Текст книги "Экономическая социология"

В результате очень часто, как только один из агентов начинает рассуждать в терминах рыночной эффективности, другой переистолковывает его рассуждения в индустриальных или гражданских терминах. И при согласовании разных позиций далеко не всегда рыночная аргументация одерживает верх. При этом рыночный порядок (как и все другие порядки) активно претендует на универсальность, и не случайно многими экономистами он воспринимается как универсальный. Но на деле рыночный порядок оказывается лишь одним из способов координации хозяйственных взаимодействий. Более того, он существует благодаря достижению компромисса с другими, нерыночными порядками[296]296
  Тевено Л. Рациональность или социальные нормы: преодоленное противоречие? // Экономическая социология. 2001. Т. 2. № 1. С. 88–122 (http://www.ecsoc.msses.ru); Тевено Л. Множественность способов координации: равновесие и рациональность в сложном мире // Вопросы экономики. 1997. № 10. С. 69–84.


[Закрыть]. Причем подобная множественность оценок имеющихся и потенциальных ресурсов не становится препятствием для успешного развития фирмы. Сама неоднозначность, позволяющая манипулировать ресурсами и переопределять их, становится важнейшим элементом предпринимательской деятельности[297]297
  СтаркД. Гетерархия: неоднозначность активов и организация разнообразия // Экономическая социология: новые подходы к институциональному и сетевому анализу. С. 47–95. См. также: Экономическая социология. 2001. Т. 2. № 2. С. 115–132 (http://www.ecsoc.msses.ru). На английском языке см.: Экономическая социология. 2000. Т. 1. № 2. С. 7–36.


[Закрыть]. И серьезное преимущество получает тот, кто в состоянии задействовать весь арсенал способов координации в разворачивающихся на рынках властных играх[298]298
  Fligstein N. The Architecture of Markets: An Economic Sociology of Twenty-First-Century Capitalist Societies. P. 15.


[Закрыть].

Рынки как культуры. Рыночные институты формируются не в безвоздушном пространстве. Они погружены в более широкие социальные контексты, получают подкрепление и обоснование в определенной культуре (о понятии хозяйственной культуры см. в гл. 5).

Для традиционного экономиста культура представляет собой слабо подверженную количественному определению и в силу этого закрытую пя анализа совокупность факторов, ограничивающих экономическое поведение. Эти факторы, во-первых, имеют внешний (экзогенный) характер, во-вторых, чаще всего рассматриваются как инварианты поведения вследствие принимаемой предпосылки об устойчивости вкусов и предпочтений человека.

Экономическая социология придерживается иной точки зрения. Во-первых, культура не является чем-то внешним по отношению к хозяйственной сфере. И дело не только в том, что культурные факторы активно влияют на хозяйственное действие. Они являются его встроенным элементом. В этом смысле противопоставление культуры и рынка следует считать искусственным[299]299
  «Следует не противопоставлять рынок внеэкономическим социокультурным факторам, а понимать его как особую категорию социальных отношений и культурных ценностей» (Zelizer V. Making Multiple Money// Explorations in Economic Sociology. P. 194.См.также: Зелизер В. Создание множественных денег // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. С. 414. См. также: Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 3. С. 58–72 (http://www.ecsoc.msses.ru).


[Закрыть]. В той же мере, в какой рынок производит и реализует продукты и услуги, он становится средством производства и распространения идентичностей, утверждения статусных иерархий, ареной символической борьбы за интерпретацию смыслов. А во-вторых, социокультурные факторы являются переменной величиной, они варьируются от сообщества к сообществу, от одного исторического периода к другому. В итоге то, что определяется (здесь и сейчас) как желаемое или рациональное, имеет конкретно-историческое культурное наполнение и в иных условиях способно выглядеть иначе[300]300
  Об этом на примере сравнительного анализа железнодорожного хозяйства в США, Великобритании и Франции см.: Dobbin F. Forging Industrial Policy. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. См. также: Доббин Ф. Формирование промышленной политики (фрагменты книги) // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. С. 607–631. См. также: Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 1. С. 45–60 (http://www.ecsoc.msses.ru).


[Закрыть].

Такой подход, безусловно, накладывает определенные ограничения в части формализации получаемых результатов. И для исследования рынков как культур широко используются более «мягкие» этнографический и исторический подходы. Примером реализации первого может служить этнографическое исследование М. Аболафией фондовых и фьючерсных рынков[301]301
  Abolafia М. Making Markets, Opportunism and Restraints on Wall Street. Cambridge: Harvard University Press, 1996; Аболафия М. Рынки как культуры: этнографический подход // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. С. 431–444. См. также: Экономическая социология. 2003. Т. 4. № 2. С. 63–72 (http://www.ecsoc.msses.ru).


[Закрыть], а прекрасный образец второго подхода демонстрирует историческое исследование рынка страхования жизни В. Зелизер[302]302
  Zelizer V. Morals and Markets: The Development of Life Insurance in the United States. New Brunswick, N.J.: Transaction Books, 1983.


[Закрыть].

Культура предопределяет исходные когнитивные способности участников рынка, позволяет им накапливать знание, используя огромные потоки информации, отбирая, обрабатывая и осваивая ту, которую они считают релевантной и надежной. Выработке деловой стратегии предшествуют специфические представления о надежных источниках информации, о том, что является успешными практиками на данном рынке, заслуживает внимания, становится основой для бенчмаркинга (benchmarking) – сравнительного анализа собственных параметров относительно эталонных образцов.

С этой точки зрения постановка хозяйственных целей выступает как культурно обусловленный процесс. С одной стороны, производитель и торговец реагируют на спрос, в котором, помимо уровня платежеспособности потребителей, проявляются их специфические предпочтения. С другой стороны, сам спрос для производителя и торговца данным товаром не является чем-то внешним, сугубо «объективным», а их хозяйственные действия не следует считать автоматической реакцией на колебания внешней среды. Определение параметров спроса является продуктом внутренней работы, в процессе которой осваиваются чужие взгляды или вырабатывается свое понимание того, что требует рынок. Это понимание становится основой практических действий, которые, з свою очередь, прямо или косвенно влияют на параметры спроса.

Культурные факторы влияют также и на выбор средств. Ценности как высшие стандарты поведения, преломляясь сложным образом, формируют систему оценок. Эти оценки касаются того, что может быть использовано как ресурс, каковы приемлемые способы его комбинации с другими ресурсами, наконец, что следует считать их эффективным использованием. Мы уже говорили о том, что часть ресурсов (например, земля) вообще может изыматься из числа объектов купли-продажи путем формальных запретов. Помимо этого, хозяйственные агенты могут не идентифицировать какие-то возможности или счесть их неэффективными[303]303
  Доббин Ф. Формирование промышленной политики (фрагменты книги). С. 607–631.


[Закрыть]. Ведь распознавание эффективности зависит от подходов к освоению информации, практического опыта и привычек. В результате некоторые вполне эффективные с экономической точки зрения варианты в одно время «не распознаются» (misrecognized) и исключаются из поля актуального выбора, а в другое время становятся неотъемлемой частью деловых стратегий. Распознавание таких возможностей – одна из основных задач предпринимательской деятельности.

Переплетение экономических и культурных процессов находит свое яркое выражение в позиционировании товара на рынке с помощью торговых марок и брендов, которые не просто делают товар узнаваемым, но нагружают его многозначными символическими образами (подробнее см. в гл. 18).

Заключение. Экономическая социология определяет хозяйство как совокупность рыночных и нерыночных форм хозяйства, конституируемых совокупностью структур и институтов. Наша позиция состоит в том, что, во-первых, ценообразующие рынки не являются универсальной формой хозяйства; существует множество хозяйственных секторов, которые интегрируются иными способами. Во-вторых, рынки не автономны от других сфер общества, и их участники руководствуются отнюдь не только узкоэкономической логикой.

В разных парадигмах современной экономической социологии рынки представляются соответственно как совокупности сетевых связей, институциональных ограничений и культурных смыслов. Несмотря на очевидное различие подходов, они близки тем, что рассматривают рынки как социальные конструкты, не сводимые к действиям отдельных хозяйственных агентов. Именно анализ структурных и институциональных элементов рынка, а также его социокультурных значений позволяет объяснять происходящие на нем процессы и формировать относительно целостные представления о рынке. Дополнительным важным элементом его характеристики является воздействие государства, которое будет рассмотрено в следующей главе.

Глава 7
Государственное регулирование хозяйства

Экономическая теория еще в XIX столетии способствовала возникновению концепции капиталистических отношений, согласно которой они освобождаются от давящей политической власти и сдерживающих социальных норм. Эта концепция основана на идее саморегулирующегося рынка, который не только автономен от общества, но и во многом подчиняет общество собственной логике. Либерально настроенные представители неоклассической экономической теории приветствуют этот «освобождающий» процесс, они искренне убеждены в том, что при снятии внешних («внеэкономических») ограничений происходит стихийное возникновение рынков как наиболее эффективного способа распределения ресурсов. И чем меньше всяких внешних регулирующих воздействий, тем это распределение оказывается эффективней. В отличие от либералов, представители радикальной марксистской политической экономии куда более критичны, они считают, что экспансия рынка становится источником социального отчуждения. Но они также усматривают мощную тенденцию к размыванию и выхолащиванию политических и социальных отношений.

Позиция экономической социологии состоит в том, что тенденция к обособлению рыночных отношений в процессе становления капитализма действительно имеет место. Но в предыдущей главе мы уже ссылались на К. Поланьи, указывавшего на невозможность автономного развития рынка и, тем более, на возникновение рыночного общества, в котором социальные и политические отношения подчиняются рыночной логике. По его мнению, при недостатке или неэффективности ограничительных мер развитие рыночных отношений способно порождать негативные побочные эффекты (экстерналии), несущие в себе опасные элементы саморазрушения, в том числе и для самого рынка. Поэтому рынок в частности и хозяйство в целом изначально предполагают наличие механизмов регулирования. Причем речь идет не только о предупреждении или устранении негативных последствий, порождаемых неизбежными рыночными сбоями. На всем протяжении человеческой истории само развитие рынков происходило не вследствие отказа от регулирования, но, напротив, во многом порождалось этим регулированием, которое производилось в том числе и по логике, весьма отличной от рыночной.

Наряду с социальным регулированием, осуществляемым силой традиций, социальных норм, стихийными и организованными действиями хозяйственных агентов[304]304
  Weber М. Economy and Society. Vol. I. Berkeley: University of California Press, 1978. P. 82–83. См. также: Вебер М. Социологические категории хозяйствования // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики / Сост. и науч. ред. В. В. Радаев; пер. М. С. Добряковой и др. С. 59–81. М: РОССПЭН, 2004.


[Закрыть], важнейшую роль в этом процессе играет регулирование со стороны государства. Историкам и антропологам хорошо известно, что большинство рынков складывалось не помимо и вопреки, а при его прямой поддержке. Причем это относится отнюдь не только к примитивным, но и к современным хозяйствам. Современный рынок столь же не автономен от действий государства[305]305
  «Автономный рынок не «возникает»; он конструируется в процессе утверждения политической и государственной власти… Исторически мы не сможем понять функционирования и развития рынков без признания того, в какой степени они были сформированы фискальными интересами государства и формами легитимации государственной власти, которые в свою очередь находились под воздействием международной гонки вооружений» (Friedland R., Robertson A. F. Beyond the Marketplace // Beyond the Marketplace: Rethinking Economy and Society / R. Friedland, A. F. Robertson (eds.). N.Y.: Aldine de Gruyter, 1990. P. 7, 11).


[Закрыть]. И потому для экономической социологии проблема развития рынков неотделима от проблемы государственного регулирования хозяйства.

Задача данной главы – показать специфику государства и его интересов, раскрыть функции государственного регулирования хозяйства, сравнить разные типы взаимоотношений представителей государства и участников рынка, включая их коррупционные проявления.

Общее определение и специфика государства. Начнем с исходного определения государства, которое вновь заимствуем у М. Вебера: «…мы назовем государством принудительную политическую организацию, действующую в течение продолжительного времени, чья администрация успешно поддерживает притязания на монополию легитимного использования физического насилия для поддержания установленного порядка»[306]306
  Weber M. Economy and Society. Vol. I. P. 54. См. также: Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 645–646.


[Закрыть]. Ключевым признаком государства, таким образом, выступает исключительное право на осуществление легитимного насилия на определенной территории. Оно связано с принуждением всех других агентов к отказу от использования насилия без санкции государства. Из этой территориальной монополии силы вытекает другая монополия государства – фискальная. Она выражена исключительным правом сбора налогов на данной территории[307]307
  Подробнее об этих двух монополиях см.: Волков В. В. Силовое предпринимательство. СПб.: ЕУСПб: Летний сад, 2002. Гл. 8. С. 223–240. См. также: Экономическая социология. 2003. Т. 4. № 2. С. 52–62 (http://www.ecsoc.msses.ru).


[Закрыть].

Таким образом, в своем исходном определении деятельность государства исключает конкуренцию. Хотя в определенных условиях рядом с государством могут действовать и частные структуры, претендующие на применение силы и сбор дани с участников рынка[308]308
  Подобная ситуация была характерна, например, для России 1990-х гг., когда на фоне ослабления и фрагментации российского государства произошел взлет частного силового предпринимательства (Волков В. В. Силовое предпринимательство. Гл. 9). См. также: Экономическая социология. 2003. Т. 4. № 3. С. 39–50 (http://www.ecsoc.msses.ru).


[Закрыть]. Да и между самими государственными органами может возникать подобие конкуренции, поскольку государство не является монолитной структурой[309]309
  Например, в России 1990-х гг. возникли элементы конкуренции силовых органов за крупных плательщиков (или наоборот, неплательщиков) налогов (Конкуренция за налогоплательщика. Исследования по фискальной социологии / Под ред. В. В. Волкова. М.: Московский общественный научный фонд, 2000).


[Закрыть]. Но конкуренция и первого, и второго рода является не имманентным признаком государственной власти, а скорее свидетельством ее незавершенности или размывания.

В социальных и экономических науках сложилась определенная традиция описания взаимодействия государства и рынка. Главный порок весьма многочисленных работ, выполненных в этой традиционной парадигме, связан с тем, что государство и рынок достаточно жестко противопоставляются друг другу, и в качестве главного вопроса рассматривается степень вмешательства государства в хозяйственные процессы. При этом либералы превозносят достоинства рыночного регулирования и предлагают минимизировать присутствие государства. Консерваторы, наоборот, защищают государство и пытаются ограничить рыночные свободы. Но в любом случае государство и рынок представляются в качестве антагонистов, действующих на совершенно разных основаниях (соответственно политических и экономических) и борющихся между собой по принципу «кто кого»[310]310
  Блок Ф. Роли государства в хозяйстве // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. С. 570–579. См. также: Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 2. С. 37–56 (http://www.ecsoc.msses.ru).


[Закрыть]. Более того, считается, что их взаимопроникновение крайне вредно для обеих сторон, так как порождает уродливые симбиозы в виде олигархических хозяйственных структур и коррумпированных чиновничьих режимов.

В противоположность традиционному подходу основная задача формирующейся в конце XX столетия новой парадигмы заключается в преодолении этой жесткой дихотомии. Дело в том, что государство конституирует рынок, и одновременно рынок активно влияет на структуры политической власти. Экономические и политические процессы, тем самым, утверждаются и воспроизводятся друг через друга, и в результате возникают системы управления, интегрирующие частные интересы участников рынка и интересы политических структур. Главным вопросом здесь становится не количественное соотношение государственного и рыночного секторов (например, относительный размер государственного бюджета или доля государственной собственности в производственных активах), а характер способов интеграции двух типов структур и двух типов институционализированных правил[311]311
  Блок Ф. Роли государства в хозяйстве. С. 579–592; Underbill G. State, Market, and Global Political Economy: Genealogy of an (Inter-?) Discipline // Economic Sociology – European Electronic Newsletter. June 2001. Vol. 2. No. 3. P. 2–12 (http://econsoc.mpifg.de).


[Закрыть]. В связи с этим очень важно осознать простую мысль, которая тем не менее игнорируется многими экономистами и политиками: сочетание государственных и рыночных структур и институтов глубоко специфично для каждой страны и потому может быть предметом универсальных рецептов лишь в очень ограниченных пределах.

Подчеркивание интеграции государственных и рыночных структур и институтов не ведет автоматически к стиранию границ между бюрократическим и рыночным способами координации деятельности, как это вытекает, например, из теории общественного выбора, где человек в экономике и в политике следует одной модели поведения (т. е. максимизирует полезность), а политика предстает как подобие рыночного обмена[312]312
  БьюкененДж., Таллок Г. Расчет согласия. Логические основания конституционной демократии // Бьюкенен Дж. Сочинения. Т. 1. М.: Таурус Альфа, 1997. С. 31–206.


[Закрыть]. Подобная редукция политики к обычным обменным отношениям, а политического агента – к «экономическому человеку», на наш взгляд, столь же искажает ситуацию, сколь и попытки вынести политику за пределы хозяйственных отношений.

Позиция экономической социологии заключается в том, что полномочные представители государства являются непосредственными участниками рыночных отношений, однако это не обычные участники рынка. Их особенность выражается в том, что позиции представителей государства и негосударственных участников рынка в хозяйственных взаимодействиях принципиально не равновесны. Во-первых, концентрация в руках представителей государственной власти силовой и фискальной монополий порождает еще один вид монополии – административную. Она распространяется на многие элементы институционального оформления прав собственности и контроля за их соблюдением. Подобные институциональные ограничения получили название административных барьеров входа на рынок. Они означают необходимость получения разрешений на доступ к ресурсам и осуществление хозяйственной деятельности. Характерно, что если полномочия между государственными контролирующими органами четко не разделены и дублируют друг друга (что типично, например, для современной России), конкурентной ситуации все равно не возникает – просто увеличивается число административных барьеров, которые приходится преодолевать участнику рынка.

Во-вторых, в отличие от экономической монополии, когда услугу можно купить только у одного продавца, но в принципе можно отказаться от ее покупки вовсе, административная монополия государства имеет иную природу. Государство предлагает услуги, от которых нельзя отказаться (по крайней мере, нельзя сделать это открыто, оставаясь в его юрисдикции). Отказ от их «покупки» квалифицируется как нарушение закона и влечет за собою санкции неэкономического характера – продавец бюрократических услуг не переключается на другого покупателя, а наказывает отказавшегося от «обмена».

В-третьих, монополизм государства имеет неэкономическую природу. Власть его представителей принципиально не связана с преимуществами в эффективности и, таким образом, не может быть преодолена в результате конкурентной борьбы. Она черпается из других источников – исключительных прав выдавать разрешения на осуществление хозяйственной деятельности и прекращение этой деятельности.

Наконец, в-четвертых, представители государства руководствуются самыми разными мотивами, многие из которых далеки от стремления к наилучшему соотношению экономических издержек и выгод. С одной стороны, одним из решающих мотивов их деятельности является воспроизводство собственных властных позиций и извлечение политической и административной ренты (к этому вопросу мы вернемся ниже). А с другой стороны, представители государства призваны заботиться о реализации долгосрочных национальных интересов, выходящих за рамки сиюминутной экономической выгоды отдельных участников рынка.

Итак, государство реализует во взаимодействии с участниками рынка три вида взаимосвязанных монополий:

• силовую;

• фискальную;

• административную.

В результате интеграция частных интересов участников рынка и политических интересов государства осуществляется на асимметричной основе.

Задачи и функции государства. В далеком прошлом осталось то время, когда государство действовало по модели «стационарного бандита» (М. Олсон) – самой сильной структуры на данной территории, выражающей прежде всего свои частные интересы. Сегодня оно неизменно претендует на заботу об общих интересах, решая задачи защиты и управления.

Непосредственно проистекающие из территориальной монополии силы задачи защиты состоят в обеспечении:

• территориальной целостности (противостоянии захватам и дроблению территории);

• национальной безопасности (предотвращении угрозы зависимости и нанесения ущерба стране).

Понятно, что в отличие от сохранения территориальной целостности, поддержание национальной безопасности – задача куда более широкая, которая включает множество хозяйственных аспектов.

Еще более непосредственно со сферой хозяйства связаны задачи управления. Государство не ограничивается своей политической и военной ролью, активно влияя на формирование хозяйства. И практически все крупные реформы в истории самых разных хозяйств во многом инициировались государством, проводились в устанавливаемых им формах, определялись его фискальными и милитаристскими интересами[313]313
  Об этой позиции применительно к российской истории см.: Радаев В. В. Два корня российского предпринимательства: фрагменты истории// Мир России. 1995. Т. 4. № 1. С. 159–179.


[Закрыть]. Задачи государственного управления состоят в следующем:

• поддержание устойчивого развития; • производство общественных благ;

• предоставление и обеспечение общегражданских прав.

Для реализации указанных задач защиты и управления государство выполняет следующие регулирующие функции:

• установление формальных правил, в рамках которых осуществляется хозяйственная деятельность (законодательная функция);

• поддержание формального порядка с наложением санкций за нарушение установленных правил (репрессивная функция);

• перераспределение части хозяйственных ресурсов и извлекаемых доходов (редистрибутивная функция);

• регулирование средств денежного обращения (монетарная функция);

• непосредственное участие в производстве благ (производственная функция)[314]314
  Государственный сектор, включающий предприятия и учреждения, которые полностью или преимущественно принадлежат государству, а также предприятия, в собственности которых государство имеет свою долю, весьма обширен практически во всех странах с самым разным уровнем экономического развития.


[Закрыть].

Насколько реализация данных функций государства нейтральна по отношению к интересам участников рынка? Много лет ортодоксальные марксисты и их последователи уверяли, что государство есть машина подавления, действующая в частных интересах господствующих классов[315]315
  См., например: Poulantzas N. Political Power and Social Classes. L.: NLB, 1975.


[Закрыть]. Либералы, напротив, были склонны видеть в государстве «третью силу», равноудаленную от всех участников хозяйственного процесса. И тот, и другой взгляд выглядят как явные упрощения. Политика государства никогда не была и не будет совершенно нейтральной, даже если и пытается выглядеть таковой. Государство не может избежать разного рола влияний. Но даже если регулирующие меры не пролоббированы непосредственно какой-нибудь крупной хозяйственной структурой, то любое вмешательство государства все равно оказывается кому-то выгодным – немедленно или в конечном счете.

Тем не менее государство, за исключением немногих одиозных случаев, не растворяется в интересах частных («олигархических») структур. Оно сохраняет свою автономию. Другое дело, что эта автономия не означает полной независимости от общества. Напротив, государство лействует на принципах, которые П. Эванс определил как встроенная автономия (embedded autonomy)[316]316
  Evans P. B. Embedded Autonomy. Berkeley: University of California Press, 1995.


[Закрыть]. Речь идет о самостоятельных законодательной и исполнительной структурах, которые при этом сотнями нитей связаны с обществом, укоренены в присущих ему отношениях. Более точно будет сказать, что государство представляет собой совокупность структур, каждая из которых обладает различной степенью встроенной автономии по отношению к обществу и частным интересам участников рынка[317]317
  Carrulhers B. When is the State Autonomous? Culture, Organization Theory, and the Political Sociology of the State // Sociological Theory. March 1994. Vol. 12. No. 1. P. 19–44.


[Закрыть]. Причем утверждать, что заведомо лучше – сильная или, наоборот, слабая автономия государственных органов, по нашему мнению, нельзя – это зависит от специфической комбинации структур и институтов.

Типы государственного вмешательства. Хотя на уровне общих положений серьезную роль государства в рыночных процессах практически никто не оспаривает, характер фактической и желаемой связи государства и рынка видится очень по-разному. На идейных полюсах располагаются две крайние точки зрения. Одной из таких крайностей является либеральная модель государства как «ночного сторожа». Она предполагает, что государство, единожды создав надлежащие формальные правила, способствующие экономической конкуренции, уже не должно вмешиваться в рыночные процессы. Оно призвано следить за тем, чтобы одни участники рынка не достигали своих интересов за счет грубого нарушения интересов других участников. Иными словами, государству отведена здесь роль внешнего арбитра, следящего за соблюдением установленных правил.

Другая крайность представлена коммунистической моделью государства как «единого народнохозяйственного центра», который задает сверху основные хозяйственные параметры и осуществляет централизованное перераспределение решающей части ресурсов и получаемых доходов.

Если государство-сторож пытается самоустраниться из рыночных отношений, что не может не порождать серьезных рыночных сбоев, то государство-центр, напротив, пытается подавить рынок[318]318
  Существует теория «бюрократических рынков», истолковывающая взаимодействия в рамках социалистического государства в терминологии взаимного обмена услугами (Павленко СЮ. Неформальные упраатенческие взаимодействия // Постижение. М: Прогресс, 1989. С. 190–202; Кордонский С. Рынки власти: административные рынки СССР и России. М.: ОГИ, 2000). Однако «рынок» в данном случае лучше оставлять в кавычках.


[Закрыть]. Между указанными полюсами располагаются другие модели, различающиеся по характеру и степени воздействия государства на хозяйственные процессы. Именно эти модели и интересуют экономическую социологию. Чтобы проанализировать их особенности, мы используем типологию Ф. Блока, которая включает:

• государство общественных благ;

• государство макроэкономической стабилизации;

• государство обеспечения социальных прав;

• государство развития;

• социалистическое государство[319]319
  Хотя Ф. Блок и относил данную типологию к «старой», традиционной парадигме толкования связи между государством и хозяйством, он сам, критикуя ее, указал, что рассмотренные типы не умещаются на одном континууме. Таким образом, данная типология вовсе не так примитивна, чтобы различать модели лишь по степени вмешательства государства в хозяйственные процессы. И отбрасывать ее в рамках новой парадигмы кажется не вполне целесообразным (Блок Ф. Роли государства в хозяйстве // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики. С. 578–579. См. также: Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 2. С. 37–56 (http://www.ecsoc.nisses.ru).


[Закрыть].

Первый тип – государство общественных благ (public goods state) – предполагает минимальное вмешательство в хозяйственную жизнь, при этом основная хозяйственная функция государства сводится к производству общественных благ. Специфика этих благ, как известно, заключается в том, что они могут быть получены другими агентами, не участвующими в их производстве, без дополнительных издержек с их стороны (например, использование построенных дорог или городских парков). Ввиду этих позитивных экстерналий частные фирмы оказываются не заинтересованными в создании подобных благ, и государство вынуждено брать на себя функции, оставленные рынком.

Помимо позитивных экстерналий, производство общественных благ может выражаться в ликвидации негативных экстерналий рыночной деятельности, например, охране окружающей среды от промышленных загрязнений, в которой отдельный бизнес также может быть не заинтересован или на которую может не иметь достаточных средств.

Наконец, вмешательство государства может быть обусловлено дефицитом ресурсов у частных агентов на производство и потребление определенного рода продуктов и услуг, имеющих общегосударственное значение. Характерным примером здесь являются сферы образования и фундаментальной науки, из которых государство не может полностью устраниться без основательного разрушения этих сфер.

Второй тип – государство макроэкономической стабилизации – также предполагает очень ограниченное вмешательство в хозяйственные процессы. Речь не идет о поддержке отдельных отраслей и, тем более, отдельных предприятий, но об осуществлении мер, необходимых для сохранения устойчивости макроэкономической ситуации – в первую очередь, о функции регулирования денежной и кредитной сферы. Необходимость такого воздействия связана с наличием неизбежных циклов экономической конъюнктуры. И основная задача государственного регулирования сводится к тому, чтобы сглаживать циклические колебания с помощью финансовых инструментов – «остужать» перегретую экономику и «подогревать» остывающую.

Третий тип – государство обеспечения социальных прав (social rights state) или, в более конвенциональной терминологии, – государство благосостояния (welfare state), на котором мы остановимся несколько подробнее. Такое государство также по минимуму вмешивается в деятельность частного сектора и старается не искажать коммерческих интересов. Однако оно берет на себя обязательства по обеспечению своим гражданам трех типов прав:

• гражданских прав, связанных с обеспечением так называемых демократических свобод;

• политических прав, выражающихся в возможности избирать органы власти и быть избранным в эти органы;

• социальных прав, гарантирующих определенную защиту от сбоев рынка, включая социальную поддержку в случае потери работы или наступления нетрудоспособности.

В данном случае нас интересуют именно социальные права, реальное (недекларативное) обеспечение которых требует весьма значительных средств и, следовательно, масштабного перераспределения валового национального продукта. Отметим, что в период после Второй мировой войны в развитых западных странах размеры социальных обязательств государства динамично нарастали, что привело в итоге к ситуации, характеризуемой как хронический фискальный кризис государства, когда оно оказывается зажатым между необходимостью обеспечения социальных прав и одновременного стимулирования частных интересов, не позволяющего сильно расширять бремя налоговых платежей[320]320
  Block F. The Fiscal Crisis of the Capitalist State//Annual Review of Sociology. 1981. Vol. 7. P. 1–27.


[Закрыть].

Вариантов политики социального обеспечения имеется множество. И профиль государства благосостояния определяется следующими параметрами:

• общие размеры социальных выплат и льгот;

• каналы их проведения (прямые государственные субсидии, общественные фонды или фонды корпораций);

• принципы построения социальных выплат и льгот (адресная поддержка малообеспеченных, стимулирование определенных социально-профессиональных групп или равноправный доступ к трансфертам всего населения);

• преобладающие формы выплат и льгот (целевые денежные выплаты, налоговые льготы или предоставление бесплатных социальных услуг);

• пассивный или активный характер выплат (стимулирование уровня потребления или экономической активности посредством профессиональной переподготовки);

• источники средств для социальных выплат (государственные, корпоративные, благотворительные фонды или страховые взносы самого населения).

Исторически в политике государства благосостояния, по мнению Г. Эспина-Андерсена, сложилось по крайней мере три общих принципа:

• либеральный;

• консервативный;

• социал-демократический.

В соответствии с либеральным принципом социальная помощь оказывается по остаточному принципу – бедным и малообеспеченным слоям, не способным добыть себе минимум средств существования посредством возможностей, предоставляемых рынком, а также самостоятельно гарантировать себе безбедное будущее путем частного (накопительного) страхования. Речь идет, таким образом, о гарантированном адресном обеспечении минимальных физиологических и социальных потребностей наиболее нуждающихся групп, которые не имеют достаточных рыночных шансов или оказываются на обочине по причине сбоев рынка.

Консервативный принцип политики государства благосостояния отличается тем, что привязывает выплаты и льготы к трудовому вкладу работника, предоставляет высокие гарантии в обмен на лояльность организации, а также предполагает отдельные программы для различных профессиональных и статусных групп. Этот патерналистский принцип реализуется в двух основных формах – этатистской и корпоративной, в зависимости от основного источника социальных выплат – государства или частных фирм[321]321
  Этатистская разновидность консервативного принципа была реализована, например, в СССР, но сохранилась и в постсоветский период. Так, основным объектом социальной поддержки в 1990-е гг. были не бедные семьи как таковые, а множественные категории населения, которые выделялись прежде всего по заслугам перед государством (трудовой вклад, участие в войнах и т. п.).


[Закрыть].

Наконец, социал-демократический принцип демонстрирует наибольший универсализм и максимальную независимость от собственных усилий и возможностей потенциальных реципиентов. Социальные выплаты и льготы здесь основаны на самом гражданском принципе, в соответствии с которым каждый обладатель формального статуса гражданина имеет право на равное социальное обеспечение и льготы, независимо от степени нуждаемости и своего трудового вклада[322]322
  В реальной политике государства благосостояния все три принципа реализуются в некотором сочетании. Но все же в разных странах есть свои устойчивые предпочтения. Например, по мнению Г. Эспина-Андерсена, в 1980-е гт. консервативный принцип наиболее ярко проявлялся в Германии, социал-демократический – в Швеции, а либеральный – в Австралии (Esping-Andersen С. The Three Worlds ofiWelfare Capitalism. Cambridge: Polity Press, 1990. P. 48, 58–69).


[Закрыть].

За государством социальных прав в представленной типологии слелует государство развития (developmental state). Это государство уже не ограничивается общей макроэкономической балансировкой и поддержкой нуждающихся. Оно пытается стимулировать экономический рост путем проведения активной промышленной политики. Последняя означает серьезное вмешательство в структуру хозяйственной деятельности и создание дополнительных хозяйственных стимулов, наряду со стимулами, порождаемыми самим рынком. Речь может идти о косвенном воздействии посредством создания деловой инфраструктуры – инженерных и транспортных коммуникаций, экспертных и информационных агентств. Но чаще всего промышленная политика к этому не сводится и проявляется в прямой поддержке отдельных отраслей, групп предприятий и даже отдельных фирм, развитие которых на данный момент считается приоритетным. Эта поддержка оказывается в виде субсидий, инвестиций, кредитов, разного рода преференций и льгот.

И наконец, последний тип из упомянутой классификации – это социалистическое государство. Оно претендует не только на стимулирование экономического роста и проведение активной промышленной политики, но также на широкомасштабное перераспределение ресурсов на нерыночных основаниях в целях достижения социальной справедливости. А поскольку социальная справедливость – глубоко идеологическое понятие, принципы такого распределения во многом зависят от доминирующих идеологических установок. Как правило, дело не ограничивается одной лишь социальной помощью государства малообеспеченным группам населения. Такая помощь, напротив, бывает недостаточной, ибо степень адресности не велика. В результате даже экономически активная и относительно преуспевающая часть населения может не приобретать значительную часть потребительских и социальных услуг на рынке, а получать их от государства (безотносительно к уровню собственных заработков)[323]323
  В СССР этот перераспределительный механизм назывался «общественными фондами потребления».


[Закрыть].