Текст книги "Развитие и воспитание человека в пространстве индивидуальной и социальной жизни"

С этим связана некая экзистенциальная самостоятельность личности, воплощающаяся в признании психопрактик личностного роста, которые разворачиваются не только и не столько в образовательных институтах, сколько в клубных пространствах, и имеют свои формы институционализации и свои инфраструктуры (клубы, ассоциации, сообщества, группы)…

Современный процесс антропосинтеза ведет к складыванию определенных личностных типов самореализации и самообразов. В настоящее время складывается антропная цивилизация. Это такое состояние общества, в котором движущими силами развития и мотивации являются культурно-психологические рефлектирующие личностные смыслы, ценностные самообразы, личностные образцы и другие психотехнические и телесные реальности…

Ядро самообраза – реальности сознания и воли и воплощения их в практиках самостановления и самоидентификации. Каждый самообраз – это образ человека в его личностной целостности. Это условие сохранения человеком своей личностной идентичности. Напрямую он не создается. Но ему необходимо создавать условия, формировать направления, способствовать неким тенденциям. С этим связана необходимость проведения культурно-ценностной политики в разных горизонтах (экотехническом, профессиональном, институциональном). При проведении такой политики осуществляется процесс инкультурации, вхождения в наличное тело культуры новых значимых содержаний (образов, персонажей, символических и энергийных комплексов). Как результат инкультурации происходит построение личностного тела, внутренним содержанием которого является проделывание опыта самостоятельного строительства. Происходит сопряжение тела культуры и тела личности, роста культурного тела и личностного роста. Эту сопряженность можно понять и ухватить через акты “процепции”, то есть предвосхищения встречи и создания нового личного мира. Собственно процепция выступает неким специфическим аналогом режима проектирования, выбрасывания себя вперед, которое осуществляется как прожектно-иконическое схватывание, прояснение и воплощение жизненных ценностей и их устроение. Тем самым через процепцию человек может предвосхищать новые ценности культуры, выступать на горизонт культуры, становясь действительно ее созидателем и зиждителем»[79]79
  Новые идентичности человека… с. 40–42.


[Закрыть].

Конечно, концепция Генисаретского сложная, и вряд ли на ее основе можно построить простые и операциональные схемы. Но она для этого и не предназначена. Ее задача – вывести нас на правильное видение реальности, которая действительно достаточно сложная. И кстати, политика, а не социально-инженерное действие указывается Генисаретским в качестве социального действия. Здесь политика, конечно, понимается иначе, чем у Арендт: по Генисаретскому, политика должна учитывать и разные типы личности, и различные практики, и собственную работу человека как личности в отношении себя. Тем не менее это все же политика, а не социальная инженерия.

Думаю, нельзя не остановиться на еще одной точке зрения (антропологической концепции), которая рассматривается в докладе. В этой концепции утверждается, что человек преходящее существо, и он должен уступить свое место более совершенным творениям. Эту концепцию развивает М.Н. Эпштейн, который «считает, что в силу смены самой природы человека, в силу того, что природ человека много, что человек все более выходит за пределы своей биосоматики, необходимо говорить о некоей новой “гуманологии”, лежащей в русле уже существующего течения трансгуманизма, или posthuman studies в англоязычной литературе. Гуманология предлагается здесь в качестве некоего синтеза теории и практики трансформации человеческой природы в процессе создания человеком различных искусственных форм собственной жизни и разума. В этом смысле мы должны уже говорить не о человеке, а о неких гуманоидах, разных формах и видах гуманоидной жизни, среди которых собственно привычный человек – лишь один из видов, причем уже уходящий. Человек – вид исчезающий. По поводу человека, пишет М. Н. Эпштейн, впору думать о создании заповедников для него, его следует заносить в Красную книгу… Тем самым идея заботы о человеке переходит из разряда психотехник и психопрактик в область экологии…

Если антропология изучает человека как часть биосферы, как высшую и последнюю форму ее эволюции, то гуманология изучает человека уже как гуманоида, точнее его новые формы, как часть техносферы, в которой привычные человеческие формы жизни исчезают. В техносфере человек интегрируется в разные технические и искусственные формы существования. Человек как бы врастает в технику, которую сам и создал. Гуманология имеет дело с неким кентавром – человеко-машинными созданиями, в которых человек технизируется, а техника очеловечивается. Гуманология – это экология человека, но вместе с тем и антропология машины, то есть наука о взаимном перераспределении их функций, о технизации человека и гуманизации техники… Техносфера есть последняя инстанция, последняя действительность культурного цикла в развитии человека. После нее наступает новый миф нового человека. Если мы его поставим, то будем жить. Если нет – будем пребывать в мире киборгов-гуманоидов»[80]80
  Там же, с. 38–39.


[Закрыть].

Концепция Эпштейна явно эзотерическая. Сторонники трансгуманизма убеждены, что обычный человек по сравнению с современными машинами несовершенен, причем кардинально. Один из лидеров этого движения привел мне следующие аргументы: человек устает, а машина нет, человек действует медленно, а машина быстро, человек ненадежен в смысле здоровья и выносливости, а машина свободна от этих недостатков, и главное – человек смертен, а машины можно создавать и совершенствовать вечно. Я понял, что трансгуманисты совершенно не принимают идею смерти человека и надеются за счет развития науки и техники продолжить индивидуальную жизнь в бесконечность. Ну да, издержки есть, соглашаются они, плата требует отказаться от привычного нам образа человека, однако на это стоит пойти ради бессмертия и совершенства индивидуальной жизни. «Под воздействием технического прогресса, – пишет А. В. Бондарь, – биовид sapiens в третьем тысячелетим неизбежно эволюционирует в новый вид человека под названием “homo kubernetike organon” (человек-киборг)… это не зомби, а реальный живой человек, жизнь которого обеспечивается кибернетическими органами, позволяющими ему выйти на качественно новый социальный уровень самосознания. Имеется в виду, что такой человек через вложенную в него программу способен будет обрести и самосознание “марсианина” и обладать, если это нужно будет человечеству, марсианскими легкими и прочими качествами инопланетянина»[81]81
  Бондарь А.В. Основоположения и главные проблемы социальной философии техники инженериата. – Хабаровск, 2001, с. 204, 210.


[Закрыть].

В манифесте трансгуманизма мы читаем: «Постчеловек (posthuman) – это потомок человека, модифицированный до такой степени, что уже не является человеком. Многие трансгуманисты хотят стать постлюдьми… Постлюди могут оказаться полностью искусственными созданиями (основанными на искусственном интеллекте) или результатом большого числа изменений и улучшений биологии человека или трансчеловека. Некоторые постлюди могут даже найти для себя полезным отказаться от собственного тела и жить в качестве информационных структур в гигантских сверхбыстрых компьютерных сетях»[82]82
  Востром Н. URL: http: // www.Nicbostrom.com


[Закрыть].

Помимо фантастичности самого замысла (вряд ли дорожные карты трансгуманистов можно реализовать не только в ближайшем, но и в более отдаленном будущем) стоит проанализировать, как здесь понимаются человек и техника. Достаточно просто: человек – это биологическое существо, а техника позволяет заменять все органы человека, вплоть до мозга. Однако современные исследования в философии техники и антропологии рисуют совершенно другую картину. Человек исходно не только биологическое и техническое существо, но и социальное и семиотическое. Поясню, в каком отношении он существо техническое. Человек, даже архаический, не говоря уже о современном, представляет собой технику. Действительно, как только ребенок начинает осмысленно действовать, он должен научиться пользоваться самыми разными орудиями; даже чтобы сильно ударить мяч ногой, ногу нужно превратить в своего рода молоток (животное этого не умеет). При этом биологическое тело становится основой для формирования телесности. Тело и телесность – это не одно и то же.

Говоря о теле, мы имеем в виду естественно-научный взгляд (тело как биологический и физиологический организм), эстетический или, наконец, практический (обыденное понимание тела). В психологии рассматривается не само тело, а определенные изменения сознания, связанные с телом, например нарушение схемы, границ или ощущений тела. Категория телесности стала вводиться, с одной стороны, под влиянием культурологии и семиотики, где обнаружили, что в разных культурах тело понимается и ощущается по-разному, с другой стороны, в результате нового понимания понятий «болезнь», «боль», «организм» и др. (оказалось, что это не столько естественные состояния тела, сколько присваиваемые (формируемые) и переживаемые человеком культурные и ментальные концепции). Все эти исследования заставляют развести понятия тела и телесности, связав с телесностью процессы, понимаемые в культурно-семиотическом и психотехническом залоге.

Телесность – это новообразование, конституированное поведением, то, без чего это поведение не могло бы состояться, это реализация определенной культурной и семиотической схемы (концепта), это именно телесность, то есть модус тела. В отличие от тела, которое лишь растет и затем стареет, телесность претерпевает самые необычные изменения. Органы телесности могут в течение жизни рождаться и отмирать (в соответствии со сменой и жизнью психических структур и функций), пространственно они могут накладываться друг на друга и проникать друг в друга (например, рот как телесная основа для поцелуя, речи, питания и как элемент эстетического образа лица). У человека могут складываться (рождаться, жить и отмирать) и более крупные единицы телесности – тела: «тело любви», «тело мышления», «тело общения», «эмоциональное тело», «тело летчика», «тело композитора», «тело каратиста», «тело танцора» и т. д. В этом смысле уже не кажутся неправдоподобными и такие выражения, как «ментальное тело», «эфирное тело», «астральное тело». Вероятно, духовная, эзотерическая практика предполагает открытие соответствующих «тел», включающее изобретение, реализацию эзотерической идеи, концепции, а также психотехническую работу, направленную на выращивание соответствующих тел.

Однако целым во всех случаях выступает не биологический план и даже не телесный, а личностный и социальный. В рамках культуры, социальных отношений, собственных концепций (Я-концепций) человек и конституирует свою телесность, и поддерживает или нет свое здоровье.

Но вернемся к трансгуманистам.

Да, они эзотерики, верящие в существование «постчеловека», который будет превосходить нас во всех отношениях. Но понимают они и человека, и постчеловека, и технику, как уже отмечалось, традиционно. Разве, когда человек начинает носить очки или ему поставили искусственный клапан в сердце (пусть даже мы возводим эти технические возможности в энную степень), он становится иным и поднимается на следующую ступень развития? Уверен, что нет. Мозг – это не мышление и психика, хотя их материальный субстрат, а скорость обработки информации не дает автоматически новых идей. Но сделаем все же шаг навстречу трансгуманистам и в жанре воображаемых событий и возможного диалога рассмотрим подробнее, как могли бы развиваться события в случае реализации их замысла и дорожных карт (дальше излагается фрагмент из моего философского романа «Проникновение в мышление», где главный герой Марк Вадимов с помощью своего умершего друга Николая Дзена встречается сам собой в будущем; рассказ идет от первого лица, Марка Вадимова).

«Разговор о тяжелой болезни близкого друга запустил во мне мысли о смерти, и меня в очередной раз настигло уныние перед неизбежностью конца (я в это время отдыхал в пансионате, принадлежавшем Академии наук). Ну почему, думал я, мы так переживаем? Кто знает, сколько лет я еще проживу. Может быть, тридцать, а возможно, я скончаюсь завтра от какого-нибудь инфаркта или несчастного случая. И почему не переживает юноша, с которым я сижу за одним столиком вот здесь в пансионате, а ведь он ведет себя безрассудно и вряд ли долго протянет в нашем безумном мире? Но тут же сам себе возразил. Юноша полон сил и энергии, ему кажется, что все еще впереди, он многого не испытал, для него каждое впечатление и событие – новое, наконец, он уверен, что его смерть или вообще не наступит, или, если и придет, то так нескоро, что все равно это для него не реальность. А для меня смерть – давно уже реальность.

В этом месте своих размышлений я вспомнил споры биологов и философов о теоретической возможности в отдаленном будущем обновлять основные органы человека, не исключая нервной ткани, а также мозга, то есть возможности сделать человека бессмертным. Невольно я также вспомнил, что в реальности своих сновидений или того, что их напоминало, я не так давно путешествовал в мирах прошлого и будущего. Интересно было бы, подумал я, поговорить с кем-то в мире будущего о том, смогли ли люди стать бессмертными. Для этого, решил я, путая явь и сон, нужно встретиться с Николаем Дзеном. Поймав себя на этом противоречии, я засмеялся, но от желания встретиться с Николаем не отказался. Ведь я знал, исходя из собственной концепции сновидения, что нереализованное желание может спровоцировать сон, в котором такая встреча может произойти.

С Николаем я встретился даже быстрее, чем ожидал. Толчок, вероятно, дало застолье в честь дня рождения моей жены Наташи и запутанный спор с одним из гостей под рюмку коньяка о проблемах жизни и смерти. После гостей я долго не мог заснуть, но когда это произошло, то один за другим пошли сновидения. Потом я спал спокойно, а затем увидел Николая. Я решил сразу взять быка за рога.

– Николай, – окликнул я Дзена, – не мог бы ты провести меня в мир будущего, где люди стали бессмертными?

– Почему нет, – спокойно ответил Николай. – Но то, что вы называете смертью, просто не существует. Однако давай руку.

Николай повернулся и шагнул в оранжевое марево, увлекая меня за собой.

– С кем ты хочешь поговорить? – услышал я в своей голове.

– Думаю, что с самим собой, зачем беседовать о смерти с чужим человеком?

– Хорошо, – ответил Николай, оставляя меня одного в комнате, мало говорящей о том, в каком времени мы оказались.

Через секунду в комнату вошел человек, совершенно на меня не похожий, тем не менее я почему-то точно знал, что это я сам, каким буду через несколько тысячелетий. Мы произнесли несколько незначащих фраз, явно присматриваясь друг к другу. Было странное ощущение абсолютной нереальности. И одновременно невозможно было отрицать происходящее.

– Сколько вам лет? – спросил я, обращаясь к себе через бездну времени. – И как вас называть?

– Можете называть Марком. Я не имею возраста, последнее мое воплощение, семьсот первое, произошло около ста лет тому назад.

– Что значит воплощение, вы верите в реинкарнацию? – с удивлением спросил я.

Марк усмехнулся и затем вежливо с так хорошо мне знакомым моим собственным выражением ответил:

– Воплощением мы называем прерывание текущей жизни и трансформацию ее в жизнь новую. Я вижу, вы не понимаете, могу пояснить, но для этого требуется время.

– Буду вам признателен, – попросил я, – я не спешу.

– Эта история довольно долгая. В течение третьего тысячелетия удалось полностью решить проблемы пересадки органов – сердца, почек, печени, селезенки, легких и прочего, – а также замены скелета и мышечной ткани. Большую роль здесь сыграли инженерия искусственных органов, клонирование органов, биопластика, генетическое перепрограммирование и другие открытия.

В четвертом, пятом и шестом тысячелетии решалась задача пересадки и замены нервной ткани и отделов головного мозга. Как правило, это вело к сдвигам психики и потери личности, но после работ Питермана и Кельсона удалось создать техники программирования и адаптации, которые позволяли сохранять идентичность личности без существенных повреждений и трансформаций. К седьмому тысячелетию человек уже мог жить практически бесконечно. Но здесь выяснилось, что если его психика и личность периодически не обновляются, то существование человека становится невыносимым.

– Почему? – с интересом спросил я, теоретически ожидая примерно такого развития событий.

– Как вам сказать… Представьте себе, что вы прожили сто, двести, тысячу лет. Все повторяется, все ваши задачи решены, причем несколько раз, груз вашей памяти стал невыносим, сформировавшиеся привычки тянут вас назад, ничто уже не может вызвать вашего удивления. Перед человеком встала альтернатива: сознательно прекращать свою жизнь или научиться обновлять ее. Одни люди предпочли первое, другие – второе.

– То есть, Марк, вы хотите сказать, что многие люди в вашем мире заканчивают свою жизнь, как и мы?

– Ну да, примерно две трети человечества предпочитает обычную смерть. Только третья часть живет подобно мне. Но вы, Марк, ведь вас тоже так зовут, должны правильно понять – большой разницы нет. Ведь и я много раз умирал.

Я помялся, но потом все же спросил:

– Не хотите ли вы сказать, что у вас от меня, точнее Марка Вадимова, ничего нет? Как это может быть?

– Я, конечно, знаю, – вежливо разъяснил мой собеседник, – что с Марка Вадимова в далеком прошлом начался старт нашего семейства, ведь сохранились хроники и программы. Тем не менее должен вас, Марк, огорчить. Действительно, от вас самого во мне ничего нет.

– Почему? – спросил я, не очень, впрочем, огорчившийся. О чем-то подобном я уже догадывался.

– Дело в том, – стал объяснять он, – что новое воплощение предполагает полный демонтаж старой личности и формирование новой, причем последнее растягивается на несколько десятков лет. Демонтаж старой личности нельзя понимать как перепрограммирование, биологическое стирание. Демонтаж – это психотехнический процесс и своеобразное умирание, не менее драматичное, чем обычное умирание, известное в вашем времени. К тому же, как правило, его нельзя сделать одному. Умирающего обслуживает целая бригада. Суть демонтажа – перестройка пирамид психических реальностей, что достигается путем проведения человека через серию жизненных катастроф. В конце этого туннеля пирамида психических реальностей, на которой стоит личность, распадается, вытесняется, а с ней исчезают память и ряд других фундаментальных психических способностей. Хотя внешне, биологически человек не меняется.

– А что, можно выбирать и новый пол? – почему-то спросил я, хотя на самом деле это меня мало интересовало. Я был уверен в положительном ответе.

– Естественно, – ответил Марк, – я сам, по-моему, не меньше сотни раз выбирал женский пол. Но понятно, что для этого требуются предварительные биологические коррекции.

– Получается, в вашем мире нет понятия биологической смерти, но есть смерть как психический и духовный феномен. Наверное, изменились и семья, и образ жизни человека, и основные социальные институты?

– Вы, Марк, правы, семьи в вашем понимании у нас нет. Хотя любовь и совместная жизнь людей разного или одного пола играют даже большее значение, чем в ваше время. Самое трудное для нас – выбрать тот или иной тип жизни и развития, ведь они могут быть самыми разными. Чуть легче решить, нужно ли продолжать жить или уже пора уходить со сцены жизни.

Неожиданно появился Николай. Быстро поклонившись Марку, он увлек меня прочь из комнаты. Я даже не успел попрощаться и поблагодарить одно из своих будущих продолжений.

– Закрываются переходы между мирами, мы должны спешить, – объяснял на ходу Дзен. – Возьми мою руку…

Когда я полупроснулся, сновидение уже начало распадаться и улетучиваться. Усилием воли я окончательно стряхнул с себя ночной сон, чтобы закрепить в памяти интересное путешествие в будущее. Расплата не замедлила последовать, началась бессонница, снова я заснул только под утро»[83]83
  Розин В. М. Проникновение в мышление: История одного исследования Марка Вадимова (методологический роман). – М., 2002, 2006.


[Закрыть].

Подведем некоторые итоги. На мой взгляд, подход от социальной инженерии, человека вообще, преображения не выдерживает критики. Альтернатива – рассмотрение интересующей нас темы с точки зрения личности и политики. При этом все равно нужно решать проблему отношения «личность – общество – массы», «политика – массовое социальное действие». Эта проблема встала еще в Античности, вероятно, впервые для Платона. Будучи утопистом, в том плане, что считал вначале аргументы разума неотразимыми, Платон по мере неудач в политике пришел к другому убеждению: для масс нужны законы и устрашение. «Должно быть, уже очень скоро, – пишет X. Арендт, – Платон обнаружил, что истина, а именно такие истины, которые мы зовем самоочевидными, понуждает ум, причем это понуждение, хотя оно ненасильственное, сильнее, чем убеждение или аргумент. Однако с принуждением через разум есть проблема: ему поддаются лишь немногие, и поэтому возникает вопрос о том, как обеспечить, чтобы многие (т. е. люди, множество которых, собственно, и составляет политический организм) могли подчиняться тем же истинам. Здесь, конечно, необходимы иные средства принуждения». В «Государстве» Платон «затрагивает самую глубинную причину конфликта между философом и полисом. Он рассказывает о том, как философ теряет способность ориентироваться в человеческих делах, как его взор поражает слепота, как его ставит в тупик неспособность сообщить об увиденном (о том, что душа видела до своего рождения: небо, богов, идеи. – В. Р.) и как это оборачивается реальной опасностью для его жизни. Именно оказавшись в этом тупике, он обращается за помощью к тому, что он видел, к идеям, делает их мерилами и эталонами (речь у Арендт идет о том, что вначале идеи Платон понимает как “свет истины”, но затем как нормы поведения, адресованные другим людям. – В.Р.). И, наконец, в страхе за свою жизнь использует их как орудия власти… Платон рассказывает довольно пространные истории о наградах и воздаяниях в загробной жизни: он надеялся, что многие воспримут их буквально, и завершал большинство своих политических диалогов тем, что советовал немногим рассказывать эти истории многим. Учитывая, как сильно эти истории повлияли на представления об аде в религиозной мысли (вот уж поистине, ад вымощен благими намерениями. – В. Р.), нелишне отметить, что изначально они были придуманы для сугубо политических целей»[84]84
  Арендт X. Что такое авторитет // Между прошлым и будущим. – М., 2014, с. 163, 166–167, 169.


[Закрыть].

Особая проблема, крайне актуальная для нашего времени, каким образом политика, общество и личность существуют и практикуются в условиях обособления от общества государства и его институтов, а также действия достаточно эффективных социальных «практик вменения» (идеологии, пропаганды в СМИ, запугивания и контроля со стороны силовых структур и пр.). В результате государству и властным элитам удается поставить под свой контроль общественные движения, направленные на изменения существующего социального порядка и отношений. Можно привести один интересный пример: во что вылилось движение за социальную справедливость, инициированное американским реформатором и политтехнологом Солом Алинским в США.

«Если попытаться оценить эффективность экспериментов Алинского и его последователей в отношении заявленных ими вначале целей, – пишет Ирина Жешко, – т. е. посмотреть, в какой мере эксперименты и начатое им движение social organizing привело к ожидаемым им результатам, то здесь, как я пыталась показать, Алинского бы ждало сильное разочарование. Он, как исследователь и экспериментатор, заметил это отчасти сам в последней главе “Правил”.

Эксперименты, начатые во имя развития местной демократии, подорвали самые основы демократии на местном уровне. Отстранение рядовых американцев от политической жизни в конце XX века стало еще более массовым, чем в 1960-х. В заметной степени снизилась роль организаций, таких как профсоюзы, политические партии, добровольные организации, в демократическом процессе, а именно в прямом представительстве интересов ее членов. Одновременно резко повысилась роль этих же организаций в манипулировании коллективными средствами и мнением своих членов. Руководство организаций типа ACORN с самого начала вело прямой диалог, поверх голов ее членов, с крупными политическими игроками – государством, партиями и большим бизнесом. Предложенная Алинским модель вовлечения граждан в решение своей судьбы через организации и формула демократии как “организации организаций” оказались не способными решить эту задачу. Одна из причин непригодности его модели, как показал опыт ACORN, состоит в том, что члены организаций быстро теряют контроль над собственной организацией и превращаются в ее пешек. Организации, созданные Алинским и его последователями, оказались захваченными и контролируемыми той же самой “номенклатурой”, что и социальные институты»[85]85
  Жешко (Браун) И. Модель организации Сола Алинского // Философия управления: методологические проблемы и проекты. – М.: ИФ РАН, 2013, с. 227.


[Закрыть].

Принципы методологии подсказывают, что корректная реализация антропологического подхода предполагает рефлексию и демонстрацию представлений о человеке, которые исповедует исследователь или философ. Я утверждаю, что не имеет смысл размышлять о человеке вообще (такого феномена для положительного мышления, наверное, не существует), зато есть различные дисциплины, где используются вполне определенные представления и концепции человека и на основе этого делаются конкретные выводы. Вот эти области и проблемы в них и требуется осмыслять и изучать. Например, имеет смысл антропологическая проблематика в философии техники, в учении о телесности, в осмыслении тьюторской педагогики и во многих других областях знания и практики. Но эта проблематика везде разная, и обсуждается она на основе разных концепций человека. Можно обсуждать методологию исследований в этих областях, но вряд ли онтологию человека как такового. Такая онтология может не существовать вообще. Или мы еще не доросли до ее обсуждения. Поэтому проанализируем конкретные антропологические исследования, осмыслим их, и тогда, возможно, придет черед обобщениям и конфигурированию. Но, может, и не придет, все зависит от того, что мы поймем к этому времени. Как говорится, давайте поспешать не торопясь.

Теперь проблемы, относящиеся непосредственно к нашей теме (хотя и рассмотренные здесь к ней относились).

Ясно, что в развитие человека большой вклад делает личность. Но что это за вклад, как он соотносится с другими воздействиями – например, с влиянием общества? Кроме того, я отмечал, что не все являются личностями. Тогда вопрос: отличается ли их развитие от развития человека как личности?

Из рассмотренного материала и существующей антропологической литературы следует, что сегодня создано много разных концепций человека, по-разному объясняющих его развитие, и они конкурируют между собой. Спрашивается, как быть с этими концепциями? Снять их в собственных построениях, как считал по отношению к психологическим концепциям Л. С. Выготский (или это невозможно)? Игнорировать? Но вряд ли это правильно. Выработать к ним отношение? Но возможно ли это по отношению ко всем антропологическим концепциям, к тому же не выльется ли решение этой задачи в такую большую работу, что вернуться к решению исходной задачи уже не удастся? Разные концепции человека, вероятно, представляют собой рефлексию различных типов социализации человека в культуре, разных типов человека. В этом случае с ними связаны и разные типы развития. Или все же развитие человека одно, но есть лишь разные варианты этого развития?

Смирнов со товарищи ищут нового человека, а точнее обсуждают, каким образом его можно сформировать. Здесь два вопроса. Первый – можно ли нового человека сформировать? И второй – как убедиться, что он новый, причем именно такой, появление которого решит основные заявленные выше антропологические проблемы?