Текст книги "Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима"

Всплеск патриотических чувств поляков сопровождался обострением антисоветских и антисемитских настроений. Несомненно, что в 1956 г. антисоветизм имел значительно большее распространение, так как угроза со стороны СССР была неопровержимой реальностью. Однако и евреи тоже ощущали себя не вполне уютно. На протяжении 1956 г. антисемитские эксцессы имели место в Бытоме, Валбжихе, Легнице, Джержонёве[100]100
  Rykowski Z., Władyka W. Polska próba: Październik 56. Kraków, 1989. S. 160.


[Закрыть]. В январе 1957 г. корреспондент агентства «Юнайтед пресс» Э. Кавендиш отмечал «зловещее усиление антисемитизма» в Польше, которое, по его словам, использовала в своих интересах растущая оппозиция Гомулке[101]101
  АВП РФ. Референтура по Польше. Оп. 13. П. 747. Д. 1385. Л. 364–366.


[Закрыть]. Как иллюстрацию этого можно привести анонимное письмо, полученное в декабре 1956 г. редакцией «Трибуны люду» и советским посольством: «У простого человека кровь закипает, когда он читает в печати статьи, посвященные ликвидации “антисемитизма” в Польше. Но ничего не поделаешь, он должен выдержать, ибо знает, что это ведь пишут евреи в собственном интересе… Сегодня каждый в Польше знает, что у нас столько евреев, сколько есть постов министерских, директорских и т. п… Отсюда вывод, что мы снова имеем у себя “господствующую расу”… Мы знаем, кто был Святло и тысячи других палачей в судейских и прокурорских тогах! Это были не поляки, не русские, а евреи!.. Мы не фашисты, мы – социалисты из крови и костей, мы хотим дружбы с СССР… Русские являются нашими побратимами и мы верим в их великую идею равенства, но мы не хотим фикции равенства!.. Если бы не евреи, то сегодня весь народ как один стал бы на сторону коммунистической идеи»[102]102
  АВП РФ. Референтура по Польше. Оп. 38. Пор. 19. П. 127. Д. 170. Л. 55–59.


[Закрыть]. Более точного выражения позиции «натолинцев» трудно и представить.

Аналогичной была и реакция еврейского населения. Как только появилась возможность покинуть страну, началась вторая волна эмиграции в Израиль. В 1957 г. из Польши уехало примерно 40 тыс. евреев[103]103
  Костырченко Г. В. Указ. соч. С. 311.


[Закрыть]. Эмиграция, но уже не такая массовая, продолжалась вплоть до 1960 г. Имелось и встречное движение – из Советского Союза. На основании подписанного 25 марта 1957 г. соглашения о репатриации в Польшу к марту 1959 г. прибыло 224 тыс. человек, среди них – 40 тыс. евреев[104]104
  Eisler J. Polski rok 1968. S. 97–98.


[Закрыть]. Таким образом, после 1957 г. в Польше оставалось всего лишь 25–30 тыс. лиц еврейского происхождения[105]105
  Костырченко Г. В. Указ. соч. С. 311.


[Закрыть].

5. Нормализация ситуации в стране и вялотекущий антисемитизм

Понимая, что выезд большого количества евреев не красит власть перед лицом мирового сообщества, ЦК ПОРП обратился 26 апреля 1957 г. с письмом ко всем членам партии с призывом начать борьбу с проявлениями национализма, шовинизма и расизма[106]106
  АВП РФ. Референтура по Польше. Оп. 13. П. 747. Д. 1385. Л. 483.


[Закрыть]. Очевидно, это не помогло, поскольку уже в мае по Варшаве циркулировали слухи (зафиксированные корреспондентом агентства «Синьхуа») о том, что скоро «консервативная группировка» в партии вынудит Гомулку уйти в отставку, а сама, придя к власти, устроит суд над Минцем и Берманом, чтобы возложить на них всю вину за ошибки в области экономики и права. Оба они – евреи, отмечал корреспондент, и это позволит консерваторам «одним ударом убить двух зайцев»[107]107
  РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 229. Л. 167–169.


[Закрыть].

Однако к этому моменту решающее значение имела группа Гомулки, занимавшая центристские позиции между «пулавянами» и «натолинцами». С одной стороны, она продолжила курс на осуждение наиболее одиозных деятелей «периода ошибок и искажений» (были исключены из ПОРП Берман, Радкевич и Метковский, а бывшие заместители министра общественной безопасности Фейгин, Ромковский и Ружаньский оказались за решеткой). С другой же – происходило открытое наступление на свободу прессы и собраний, вызвавшее уже в 1957 г. ряд протестов со стороны деятелей культуры (многие из них даже положили партбилеты на стол либо были изгнаны из партии). Продолжалось выдавливание из власти «натолинцев» (потеряли свои посты Виташевский, Мияль, Руминьский и многие другие), но вместе с тем основной опасностью уже на IX пленуме ЦК в мае 1957 г. был провозглашен ревизионизм, под которым понималось всё, что так или иначе покушалось на всевластие ПОРП.

Внешне всё происходящее выглядело как полная победа «пулавян». Правда, один из их лидеров, С. Сташевский, был в феврале 1957 г. снят с должности первого секретаря варшавского комитета партии (в силу своих чрезмерно либеральных взглядов), но зато остальные пребывали на вершине власти и рьяно проводили новый курс партийного руководителя.

Такое положение категорически не устраивало «натолинцев» и всех, кто так или иначе пострадал от «ветра перемен». Пожалуй, именно с этого времени и имеет смысл говорить о «натолинцах» как о консерваторах. Им не по душе была «уступчивость» Гомулки в отношении католической церкви, отказ от коллективизации, непризнание руководящей роли СССР в мировом коммунистическом движении и, разумеется, обилие евреев во властных структурах. Казимеж Мияль уже в январе 1957 г. заявлял, что политика обновленного руководства ведет к восстановлению в стране капитализма. В мае и июне 1957 г. по стране ходили листовки, в которых Гомулка обвинялся в ревизионизме. Автор их остался неизвестен. В марте 1958 г. на очередном пленуме ЦК линию Гомулки открыто раскритиковали «натолинцы» В. Клосевич и С. Матушевский, за что немедленно поплатились своими постами.

Сходные идеи витали тогда среди некоторых рабочих, бывших сотрудников госбезопасности, ряда журналистов, а также деятелей культуры, утративших популярность после разоблачения культа личности. Например, по сообщению советского писателя М. Соколова, посетившего Польшу в декабре 1957 г., многие лица в разговоре с ним выказывали недовольство происходящим в Польше. Уже в поезде ему довелось встретить бывшего военного атташе в Пекине, «старого коммуниста и рабочего» С. Висека, который, получив отставку, выражал крайнее негодование на политику министра обороны Спыхальского и вообще всей линией руководства ПОРП. По его словам, Польша в своем развитии пошла вспять, и лучшие люди оказались не у дел. То же самое заявляли в Варшаве бывший заместитель заведующего Иностранным отделом ЦК Т. Тщалковский и бывший председатель правления Союза польских литераторов Л. Кручковский. А писатели С. Р. Добровольский и Л. Пастернак жаловались советскому коллеге, что их больше не печатают, называя «сталинистами»[108]108
  РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 229. Л. 271–271.


[Закрыть].

На этой почве произрастала неприязнь к Хрущёву как к зачинателю «оттепели». Сталинисты с надеждой направляли свои взоры в сторону Китая, который придерживался намного более консервативных позиций. В свою очередь, представители правящей элиты Польши характеризовали такие взгляды как «догматизм». Один из «догматиков», журналист Казимеж Яжембовский (сотрудник газет «Хлопска дрога» и «Валька млодых») так характеризовал позднее свои воззрения: «Считал и считаю, что со смертью Сталина произошел упадок передовой роли Советского Союза в международном коммунистическом движении. Его наследники – Маленков, Хрущёв или Брежнев – уже не соответствовали этой роли. Всех их превосходил Мао, представлявший страну с миллиардным населением»[109]109
  Sołtysiak G. Op. cit.


[Закрыть]. Представители «догматизма» начали собираться в доме Яжембовского, установили контакт с китайским посольством и стали распространять документы Компартии Китая. На встречи с ними приходили некоторые деятели ПАКС (например, Рышард Рейфф, член правления этой организации и позднейший ее председатель). Группа получала деньги из китайского посольства. В марте 1959 г. в кулуарах Дворца науки и культуры в Варшаве, где проходил III съезд ПОРП, ходила по рукам листовка, обвинявшая Гомулку в потакании евреям. В ее написании подозревались К. Мияль и секретарь ЦК С. Лапот. Оба партийных функционера были тут же сняты со своих постов в ПОРП.

В декабре 1963 г. появилась первая большая брошюра «догматиков»: «Победа в борьбе! Пассивность и молчание – это гибель!». Непосредственными авторами ее предположительно являлись молодые журналисты Юзеф Снециньский, Станислав Сенкевич, Рышард Конарский и ученый Анджей Калестыньский. Окончательную редакцию, вероятно, осуществил К. Мияль. Документ обращал внимание читателей на последовательное проникновение международного капитала во все сферы жизни польского общества и усиление буржуазной идеологии. Проводниками империалистического влияния назывались сионисты и троцкисты, под давлением которых якобы произошло освобождение главы польского епископата кардинала Стефана Вышиньского, восстановление уроков религии в школе и активизация «реакционной части клира». ПОРП обвинялась в отходе от генеральной марксистско-ленинской линии, а ее руководство – в том, что стало марионетками в руках «буржуазных интеллектуалов»[110]110
  Eisler J. Marzec 1968. Geneza. Przebieg. Konsekwencje. Warszawa, 1991. S. 28–29.


[Закрыть]. На средства албанского посольства брошюра была размножена и в количестве 10 тыс. экземпляров разослана работникам партаппарата, а также делегатам IV съезда ПОРП, проходившего в июне 1964 г. За это Мияль был снят с должности директора Инвестиционного банка и на два месяца помещен под домашний арест. В начале августа 1964 г. были схвачены основные участники «догматистской» группы (Яжембовский, Снециньский и др.). Следствие над ними вел лично заместитель министра внутренних дел Франтишек Шляхчиц, а на беседы с заключенными приходил руководитель Главной комиссии партийного контроля Р. Новак. В начале сентября обвиняемые были приговорены к нескольким месяцам заключения за распространение ложных сведений о Народной Польше. Позже сроки были увеличены до трех лет. За решетку попали Яжембовский, Сенкевич, Снециньский, а также рабочий Мечислав Фельчак. Фамилия Мияля в ходе судебного процесса не поднималась.

4 декабря 1965 г. Мияль (согласно его собственному утверждению) основал в подполье Коммунистическую партию Польши. Вместе с ним у истоков этой партии будто бы стояли известные люди, занимавшие при Б. Беруте высокие посты: В. Двораковский, Х. Хэлховский, С. Бродзиньский. В феврале 1966 г. Мияль выехал в Албанию, откуда начал от имени Компартии Польши рассылать через албанское посольство антигомулковские листовки. Эти листовки отправлялись на адреса партийных чиновников и в редакции газет и журналов. За их распространение в 1966 г. милиция арестовала бывшего члена КПП В. Ровиньского и ветерана гражданской войны в Испании, бывшего члена Компартии Франции Б. Маслянкевича. Последний возглавлял после войны Люблинское управление гражданской милиции, но в 1953 г. был переведен на незначительную должность в министерство лесной промышленности, а в 1960 г. и вовсе отправлен в «почетную ссылку» в Корею в качестве члена контрольной комиссии. Очевидно, такое понижение воспринималось им как забвение прежних заслуг, в силу чего он взялся лично разбрасывать листовки «догматиков». Тогда же «Радио Тирана» создало польскую редакцию, которая призывала поляков свергнуть господство «сионистов» и «ревизионистов».

Таким образом, группировка «натолинцев», возникнув первоначально как реакция на неумеренную представленность «нетитульной нации» в руководстве правящей партии, постепенно оформилась в качестве консервативного течения в ПОРП. Его социальную базу составляли в большинстве своем бывшие члены КПП либо близкие коммунистам деятели, сделавшие большую карьеру после окончания войны, а затем, на волне «оттепели», смещенные со своих постов. Будучи убежденными интернационалистами, «натолинцы» рассматривали Польшу лишь как часть мирового коммунистического лагеря, в силу чего не допускали мысли о ее самостоятельном историческом пути. По этой причине они не могли заручиться сколь-нибудь значимой поддержкой в стране и быстро превратились в маргинальную группу. Чувствуя это, последние несломленные «натолинцы» решительным образом поменяли свою идеологию, оставив в качестве незыблемой основы лишь антиеврейскую направленность. В брошюрах, ходивших по стране в 1963–1966 гг., а также в передачах «Радио Тирана» много говорилось о необходимости демократизации внутрипартийной жизни, осуждалось преследование инакомыслящих и даже заявлялось, что воссозданная КПП добьется включения в состав Польши Минска, Киева, Вильнюса, Львова и Калининграда[111]111
  AAN. PZPR KC. Kancelaria Sekretariatu. IX/907. K. 16–64; Eisler J. Marzec 1968… S. 28–29.


[Закрыть]. Однако к этому времени группа по сути уже распалась, а ее идеологический арсенал частично переняла команда Гомулки.

Не все чиновники, сделавшие карьеру после войны, были столь идейными, чтобы рисковать положением ради убеждений. Многие, неприязненно относясь к кадровой политике обновленного руководства ПОРП, предпочитали сохранять лояльность, чтобы не утерять место в рядах партноменклатуры. Среди них встречались как старые коммунисты, так и более молодое поколение деятелей партии, чьи зрелые годы пришлись уже на послевоенные времена. Им было безразлично, какой курс проводит Политбюро ЦК ПОРП и кто стоит во главе партии; главным было сохранить свой привилегированный статус, а по возможности – и повысить его. Очень удобной в этом смысле была линия на очищение руководящих органов ПОРП от «еврейского засилья», лицемерно прикрываемая лозунгом борьбы с сионизмом.

Социалистическая Польша долгое время оставалась чужда юдофобии на государственном уровне. Этим она отличалась от СССР, где антисемитская политика, начавшись в период борьбы с космополитизмом, то усиливаясь, то ослабевая, продолжалась до самых горбачевских времен. «Натолинцы», подняв на щит «еврейский вопрос», вовсе не думали подкладывать под него теоретическое обоснование. Риторика борьбы с сионизмом появилась у них лишь в начале 1960-х гг., когда подобные акценты начали расставлять и официальные структуры ПНР, прежде всего – Министерство внутренних дел.

Гомулка и сам, как указывалось выше, не был равнодушен к «еврейской проблеме». Вынужденный опереться на «пулавян» в своем противостоянии с советской верхушкой и ее сторонниками внутри ПОРП, он вскоре начал отдалять от себя лидеров этой группировки. Польский лидер не был антисемитом: среди его сотрудников были как поляки, так и евреи. Но общий курс на отстранение «пулавян», многие из которых были евреями, становился всё более очевиден. Причиной этого было естественное желание любого руководителя видеть на ответственных постах лично преданных ему людей. Поскольку «пулавяне» не были обязаны своими карьерами Гомулке, тот взялся активно вычищать от них министерства и ведомства, всюду расставляя своих выдвиженцев. Объективно это способствовало обновлению кадров в руководящих органах.

Первый тревожный звонок для «пулавян» прозвенел в январе 1957 г., когда Гомулка решил не распускать насквозь антисемитский ПАКС, чье влияние было серьезно подорвано событиями «Польского Октября». Этот шаг первый секретарь предпринял, не желая оставаться «один на один» с католической церковью. Но в среде некоторых партийцев еврейского происхождения такое решение, по всей видимости, вызвало досаду. Иначе трудно объяснить обстоятельства гибели Богдана Пясецкого – сына лидера ПАКС.

15-летнего Богдана Пясецкого похитили 22 января 1957 г., через двадцать дней после встречи Гомулки с его отцом. Скорее всего, в тот же день он был убит. Его останки были случайно обнаружены в одном из варшавских бомбоубежищ 18 декабря 1958 г. Виновные в этом преступлении так и не были найдены. Непонятными остались также мотивы преступления. В первые дни после похищения злоумышленники связывались с Болеславом Пясецким, требуя выкуп. Отец готов был заплатить, но преступники, каждый раз выбирая условное место путем сложных комбинаций с оставленными записками, так никогда и не явились за деньгами. В конце концов они вовсе замолчали, а милиция, ведя расследование, проявила редкостный непрофессионализм и халатность. По сути, Пясецкий и его люди вынуждены были сами доискиваться правды, и добились в этом намного больших успехов, чем правоохранительные органы. Нити вели к нескольким бывшим сотрудникам госбезопасности, по национальности – евреям. Вскоре после исчезновения Богдана Пясецкого все они уехали в Израиль. В Польше остался лишь один, но и он уже паковал чемоданы. Благодаря энергичному вмешательству главы ПАКС в последний момент его задержали. Дело против него, открытое в 1959 г., было тут же закрыто по личному настоянию премьера Ю. Циранкевича и секретаря ЦК ПОРП Е. Альбрехта. Виновные в гибели подростка остались безнаказанными[112]112
  Mordercy Bohdana Piaseckiego uchodzą // Rzeczpospolita. 10.12.2007 // Сайт «Rzeczpospolita» [Электронный ресурс]. URL: http://www.rp.pl/arty-kul/75790.html (дата обращения: 14.01.2018).


[Закрыть].

История со смертью Богдана Пясецкого по сей день будоражит умы польских историков и публицистов. Версии выдвигаются самые разные: от операции зарубежных разведок до политических махинаций самого Болеслава Пясецкого. Автор единственной крупной работы на эту тему историк Петер Раина возлагает ответственность за убийство на бывших работников госбезопасности еврейского происхождения[113]113
  Raina P. Sprawa zabójstwa Bohdana Piaseckiego. Warszawa, 1989.


[Закрыть]. К той же версии склоняются и некоторые другие ученые (Я. Жарын, А. Гарлицкий). По их мнению, злоумышленники хотели отомстить главе ПАКС за его антисемитскую деятельность в довоенной Польше и во времена фашистской оккупации. Сам Болеслав Пясецкий был личностью неприкосновенной – слишком многое связывало его с правящей элитой ПНР и советскими спецслужбами. В 1956 г. казалось, что его организация в любой момент прекратит свое существование. Но ПАКС устоял. Очевидно, раздосадованные этим, несколько уволенных из органов рядовых сотрудников, перед тем как покинуть страну, решили хотя бы частично отомстить, досадив главному польскому юдофобу. Вряд ли к смерти Богдана были причастны высокопоставленные чиновники – «пулавяне». Но явное нежелание властей давать ход этому делу было налицо. Обилие поистине детских «ошибок», которое допустило следствие, заставляет подозревать целенаправленную деятельность кого-то из руководителей правоохранительных органов. Обычно в качестве такового называют А. Альстера – заместителя министра внутренних дел и одного из виднейших «пулавян». Нет никаких свидетельств, которые бы подтверждали это предположение, но, даже если Альстер действительно был причастен к уходу от ответственности виновных в смерти Богдана Пясецкого, скорее всего, он действовал так, исходя из чувства самосохранения, а не повинуясь «зову крови». Внутрипартийный антисемитизм по-прежнему тлел, и давать лишний повод юдофобам значило поставить под удар многих евреев, работавших в органах, в том числе и самого себя.

Тот факт, что, невзирая на сильное сокращение количества евреев в стране, антисемитизм по-прежнему сохранялся, подтверждается рядом свидетельств членов партии того времени. Например, философ А. Шафф, выступая в январе 1959 г. в Клубе Кривого колеса, счел нужным отметить, что эта проблема всё еще не потеряла своей актуальности[114]114
  AIPN BU. 0236/175. K. 29–31.


[Закрыть]. В декабре 1966 г. на отчетно-выборном собрании первичной парторганизации Варшавского университета молодой социолог Александр Смоляр (сын довоенного коммуниста Герша Смоляра, позднее возглавившего Общественно-культурное товарищество евреев в Польше) обратил внимание на странную терпимость партийных работников к проявлениям антисемитизма[115]115
  Eisler J. Polski rok 1968. S. 156.


[Закрыть].

Новое нагнетание партийной юдофобии было связано с появлением в недрах силовых структур неформальной группировки бывших бойцов Армии Людовой во главе с заместителем министра внутренних дел М. Мочаром и руководителем военной разведки Г. Корчинским. Вслед за западными журналистами членов группировки прозвали «партизанами». Используя простецкий язык улицы, «партизаны» стремились показать себя выходцами из «толщи народной», плоть от плоти матери-Польши, в отличие от прибывших из СССР солдат и офицеров Войска Польского, находившихся в подчинении у евреев-коммунистов и советского командования. Постоянное апеллирование к патриотизму и более теплое, в отличие от официальной пропаганды, отношение к бойцам Армии Крайовой должно было продемонстрировать их заботу о национальных интересах родины, в противоположность господствовавшему до тех пор классовому подходу.

Впервые группировка заявила о себе в июле 1961 г., когда вышла в свет книга «Люди, факты, воспоминания», содержавшая интервью с двенадцатью бывшими командирами АЛ (в том числе с Мочаром, Корчинским, главой воеводского управления гражданской милиции в Катовицах Ф. Шляхчицем, и известным «натолинцем» Х. Хэлховским). Человеком, который взял эти интервью, был личный секретарь В. Гомулки Валерый Намёткевич. Книга была богато оформлена и имела вполне приемлемую цену. Она была немедленно разослана по всем вузовским и школьным библиотекам. В декабре появилась книга воспоминаний М. Мочара «Цвета борьбы», которую цензура поначалу сочла опасной из-за ряда антисоветских и антисемитских намеков, но затем, с позволения Политбюро, всё же допустила к печати[116]116
  Eisler J. Polski rok 1968. S. 23–24.


[Закрыть]. К 1970 г. эта книга выдержала одиннадцать переизданий, в 1964 г. ее ввели в обязательный курс начальной школы, а в 1965 г. перенесли на экран.

Таким феноменальным успехом публицистика «партизан» в немалой степени была обязана покровительству В. Гомулки. Первый секретарь, занятый обновлением кадров в партноменклатуре, поддерживал лозунг этой группировки «доведения до конца Октября [1956 г.]», (под которым «партизаны» понимали расчет с «пулавянами», которые якобы использовали демократическую риторику, чтобы избежать ответственности за сталинизм[117]117
  Machcewicz P. Op. cit. S. 62.


[Закрыть]).

«Партизаны», а вернее, их лидер М. Мочар, сумели привлечь на свою сторону ПАКС, располагавший широкой сетью издательств и прессы, а также заручиться поддержкой некоторых литераторов. Один из них, Збигнев Залуский, издал в октябре 1962 г. книгу «Семь главных польских грехов», в которой на основании исторического материала брался защищать патриотические ценности от «глумления» циников. Многие сочли это произведение манифестом нарождавшейся группировки[118]118
  Zaremba M. Komunizm… S. 289–293; Persak K. Sprawa Henryka Hollanda. Warszawa, 2006. S. 62–67.


[Закрыть].

В мае 1962 г. был снят со своего поста А. Альстер. Вместо него заместителем министра внутренних дел стал один из «партизан» Ф. Шляхчиц. Ранее, в 1960 г., заведующим Административным отделом ЦК неожиданно был назначен один из «натолинцев» К. Виташевский, казалось, прочно скомпрометированный в 1956 г. своими антиинтеллигентскими и антисемитскими высказываниями. В 1964 г. Мочар занял пост министра внутренних дел. Одновременно он возглавил Союз борцов за свободу и демократию (ЗБоВиД) – единственную ветеранскую организацию Польши. При нем в эту структуру начали широко допускать бывших солдат и офицеров Армии Крайовой, прежде дискриминируемых властями[119]119
  Eisler J. Polski rok 1968. S. 25–26; Machcewicz P. Op. cit. S. 62.


[Закрыть]. В том же году членом Политбюро стал другой соратник Гомулки по антифашистской борьбе – бывший министр транспорта Рышард Стшелецкий, который вскоре вошел в «узкое руководство» партией наряду с первым секретарем и З. Клишко. Стшелецкий поддерживал особенно близкие отношения с «партизанами» и по сути являлся их представителем в Политбюро. В 1965 г. продвинулся наверх и еще один лидер «партизан» – Г. Корчинский, совместивший посты заместителя министра обороны и главного инспектора территориальной защиты.

К этому времени «пулавяне» усилиями группы Гомулки практически сошли со сцены. В период с 1959 по 1961 г. были сняты со своих постов руководитель Главного политического управления Войска Польского Я. Зажицкий, начальник внутренних войск В. Комар, командующий военно-воздушными силами Я. Фрей-Белецкий, министр высшего образования С. Жулкевский, выведен из состава ЦК Е. Моравский. Был уволен также и министр просвещения В. Беньковский – соратник Гомулки по антифашистскому подполью. Его снятие несомненно было продиктовано чрезмерным либерализмом министра, смотревшего сквозь пальцы на общественную активность школьников. В июле 1963 г. на XIII пленуме был исключен из состава Политбюро и главный «пулавянин» Р. Замбровский. Многие истолковали это как целенаправленную линию на устранение евреев со всех ветвей власти (в связи с чем ожидали скорого снятия Л. Касмана с поста главного редактора «Трибуны люду»)[120]120
  AIPN BU. 0365/8 T. 2. K. 86–87.


[Закрыть].

Негласное соперничество между «пулавянами» и «партизанами» вышло наружу в начале 1962 г. Поводом явились похороны известного журналиста еврейского происхождения Генрика Холланда (отца кинематографистки Агнешки Холланд).

41-летний Г. Холланд был одним из наиболее заслуженных марксистских публицистов Польши. Коммунист с довоенным стажем, он был первым из рядовых членов партии, кто еще в апреле 1956 г. на собрании варшавского партактива с участием первого секретаря Э. Охаба поставил вопрос о реабилитации В. Гомулки (хотя ранее нападал на него за правонационалистический уклон)[121]121
  Persak K. Op. cit. S. 143.


[Закрыть]. Во время событий 1956 г. Холланд активно включился в движение обновления, посещал заседания Клуба Кривого колеса, однако в симпатиях к «ревизионизму» замечен не был. «В 1957 году он просидел у меня целую ночь, – писал о нем сотрудник эмигрантского ежемесячника «Культура» Ю. Мерошевский. – Не думайте, господа партийцы, что мы пытались переманить его. Он был ваш до конца»[122]122
  Mieroszewski J. Wizyta u Luboniów // Kultura (Paryż). 1962. № 12. S. 16.


[Закрыть]. Встречаясь по роду своей деятельности с начальником Бюро прессы ЦК ПОРП Артуром Старевичем, он услышал от него известный рассказ Н. С. Хрущёва об обстоятельствах ареста Л. П. Берии (который, в свою очередь, Старевич узнал от члена Политбюро И. Лёга-Совиньского, а тот – непосредственно от Хрущёва). Хотя рассказ этот уже несколько раз публиковался на страницах западной печати, в Польше к появлению подобного рода «утечек» относились настороженно. Холланд передал услышанное от Старевича своей знакомой журналистке Алиции Завадской, муж которой был репортером парижской газеты «Монд». В квартире Завадской и ее супруга в то время действовала подслушивающая аппаратура, поэтому каждое слово, сказанное там, немедленно становилось достоянием Службы безопасности. К Холланду явились сотрудники СБ, которые предъявили ему обвинение в шпионаже и ордер на обыск. Журналист не стал дожидаться суда, а покончил с собой, выбросившись из окна на глазах у работников госбезопасности[123]123
  Подробнее см.: Persak K. Op. cit.


[Закрыть].

На похороны Холланда собралось до 250 человек, среди которых было немало оппозиционно настроенных журналистов и ученых, а также множество «пулавян» (секретари и заместители секретарей ЦК Р. Гранас, Х. Яворская, Е. Моравский, Я. Зажицкий, заместитель председателя Госсовета О. Лянге, секретарь варшавского отделения Товарищества польских журналистов С. Ольшевский, главный редактор журнала «Жиче партии» Ю. Финкельстайн, бывший заместитель командующего внутренними войсками Ю. Хибнер, бывший партийный глава Варшавы С. Сташевский, заместитель председателя Центрального фото-агентства М. Дербень, заместитель председателя Радиокомитета Г. Вернер и т. д.). Не все из прибывших были евреями, и не все из них находились в опале. Но трагедия объединила тех, кто активно выступал за расширение области гражданских свобод, и тех, кто еще недавно клеймил их, а теперь оказался под ударом партийных антисемитов.

Подобная демонстрация вызвала большое недовольство Гомулки. Немедленно была образована комиссия Политбюро, которая начала по одному вызывать некоторых участников похорон и спрашивать их, зачем они пришли на погребение. Интересно, что все вызванные на ковер были евреями (Моравский, Зажицкий, Яворская, Гранас, Финкельстайн, Бейлин)[124]124
  Persak K. Op. cit. S. 321–322.


[Закрыть]. Кроме них пришлось объясняться с Гомулкой и Л. Касману, который вообще-то не присутствовал на похоронах, но «не уследил» за некоторыми своими подчиненными[125]125
  Persak K. Op. cit. S. 199.


[Закрыть]. Нападкам со стороны МВД подвергся также и А. Старевич – один из немногих оставшихся евреев в высшем партийном руководстве. Однако в последнем случае «партизанам» пришлось умерить свой пыл, поскольку заведующего Отделом прессы ЦК взял под защиту первый секретарь[126]126
  Ibid. S. 318–319.


[Закрыть].

Следующий неожиданный эксцесс произошел на закрытом заседании первичной парторганизации варшавского отделения Союза польских литераторов в октябре 1963 г. Это заседание было посвящено итогам XIII пленума ЦК ПОРП, на котором Гомулка призвал партийные органы перейти в наступление на ревизионизм. На том же пленуме был выведен из состава Политбюро Р. Замбровский.

К этому времени варшавская парторганизация Союза польских литераторов была уже практически полностью очищена от разного рода «смутьянов» и «ревизионистов». Тем удивительнее был случившийся на ней острый обмен мнениями. Ряд писателей, не замеченных до той поры ни в каких оппозициях, резко поставили вопрос о растущем национализме и антисемитизме в стране, приведя в качестве примера книгу Залуского «Семь главных польских грехов». Прозвучало даже определение «охота на ведьм», когда речь зашла о ситуации в литературном и журналистском сообществе. Причем под «ведьмами» в данном случае подразумевались евреи. Отдельных поборников новых тенденций сравнили с членами печально известной профашистской организации довоенной Польши ОНР-Фаланга. «Исполком [первичной парторганизации] не смог выработать единой позиции по поводу пленума», – констатировали сотрудники Отдела культуры ЦК ПОРП[127]127
  AAN. PZPR KC. Wydział Kultury. 237/XVIII–194. K. 110–130.


[Закрыть].

Несомненно, такой выпад происходил из всё более очевидной линии на усиление партийных антисемитов. Но «спусковым крючком» к внезапно возникшему волнению среди «лояльных» писателей, по всей видимости, послужила отставка Р. Замбровского.

Нарастание антисемитизма прослеживалось и по внутренней документации силовых органов. Например, в деле офицера внешней разведки Ежи Брына, приговоренного в 1962 г. к пожизненному заключению за измену, явственно проскальзывал мотив «евреев-предателей», в связи с чем Главная военная прокуратура даже подготовила список всех офицеров разведки еврейского происхождения, которые бежали на Запад, эмигрировали из Польши, имели родственников в капиталистических странах или по каким-то иным причинам были «слабо связаны с Польшей»[128]128
  Persak K. Op. cit. S. 323.


[Закрыть]. Трудно сказать, чего здесь было больше: сознательного недоверия к сотрудникам-евреям или обычного желания подстраховаться. Но нельзя не отметить, что наиболее громкие бегства на Запад случались именно с высокопоставленными функционерами еврейского происхождения. Так было с Юзефом Святло, бежавшим в декабре 1953 г., так было с Северином Бялером (одним из начальников Политического отдела штаб-квартиры гражданской милиции, позднее – научным сотрудником кафедры политэкономии Института научных кадров), бежавшим в январе 1956 г., так было с Павлом Монатом (руководителем отдела военных атташе министерства обороны и, «по совместительству», зятем председателя Госсовета А. Завадского), бежавшим в октябре 1959 г. После всех этих случаев Главная военная прокуратура, пожалуй, имела некоторые основания присмотреться к политическому и моральному облику сотрудников спецслужб и органов внутренних дел еврейского происхождения (что, впрочем, не принесло результата, так как в 1965 г. бежал еще один офицер «неариец» – Владислав Тыкочиньский, глава военной миссии Польши в Берлине).

В апреле 1961 г. Службе безопасности удалось завербовать бывшего секретаря Общепольского центра сотрудничества клубов [интеллигенции] Романа Щурковского, который с 1957 г. проживал в Израиле. Щурковский поделился обширной информацией касательно истоков Клуба Кривого колеса и его «подрывной» деятельности. В частности, он показал существование связи между появлением ККК и деятельностью некоторых высокопоставленных партийных чиновников еврейского происхождения (например, председателя Главного правления Союза польской молодежи Х. Яворской и начальника Отдела пропаганды ЦК ПОРП А. Вербляна)[129]129
  AIPN BU. 0236/175 T. 2. K. 91–160.


[Закрыть]. В показаниях, записанных со слов Щурковского сотрудниками госбезопасности, вообще всячески подчеркивалось еврейское происхождение лиц, принимавших участие в создании Клуба. Причем характерно, что эти показания не были протоколами бесед со Щурковским, а скорее повествованием самих сотрудников спецслужб, написанным на основе рассказа бывшего секретаря Центра сотрудничества клубов. Это видно по тому, что прямая речь Щурковского многократно, причем без всяких объяснений, прерывается рассказом от третьего лица.