Электронная библиотека » Вадим Парсамов » » онлайн чтение - страница 8


  • Текст добавлен: 5 февраля 2019, 16:20


Автор книги: Вадим Парсамов


Жанр: Культурология, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Таким образом, Делольм противопоставляет английское правление античным республикам и французскому абсолютизму как законное незаконному и шведской монархии как сильную власть – слабой.

Делольм является убежденным сторонником сильной королевской власти. Он приветствует все те почти безграничные полномочия, которые английская конституция предоставляет монарху. Английский король является главой судебной власти, ему принадлежит право помилования. Он назначает на высшие государственные должности, производит в пэры. Он глава церкви, главнокомандующий сухопутными и морскими силами. Он полностью осуществляет внешнюю политику, единолично решает вопросы войны и мира. Его личность священна и неприкосновенна и т. д. Перечислив эти и ряд других привилегий короля, Делольм резонно замечает: «Итак, мы находим в нем все виды власти, которые когда-либо брали на себя самые абсолютные монархи»48. И здесь он почти ни в чем не уступает французскому королю.

Но есть одно обстоятельство, которое меняет всю картину. Английский король не может по собственному произволу пользоваться государственной казной. Право субсидий принадлежит английскому парламенту. Таким образом, народ, избравший этот парламент, может контролировать деятельность короля. Делольм прекрасно понимает, насколько мощным и эффективным является этот экономический рычаг: «Сегодня, когда вследствие прогресса торговли и духа расчета все оценивается на деньги, сегодня, когда этот металл есть великий двигатель дел, можно утверждать, что тот, кто зависит от столь важной статьи, какой бы ни была его номинальная власть, находится в полной зависимости»49.

Соединение столь больших полномочий, предоставленных английскому королю, с отсутствием у него собственных значительных доходов делает исполнительную власть мощным оружием в руках народа. Поэтому Делольм убежден, что исполнительная власть должна быть сильной и находиться в одних руках. Кроме того, она должна передаваться по наследству, чтобы не появлялось соблазна к ее узурпации. Все это делает королевскую власть в Англии эффективной и управляемой.

Законодательная же власть, наоборот, должна быть разделена и ослаблена. Объединение ее в одних руках отрицательно сказывается на качестве принимаемых законов. Законы должны приниматься в результате обсуждения и столкновения мнений. Наличие оппозиции является неотъемлемым условием принятия законов, соответствующих реальной ситуации. Если оппозиция в исполнительной ветви власти приводит к междоусобным войнам и насилию, то оппозиция в законодательной сфере направлена на благо, «это оппозиция принципов и намерений, она реализуется в нравственной сфере, единственная война, которая ведется, это война желаний и нежеланий, война голосов за или против, да или нет»50.

Важным моментом английского государственного устройства является представительная система. Она противопоставляется Делольмом, с одной стороны, абсолютизму, где народ полностью устранен от государственного управления, а с другой – прямому народоправству античных республик, где «законодательные собрания становились полем битвы, а их власть подлинным бедствием»51. Народные собрания на площадях могли либо отвергать, либо принимать законы, но не могли обсуждать их по существу и не имели законодательной инициативы. В Англии же народ через своих представителей в парламенте может предлагать законы и всесторонне их обсуждать. Неучастие же всего народа в законотворчестве лишает его прямой власти, но вместе с тем делает более свободным. Английская конституция, пишет Делольм, «уменьшила власть народа, чтобы таким образом увеличить его свободу»52.

Здесь он расходится с Руссо, считавшим, что народ только тогда по-настоящему свободен, когда в его руках находится вся полнота власти. Осуждая представительную систему, Руссо скептически смотрел на свободу английского народа, и Делольм вступил с ним в прямую полемику. Приведя цитату из «Общественного договора»: «Английский народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов Парламента: как только они избраны – он раб, он ничто. Судя по тому применению, которое он дает своей свободе в краткие мгновения обладания ею, он вполне заслуживает того, чтобы он ее лишился»53, – Делольм обратил внимание на то, что понимание свободы у Руссо, которое соответствует и античному пониманию, в действительности означало лишь злоупотребление словом свобода. Этим, по его мнению, грешат «современные авторы, бездумно восхищающиеся древним правлением и соблазненные удовольствием противопоставлять современность и античность. Общественные институты Спарты и Рима они принимают за образцы. По их мнению, единственное дело граждан заключается в том, чтобы постоянно собираться на площади или идти на бой, быть храбрыми, закаленными в трудах, горящими огнем любви к отечеству (которая есть не что иное, как пылкое желание приносить вред другим людям ради пользы того общества, к которому они принадлежат) и пылкой любовью к славе (которая есть не что иное, как желание убивать, чтобы этим прославиться) – все это им казалось единственными вещами, которые делают человека достойным уважения. Расточая в подтверждение своих идей пышные выражения и слова, лишенные точного значения: подлость, унижение, величие души, добродетель, – они никогда не говорили нам ничего, кроме достойного того, чтобы о нем сказать: знайте, если люди были счастливы в этих государствах, то мы должны им подражать»54.

В противоположность античному пониманию свободы Делольм формулирует свое, исходя из собственного представления об английском политическом опыте: «Свобода, такая, какой она может быть в ассоциации людей, интересы которых всегда противоположны, состоит в том, что каждый уважающий личности других и позволяющий им свободно пользоваться результатами их деятельности, может быть уверен, в свою очередь, что плоды его деятельности, как и его личность, находятся в безопасности»55.

Только английский строй гарантирует, по мнению Делольма, индивидуальные права и свободы. В основе английской правовой системы, которую Делольм как профессиональный юрист рассматривает особенно подробно, лежит закон о неприкосновенности личности (Habeas Corpus Act). Этот закон «имеет своих ревностных защитников как среди самых знатных сеньоров, так и среди самых низших сословий»56.

Другим важным гарантом индивидуальной свободы является свобода прессы, «которой не существует ни в каком другом монархическом государстве Европы»57 и которая «позволяет народу обсуждать и критиковать деятельность правительства и всех тех, кто управляет им в различных ветвях власти»58. Пресса не только делает прозрачной деятельность правительства, но и формирует общественную жизнь Англии, устанавливает обратную связь между властями и народом. Из газет англичане узнают о парламентских дебатах, а парламентарии и король – о настроении народа.

Эта идиллическая картина дополняется высокой честностью парламентариев («ни достоинство представителя народа, ни даже степень влияния в палате не могут заставить никого из ее членов отступить от самого строгого соблюдения законов»59) и мягкостью законодательства («чрезвычайная мягкость, с которой осуществляется уголовное правосудие в Англии, отличает ее от всех других стран мира»60).

Однако Делольм понимает, что при столь мощной власти, которая сосредоточена в руках английского короля, все привилегии народа мало что значат. Поэтому естественно встает вопрос: «К какому средству может прибегнуть народ в случае, если король, освободившись от всех ограничений и выйдя за пределы конституционного пространства, перестанет соблюдать неприкосновенность личности и собственности граждан и захочет править без парламента или насильно подчинять себе его волю?»61 На этот вопрос Делольм отвечает вполне определенно. У народа остается право на сопротивление. Именно это право, которым англичане не раз пользовались, «дало жизнь Великой хартии, фундаменту свободы, и эксцессы власти, основанной на силе, силой же были подавлены»62.

Несмотря на полемику, которую Делольм ведет с просветителями Монтескье и Руссо по поводу Англии, сам он остается еще полностью в рамках просветительского мышления. Его взгляд на английский политический строй внеисторичен. Он отказывается видеть, как менялся политический и гражданский быт англичан на протяжении столетий. Все исторические перипетии он объясняет лишь противостоянием защитников Великой хартии и ее нарушителей, которое неизбежно заканчивалось поражением последних. Он абсолютизирует прежде всего те черты английского политического строя, которых нет во Франции: представительное правление, разделение властей, свобода прессы, незыблемость законов и т. д. Делольм принципиально ни в чем не замечает недостатков. Его Англия – это тот же золотой век, который в разных формах виделся всеми просветителями.

Но при всем том написанная почти за два десятилетия до Французской революции книга Делольма кое в чем оказалась пророческой. Разоблачение мифов о свободе античных республик, описание механизма того, как в результате революций вся полнота власти переходит в руки малого числа, предвосхитило деятельность будущего якобинского правительства с его беспредельной властью и культом античных добродетелей.

* * *

Окончательное оформление английский миф получает в известной книге Мадам де Сталь «Рассуждение о главных событиях Французской революции» (1817). Как и ее предшественники на этом пути, де Сталь описывает Англию как бы по личным впечатлениям от своего пребывания там в 1813–1814 гг. В действительности то, что описывается в английской части книги де Сталь, по мнению современных ей англичан63 и позднейших исследователей, весьма далеко от реального положения дел в Англии64. Ее английские впечатления мифологизируются прежде всего под воздействием контрастного представления о Франции. Уже само включение части об Англии (шестая, заключительная часть) в книгу о Франции говорит о том, что антитеза Англия – Франция является смыслообразующим конструктом всей книги.

Де Сталь исходит из идеи закономерности исторического процесса65. Эпиграфом к ее книге служат слова Сюлли: «Революции, происходящие в больших государствах, никогда не бывают результатом случая или каприза людей». И уже в первых словах книги развивается эта мысль: «Французская революция – одна из величайших эпох в общественном укладе. Те, кто считают ее случайным событием, не заглядывали ни в прошлое, ни в будущее. Они приняли актеров за пьесу и, чтобы удовлетворить свои страсти, приписали современным людям то, что складывалось веками. Однако достаточно бросить взгляд на основные кризисные моменты истории, чтобы убедиться, что все они были неизбежны, так как так или иначе были связаны с развитием идей».

Здесь к идее закономерности добавляется и очень важная для Сталь идея исторического прогресса: «…после борьбы и более менее продолжительных несчастий торжество просвещения всегда вело к улучшению человеческого рода»66. В отличие от Делольма, видевшего истоки английской свободы в Великой хартии, де Сталь принимает за точку отсчета «славную революцию» 1688 г. Параллель Английская революция – Французская революция на рубеже XVIII–XIX вв. широко эксплуатировалась мыслителями и политиками самых различных убеждений. У де Сталь она служит основой всех ее размышлений о соотношении английского и французского путях исторического развития. Общая схема, в которую укладывается вся европейская история, у де Сталь, предельно проста: «феодализм, деспотизм и представительное правление». Англия дошла до третьего, Франция находится на пути от второго к третьему. Из этого вытекала мысль о том, что современная Англия является будущим Франции, избравшей путь свободы на сто лет позже, чем Англия.

Соотношение Англии и Франции в книге де Сталь приобретает более сложный характер, чем у ее предшественников. Эти страны движутся одним и тем же путем, но с различной скоростью. Отсюда параллелизм и в то же время антагонизм их судеб. В период деспотического правления, когда «английский парламент служил только тому, чтобы освящать проявления самого чудовищного произвола ложным видом народного согласия»67, английское правление мало чем отличалось от французского. Д е Сталь проводит параллели между Генрихом VII и Людовиком XI, Елизаветой Английской и Людовиком XIV, Яковом I и Людовиком XV. Карл I, как и Людовик XVI, лишь пожинал плоды правлений своих предшественников. «Основные черты сходства между Английской и Французской революциями, – по мнению Сталь, – следующие: дух демократии возводит короля на эшафот, военный вождь захватывает власть, и затем происходит реставрация старой династии»68.

Эти и другие параллели занимают автора не сами по себе. Они нужны для обоснования важного тезиса о единстве исторического прогресса и, соответственно, пути к свободе. Через кровь и преступления, религиозные войны и фанатизм народы движутся к просвещению и освобождению. Английская свобода имеет универсальный общечеловеческий характер, и иной свободы быть не может. Во всяком случае, считает де Сталь, «мыслители не смогли найти иных принципов конституционно-монархической свободы, чем те, что существуют во Франции»69. Свобода для нее неотделима от цивилизации и просвещения. В этом отношении де Сталь сближается с Вольтером. Как и Вольтера, ее мало интересует английское законодательство само по себе («Закон Habeat corpus, эта основа индивидуальной свободы, был принят при Карле II, и тем не менее не было большего насилия над свободой, чем в его правление, потому что законы без гарантии – ничто»70).

Однако если Вольтера больше интересует английское просвещение, то де Сталь основное внимание уделяет английской цивилизации. Вся Англия в ее изображении являет собой картину благополучия и процветания: «Почти все люди хорошо одеты, почти нет хижин, находящихся в упадке, даже в животных проявляется что-то мирное и процветающее, как будто они также обладают правами в этом великом здании социального порядка. <…> Когда император Александр прибыл в Англию и его окружила толпа, у которой он вызвал столь законное рвение, он спросил, где народ, потому что видел вокруг себя только людей, одетых так, как в других странах одеваются привилегированные классы»71.

Вполне естественно, что это «чудо всеобщего процветания» де Сталь приписывает основным элементам английской свободы: доверию, с которым нация относится к своему правительству, прозрачности его финансовых расходов, свободе дискуссий и прессы72.

Вслед за Вольтером де Сталь подчеркивает ту роль, которую торговля играет не только в экономической, но и в социальной жизни Англии. Торговля в Англии считается вполне почетным занятием, ею не стыдно заниматься людям самого высокого социального положения. «Одна и та же семья часто включает в себя с одной стороны пэров, а с другой – самых простых торговцев в каком-нибудь провинциальном городе»73. С другой стороны, успехи в торговой деятельности позволяют человеку достичь самых высоких сфер в социальной структуре. Но значение английской торговли не только в этом. Она является важным фактором просвещения общества, так как ставит людей в отношения к интересам всего мира, убеждает их в необходимости юстиции. «В странах, где есть только сельское хозяйство, масса населения может состоять из рабов, привязанных к земле и лишенных образования, но как сделать рабов и невежд из купцов»74.

Английская знать свободна от тех предрассудков, во власти которых пребывает французская аристократия. По мнению де Сталь, «нелепое предубеждение, которое запрещает французским вельможам заниматься торговлей, причинило французской экономике больше вреда, чем все другие злоупотребления старого режима»75.

Кастовая замкнутость французской аристократии, ее зависимость от придворных составителей родословных и полная независимость от личных заслуг делают ее невостребованной обществом и в конечном итоге превращают в тормоз социального прогресса. В образовании английской аристократии удачно сочетаются чины и равенство. Люди благодаря личным достоинствам, пользе, которую они приносят государству, становятся аристократами. Изначально равные возможности для всех определяют конечное неравенство общественного положения. Поэтому английская аристократия – это действительно сливки общества, «надежда всех, так как каждый может в нее попасть». Французская аристократия в этом отношении во многом состоит из людей случайных, получивших это право исключительно по случаю рождения.

Еще одно важное преимущество Англии перед Францией заключается в непрерывности ее истории. Ощущение единства исторического процесса проявляется в общем консерватизме английской культуры. Де Сталь описывает традиционный праздничный обед, который дает лорд мэр Лондона представителям всех классов общества и на котором могут присутствовать иностранцы. «Это собрание имело место в старом здании Сити, готические своды которого были свидетелями самой кровавой борьбы. Спокойствие воцарилось в Англии только вместе со свободой. Костюмы всех членов городского совета те же, что и много веков назад. Сохраняются также некоторые обычаи той эпохи, волнующие воображение, но лишь потому, что воспоминания старины лишены в настоящем зловещих предрассудков. То, что сохраняется в привычках и даже в некоторых учреждениях Англии с готических времен, лишь напоминает церемонии прошлого, но ни прогресс, ни просвещение, ни совершенствование законов от этого не страдают»76.

Социальный прогресс и культурный консерватизм придают английскому обществу стабильный характер и одновременно воспитывают в англичанах исключительное чувство патриотизма, основанное на ощущениях свободы и счастья. Наиболее патриотичным слоем английского общества является аристократия, поскольку именно она его главный творец. Во Франции еще только предстоит «создать патриотическую аристократию, потому что революция была направлена в большей степени против привилегий знати, чем против королевской власти, и теперь аристократы способствуют установлению деспотизма как своего защитника».

И тем не менее именно Французская революция сделала де Сталь убежденной сторонницей аристократии: «Я не боюсь исповедовать чувства, которые многие назовут аристократическими, но все обстоятельства Французской революции заставили меня ими проникнуться». Причиной этому стали те аристократы, которые «взялись за дело представительного правления и, следовательно, равенства перед законом». Высшей похвалой этим людям в глазах де Сталь является то, что «они, подобно англичанам, соединяют в себе дух рыцарства и дух свободы»77.

Одним из высших достижений Англии является наличие в ней общественного мнения, которое делает англичан независимыми ни от какого конкретного лица и в то же время зависимыми от интересов всего государства. По меткому выражению де Сталь, «общественное мнение может быть рассмотрено как совесть государства». Это мнение формируется свободной прессой и способствует установлению в сознании людей прочных и справедливых суждений. Оно заставляет правителей дорожить народным мнением и делает народ постоянным в своих оценках выдающихся личностей, потому что «ничто не закрепляется так ясно и прочно в головах людей, как истины, полученные в ходе свободных дискуссий»78.

Отсюда высокий уровень просвещенности англичан и их «интерес к политическим предметам». В отличие от Франции, где все сосредоточено в Париже («как будто один Париж существует во Франции»), «в Англии политическая жизнь чувствуется во всех провинциях»79. Как считает де Сталь, «о политике лучше беседовать с английским фермером, чем с большинством самых просвещенных людей континента»80. Политическая свобода для англичанина – не теоретическая доктрина, а органическая форма существования. Она непосредственно связана с моралью и усваивается еще в детстве вместе с нравственными принципами. «Однако для того чтобы вкусить и воспользоваться на практике этой свободой, соединяющей все преимущества республиканских добродетелей, философского просвещения, религиозных чувств и монархического достоинства, надо, чтобы народ обладал разумом, а представители высшего класса были образованны и добродетельны»81.

Английское общество в представлении де Сталь наделено всеми возможными добродетелями. Оно религиозно и глубоко нравственно. Этому способствуют «терпимость, политические институты и свобода прессы»82. «В Англии все устроено таким образом, – пишет де Сталь, – чтобы каждый класс, каждый пол и каждая отдельная личность придерживались принципов морали»83.

По мере раскрытия основных черт национального характера и быта англичан повествование де Сталь приобретает черты утопии. В отличие от французов англичане не любят блеска и мишуры. Они привязаны к своему дому. Ценят независимое существование. «Быть у себя (home) – основное предпочтение англичан, и, может быть, эта склонность способствовала их отвращению от политической системы, которая позволяет в других местах безнаказанно ссылать и арестовывать людей. Каждый заботится о своем отдельном жилье, и Лондон состоит из огромного количества маленьких домов, закрытых как коробки, куда почти невозможно проникнуть. Даже братья и сестры не могут прийти друг к другу обедать без приглашения»84.

Дома англичане не ведут тех изящных и пустых разговоров, которыми славятся французские салоны. Отсутствие общественной жизни во Франции компенсируется искусством вести беседу, в Англии суть разговора состоит не «в легкости ума, а в важности вещей, о которых идет речь». Поэтому нет никакой необходимости искусственно и искусно поддерживать разговор и «не слишком останавливаться на тех предметах, которые не интересуют женщин». В свою очередь англичанка, хозяйка дома, «вовсе не считает себя обязанной в отличие от французов, вести и особенно поддерживать разговор <…> <Английские> женщины в этом отношении чрезвычайно скромны, потому что в свободном государстве, где мужчины восстановили их природное достоинство, женщины сами чувствуют себя подчиненными»85. Домашняя нравственность англичан доходит до того, что «женатые мужчины совсем не имеют любовниц», а кокетство в Англии «почти отсутствует. Исключение составляют молодые девушки и юноши, которые собираются пожениться»86.

Не меньшими достоинствами отличаются общественные нравы англичан. Они горды и независимы: «Милость или немилость министров и двора не имеют абсолютно никакого значения в их жизни, и вы заставите англичанина покраснеть, если заподозрите его в том, что он придает значение месту, которое занимает, или доверию, которым он может пользоваться. Чувство гордости заставляет его считать, что эти обстоятельства ничего не добавляют и не отнимают от его личных заслуг. Опала не может повлиять на его привлекательность в глазах света. Оппозиция занимает там такое же блестящее положение, как и министерская партия: состояние, должность, ум, талант, добродетели принадлежат всем; никто и не подумает удалиться или сблизиться с кем-либо из соображений расчета, который господствует во Франции. Порывать с друзьями, потому что они не имеют больше власти, или сближаться с ними, когда они обретают ее, – этот род действия почти неизвестен в Англии»87.

Разумеется, все государственные должности заняты людьми безупречно честными и в высшей степени достойными их. «В Англии первой целью людей во власти является уважение общества, они почти никогда не делают состояния во время своего министерства. Питт умер, оставив после себя только долги, которые были оплачены парламентом»88.

Положение мужчин и женщин в обществе неодинаково. Однако различие это обусловлено не социальными предрассудками, а естественным неравенством полов. Женские добродетели так же ярко проявляются в домашней жизни, как мужские в общественной. «Женщина из народа в Англии чувствует свою связь с королевой, которая заботится о своем муже и воспитывает своих детей точно так же, как этого требует религия от всех жен и матерей»89.

Идеализация английского быта у де Сталь во многом обусловлена резким неприятием нравов во Франции. В первую очередь, конечно, имеются в виду нравы высшего общества.

Уже сам факт того, что во Франции «нравы высшего класса не имеют никакой связи с нравами народа и никакого понимания не может быть между салонами и страной»90, невыгодно выставляет Францию на фоне Англии, где действуют единые нравственные принципы для всех сословий. Все интересы высшего общества концентрируются вокруг двора. Этикет отменяет естественность поведения, которая отличает англичан. Нельзя говорить ни о чем серьезном и нельзя не говорить вообще. «Надо неизбежно ограничиться разговорами о погоде, об охоте, о том, что пили вчера, и о том, что будут есть завтра, наконец, о всем том, что не имеет никакого смысла и никого не интересует»91.

Если основу английского национального характера составляет чувство независимости, то французы, как принято считать, отличаются легкостью характера. Однако эта национальная черта под пером де Сталь получает сатирическую интерпретацию: «Эта легкость присутствует только в том рое мужчин, который жужжит вокруг власти. Надо быть легким, чтобы быстро менять принадлежность к партии, надо быть легким, чтобы не углубляться в учение, потому что иначе будет слишком трудно говорить противоположное тому, что они познали, невежде гораздо легче утверждать все подряд. Надо быть легким, чтобы метаться от демократии к легитимизму, от республики к военному деспотизму»92.

Если английские женщины не участвуют в общественной жизни, потому что они свободны, то француженки под самовластным правлением, вынужденные быть «запертыми у себя в домах», используют «все свои средства обольщения, чтобы повлиять на власть». При этом они руководствуются не какими-то высшими соображениями, а «всего лишь желанием добиться мест для своих друзей». «Результатом этих постоянных демаршей и интриг стала не только испорченность нравов, но и страсти, исказившие в них все то приятное, что свойственно их полу». Французские женщины, по наблюдению де Сталь, «трансформировались в какой-то третий искусственный пол, печальную продукцию искаженного социального порядка»93.

Вывод прост и очевиден: свободное государство, подчиняющееся законам, порождает добрые нравы, и наоборот, деспотические государства, попирающие все законы, искажают природу человека и отрицательно влияют на его частную жизнь. Новым здесь, пожалуй, является только та настойчивость, с которой проводится эта традиционная для английского мифа параллель между Англией и Францией. Мадам де Сталь доводит ее до логического завершения. На вопрос, «если бы потребовалось, чтобы один из двух народов, англичане или французы, был уничтожен, кого она предпочтет, де Сталь отвечает, хотя и с «внутренней дрожью», но вполне определенно: «…пусть лучше тот, чьи свобода, просвещение, и добродетели насчитывают сотни лет, сохранит залог, вверенный ему Провидением»94.

* * *

Идти дальше, чем это сделала де Сталь в мифологизации Англии, было некуда. Начинается постепенное разрушение английского мифа. Его еще активно использует Бенжамен Констан, но он, собственно говоря, уже не является его творцом. В Англии Констан ищет лишь подтверждение своим политическим теориям: «Так как всегда полезно уйти от абстракций к фактам, мы ссылаемся на английскую конституцию». Английская конституция служит для него примером: «Никакой закон не может быть принят без состязания палаты наследственной и палаты выборной, никакой документ не может вступить в силу без подписи министра, никакой приговор не может быть вынесен иначе как независимым судом. Но когда все предосторожности приняты, смотрите, как английская конституция использует власть короля, для того чтобы положить конец любому опасному противоборству и добиться гармонии между различными властями. Если действия исполнительной власти приобретают опасный характер, король увольняет министров. Если становятся зловещими действия наследственной палаты, король меняет ее облик, создавая новых пэров. Если угроза исходит от выборной палаты, король использует право veto или распускает ее. И, наконец, даже если судебная власть становится несправедливой по отношению к частным лицам, а наказание оказывается слишком суровым, то король смягчает ее действие своим правом помилования»95.

Как и Мадам де Сталь, Констан большое внимание уделяет английской аристократии. Он также видит в ней соединение личных заслуг с наследственным правом. Необходимость наследственной палаты в наследственной монархии Констан объясняет следующими причинами. Когда человека ставят на вершину власти, то он невольно держится за свое положение. Поэтому, «если вы не хотите, – пишет Констан, – чтобы он всегда держал меч в руке, надо окружить его другими людьми, в интересах которых была бы его защита»96. Это прежде всего в интересах аристократии, которая, с одной стороны, видит в монархе источник отличий и должностей, а с другой – достаточно независима от монарха в силу своего рождения. Там, где аристократия не занимает никаких должностей или назначение на ту или иную должность обусловлено лишь капризом монарха, как, например, во Франции в последние годы перед революцией, там «она является только блестящей декорацией, лишенной реальных средств и силы»97. Такое положение превратила французскую аристократию из самостоятельной политической силы в оружие деспотизма.

«Английская аристократия, – полагал Констан, – никогда не была, в отличие от аристократий большинства других стран, врагом народа. Призванная в отдаленные века потребовать от короны то, что она считала принадлежащим ей по праву, она могла заставить считаться с ее претензиями, только установив некоторые принципы, полезные для массы горожан»98. К числу этих принципов Констан относит индивидуальную свободу и суд присяжных. В 1688 г. значительная часть английских пэров оказалась на стороне революции. В этом утверждении чувствуется упрек французской знати, которая в своем большинстве с самого начала революции отказалась служить делу общенародной свободы. И в дальнейшем английская аристократия стояла во главе оппозиционной партии. Об аристократическом характере английской оппозиции писала и Мадам де Сталь.

Народность английской аристократии проявляется, по мнению Констана, не только в отстаивании общественных идеалов, но и в самом бытовом укладе. «Большая часть крупных земельных владений английских сеньоров сдавалась внаем богатым фермерам, которые обрабатывали их и могли передавать по наследству при условии очень длительного найма. Их дома наполнялись многочисленной прислугой, которой сеньор щедро платил и считал это обязанностью, неотделимой от своего положения. Каждый из этих сеньоров был своего рода вождем маленького народа, служившего ему с рвением всеми теми средствами, которыми мог располагать. При таком укладе аристократия в Англии никогда не была зловещей в глазах народных масс. Даже законы, издаваемые народом в моменты, когда в его руках находилась власть, никогда не были направлены против знати»99.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации