Текст книги "Экономическая социология"

Определение экономического действия как формы социального действия подчеркивает, во-первых, что экономическую социологию интересует не только наблюдаемое поведение хозяйственного агента, но и его субъективная позиция – мотивы, установки, способы определения ситуации. А во-вторых, оно указывает на то, что мотивы хозяйственного агента выходят за пределы сугубо экономических целей. И в следующих главах мы увидим, что принципиальными источниками хозяйственной мотивации, наряду с экономическим интересом, выступают социальные нормы и принуждение.

Раскрытие предмета экономической социологии через веберовские категории экономического и социального действия определяет этот предмет с позиций методологического индивидуализма. И важно сразу же оговориться, что последний резко отличается от методологического индивидуализма, принятого в экономической теории. Индивидуализм homo economicus непосредственно сопряжен с его автономностью, с относительной независимостью принимаемых решений и установлением опосредованной социальной связи – преимущественно через соотнесение результатов действия или через ценовые сигналы. Социологический индивидуализм – явление другого методологического порядка. Индивид рассматривается здесь в совокупности своих социальных связей и включенности в разнородные социальные структуры. Общество в данном случае не просто витает как абстрактная предпосылка, но зримо присутствует в ткани индивидуального действия. Всякий социологический индивидуализм, таким образом, в значительной степени относителен. И веберовский подход правомерно называть индивидуализмом в противовес, скажем, холизму Э. Дюркгейма. На фоне же учений экономистов-неоклассиков такое определение оказывается очень условным.

Добавим, что определение предмета экономической социологии через теорию социального действия, разумеется, не означает, что задача экономической социологии сводится к разработке собственно теории действия, а ее исследования ограничиваются микроуровнем. Речь идет лишь о выборе исходной точки, с которой начинается аналитическое движение – от действия человека к отношениям между людьми, далее к формированию институтов и структур, оформляющих и стимулирующих социальные действия. Совокупности институтов и структур формируют локальные порядки, а взаимосвязи последних, в свою очередь, открывают путь к анализу порядков на макроуровне. Добавим, что именно это «восхождение» и эти переходы в методологическом отношении всегда составляли основную трудность для социальных наук[172]172
  Coleman J. Social Theory, Social Researh and the Theory of Action // American Journal of Sociology. 1986. No. 91. P. 1320–1327.


[Закрыть].

Построение экономико-социологической модели. В гл. 1 мы уже характеризовали модель экономического человека. Несмотря на многочисленные вариации в экономических подходах, она может быть представлена в виде ограниченного числа достаточно четких предпосылок. Возникает вопрос: какие принципы могут быть заложены в основу построения модели экономико-социологического человека? Нужно сказать, что в экономической социологии (и в социологии в целом) это сделать значительно труднее, ибо здесь царствует методологический плюрализм, граничащий с эклектикой[173]173
  Для стороннего взгляда экономиста картина выглядит следующим образом: «С тех пор как функционализм и марксизм утратили свое временное господство, социология подверглась дезинтеграции, по крайней мере на уровне теории, превратившись в аморфную массу многочисленных направлений при отсутствии каких-либо намеков на последующее воссоединение» (Vanberg VJ. Rules and Choice in Economics. L.: Routledge, 1994. P. 11).


[Закрыть].

Поскольку социологи испытывали явные затруднения с формулированием подобных принципов, экономисты сами предложили решение, наиболее удобное для себя. Исходной точкой в этом случае стала позиция В. Парето, который разделил экономическую теорию и социологию, предложив первой заниматься изучением «логических действий», а второй – «логическим исследованием нелогических действий»[174]174
  Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М.: Прогресс-Универс, 1993. С. 408.


[Закрыть]. П. Самуэльсон придал этому различию канонический характер. А закреплено оно в остроумном афоризме экономиста Дж. Дьюзенберри: «Вся экономическая теория посвящена тому, как люди делают выбор; а вся социология – тому, почему люди не имеют никакого выбора»[175]175
  Duesenbeny J. Comment on «Economic Analysis of Fertility» // Demographic and Economic Change in Developed Countries / The Universities-National Bureau Committee for Economic Research (ed.). Princeton: Princeton University Press, 1960. P. 233.


[Закрыть].

Как при таком подходе выглядит «социологический человек»? Первый способ реконструкции его поведения – построение по методу от противного (рис. 3.2а). Иными словами, его рассматривают как полного антипода homo economicus. Если последний, скажем, – это человек независимый, эгоистичный, рациональный и компетентный, то homo sociologicus оказывается человеком, который подчиняется общественным нормам и альтруистичен, ведет себя противоречиво и непоследовательно, слабо информирован и не способен к калькуляции выгод и издержек[176]176
  При рассмотрении homo sociologicus в качестве репрезентанта социологического подхода экономистами явно или неявно заимствуются утрированные версии структурного функционализма, представляющие образ «пересоциализированного» индивида.


[Закрыть]. Приведем пример подобного сопоставления двух моделей. Вариант homo economicus представлен экономистами К. Бруннером и У. Меклингом: это «человек изобретательный, оценивающий, максимизирующий полезность» (Resourceful, Evaluating, Maximizing Man, или модель REMM)[177]177
  Бруннер К. Представление о человеке и концепция социума: два подхода к пониманию общества//THESIS. 1993. Т. 1. Вып. 3. С. 55–58. У. Меклинг добавлял еще две характеристики: «человек, действующий в условиях ограничений (Restricted)» и «человек ожидающий (Expecting)» (модель RREEMM).


[Закрыть]. А «социологический человек» описывается моделью, предложенной 3. Линденбергом: это «человек социализированный, исполняющий роли, подверженный санкциям» (Socialized, Role-Playing, Sanctioned Man, или модель SRSM)[178]178
  Для эмпирической социологии 3. Линденберг вводит еще одну модель: «человек, имеющий собственное мнение, восприимчивый, действующий» (Opinionated, Sensitive, Acting Man, или модель OSAM) (Lindenberg S. An Assessment of the New Political Economy: Its Potential for the Social Sciences and for Sociology in Particular// Sociological Theory. Spring 1985. Vol. 3. No. LP.99-113).


[Закрыть].

Рис. 3.2. Способы моделирования экономико-социологического человека. НЕ – экономический человек. HS – социологический человек. HES – экономико-социологический человек

Помимо упомянутого принципа «от противного» можно строить модель экономико-социологического человека по принципу «подобия» homo economicus или имитации этой модели (что, кстати, тоже вполне устроило бы экономистов (рис. 3.26)). Например, можно применить маржиналистский подход, но изменить содержание переменных и представить homo sociologicus как максимизатора степени собственной социализации и минимизатора неопределенности, связанной с его неполной включенностью в социальные нормы. Избрав принцип «от противного» или построение «по подобию», остается формализовать социологическую модель, чтобы придать ей более рабочий вид. Довести такую модель до количественной определенности, конечно, непросто. Но в случае успеха у экономической модели появится родственная конструкция, обрастающая собственным математическим аппаратом. В итоге, наряду с «экономическим автоматом», мы получим еще один – «социологический автомат», причем более диковинный и, пожалуй, менее привлекательный – туповатый и пассивный. Не мудрено, что возникает соблазн отсечь социологический полюс и использовать экономический подход для решения любых, в том числе социальных, проблем (например, К. Бруннер уверен, что «модель REMM обеспечивает единый подход для социальных наук»)[179]179
  Бруннер К. Указ. соч. С. 71.


[Закрыть]. Социологический человек оказывается не нужным (рис. 3.2в).

Нетрудно понять, что социологов подобные модели пересоциализированного человека (oversocialized man) (Д. Ронг), подчиняющегося «чужой» логике, никак не могут устроить. Каковы возможные альтернативы? Бросаться в другую крайность и придумывать нечто, совершенно не связанное с экономическим подходом, – для экономической социологии тоже вариант нежелательный. Поэтому представим модель homo economicus и описываемую экономистами модель «пересоциализированного» homo sociologicus в качестве крайних точек, задающих некую общую ось, и зададимся вопросом, возможен ли синтез этих «полярных» моделей. И следовательно, вправе ли мы надеяться на появление некоего особого «экономико-социологического человека»? Здесь возникает несколько дополнительных вариантов логических операций.

Первый, наиболее простой способ их возможного синтеза – суммирование приписываемых человеку противоположных качеств (в той или иной комбинации). Человек в этом случае оказывается одновременно рациональным и нерациональным, эгоистичным и альтруистичным, компетентным и неинформированным (рис. 3.2 г). Впрочем, подобное механическое сложение путем «схлопывания» полюсов хорошо для «диалектических игр», но порождает непреодолимые трудности для последующей операционализации понятий и эмпирической работы.

Второй, более тонкий логический ход, – методом взаимного сближения и уступок найти на оси между двумя полюсами компромиссную точку, своего рода «золотую середину» (рис. 3.2д). Именно эта точка в данном случае и должна указать адрес «экономико-социологического человека», обретающего в силу своего промежуточного положения некие дополнительные качества (например, возможность не просто принимать волевые решения или безвольно следовать сложившимся нормам, а согласовывать свои действия с действиями других)[180]180
  «Экономический анализ, основанный на фигуре homo economicus, и социологический анализ, который исходит из существования homo sociologicus, действительно являются двумя противоположными точками зрения. В то время как первая сводит все социальные явления к действиям как бы изолированных индивидов и не учитывает других социальных взаимосвязей, вторая объясняет индивидуальные действия давлением социальной взаимозависимости, не допуская, что последняя, в свою очередь, возникает из общения между отдельными людьми. Почему бы не изобразить человеческий тип, охватывающий оба этих крайних типа в качестве специальных случаев, как, например, homo socioeconomicus?» (Вайзе П. Homo economicus и homo sociologicus: монстры социальных наук//THESIS. 1993.Т. 1.Вып. З.С. 121).


[Закрыть]. Действительно, попытки методологической рефлексии невольно влекут экономистов и социологов к такому сближению. Тем не менее мы не считаем этот путь особенно перспективным, ибо сама проблема, на наш взгляд, должна быть поставлена иначе.

Как и большинство социологов, мы не склонны раскрывать объятия навстречу пересоциализированному антиподу «экономического человека». И потому исходим из предположения, что экономико-социологический человек не застывает в крайней позиции и не закреплен в одной из промежуточных точек. Он перемещается («плавает») в континууме между двумя указанными полюсами (рис. 3.2е). Но если социология ищет человека не в какой-то отдельной точке, а на протяжении всего континуума, то это означает, что он может быть представлен лишь в виде целой галереи фигур, как описание различных типов действия. Экономическая социология не ищет одного универсального способа объяснения, но строит различные типологии (рис. 3.2ж). В этом смысле, в отличие от методологии homo economicus, экономико-социологический подход характеризуется не одной фиксированной моделью, но является программой построения разных моделей, описывающих широкий спектр типов действия в континууме между полюсами «недосоциализированного» и «пересоциализированного» действия. Модель «экономического человека» в этом случае не отбрасывается, а включается в методологический арсенал в качестве одной из ключевых рабочих моделей для типологических построений, но при этом рассматривается не как единственная или господствующая, но скорее как крайний случай.

Что характерно для экономико-социологического человека в предлагаемой нами схеме? Во-первых, человек занимает здесь более активную и более деятельную позицию. Это человек не просто информированный, но познающий (knowledgeable agent); не просто следующий нормам, но социализирующийся; не просто субординированный, но борющийся. Это человек, который способен стать актором, рефлексирующим по поводу собственных действий. Он уже не просто занимает отведенные ему структурные позиции, проигрывает заранее предписанные роли, подчиняется установленным нормам, становится объектом чьих-то санкций. Действуя в рамках многих ограничений, человек, как предполагается, сам простраивает свой мир и вырабатывает значения происходящего, он демонстрирует способность к самостоятельному действию, а во многих случаях и к рефлексии по поводу этого действия.

Во-вторых, превращение человека в актора в экономико-социологическом смысле означает, что он в состоянии не только выбирать разные способы использования дефицитных ресурсов, но способен переключаться (спонтанно или в результате волевых усилий), переходя от логики экономически ориентированного к логике социально ориентированного действия и обратно. Он может переключать режимы действия, актуализируя тот или иной сетевой контур своих взаимосвязей, перемещаться между разными смысловыми полями, меняя способы ранжирования и порядок обоснования ценности ресурсов (order of worth) (Л. Тевено).

В-третьих, экономическая социология предполагает, что помимо активного выбора и возможности переключения режимов действия и оценивания человек способен поступать вопреки (to do otherwise) (Э. Гидденс) – в том числе вопреки очевидной рациональности или устоявшимся нормам. Он не просто бросается за выгодой (тем более, сиюминутной выгодой) и не идет непременно по пути наименьшего сопротивления. Экономико-социологический человек в состоянии проявить волевые усилия и преодолевать сопротивление обстоятельств. (В качестве таких обстоятельств могут выступать дефицит ресурсов, неадекватность существующих правил поведения, неясность целей и многое другое.)

Наконец, в-четвертых, человек способен к дифференцированным действиям. Причем дело не в том, что он может в одних случаях вести себя рационально, независимо или эгоистично, а в других – проявлять альтруизм или следовать традиционным нормам. И не только в том, что рамки совершаемых им действий более широки, нежели предусмотрено экономической теорией, а в том, что их различия социально обусловлены, а сами действия укоренены в социальных структурах, в которые включен данный хозяйственный агент.

Итак, суммируем предпосылки, которые должны быть заложены в основу построения моделей экономико-социологического действия (еще раз оговоримся, что они не «симметричны» предпосылкам модели «экономического человека»). Перед нами предстает:

• человек рефлексирующий – способный на активный и осознанный выбор;

• человек гибкий – способный переключаться между разными режимами действия;

• человек волевой – способный поступать вопреки обстоятельствам и избранным ранее способам действия;

• человек социально-дифференцированный – осуществляющий разные, социально обусловленные способы действия, привязанные к различным социальным структурам и институтам.

Это определяет и круг ключевых методологических задач, которые ставит перед собой экономическая социология. Среди них можно выделить как минимум четыре методологические задачи. Первая – определить, при каких условиях человек превращается в подлинного актора, как формируются стратегии действия и что становится основанием стратегического выбора.

Вторая методологическая задача экономической социологии заключается в определении и раскрытии социальных и экономических условий, при которых осуществляется взаимопереход экономически и социально ориентированных действий. А в более общей формулировке – как происходит переключение режимов действия. Например, что побуждает предпринимателя, зарабатывающего деньги любыми доступными и недоступными способами, впоследствии перечислять их на нужды детского дома? Или почему работник, которого все считали «душой коллектива», преступает всякие нормы приличия при дележе дефицитного блага (премии, более высокой должности)?

Третья задача – понять, на чем базируется устойчивость человеческого выбора, что придает человеку силы и позволяет преодолевать инерцию окружающей среды.

Наконец, четвертая задача – вместо разработки единой универсальной модели человеческого поведения, построение набора типологий с использованием шкал, которые связывают (и одновременно противопоставляют) экономически и социально ориентированные действия, а также дифференцируют эти действия по социальным общностям[181]181
  Примеры подобных типологий в анализе хозяйственной мотивации см.: Радаев В. Внеэкономические мотивы предпринимательской деятельности (по материалам эмпирических исследований) // Вопросы экономики. 1994. № 7. С. 85–97; Радаев В. В. Что означает «принять предпринимательское решение» (по результатам опроса предпринимателей) // Общественные науки и современность. 1995. № 1. С. 33–39; Радаев В. В. О наличии сбережений и сберегательных мотивах российского населения // Вопросы социологии. 1998. Вып. 8. С. 39–54.


[Закрыть]. В известном смысле, можно утверждать, что такого рода типологизация – непременный атрибут работы экономсоциолога.

О стратегии действия. Необходимо еще раз вернуться к исходной точке нашего движения – понятию социального действия – чтобы попытаться растянуть сосредоточенное в нем смысловое пространство. С одной стороны будут находиться практики действия. Они понимаются нами в расширительном смысле – как отдельные более или менее связанные акты рутинного повседневного действия. С другой стороны зафиксируем то, что будет называться стратегиями действия, которые первоначально определяются как схемы действия, в противоположность практикам как отдельным деятельностным актам[182]182
  Речь идет не о понятии «фоновых практик» из арсенала социологии повседневности. И вообще, оба термина (стратегии и практики) употребляются нами в предельно широком смысле и определяются относительно друг друга.


[Закрыть]. На стратегиях мы далее и сосредоточим внимание.

С точки зрения экономического подхода стратегия выступает как устойчивый последовательный выбор способов действия на пути к достижению фиксированной цели в условиях ограниченного набора ресурсов. Например, в теории игр, противопоставляющей играм случая стратегические игры[183]183
  Schelling Т. The Strategy of Conflict. Cambridge: Harvard University Press, 1960. P. 3, 9–10.


[Закрыть], стратегия человека определяется попросту как выбор наилучшего способа действия исходя из поведения других агентов[184]184
  Наличие субъективной рациональности и соотнесение решений с действиями других агентов в теории игр напоминает веберовское определение социального действия. Однако здесь оно сводится к упрощенной схеме, где человек принимает автономные решения, не обсуждая их с другими агентами. Из соотнесения действий исключаются также более широкие институциональные контексты, предполагаемые в позиции М. Вебера.


[Закрыть]. Иными словами, в экономическом смысле мы имеем стратегию, когда обнаруживаем устойчиво повторяющееся целерациональное поведение. В этом смысле все поведение homo economicus, рассматриваемого в качестве «нормального», среднего человека, по сути, является реализацией каких-то стратегий. Поэтому в экономической теории различие между практиками и стратегиями не существенно.

Экономическая теория привлекает внимание к проблемам, которые не должны оставлять равнодушным и социолога. Это проблемы:

• индивидуального выбора способов действия;

• устойчивости этого выбора;

• риска и неопределенности, сопряженных с выбором;

• мобилизации ограниченных ресурсов для обеспечения устойчивого выбора.

Однако у социологов понимание стратегии должно дополняться как минимум еще одним существенным элементом. Под стратегией понимается устойчивая совокупность осмысленных, рефлексивных действий. Социолог не может отбросить субъективный элемент, связанный с внутренним смыслом действия. Целесообразно также провести различие между стратегией и тем, что выше было названо практиками. В социологическом определении стратегия предполагает:

• осуществление некоего выбора в противовес простому следованию правилу;

• наличие определенной длительности действий в противовес их ситуативности;

• наличие мотивированного, а не контекстуального действия;

• существование элементов планирования будущих действий в противовес реактивному действию;

• наличие рефлексии по поводу совершаемых действий.

Последний пункт требует пояснения. От обычных практик стратегическое действие отличается тем, что человек осознает причины и характер собственных действий, способен совершить их разбор, по крайней мере, после завершения действия. При этом сама стратегия часто не осознается им в полном объеме. Однако стратегическое действие должно содержать как минимум элемент потенциальной рефлексивности. Иными словами, предполагается, что последовательность действий (пусть даже не осознанная в полной мере) может быть относительно легко выявлена, например, при обращении к человеку как респонденту в ходе социологического опроса.

Далее, стратегия не предполагает полуавтоматического следования одной, первоначально выбранной схеме, она предусматривает определенную гибкость – способность переключения с одной схемы действия на другую. Стратегии также часто связаны с преодолением обстоятельств и сопротивления среды, с действием вопреки, нежели с действием по.

Используя экономическую терминологию, можно определить понятие стратегии как проявление субъективной рациональности, связанное с упорядочиванием предпочтений, устойчивым распределением ресурсов и организацией собственного будущего. Например, если человек ежемесячно упрямо откладывает в качестве сбережений четверть текущего дохода, то он не просто устойчиво распределяет ресурсы, но определенным образом простраивает свое будущее. И речь идет уже не об отдельном акте рационального действия, а о некой длительной, повторяющейся связи подобных актов.

Что способно придавать актам повседневного выбора относительную устойчивость? Наличие высоких целей и ценностей или стремление к некоему идеальному состоянию? Такого рода трактовки модельной стратегии весьма популярны. То есть предполагается, что хозяйственный агент до начала действий вырабатывает видение конечной идеальной ситуации и начинает двигаться к ней (с неизбежными отклонениями и ошибками) (рис. 3.3а). В нашем понимании у человека вовсе не обязательно должна быть модель той идеальной ситуации, которой он хотел бы достичь. И дело не в том, что этот идеал трудно выработать, а в том, что в повседневной деятельности человек и не пытается это сделать. Иначе реализуется векторная стратегия – как совокупность действий, связанных с решением совершенно конкретных практических вопросов. Здесь нет прямолинейного движения к заранее заданной конечной цели. Задается не конечное состояние, которого необходимо достичь по завершении целенаправленных действий, а траектория первоначального движения. Определяется вектор, направление которого может и должно подвергаться корректировке по мере продвижения вперед. Большинство людей не в состоянии просчитать свои действия на сорок ходов вперед, к тому же во многих ситуациях это и не целесообразно (слишком много привходящих факторов могут изменить ситуацию). Достаточно в каждый момент знать, что делать в следующие два-три хода. Причем переопределение ситуации может побудить к изменению направления движения (рис. 3.36).

а) Модельная стратегия. Актор до начала действий вырабатывает видение конечной идеальной ситуации и двигается к ней (с неизбежными отклонениями и ошибками)

б) Векторная стратегия

Задается не конечное состояние, которого необходимо достичь по завершении целенаправленных действий, а траектория первоначального движения. Направление подвергается корректировке по мере продвижения вперед

Рис. 3.3. Модельное и стратегическое действия

Далее возникает вопрос, из чего исходит человек, вырабатывая эти ближайшие ориентиры? Его решения опираются на то, что мы называем принципами действия (guiding principles of action). Эти принципы, с одной стороны, не сводятся к сиюминутным мотивам, связанным с актами повседневного рутинного выбора, а с другой стороны – не возносятся до уровня высоких ценностей и отвлеченных идеальных стандартов. Они представляют собой конкретные практические императивы, привязанные к повседневной жизни человека, к области его (ее) практической компетенции[185]185
  На операциональном уровне эти принципы не имеют ничего общего, скажем, с ориентацией на «поддержку реформ» или с «отношением к частной собственности», которые столь часто становились предметом российских социологических опросов. Вопросы о высоких идеалах и идеологических схемах имеют, на наш взгляд, небольшую ценность, в то время как о принципах действия вполне допустимо спрашивать обычных людей, не выставляя их в квазиэкспертную позицию.


[Закрыть]. К числу подобных принципов относятся, например, такие императивы, как: «нужно иметь деньги на черный день», или «нужно заниматься своим профессиональным делом», или «лучше не давать деньги в долг»[186]186
  С этой точки зрения экономический императив максимизации полезности слишком абстрактен, чтобы быть принципом действия, скорее он вменяется обычному человеку. Но он может быть конкретизирован и представлен в виде ряда осмысленных принципов действия.


[Закрыть]. Повседневные выборы осуществляются на фоне подобных принципов, которые, в свою очередь, могут выражаться в самых разных мотивах: следовании экономическому интересу, отношении к ценностям, потворствовании привычкам. Комбинация этих принципов и формирует то, что можно назвать стратегиями, или схемами действия, которые воспроизводятся в повседневном выборе. Добавим, что стратегические действия строятся не по одной глобальной схеме, а сразу по нескольким схемам, относящимся к разным видам деятельности человека – трудовой, потребительской, сберегательной и т. п.

Следует далее разделить два вида стратегических действий – стратегию повседневных действий (о которых шла речь выше) и стратегический выбор. Последний связан с выбором не просто способов поведения, а самих принципов действия (например, продолжать ли образование, платить ли налоги, уезжать ли за границу на длительное или постоянное проживание). Это выбор, который определяет совокупность практических действий на достаточно длительную перспективу и приводит к реконфигурации практик деятельности человека или группы. Понятно, что такого рода стратегический выбор совершается относительно редко, но имеет принципиально важное значение.

Кто является субъектом стратегического действия! Является ли оно достоянием представителей элитных групп или особой породы людей (например, так называемых «прирожденных предпринимателей»)? Существуют концепции, в рамках которых стратегии вообще не рассматриваются как атрибуты индивидуального действия. Так, например, в соответствии с позицией М. де Серто, субъектом стратегии могут выступать государство, армия, хозяйственное предприятия, город, т. е. институты, обладающие достаточной властью, чтобы ограничить и разметить некое пространство (физическое и смысловое) как свое собственное. Отдельный же человек в этой трактовке не имеет собственного места, он движется по непредопределенной траектории внутри чужого пространства, принадлежащего другим и размеченного другими. Самое большее, на что он способен, это осуществление тактик – маневра, манипулирования ресурсами на чужой территории и под надзором «противника» (политической власти, собственника). За ним сохраняется возможность мелких захватов, но удержать захваченное человеку уже не дано[187]187
  Первый вариант данной главы см.: Радаев В. В. Еще раз о предмете экономической социологии // Социологические исследования. 2002. № 7. С. 3–14. См. также: Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 3. С. 21–35 (http://www.ecsoc.msses.ru).


[Закрыть].

Мы придерживаемся иной точки зрения, в соответствии с которой стратегическое действие в принципе доступно каждому, но реально осуществляется далеко не всегда. Иными словами, экономико-социологический человек способен на стратегию. А условия ее возникновения должны стать предметом специального анализа.

Заключение. Мы можем сделать вывод, что экономическое действие тесно переплетено с социальным действием, порождается им, склонно представлять себя как социальное действие и в основе своей является одной из форм социального действия.

Еще раз подчеркнем, что экономическая теория и экономическая социология различаются не объектами исследования и не методами сбора данных. Они представляют специфические подходы к анализу хозяйственных отношений и пытаются решить разные типы исследовательских задач. В дальнейшем изложении мы будем использовать два термина – «экономический» и «хозяйственный» – для обозначения соответственно более узкого (традиционного экономического) и более широкого (экономико-социологического) подхода.

Экономическая социология изучает хозяйственные действия людей, которые не только выбирают наилучшие способы использования ограниченных ресурсов, но также обучают друг друга нормам поведения, борются за доминирующие позиции, создают новые структуры и входят в состав имеющихся структур. Этот подход и будет излагаться нами на протяжении всей книги. В следующих разделах мы встретим фигуры предпринимателя и менеджера, наемного рабочего и домашнего работника, потребителя и сберегателя, представителей разных социальных групп и локальных сообществ. Все они не только производят и потребляют экономические блага, но и ищут информацию, передают накопленный опыт, зарабатывают авторитет и конструируют новые значения хозяйственного процесса. Их действия порождаются социальными структурами и институтами, и сами они, в свою очередь, «творят» эти структуры и институты.