моим, незаметным для посторонних, движениям. Можно было возразить, что она узнала меня так хорошо только по прошествию долгого отрезка времени, но это неправда. Она знала меня с самого начала и уже одно это было волшебством, доброй магией.

Ее прохладная рука коснулась моей щеки и злобы не стало.

– Что с тобой? – спросила она меня.

Я очень любил ее голос.

– Ничего, все хорошо, – ответил я, на мгновение прикоснувшись губами к ее пальцам.

Жалость и любовь – смертельная смесь, я выпил ее всю, до дна, и никогда об этом не жалел…

Лишь на второй день я смог оценить всю ту степень доверия, которое Рива испытывала ко мне. Это было безграничное, можно сказать, наивное доверие к человеку незнакомому. Я мог только почувствовать это.

Я рассказал ей всю мою жизнь. Я рассказал то, чего не рассказывал никому. Я рассказал о пулеметах и бойне в Селкирке, о моей потерянной сандалии, о солдате, об украденном хлебе, о ночлеге под мостом. По ее глазам я видел, что она прошла весь тот путь вместе со мной. Она чуть не плакала, когда я рассказывал ей о стрельбе и падающих на землю людях, улыбалась, когда я рассказывал, как мои руки украли в первый раз почти без моего участия. В ее глазах можно было читать, как в книге. Моя нежная Рива…

Я не рассказал ей только о Никише, потому что ненависть сродни любви. Никиша я ненавидел больше всех, а Риву любил больше всех и поэтому я не рассказал Риве о нем…

Обычно все истории, которые я слышал, начинались со слов: «Однажды» или «Давным-давно». Я не могу уйти от традиций, так как рассказывать я буду о величайшей для меня краже со взломом.

Однажды, когда осень доживала свои последние теплые дни, я опять ночью прокрался к Риве. Она была грустной и поначалу в темноте я не заметил, что она чем-то расстроена. Она, как всегда, села рядом со мной и некоторое время мы сидели молча.

– Что случилось? – спросил ее я, не выдержав.

Она взяла меня за руку.

– Сегодня к нам приходил человек из Верхнего Города. Нас собрали в комнате у хозяйки и этот человек рассматривал нас, как будто бы кого-то выбирал. Он не сказал нам ни слова, только улыбался. Его улыбка была отвратительной, – пальцы, сжимавшие мою ладонь, дрогнули, – он был похож на змею. Его глаза были, как у змеи. Я смотрела на него и меня пробирала дрожь. Он осмотрел нас, кивнул хозяйке и ушел. После ухода мадам Кресно, хозяйка, сказала нам, что послезавтра я и еще несколько девочек отправятся на работу в Верхний Город.

Мое сердце упало, как кусок льда.

– Я и Ольга, моя подруга, – Рива судорожно вздохнула, – будем работать в доме Макфарлейнов.

Мое сердце билось в груди, как копыта подкованной лошади по мостовой.

– К нам доходили разные слухи о Верхнем Городе, – продолжала Рива, – не очень приятные слухи. Я слышала от воспитательниц, что в Верхнем Городе происходят плохие вещи с женской прислугой. Многие девочки, которых взяли в Верхний Город в прошлом месяце, обещали писать нам, но мы не получили ни одного письма. Двоих тогда тоже взяли в дом Макфарлейнов.

Она замолчала.

Мой мозг разрывался на части, мысли метались, как собаки, больные бешенством. Я лихорадочно соображал, что же нам делать дальше.

– Я боюсь, Аль, – прошептала она, – я боюсь потерять тебя. Я просила мадам Кресно оставить меня в приюте наставницей для младших девочек, но свободных мест нет и мне придется уехать.

– Нет, не придется, – процедил я сквозь сжатые зубы.

Я встал и выдохнул, как перед тем, как бросится со скалы в воду.

– Послушай, Рива. Ты недостаточно хорошо знаешь меня и в этом моя вина, но ты должна доверять мне, потому что я не смогу жить без тебя. Я знаю, что это только слова, но других у меня нет, а я не мастер говорить. Я расскажу тебе кое-что о людях из Верхнего Города.

И я рассказал ей об убийствах Любо и Моны и о Макфарлейнах.

– Я знала, что это что-то ужасное, Аль, каким-то образом я чувствовала это.

– Ты не знаешь, насколько это страшно, Рива. Смерть по сравнению с жизнью у Макфарлейнов – это просто избавление.

– Что же мне делать, Алекс? – спросила она.

– Ты можешь уйти со мной, – сказал я и мои слова повисли в воздухе.

– Послушай, я живу в большом доме со своей семьей, – сказал я, сжимая ее холодные ладони, – люди, с которыми я живу, стали для меня настоящей семьей. Без них я бы пропал. Марта – она, как мать мне – позаботится о тебе. В нашем доме много комнат, девушки, у которых нет мужа, занимают целое крыло нашего дома. Их никто не заставляет делать то, чего они не хотят. Ты сможешь жить с ними или, если захочешь, Марта даст тебе отдельную комнату.

– Правда?

– Конечно! Они – хорошие люди, они помогут тебе и я помогу тебе. Тебе надо только принять мое предложение.

– Хорошо, Алекс, я пойду с тобой.

После этих слов я стал спокоен, как камень, потому что больше всего я не люблю принимать решения. Мне кажется, что я поступаю неправильно, но в этой ситуации я не видел другого выхода.

– Когда? – спросила Рива и я ответил:

– Сейчас.

Она вернулась через десять минут с небольшой сумкой. Своим кошачьим взглядом я увидел, как она улыбнулась мне.

– Вот и все мои вещи, – она решительно затянула ремешки и повесила сумку на плечо.

Я вылез из окна и мои ноги привычно нашарили веревку. Я остановился, упершись ступнями в ближайший узел на веревке.

– Садись на окно, Рива, и слушай меня. Садись на окно, опираясь на подоконник и повернись ко мне. Я удержу тебя. Нащупай ногами веревку.

Теперь мы оба висели на веревке и я ощущал упругость ее теплого тела, так доверчиво прильнувшего ко мне.

– Теперь я спускаюсь вниз и держу веревку. Когда ты почувствуешь, как натянулась веревка, обхвати веревку ногами и спускайся. Перебирай руками по веревке, чтобы кожа на ладонях осталась целой. Ничего не бойся, я с тобой.

Она спустилась вниз так ловко, как будто всю жизнь этим занималась.

– Бежим? – выдохнула она, держа меня за плечи.

– Я только поднимусь и отвяжу веревку. Жди меня, прислонись к стене, чтобы тебя не было видно с улицы.

Я взлетел по веревке наверх, долго возился с затянутым насмерть узлом. Смотал веревку в бухту, снял плащ, нацепил веревку на себя и одел плащ. Потом спустился вниз по стене. Спуск занял много времени потому, что меня трясло от страха. Не знаю, чего я боялся – то ли патрулей, обходящих район, то ли самого себя.

Рива ждала меня внизу.

– Идем тихо, не разговариваем. Идем в тени домов. Если увидишь людей – прячься.

Она взяла меня за руку, как маленькая девочка, и мы пошли. Ее рука, ее теплая уже ладонь, так удивительно нежно лежащая в моем раскаленном кулаке, заставила меня не бояться.

Мы шли домой, а над Южным Фритауном уже умирала самая длинная ночь в моей жизни. Мы шли домой и в укорачивающихся тенях домов уже не было чудовищ, возникающих в моем воображении. Теперь я твердо знал, что все чудовища остались там, наверху, в Верхнем Городе…

Мы дождались рассвета в одном из разрушенных домов в часе ходьбы от Замка над Морем. Тут и пригодились мои бутерброды, которые я брал с собой для Ривы, и яблоки, которые она так любила. Солнце превратило океанские волны в лепестки роз, подул утренний бриз. Лицо Ривы, которое казалось мне в темноте, серым и безжизненным, ожило. Она смотрела на все вокруг, как человек, бежавший из тюрьмы. Она прикасалась дрожащими пальцами к ядовито-зеленым гобеленам мха, покрывшего развалины, ее глаза перебегали с одного предмета на другой, как будто бы она не была уверена в их реальности. Она боялась и была отчаянно смелой одновременно, как ребенок, впервые увидевший мир и осознавший, насколько этот мир велик и прекрасен.

– Господи, – выдохнула она, закрыла глаза и прижалась ко мне.

– Я пореву, а ты не смотри на меня, пожалуйста, – сказала она, обнимая меня.

Я и не смотрел, одной рукой я крепко прижимал ее к себе, а другой рукой гладил ее по волосам, таким коротким, а где-то внутри меня теплые волны с тихим шелестом накатывались на мое сердце. Что-то светлое внутри меня было похоже на это раннее утро и этот свет был таким горячим, что я не мог дышать. Я задыхался оттого, что я чувствовал, меня душила невысказанность светлого, я умирал и, как никогда ясно, чувствовал, что живу, живу, живу…

Мы пришли домой за полчаса до завтрака.

Арчера не было дома, он снова пропадал в городе. В зале сидели Артур, Чарли и Лис, Марта расставляла посуду. Она увидела меня и Риву и руки Марты сами собой уперлись в бока.

– Здравствуйте, – сказал я, улыбаясь, и Рива тоже сказала:

– Здравствуйте.

По лицу Марты я видел, что до взрыва не очень далеко, но это меня уже не пугало.

– Ага, – сказала Марта.

– Это – Рива. Марта, – начал я и Марта метнула в меня огненные копья своих глаз, – Марта, покажи, пожалуйста, Риве комнаты девушек в левом крыле, а я расставлю посуду сам, хорошо?

В глазах Марты пропал огонь, там осталось только толика недоверия и много любопытства.

– Хорошо, только иди, вымой руки, а то ты похож на черт знает что, – сурово проворчала Марта и сказала Риве своим обычным деловым тоном:

– Пойдем со мной.

Рива посмотрела на меня, я улыбнулся ей и тихо сказал:

– Все будет хорошо.

Марта и Рива ушли, а я помчался во двор мыть руки. Краем глаза я заметил, что Чарли и Артур улыбаются, а Лис откровенно скалится, но мне было все равно. Я вернулся через минуту, сбросил плащ, снял веревку и стал накрывать на стол.

– Ну и ну, – сказал Артур.

Чарли промолчал и Лис, что было странно, тоже, только его ухмылка говорила о многом. Они знали, что рано или поздно я приведу кого-то в Замок над Морем.

– После завтрака мы уходим, – сказал Артур.

Сердце мое упало.

– Что случилось? – спросил я.

– В городе есть работа для всех, – сказал Чарли, – Арчер встретит нас на месте.

– Я должен идти с вами? – задал я свой обычно глупый вопрос.

Они промолчали, потому что я уже знал ответ.

Мы поели раньше остальных и спустились в кухню, где хозяйствовала Марта. Рива стояла у плиты, помешивая в сковороде кусочки поджаривающегося мяса, а ней был любимый передник Марты, что уже о многом говорило.

– Мне надо уйти, Рива, – сказал я.

– Я знаю, Марта уже сказала мне, что вы уходите.

Я молча стоял возле нее и не мог отойти. Она улыбнулась мне.

– Со мной все будет хорошо, иди.

Я прикоснулся к ее плечу, а она прижалась щекой к моей руке…

Мы вышли в город – Артур, Чарли, Лис и я. Шли мы быстро и через час попали в лабиринт узеньких запутанных улочек Северного Фритауна.

У Артура за поясом был револьвер, я заметил его, когда Артур одевал плащ. Моя трость почему-то казалась мне тяжелой.

Арчер ждал нас в переулке Савой. Артур спросил у него:

– Что там?

Арчер отбросил окурок и тихо сказал:

– Он на месте, с ним еще четверо. Сколько людей внутри я не знаю, может быть, много. Все окна забиты досками.

– Черный ход?

– Заколочен. Можно выбраться только через парадную дверь и через окна второго этажа.

– Подвал?

– Не знаю.

– Значит, так, – повернулся к нам Артур, – входим через парадную. Задержать всех, кто есть внутри. Тот, кто нам нужен – блондин, лет двадцати, высокий, крепко сбитый. Держимся вместе, Алекс прикрывает. Справишься? – спросил он у меня.

– Да, – ответил я, покачивая тростью.

Мы вышли из переулка и Арчер указал на дом, над входом которого висела покосившаяся старая вывеска с выгоревшей от солнца надписью «Бильярдная». Мы остановились у потемневшей от времени парадной двери. Арчер вытащил обрез, Артур и Чарли – револьверы, Лис достал полицейскую дубинку. Ударом плеча Арчер распахнул дверь. Мы вошли и остановились, прижавшись к стенам, пока не привыкли к темноте глаза.

– Арчер, иди вперед. Я и Лис – комнаты слева, Чарли и Алекс – справа. Всем искать лестницу в подвал.

Мы начали движение. В комнатах было пусто, только мусор и запах мышей.

В конце коридора Арчер указал обрезом на столб – основание винтовой лестницы. Мы медленно спустились в подвал, Арчер – впереди, я – замыкающий. Я коснулся стены рукой. На ощупь она была холодной и влажной. Я почти ничего не видел, кроме спины Лиса. Поглядывая наверх, я видел свет.

Затем мы попали в подвальное помещение, плохо освещенное. Вдруг свет погас и кто-то проскочил за моей спиной. Я ударил тростью в темноту и попал во что-то мягкое, ударил еще раз. Раздался крик. Мои чувства обострились до предела, я ощущал запах ребят, у каждого был свой запах. Передо мной кто-то сопел. Я услышал, как дубинка Лиса рассекла воздух и глухой стук удара. Впереди кто-то напал на нас, слышались звуки ударов, чьи-то вскрики. Лис бил кого-то, приговаривая:

– Лови, зараза, получай!

– Ну все, хватит! – крикнул Артур, его голос дрожал от злости.

В темноте оглушительно громыхнул дробовик Арчера, подвал осветился мгновенной белой вспышкой выстрела. Я успел увидеть кого-то, лежащего на полу перед Лисом.

Вспыхнула спичка и Чарли зажег свечу. Артур пинками загонял в угол двоих парней, наставив на них револьвер. Арчер стоял в углу и целился в парня со светлыми волосами, похожими на солому. У правой стены стоял буфет, на нем пылилось несколько бутылок из-под вина, заплывших стеарином. Чарли зажег свечи в этих импровизированных светильниках и в подвале стало светло.

Я оглянулся и увидел темноволосого паренька, лежащего на полу и обхватившего руками голову. Он тихонько стонал и поэтому я понял, что он жив. «Это я его», тупо подумал я сквозь шум в ушах. Сердце билось так, что могло пробить стены.

– Ну, что, Джек, – Артур подошел к блондину, – ты долго бегал и, наверное, устал?

– Пошел ты…, – злобно оскалив зубы, бросил блондин.

Арчер ударил его ногой и тот вскрикнул.

– Я буду спрашивать тебя, а ты будешь отвечать, – сказал Артур, покачивая револьвером.

Лис оттаскивал человека, по которому прогулялся дубинкой, к стене.

– Где он?

– Кто?

И снова Арчер ударил блондина.

– Ты как будто бы не знаешь, Джек, – сказал Артур.

Я никогда не видел ребят такими. Впервые я был с ними в деле. Одно – знать, чем они жили раньше, и совсем другое – участвовать в этом самому.

– Я повторяю: где он? – жестко бросил Артур.

– Не знаю, – сквозь зубы ответил блондин.

– Ты не знаешь, Джек, – сказал Артур утвердительно, – а ты знаешь Арчера?

– Ну.

– Ты знаешь, что он может сделать с тобой, Джек?

– Знаю, мать вашу, знаю! – заорал блондин, – идите к…

Арчер ударил его, блондин попытался сгруппироваться и перехватить удар, и Арчер ударил его обрезом.

– Это не разговор, Джек, – сказал Артур презрительно, – для разговора ты слишком глуп.

Блондин промолчал, прижав руки к лицу.

– Где он, Джек? Где Никиш? – Чарли подошел и стал плечом к плечу с Артуром.

– Он ушел, – невнятно пробормотал блондин, зажимая рукой нос.

– Когда?

– Вчера ночью. Он и его люди, – слабеющим голосом ответил блондин.

– Куда?

– Не знаю, куда-то в Средний Город.

– Почему он ушел?

– Он узнал, что Арчер расспрашивал о нем. Он и его люди хотели подловить Арчера, но у них что-то сорвалось и они ушли.

– Подловить, ха! – хохотнул Арчер, как будто услышал смешную шутку.

– Он говорил о том, кто наводит его на нас?

– Нет, нет. Говорят, что он из Фритауна, и Никиш встречается с ним с глазу на глаз, даже люди Никиша не знают, кто он.

Кровь текла у него из носа, в глазах я прочитал тоску, как у умирающей собаки.

– Ты был нужен Никишу для укрытия?

– Да, он жил здесь пару дней. Позавчера вечером выходил в город.

– Один?

– Да, один.

Артур и Чарли посмотрели друг на друга. Я подошел к ним.

Блондин поднял голову.

– Никиш говорил о нем, – он указал на меня.

– Что говорил? – спросил я и мой голос был странно спокоен.

– Да не помню я, – вяло ответил блондин, – Никиш может болтать часами и все ни о чем. Даже когда я был в его банде меня это доставало.

– О чем он говорил? – четко выговаривая слова сказал я.

– Что-то о снах, что-то о встрече, о расплате, не помню, – блондин наклонился и сплюнул кровь, лентами потянувшуюся у него изо рта.

Я отошел в тень. Меня порядочно мутило. Я повернулся и посмотрел на того, которого я свалил. Лучше не стало.

– Ты – дурак, Джек, – с сожалением сказал Артур за моей спиной, – если бы ты рассказал о Никише раньше и сам, мне бы не пришлось делать то, что я должен сделать. Ты же знал, что я ищу Никиша и молчал.

– Отпусти меня, Артур, – тихо и слабо сказал блондин.

– Не могу, Джек, – сказал Артур и от неприкрытого сожаления в его голосе мороз продрал меня по спине и в затылке зазвенело.

– Никиш вернулся и ты помог ему. Если я отпущу тебя, то вернешься ты к нему или не вернешься, это не имеет значения. Если я отпущу тебя, то самая последняя падаль во Фритауне будет думать, что Торио – слабак, что я и мои люди размякли. Я не могу тебя отпустить, Джек.

– Только быстро, – прошептал блондин.

– Да, – тихо ответил Арчер и взвел курки…

Этот щелчок взводимых курков прозвучал для меня, как гром. Все мое прошлое разлетелось на части с этим звуком. Потом я просто пытался склеить эти части и забыть прошлое, но смог сделать ни того, ни другого…

Еще два дня мы провели в городе. Арчер убил двух связных Никиша. Я бил людей, стараясь не думать. Я думал, что раньше или позже, но Никиш убьет меня с помощью людей Фритауна. Поэтому, когда трость в моих руках врубалась в чью-то голову, я старался не думать. К тому же, те, кого я бил, били меня в ответ.

Для человека противоестественно бить другого человека. Я знаю это по себе. Нет ничего более отвратительного, как будто дрянь внутри тебя бьет тебе в голову. Черный туман в глазах и привкус крови во рту. Но это уже мое дело, правда?

Мы провели чистку Фритауна. Все, в ком сомневались, были предупреждены. Были оповещены все стукачи, что за любую информацию о Никише будет вознаграждение.

Возвращаясь домой, Лис сказал мне, что мы действовали по наводке одного из наших осведомителей. Мы накрыли все явки Никиша во Фритауне, все его схроны и всех его людей. К сожалению, связь между Никишем и его покровителем – «кротом», установлена не была. Вся сторожевая смена на мосту была оповещена о Никише и примерном составе его банды. Его приметы были у каждого законника во Фритауне. Уже поэтому можно было судить, как поднялся хозяин. Арчер занялся формированием бригады охраны Замка. Чарли перепоручил троим своим управляющим в деловом квартале все свои дела. Таким образом, мои обязанности свелись к тому, что два раза в неделю, в разные дни, Чарли и я выходили в город для проверки состояния дел.

Любовь к Риве помогла мне не думать о том, что я делал в городе за дни чистки.

Странная это была любовь. Утром мы встречались за общим столом и сидели рядом, подкладывая друг другу лакомые кусочки. Потом я помогал Риве убирать со стола, мыть посуду, помогал готовить еду. Для меня это не было трудно и так я мог проводить с Ривой все время. Конечно, Лиса всего аж распирало поиздеваться надо мной, но он не делал этого. Может, потому, что это было что-то другое, к чему Лис не привык. Ведь все наши женщины, кроме, конечно, Марты, Розы и девушек в Замке, были известной профессии, с ними все хорошо, пока деньги есть, да и хочешь от них всегда одного. А от Ривы я не хотел ничего или, вернее, я хотел все.

Больше всего она любила лежать у меня на коленях, а я любил гладить ее лицо – нежную кожу лба, щек. Иногда она так и засыпала, положив голову мне на колени.

Перед тем, как идти спать, Рива целовала меня в щеку, скорее, как брата, чем как любовника. Ведь я был у нее первый. В ее глазах иногда загорался огонь, который ей удавалось погасить. А я ждал. Это ожидание отличалось от того, когда ждешь кого-то или ждешь определенного времени, чтобы начать действовать. Это было ожидание счастья. Я знал, что рано или поздно Рива полюбит меня по-настоящему.

Наши с Ривой отношения были похожи на любовь подростков, где каждый боится сделать первый шаг. По меткому выражению Лиса – «недороман».

Лис не мог понять, как у меня хватает терпения столько ждать. Его хватало максимум на два вечера ухаживаний с цветами, бутылкой вина, рестораном и постелью.

Мне было все равно. Я очень ее любил. Я отлично понимал, что один неверный шаг может оттолкнуть Риву от меня.

Но это все было уже потом, а сейчас мы возвращались домой после чистки.

Итак, когда мы вернулись домой, Рива удивила меня. Она ожидала меня в дверях и обняла меня раньше, чем я успел что-то сказать. Рива отстранилась от меня раньше, чем я успел обнять ее в ответ, и улыбнулась мне.

– Ну, вот ты и дома, – сказала она мне.

Я кивнул в ответ. Она была очень красивая и у меня перехватило горло.

– Трудно было? – спросила меня Рива.

– Нет, – соврал ей я и улыбнулся ей в ответ.

Что-то надо всегда держать в себе и оберегать это от тех, кого любишь.

Мимо меня проходил Арчер и Рива, заметив его, поздоровалась с ним. По лицу Арчера я понял, что он узнал Риву. От удивления у меня открылся рот и я молча смотрел, как Рива и Арчер отошли от меня по коридору, о чем-то оживленно разговаривая. Арчер улыбался ей, улыбался от всего сердца.

Если кто видел улыбающегося Арчера, то видел почти все.

Они немного поговорили и Арчер пожал Риве руку. Потом удивленно посмотрел на меня, как-то странно покачал головой, рассматривая меня, как какое-то странное насекомое, и ушел в дом.

Рива вернулась ко мне, посмотрела на меня и рассмеялась.

– Закрой рот, а то муха залетит.

Я послушно захлопнул пасть.

– Откуда ты его знаешь?

– Арчера?

– Ну да.

Рива осмотрелась по сторонам и, убедившись, что никто не слышит ее, тихо сказала:

– Его дочери – четыре года и она на воспитании в нашем приюте. Ее зовут Анжела, такая, ух! Огонь, за ней глаз да глаз нужен. А он очень заботливый, приходит почти каждый день, приносит подарки, читает ей книжки, гуляет с ней по саду. Она его очень любит, он ее балует, а она из него ну просто веревки вьет, – рассмеялась Рива.

Я придержал нижнюю челюсть руками просто так, на всякий случай.

Арчер – заботливый отец! Ну и ну…

Этим же вечером за ужином Арчер то и дело посматривал на меня, сидящего рядом с Ривой. Смотрел он на меня с удивлением и по окончанию трапезы подошел ко мне.

– Как ты утащил Риву из приюта?

Я рассказал, как было дело. Арчер выслушал меня и протянул:

– Ну, дела.

Я молча развел руками. Он посмотрел на Риву, которая помогала девушкам убирать со стола, и его глаза потеплели. Он печально улыбнулся, глядя на нее, потом повернулся ко мне:

– Вот теперь за моей Анечкой и присмотреть некому будет. Она у меня слишком шустрая, вся в мать. Того гляди, и устроит там бучу. Рива умела с ней по строгому, могла и по-хорошему, Анька только ее и слушалась. Теперь не знаю, как дальше пойдет. Все из-за тебя, – посмотрел он на меня с какой-то странной беспомощностью.

Мне оставалось только развести руками – дескать, виновен.

Он снова посмотрел на Риву и снова улыбнулся, как будто вспоминал кого-то, кого любил раньше.

– Она девушка хорошая, Рива. Добрая, – и он снова посмотрел на меня глазами старого Арчера – жесткими, черными, сильными.

– Обидишь ее – убью, – и он поднес кулак к самому моему носу.

Мне осталось только кивнуть головой. Рива в этот момент посмотрела на меня и улыбнулась мне, а я улыбнулся ей. Арчер, видевший все это, усмехнулся и сказал:

– Хотя, думаю я, ты лучше сам себя убьешь, если ее обидишь.

– Да, – сказал я и Арчер, похлопав меня по плечу, вышел из комнаты.

Я помог девушкам убрать посуду после ужина и мы вышли с Ривой прогуляться немного после ужина. Воздух был звенящим и холодным, дыхание приближающейся зимы заставляло дрожать звезды, особенно яркие в это время года.

– У тебя появился защитник, – улыбаясь, сказал я Риве.

– Арчер?

– Ну да.

Она довольно кивнула головой. Ей было приятно отношение к ней Арчера. Он, довольно низко ставивший женщин, к Риве относился, как старший брат. Рива ни капельки не боялась Арчера, как Марта, просто Рива видела другую, светлую сторону этого человека. Даже когда Рива узнала, чем занимается Арчер, она не переменила своего отношения к нему. Для нее Арчер был добрым усталым человеком, часто навещавшим свою дочь, вынужденную жить у воспитателей. Он был человеком, приносившим игрушки и яркие книжки, зеркальца и безделушки, отцом, который без памяти любил маленькую непоседу, слушал ее болтовню, носил за ней ее кукол, читавшим ей на ночь сказки, в которых всегда должен был быть счастливый конец…

Как назло, назавтра нас всех вызвала Мамочка. Они с Чарли заперлись на три дня и я только и видел, как к ним вносили какие-то документы, напечатанные на плотной белой бумаге с водяными знаками – явный признак важности. Арчер тоже был занят: тренировал бригаду охраны дома Мамочки и Замка над Морем. Я, хочешь не хочешь, все время находился рядом с Арчером, потому что Артур мне приказал следить за тем, как Арчер натаскивает новобранцев, смотреть и учиться. Мне, если честно, все это обучение было до …, ну сами понимаете, до чего. Арчер и так меня натаскивал до этого четыре года подряд, а мне так хотелось к Риве, ну прямо, хоть волком вой. Лис вместе с Артуром шныряли по Фритауну, тормошили уличных торговцев, нищих, скупщиков краденого с одной целью – выведать что-нибудь о «кроте». Работа должна была быть тонкой, чтобы никакая поганка не заподозрила, в чем смысл. Результатов эта разведка не принесла, хотя Артур и запугивал людей, и пряники сладкие обещал, а толку – ноль. Все в ответ: «Да, что ты, Артур? Да что ты? Мы ж все за тебя, Артур, мы за тебя, хороший ты наш. Не знаем мы ничего, мы людишки маленькие, нам лишь бы на хлебушек заработать, с твоей помощью, Артурчик, хороший ты наш. А так не знаем ничего, не знаем. Новых людей в районе есть, да все они нищие с северных районов, никого серьезного нет, все шваль да шпана. Не знаем, не знаем, не видели», – вот и все.