Текст книги "Два Витгенштейна. Философско-патографический анализ"

4. О том, что такое простой предмет

2.02. Предмет является простым

Простота предмета является одной из самых сложных и запутанных проблем в экзегетике «Логико-философского трактата». Дело в том, что Витгенштейн ни разу не приводит в «Трактате» примера простого предмета. Норман Малкольм вспоминает, как в 1949 году Витгенштейн приехал к нему в Америку и они вместе начали читать «Трактат». «Я спросил Витгенштейна, думал ли он хоть раз, когда писал “Трактат”, о каком-либо примере “простого объекта”» (пер. М. Дмитровской. – В. Р.). Он ответил, что в то время считал себя логиком, а поскольку он был логиком, то в его задачи не входило решать, является ли та или иная вещь простой или сложной, поскольку это был чисто эмпирический материал! Было ясно, что он расценивает свои прежние взгляды как абсурдные» (Витгенштейн 1994: 85–86). Простым в логическом смысле является такой предмет, части которого не являются предметами. Сравним это с понятием простого числа в арифметике. Его характеристикой является невозможность деления без остатка на целые числа, кроме самого себя и единицы. В этом смысле простое число – это необязательно маленькое число. Простым числом может быть 3, может быть 19, а может быть 1397. Последнее обстоятельство очень важно, потому что тогда простым в логическом смысле объектом может считаться, например, Луна или Лев Толстой. Если разделить Луну или Толстого на части, то в логическом смысле эти части не будут самостоятельными предметами (Луной и Толстым). Хотя, конечно, и логическое понимание простоты релятивно. И если тело человека можно считать логически простым предметом, то, с другой стороны, часть этого тела, например кисть, является скорее логически сложным предметом, так как она состоит из ладони и пальцев.

Для Витгенштейна в принципе важно, что логически простые предметы существуют, даже если он не может или не считает нужным привести хотя бы один пример. Логика имеет дело с абстракциями. И простой предмет – а, b или с – полезная логическая абстракция. Она позволяет построить систему, имеющую много интереснейших для логики и философии следствий. В каком-то смысле существование логически простых предметов – это некая аксиома, которую нет необходимости обосновывать.

Можно взять некий искусственный фрагмент мира, как это делает (Stenius 1960), состоящий из пяти кубов различной фиксированной длины, ширины и высоты, и тогда каждое из измерений будет простым предметом. В других возможных мирах простым предметам будут соответствовать точки. В астрономии простыми логическими предметами в определенном смысле будут планеты и звезды, а сложными (комплексами) – созвездия, системы спутников и галактики.

С чисто логической точки зрения простой предмет должен удовлетворять требованию единичности, то есть это должен быть индивидуальный объект, индивид. Поэтому чаще всего, толкуя «Трактат», философы приводят в качестве примеров моделей простых объектов планеты (Stenius 1960) или собственные имена – Сократ, Платон (Russell 1980, Anscombe 1960). Простому предмету соответствует простое имя, прежде всего – имя собственное. (Подробнее об этом будет сказано при обсуждении проблемы именования.)

Наконец, следует отметить точку зрения Стениуса, в соответствии с которой под простыми предметами Витгенштейн понимает не только индивидные объекты, но и предикаты (Stenius 1960: 61–62). Действительно, только придерживаясь этого взгляда, можно хоть как-то себе представить, что понимает Витгенштейн под положениями вещей, которые состоят из простых объектов, и только из них. Если под простыми предметами понимать нечто, чьим выражением в языке служат имена существительные, то очень трудно, если не невозможно, смоделировать хотя бы одно витгенштейновское положение вещей на любом европейском языке. Все европейские языки, включая русский, в качестве центральной грамматической идеи предложения имеют предикат, выраженный либо какой-то глагольной или именной формой, либо связкой. Причем если в одной из форм предложения связка отсутствует, то она легко восстанавливается по другой форме (Гаспаров 1971). Так, например, в таких назывных предложениях, как Зима. Тихо. Жуть, связка восстанавливается в прошедшем (или будущем) времени: Была зима. Было тихо. (Это) была (такая) жуть. Соответственно, в европейских языках связка сохраняется и в настоящем времени. Поэтому говорить о том, что положение вещей, выраженное собственными именами, – это комбинация простых индивидных объектов, значит не считаться с очевидной реальностью языка. Невозможна никакая комбинация предметов без предикатов ни в языке, ни в мире фактов (то есть чего-то предикативного). Положение вещей «Земля круглая» состоит из двух предметов: Земля и быть круглым. (Трудно сказать, правда, является ли значение быть круглым простым в логическом смысле и тем самым является ли этот пример удачным примером атомарного положения вещей.)

Идея построения языка, состоящего из простых семантических элементов, отчасти была осуществлена А. Вежбицкой, построившей систему конечного (и очень небольшого) количества исходных слов (семантических примитивов), из которых далее строятся все остальные слова (Wiersbicka 1971, 1980).

5. О том, чем ранний Витгенштейн отличался от позднего

Что характерно для обоих В., что их объединяет? Страстная любовь к истине. В. родился 26 апреля 1889 года. В эдиповом возрасте он воспитывался авторитарным отцом Карлом, сталилитейным магнатом и шизоэпилептоидом-меломаном, и депрессивной матерью Леопольдиной Кальмус. Сохранилось воспоминание, где Витгенштейн-мальчик недоумевает, отчего люди говорят правду, в то время как врать гораздо выгоднее. С позиций своей нарративной онтологии (Руднев 2016) я считаю, что понятие истины давно себя отжило, что это авторитарная иллюзия (Фуко) и в ХХI веке ей не место (Руднев 2018). Но В. был человеком ХIХ века. Он был очень старомоден. Какой самый важный поступок совершил ранний В.? Это безусловно отказ от огромного наследства в пользу семьи (тут, конечно, едва ли не решающим было влияние идей позднего Толстого). Поступив так, В. как бы отказывается от собственной компульсивности, сублимировав ее в зашифрованные числами максимы «Трактата». Отказывается, употребляя терминологию Лакана, от Имени Отца. Что остается взамен? Собственная креативность. Ранний В. был болезненным, раздражительным, депрессивным человеком, поминутно закатывавшим сцены Расселу и Пинсенту (Руднев 2002). О том, каким был поздний В., рассказывает его любимый ученик Норман Малкольм. Автор мемуаров все время подчеркивает напряженность, с которой В. слушает, читает лекции, говорит с собеседниками «Видно было, как он напряженно борется с собственными мыслями», «…свирепый взгляд Витгенштейна», «на занятиях Витгенштейн наводил страх», «…выражение лица у Витгенштейна становилось свирепым, и он сердито восклицал…», «Мур еще раз прочитал свой доклад, и Витгенштейн сразу набросился на него», «устрашающее впечатление», «со сверкающими от гнева глазами» (дисфория! – В. Р.) (Малкольм 1994). С удивлением мы видим картину напряженно авторитарного шизо-эпилептоида. Отцовские гены вернулись в старости! В раннем В. ничего этого не было. Вытеснил в бессознательное, а в старости оно вылезло наружу. Конечно, был и другой В., теплый и отзывчивый. И об этом Малкольм много и убедительно рассказывает. Но эпитимный радикал для нас неожиданность.

6. О том, что такое субстанция мира

Субстанция мира – это непредикативная его часть, которая остается неизменной при всех его изменениях. Допустим, a, b, c и d – простые предметы: они неделимы и неизменны. Из них образуются положения вещей, из которых формируется фактовая предикативная часть мира. Допустим, что в одном положении вещей a соединено с b, а в другом – a с c. Во всех конфигурациях предметов в Положениях Вещей и Ситуациях неизменными остаются лишь сами Предметы в силу своей простоты, атомарности. По каким бы направлениям ни шло развитие Мира, меняются только конфигурации. Неизменная субстанция, остающаяся общей при всех направлениях развития (во всех возможных мирах), придает Миру стабильность. И основу этой субстанции составляют, естественно, неизменные атомарные простые Предметы. Они сохраняют идентичность во всех возможных мирах.

Учение о субстанции – один из наиболее ясных признаков принадлежности логико-антологической картины «Трактата» атомизму, для которого одним из наиболее фундаментальных принципов является тот, в соответствии с которым для того, чтобы что-то могло меняться, что-то должно оставаться неизменным (см. Fogelin 1976). В последней своей работе – «О достоверности»– Витгенштейн применил сходный принцип к гносеологическим проблемам. Там говорится, что, для того чтобы сомневаться в чем-либо, что-то должно оставаться несомненным. «Чтобы дверь двигалась, петли должны оставаться неподвижными» (Wittgenstein 1980) (О методологической важности этого принципа см. Руднев 1996).

(Возможно, именно это учение явилось глубинной исходной предпосылкой для теории «жестких десигнаторов» С. Крипке, в соответствии с которой в языке имеются такие знаки, которые сохраняют свое значение во всех возможных мирах (Kripke 1980).

2.0211 Если бы у Мира не было никакой субстанции, то тогда наличие Смысла у одной Пропозиции зависело бы от того, истинна или ложна другая Пропозиция.

Этот раздел, как кажется, можно понять лишь в контексте того факта, что важнейшей характеристикой Предметов и Элементарных Пропозиций (как пишет Витгенштейн в 2.061) является их независимость друг от друга, то есть невозможность вывести одно из другого. (См. также комментарий к 2.061.) Представим себе, что не существует простых атомарных Предметов и элементарных Положений Вещей, а существуют только сложные предметы (комплексы) и сложные положения дел (Ситуации). Такая картина будет вести к противоречию. Комплексы (которые теперь ex hypothesis неразложимы на простые Предметы – ведь мы условились, что простых Предметов не существует) зависят друг от друга. Например, из «Если Сократ человек, то Сократ смертен», следует «Сократ человек, и Сократ смертен» (обе Пропозиции комплексные). Смысл Пропозиции «Сократ человек, и Сократ смертен» (= Сократ есть смертный человек) зависел бы исключительно от истинности и ложности Пропозиции «Если Сократ человек, то Сократ смертен». И если бы мы не могли выделить простые Предметы и элементарные Пропозиции (ведь мы исходили из предположения, что у Мира нет субстанции, которая как раз и состоит из простых Предметов), то тогда мы никогда не узнаем ни того, что Сократ – человек, ни того, что он смертен, так как мы должны будем по кругу ссылаться на новые и новые пропозиции, черпая в их истинности и ложности оправдание для смысла объясняемой Пропозиции. Поэтому требование простоты исходных понятий универсально. Именно с этой идеей порочного круга объяснения одного слова через другое в толковых словарях, опираясь на идеи Лейбница и Витгенштейна, успешно боролась Анна Вежбицка при построении своей теории lingua mentalis (Wiersbicka 1971, 1980).

2.0202 Очевидно, что, как бы воображаемый мир ни отличался от реального, они должны иметь нечто общее – некую Форму – с Реальным Миром.

Если считать, что под «воображаемым миром» Витгенштейн понимает нечто фундаментальное, близкое понятию возможного мира, соотносимого с реальным (Крипке 1971, Хинтикка 1980), то ясно, что то общее, что есть у воображаемого и реального мира, надо искать в неизменных субстанциональных Предметах, которые обнаруживают свою Логическую Форму. Например, пусть в некоем возможном мире будет ложной Пропозиция «Сократ мудр». То есть истинной там будет пропозиция «Неверно, что Сократ мудр». Тогда общими у этих двух фрагментов миров будет Логическая Форма Предметов Сократ и быть мудрым, а именно то, что в принципе в логическую валентность понятия «Сократ» будет входить возможность быть как мудрым, так и не мудрым, а в логическую валентность понятия «быть мудрым» будет входить возможность относиться или не относиться к Сократу.

Субстанция не может определять материальные или внешние свойства Предметов, так как последние не присущи им с необходимостью, поэтому они выражаются в (неэлементарных) Пропозициях и, стало быть, не принадлежат субстанциональной структуре Мира. Например, тот факт, что у Сократа была борода, является его материальным свойством и не входит в его Логическую Форму, так как наличие бороды никак не соотносится с внутренними качествами личности. Наличие бороды у Сократа – это, скорее, Факт, важная характеристика его внешнего облика, но она не является субстанционально присущей Сократу. Борода Сократа – из тех явлений, которым случается или не случается быть, она из мира изменчивых Фактов, а не неизменной субстанции Мира.

2.0233 Два Предмета одинаковой Логической Формы отличается друг от друга – помимо их внешних свойств – тем, что это различные Предметы.

Допустим, имеется два логически простых Предмета, например два совершенно одинаковых металлических шарика. Имея одинаковую Логическую Форму, то есть одинаковую возможность вхождения в Положения Вещей, они тем не менее должны чем-то отличаться друг от друга. Ведь если бы они ничем не отличались друг от друга, то это был бы один шарик, а не два. Они отличаются друг от друга тем, что это два различных одинаковых по Форме шарика. Так, например, отличаются друг от друга два совершенно одинаковых числа, скажем 234 и 234. Тот факт, что два одинаковых предмета можно спутать, говорит о том, что это два различных предмета, так как один предмет нельзя спутать с самим собой.

2.024 Субстанция есть нечто, существующее независимо от того, чему случается быть.

«То, чему случается быть» – Факты (1). Поскольку субстанция существует независимо от Фактов, то ясно, что она состоит из чего-то, противоположного Фактам, а именно из простых Предметов. Таким образом, субстанция Мира – это совокупность простых объектов и предикатов. Их главное свойство состоит в том, что они определяют не только существующее, но и возможное положение дел. Допустим, например, что имеются три шарика – один большой A и два маленьких b и c. Они могут быть расположены в одномерном пространстве трояко:

Будем говорить, что (1) – (3) есть множество возможных миров M, которое имеет три элемента – атомарных предмета A, b и c; простое свойство Q быть (или не быть) большим и отношение P нахождения слева или справа от других шариков.

(1), (2) и (3) – возможные Положения Вещей. В соответствии с (1) b является маленьким и находится слева от A и c. В соответствии с (2) b является маленьким и находится слева от c и A. В соответствии с (3) A является большим и находится слева от b и c. A, b и c – неизменные Предметы, обладающие определенным свойством Q и отношением P к другим Предметам. Положения Вещей – конфигурация этих предметов, потенциальные факты: поэтому они изменчивы. По какому пути пойдут события в Мире M [(A, b, c) (Q, P)], является делом случая, так как атомарные конфигурации независимы друг от друга.

2.026 Только если существуют Предметы, Миру может быть придана неизменная Форма.

Требование простых Предметов не есть чисто онтологическое требование залога неизменности и стабильности Мира: чтобы Мир был стабилен, необходимы некие логические атомы. Скорее, в этом разделе содержится некий креативный, космогонический аспект. Если вы хотите построить Мир так, чтобы в нем нечто оставалось неизменным, то задайте в качестве его основания простые Предметы.

2.027 Неизменное, Сущее и Предмет – одно и то же.

Здесь в первую очередь обращает на себя внимание слово «Сущее» (das Bestehende), которое отождествляется с Предметом. Сущее – это то, что существует в качестве субстанции (а не акциденции), то есть то, что постоянно и неизменно, а не то, чему случается быть, а случается и не быть, то есть Сущее противопоставлено Факту.

2.0271 Предмет – постоянство, сущее; конфигурация – изменение, неустойчивость.

Сущее, таким образом, – это устойчивое субстанциональное состояние Предмета. Неустойчивое существование – это акцидентальное существование Факта.

2.0272 Положение Вещей строится из конфигурации Пред метов.

2.03 В Положении Вещей Предметы соединены подобно звеньям в цепи.

2.031 В Положении Вещей Предметы находятся в определенном отношении друг к другу.

Смысл 2.0272 ясен из всего предыдущего. Положение Вещей, скажем a, R, b, строится из конфигурации, состоящей из атомарных Предметов a и b, а также отношения R между ними. Но вот 2.03 кажется несколько противоречащим 2.031. Звенья цепи соединены непосредственно. И создается впечатление, что элементы Положения Вещей представляют собой нечто логически однообразное. В каком отношении находятся звенья цепи друг к другу? Подходит ли эта метафора (о звеньях цепи) к такому, например, Положению Вещей, как a, R, b, где a – маленькое звено, b – большое звено, а R – связь между ними?

А если Предметы изолированы? Допустим, Положение Вещей представляет собой конфигурацию шариков a, b и c, которые расположены на равном расстоянии друг от друга:

Нельзя сказать, что шарики не связаны между собой в определенном отношении, особенно если расстояние между ними является фиксированным. Но сказать, что шарики связаны, «как звенья в цепи», будет в данном случае неуместным.

2.06 Это существование и несуществование Положений Вещей и является Реальностью. Существование Положений Вещей мы также называем позитивным Фактом, а несуществование негативным.

Понятие Реальности (Wirklichkeit) не является синонимом понятия Мир (Welt) в концептуальной системе «Трактата». Главное отличие Реальности от Мира состоит в том, что Реальность определяет как существующие, так и несуществующие Положения Вещей, в то время как Мир – это совокупность только существующих Положений Вещей (подробно см. (Finch 1977). Понятие «Реальность» у Витгенштейна сложнее и двусмысленнее понятия «Мир». Реальность – это нечто более субъективно окрашенное, чем Мир, поэтому она допускает вымысел (как разновидность сферы возможного) в виде одной из своих ипостасей. Мир такого коррелята не допускает. Миру нельзя противопоставить ни вымысел, ни даже отсутствия мира. Мир либо есть, либо его нет. Реальность одновременно есть, и ее нет. Она определяет все потенциальное, которое может стать, а может и не стать существующим. Реальность тесно связана с такими понятиями, как вымысел, существование и отрицание, к анализу которых мы еще вернемся. Забегая вперед, можно сказать, что, согласно Генри Финчу, различие между Реальностью и Миром в «Трактате» соответствует различию в нем же между Смыслом и Значением Пропозиции (Finch 1977). Можно знать Смысл Пропозиции, не зная ее Истинностного Значения, то есть не зная того, является ли она истинной или ложной. Зная Смысл Пропозиции и при этом не зная ее Значения, мы знаем ту Реальность, которая соответствует этому смыслу, но не знаем, существуют ли те Факты, которые изображают этот фрагмент Реальности, то есть являются ли они частью Мира.

7. О том, почему Витгенштейн не мог быть гомосексуалистом

Был ли Витгенштейн гомосексуалистом? Этот вопрос начал широко дискутироваться в печати после того, как в 1973 году вышла книга Уильяма Уоррена Бартли III «Витгенштейн» (Бартли 1994), в одной из глав которой автор, ссылаясь на анонимные источники, поведал всему миру, причем убедительно и талантливо, о гомосексуальных похождениях Витгенштейна в сентябре 1919 года, когда Людвиг перестал жить на Аллеегассе и переселился на Унтер Виудуктгассе.

«Этот чистый и сильный гений, – пишет Бартли о Витгенштейне, – был гомосексуалистом, предававшимся странным, безудержным и беспорядочным связям». – Далее Бартли пишет:

Витгенштейн вдруг обнаружил, что третий район, который он выбрал из-за удобства расположения, подходит ему по еще одной совершенно неожиданной причине. Десять минут ходьбы на восток <…> – и он добирался до парковых лужаек Пратера. Там грубые молодые люди всегда были готовы удовлетворить его в сексуальном отношении. <…> По несколько раз в неделю Витгенштейн вырывался вечером из квартиры и быстро шел в Пратер. Он говорил, что в такие минуты им овладевал дьявол, которого невозможно было остановить. Витгенштейн явно предпочитал грубых и сильных гомосексуалистов, прогуливающимся по дорожкам и аллеям Пратера, всем тем лощеным молодым людям, которые посещали бар «Сирк Эке» на границе внутреннего города. <…> Нечто подобное происходило и годы спустя в Англии, когда он время от времени пытался избегать светских молодых интеллектуалов, готовых предложить ему свои услуги в Кембридже. Витгенштейн предпочитал компанию грубых парней в лондонских пабах (Бартли 1994: 165–166).

Тогда Витгенштейн переселился в семью Сeгренов, друзей его отца. Он подружился с сыном старика Сeгрена, Арвидом, и его жизнь в этом доме была бы счастливой и приятной, если бы не случилось нечто трагикомическое – мать Арвида влюбилась в Витгенштейна. Людвиг бежал от этой ситуации и переселился на Разумовскигассе. Эта улица была еще ближе к Пратеру.

Бартли пишет: «В сексуальной жизни Витгенштейна наступил наиболее беспорядочный период» (Бартли: 166). В качестве подтверждения своих утверждений Бартли ссылается на письма Витгенштейна к Энгельманну, где встречаются такие выражения, как «Я упал на самое дно» или «Больше года я был морально мертв». При желании эти выражения можно рассматривать как косвенные подтверждения рассказанному Бартли. Но прямо о гомосексуализме в них не говорится. В своем дневнике Пауль Энгельманн после смерти Витгенштейна писал, что его часто спрашивали о гомосексуализме Витгенштейна, но он ничего не мог ответить на это – они с Витгенштейном этих вопросов не обсуждали (Monk 1990: 185, сноска).

Вот, собственно, и все шокирующие подробности, которые рассказал Бартли в своей книге. В сущности, единственное, что вызывает сомнение, – это отсутствие источников. Но Бартли, естественно, написал по этому поводу, что он не имел права раскрывать имена людей, которые ему поведали о столь интимных вещах. По правде сказать, с точки зрения историка, это звучит крайне не убедительно. Это все равно, что сказать, что Гитлер был тайно влюблен в Любовь Орлову, но при этом скрыть источник, который сообщил эту волнующую информацию. В остальном же книга Бартли чрезвычайно интересна, она открывает много неизвестного из жизни Витгенштейна в деревне и также предлагает ряд остроумных концепций по поводу творческих установок позднего Витгенштена.

Однако появление книги Бартли в англосаксонских кругах вызвало целую бурю эмоций. Одни бушевали праведным гневом, другие, наоборот, заявляли, что лишь теперь, узнав, что Витгенштейн был гомосексуалистом, они наконец по-настоящему поняли его творчество.

Рэй Монк, автор капитальной монографии о жизни Витгенштена, приложил к своей книге специальное исследование, посвященное книге Бартли и вопросу о гомосексуализме Витгенштейна. (Важно, что книга Бартли к этому времени вышла очередным изданием в 1985 году; вообще это был безусловно интеллектуальный бестселлер – под давлением общественного мнения Бартли в послесловии написал, что он отказывается от своего утверждения, что молодые люди на Пратере были проститутками.)

Цель приложения Монка не в том, чтобы доказать отсутствие гомосексуализма Витгенштейна, а в том, чтобы доказать, что наиболее шокирующие повествования о похождениях Витгенштейна на Пратере не поддаются никакой проверке реальными источниками и поэтому, скорее всего, выдуманы автором, потому что ненадежный источник – не источник.

По мнению Монка, Бартли имел доступ к закодированным дневникам Витгенштейна, которые носили чрезвычайно интимный характер. Например, он мог писать там (во время войны): «Вчера я опять мастурбировал». То есть нельзя сомневаться, что если бы эпизод с Пратером существовал, то он безусловно был бы записан, но о нем в дневниках Витгенштейна нет ни слова. Доказательством же того, что Бартли пользовался именно этими материалами, а не рассказами мифических приятелей Людвига, служит то, что многое из того, о чем говорит Бартли, присутствует в этих дневниках. Например, дословно совпадают тексты двух снов Витгенштейна, которые Бартли приводит, якобы опять-таки со слов тайных информантов, которые запомнили эти витгенштейновские сны через 150 лет слово в слово.

Теперь, какова позиция самого Монка по поводу гомосексуализма Витгенштейна? Действительно, Витгенштейн в дневниках пишет о своей любви к Дэвиду Пинсенту, а позже к Фрэнсису Скиннеру и Бену Ричардсу. Но это ничего ни подтверждает и ничего не опровергает. В этих записях, насколько можно понять, нет никаких откровенных заявлений вроде «Вчера мы с Дэвидом (Фрэнсисом, Беном) всю ночь занимались любовью». Да разве Витгенштейн, каким мы его уже знаем, мог такое написать! Он писал не о сексе, а именно о любви, нежности, интимной человеческой близости. По мнению Монка, если Витгенштейн и вел гомосексуальную жизнь, то лишь в своем воображении. Он приводит такой пример. В одном месте закодированного дневника Витгенштейн пишет, что изменил Фрэнсису Скиннеру с неким Кейтом Кирком (Monk: 585). Монк встретился с этим человеком и узнал от него, что ничего подобного не было. Конечно, тот мог сказать неправду. Гораздо интереснее другое: что, возможно, Витгенштейн реально вообще не был гомосексуалистом! Эта идея чрезвычайно сильно подкрепляется влиянием на Витгенштейна Отто Вайнингера, который писал, что лучше вообще жить вне секса, а также с тем образом чистого человека, может быть, вообще невинного, такого «агнца Божьего», каким мы с удовольствием можем себе представить Витгенштейна. Чтобы быть гомосексуалистом, нужно обладать так называемым эндокринным характером. Вот что пишет М. Е. Бурно по этом поводу:

«Эндокринный» характер (в патологии – «эндокринный» психопат)

Людей с настоящим характером (с разнообразными его вариантами) немало, но характер этот не описан в литературе так выразительно, внятно, подробно, как многие другие.

В основе его – врожденная эндокринная «переслойка» и вследствие этого часто необычная сексуальность, которую нередко, с точки зрения здравого смысла, называют половой извращенностью (страдает продолжение рода).

Но сами эти люди нередко больными или неполноценными себя не считают, даже бывают довольны, счастливы своею особой природой, стараясь быть вместе с себе подобными, понимающими их людьми.

Отдельные эндокринные телесные особенности (то, что делает мужчину внешне похожим на женщину, и наоборот), как и телесные органические особенности, могут быть тоже рассыпаны в разных характерами людях (особенно – в шизоидах). И здесь тоже решает дело «букет» эндокринной диспластики.

Творчество таких людей, обнаруживающее тонкое, сложное, порою чарующе-волшебное смешение характерологических радикалов с мягким размыванием типично мужского и типично женского, нередко поособенному изящно, прекрасно, одухотворено. Какимито особыми гранями оно созвучно и многим настоящим мужчинам и настоящим женщинам. И в то же время это божественноутонченное духовное богатство не могло бы быть создано настоящими мужчинами или настоящими женщинами. Тайна этой особенной утонченности прячется, думается, именно в том, что в этой пронзительновысокой музыкальной ноте красоты уже не помещается природномужское или природноженское. Это чувствуется, например, в живописи Леонардо да Винчи, Караваджо, в поэзии Сафо и Цветаевой, в произведениях Платона, Андерсена, Уайльда, Пруста, Моэма, в музыке Вивальди, Чайковского и СенСанса». (Бурно 1996)

С точки зрения патографии эндокринный характер складывается из трех радикалов – шизоидного, психастенического и истерического. Именно такими были Чайковский, Оскар Уайльд, Марсель Пруст. Но тревожные сомнения, составляющие ядро психастенического характера, бывают у всех людей, и В. тут не был, конечно, исключением. А вот истерической демонстративности у него не было никогда. Он всегда был врагом всяческой фальши, неискренности и нечестности. Он был избыточно честным, как некоторые шизофреники. Поэтому В. никак не мог быть гомосексуалистом. Он действительно дружил с молодыми людьми, как каждый преподаватель. Я тоже дружу со студентами и аспирантами обоих полов.