Текст книги "Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии"

Примем к сведению еще пару обстоятельств. Варианты высадки на континент, что прорабатывали в 1941 – 1942 годах военные США, призваны были ослабить давление немцев на Советский Союз, осложнить переброску на Восток все новых дивизий и маршевого пополнения, если бы даже не удалось заставить Гитлера для отражения угроз с Запада снять несколько сухопутных соединений вермахта и части ВВС с советского фронта. Об эффективном разделении с Красной армией усилий в борьбе с общим врагом не помышляли. Тем не менее определенный навар от такого взаимодействия, наряду с важными для СССР поставками по ленд-лизу, можно было бы ожидать.

Рузвельт пошел под нажимом Черчилля на попятную и дезавуировал данное им советской стороне в июне 1942 года «твердое» обещание открыть в Европе Второй фронт не позднее осени. Тогда же тема высадки на побережье Франции была фактически закрыта также на 1943 год. И что принципиально важно, списанными со счета оказались сама идея вспомоществления союзному СССР, координирование с ним усилий на твд, как и политических планов на основе баланса законных интересов. Эксперты США знали и предупреждали своего президента, что операция «Торч» (взятие под контроль Северной Африки) «не побудит немцев перебросить с русского фронта ни одного немецкого солдата, танка или самолета». Эйзенхауэр назвал день принятия Рузвельтом решения высадиться в Северной Африке взамен вторжения во Францию «самым мрачным днем в истории».

Реалии обстояли хуже некуда. Пока «Торч» («факел» по-русски) тлел, немецкое командование перебросило на Восточный фронт 36 дивизий, в том числе 6 танковых. Под нужды «Торча» были наполовину урезаны поставки материалов и вооружений СССР по ленд-лизу. Плохо быть просителем. Всегда плохо. В годину войны в особенности.

Вспомним слова Маршалла о сверхтонкой нити, на которой висела судьба Объединенных Наций. А Черчилль держал себя так, словно приберег для Альбиона запасную судьбу. По ходу битвы за Сталинград и Северный Кавказ он настраивался на худшее. Если в разгар наступления вермахта на Москву в 1941 году британские службы вынашивали планы диверсий против советских военных и промышленных объектов, «чтобы они не попали невредимыми к немцам», то осенью 1942 года наготове держались коммандос, имевшие назначением запалить Бакинские нефтяные промыслы. Плоешти жаль было тронуть, а Баку пусть горит ярким пламенем.

А как прикажете толковать следующий сюжет? В секретном докладе Донована (УСС) указывалось на возможность нападения Японии на СССР «до конца лета» (1942 год)[2]2
  Очевидно, имелась в виду, в частности, «Операция № 51», план которой был утвержден премьером Тодзио 14.07.1942 г.


[Закрыть]. Управление рекомендовало дождаться этого поворота событий, прежде чем решать вопрос о военной помощи Москве. В донесении советской разведки (13 июля 1942 года) говорилось: «У американцев и англичан имеется полная уверенность, что японцы нападут на СССР этим летом или в крайнем случае осенью. На этом предположении базируются все стратегические планы американцев и англичан на Дальнем Востоке». Не только на Дальнем.

Так-то. Под Сталинградом война опять достигла распутья не для одних Японии и Турции, изготовившихся напасть на СССР, но также для США и Великобритании. Где-то с августа – начала сентября 1942 года Вашингтон и Лондон настраивались на политическую и военную калькуляцию без Восточного фронта. В очередной раз «демократам» смешал карты советский солдат, тот самый, которого Черчилль в меморандуме членам своего военного кабинета 21 октября 1942 года называл «варваром», угрожающим независимости и культуре европейских народов. Премьер выступал против допуска СССР, а также Китая к послевоенному переустройству мира. И все это, заметим, за месяц до начала наступления Красной армии под Сталинградом.

План Маршалла—Стимсона, бравший прицел на открытие Второго фронта «после 1 апреля 1943 года», допускал «досрочную» мини-высадку на французском побережье в 1942 году, (а) если Восточный фронт будет полностью разваливаться или (б) если Германия погрузится в кризис. Но после Сталинграда вы не обнаружите в союзнических документах ни намека на готовность перенять часть бремени, выпавшего на долю советского народа. Наших заклятых друзей донимали лишь заботы: как бы не проморгать момент истины, когда Третий рейх пойдет ко дну, как «воспрепятствовать большевизации Европы», как деградировать подвиг советского народа в пиррову победу? Именно от этих посылок, поведал Черчилль министру иностранных дел Турции в январе 1943 года, он отталкивался в своих планах. И тем временем, приметил турок, натравливал другие страны на борьбу между собой до полного истощения каждого из них.

С конца 1942 года, не позже, вторжение союзников во Францию впало в зависимость от степени ослабления Германии, от размывания изнутри нацистского режима и его институтов. В администрации Рузвельта этой мысли настойчиво держался Донован, ему ассистировали Хэлл со товарищи (Ачесон, Боуман, Пазвольски и сотрудники военного министерства, назначенные заседать в правительственном комитете по послевоенной политике). Ограничимся парой выдержек из стенограммы заседаний этого комитета: СССР станет главным конкурентом интересам США; его надо задержать как можно дальше на востоке; модели обращения с Германией должны подчиняться главной задаче – ограничению советского влияния в Европе; Германия может рассматриваться как естественный союзник США и Англии, ее чрезмерное ослабление не выгодно. Военные выражались без витийств: после войны придется «привести в движение небо и землю», чтобы превратить Германию в союзника Соединенных Штатов. Добавим – дискуссии велись не за стойкой в пивном баре. Каждый выступал в официальном качестве. На календаре декабрь 1942 – январь 1943 года. Паулюс еще не сдался в Сталинграде.

Донован всячески отговаривал Рузвельта от организации Второго фронта в 1942 году и способствовал появлению на свет «Торча». В ноябре 1942 года в Берн был направлен резидент УСС А. Даллес. Ему вменялась задача, «используя связи с Канарисом и „Черной капеллой", информировать Вашингтон о развитии дел в основных центрах германской власти и в столицах немецких союзников». Сбором сведений его миссия не ограничивалась. Надлежало воздействовать на стряхнувших к концу 1942 года дрему оппонентов Гитлера, направляя их активность в нужное Вашингтону русло. Нельзя было допустить, чтобы под влиянием сталинградской катастрофы немцы впали в прострацию. Самое скверное, с точки зрения Запада, если бы и вермахт сдался на милость Красной армии. Стало быть, брожение среди военных надлежало умерить.

«До тех пор, пока англосаксы не стали континентальной силой, не следовало принимать никаких решений насчет Европы, – писал германский социал-демократ Хенк, не чуждый американскому разведывательному сообществу человек; участник встречи, рекомендовавшей повременить с покушением на главу нацистского рейха. – В военной обстановке конца 1942 года свержение Гитлера было бы равнозначно продвижению Востока, Европа оказалась бы неподготовленной к внезапному миру, – на эту часть земного шара обрушились бы чудовищные неразрешенные проблемы. Это означало: о покушении на Гитлера можно будет говорить только после удавшегося вторжения американцев и англичан».

Версия Хенка и доступные нам факты согласуются. США и Великобритания не спешили гасить военный пожар в Европе ни в 1942, ни в 1943 году, хотя победы Красной армии создали для этого все предпосылки. Разумеется, конечной целью их доктрин был мир, но отнюдь не сотворенный «социальными изгоями», а подогнанный под лекало «жрецов от демократии».

Не лишне припомнить, что Рузвельт и Черчилль не отрицали возможность сокрушения Германии, коль скоро упустили шанс в 1942 году, то непременно в 1943 году. Заглянем в совместное послание президента и премьера об итогах конференции в Касабланке, направленное Сталину 26 января 1943 года. Москву заверяли, что в ближайшие девять месяцев союзники изготовятся к операциям, которые «вместе с мощным (советским) наступлением могут, наверное, заставить Германию встать на колени». «Правильная стратегия для нас состоит в том, – вещали «демократы», – чтобы сосредоточить свои силы на задаче поражения Германии с целью одержания скорой и решающей победы (в 1943 году) на Европейском театре». «Наше основное желание состоит в том, чтобы отвлечь германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и направить в Россию максимальный поток снабжения».

Что ни тезис, что ни строка в послании – все сущая неправда. В переписке глав трех держав по ходу войны не встретишь сходного концентрата дезинформации на двух листах печатного текста. Первое. В реальности форсирование Ла-Манша откладывалось на весну 1944 года или «позже». Второе. Имелось в виду не отвлечение германских сил с Восточного фронта, а «превращение в успешные операции» «признаков слабости держав оси» (заметьте – не обязательно Германии). Третье. Обещанный «максимальный поток снабжения» тут же измельчал до размеров ручейка. Поставки по ленд-лизу через северные порты СССР прерывались с марта по сентябрь. Предлог – накопление немецкого линейного флота в Нарвике. В очередной раз вышла наружу некая закономерность: накануне и в момент наиболее крупноформатных операций Германии на Восточном фронте шли резко на убыль объемы военных грузов, направлявшихся из США и Англии в Советский Союз по самому эффективному маршруту на Мурманск и Архангельск. Простор для догадок, нелестных для союзников.

Накануне Курской битвы, невиданной по сосредоточению огневых средств, военной техники и людей в шинелях – на обеих сторонах в сражение было вовлечено, если точно считать, до 4 миллионов солдат и офицеров, около 7 тысяч танков и САУ, почти 6 тысяч самолетов, свыше 50 тысяч орудий и минометов, – Гитлер мог с ухмылкой потирать руки. Конечно, стратегия блицкригов осеклась. Но англичане, которым подыгрывали американцы, особо не мешали Гитлеру и дальше маневрировать войсками для достижения перевеса и нанесения мощных ударов на Восточном фронте, могущих существенно влиять на ход и, кто знает, даже исход войны. В Вашингтоне и Лондоне знали о приготовлениях немцев как к захвату Северного Кавказа и выходу на Волгу в 1942 году, так и к операции «Цитадель» в июле 1943 года. Знали и выжидали. Не удосужились толком поделиться информацией на сей счет с советским союзником или даже подсовывали Сталину заведомую дезу. Было над чем задуматься, особенно на фоне пробных шаров, кои запускались во властные сферы по обе стороны Атлантики немецкими диссидентами, эмиссарами Канариса, связниками Гиммлера, Розенберга, Риббентропа. Сведения об этом закулисье попадали в поле зрения советской разведки.

Сталин отреагировал на недостойные увертки руководителей союзных держав отзывом послов из Вашингтона и Лондона. УСС расценило сложившуюся ситуацию как кризис в антигитлеровской коалиции. Ведомство Донована не далеко отстояло от истины, не сводя кризис к «дипломатическим заморозкам».

С утратой стратегической инициативы под Сталинградом, откатившись с переломанным хребтом с Курской дуги, Германия была обречена. Кто вынесет и исполнит приговор? Советский Союз, доказавший способность без секундантов решать военные теоремы любой сложности? Или вершить суд станут три державы совместно? Или немцам удастся явиться с повинной к США и Великобритании, сдаться на их милость с обещанием влиться в ряды англосаксов?

Эта тема затрагивалась в процессе визита Идена в Вашингтон (март 1943 года). Рузвельт заявил, что США будут «настаивать на полной капитуляции (немцев) без каких-либо обязательств в отношении того, что мы (американцы) должны или не должны делать после заключения перемирия». Из сказанного следовало, что Вашингтон не станет считать себя связанным никаким актом, который регулировал бы окончание войны, допустим, между Германией и СССР, без заранее данного на то добро американцев. Так раскрывался подтекст требования безоговорочной капитуляции, как его огласил президент США 25 января 1943 года, за неделю до пленения Паулюса в Сталинграде. Пример обращения США и Англии с Италией показал, что на себя подобное прочтение процедур капитуляции они не распространяли.

Возмущение Москвы поведением союзников, наверное, не ограничилось бы отзывом совпослов из Вашингтона и Лондона, поступи тогда к Сталину информация о проработке летом 1943 года спецслужбами и штабами западных держав моделей сговора с нацистским генералитетом с целью совместных действий против «русских». О чем речь?

Курская эпопея еще продолжалась, когда в Квебек съехались Рузвельт, Черчилль, их ближайшие советники, начальники штабов. В повестке дня, если без обиняков, судьба объединенных наций. Из параграфа 9 протокола «Военные соображения в отношениях с Россией», который велся на заседании американо-британского штаба 20 августа 1943 года, мы узнаем, что адмиралы Леги и Кинг, генералы Маршалл и Арнольд обсуждали вместе с генералом Бруком, адмиралом Паундом и главным маршалом авиации Порталом вопрос – «не помогут ли немцы» вступлению войск западных держав на территорию Германии, «чтобы дать отпор русским». На чем сошлись? Архивы на замке. Но, заглянув в меморандум Донована от 20 августа 1943 года (какое совпадение в датах!) и приложенное к нему экспозе УСС «Стратегия и политика: могут ли Америка и Россия сотрудничать?», нетрудно вычислить координаты задуманного курса.

Во-первых, принималось как данность, что после провала «Цитадели» СССР может «преимущественно собственными усилиями победить Германию, а затем играть главную роль в переустройстве Германии и Европы». Тем не менее у советской стороны не иссяк интерес к сотрудничеству с западными державами.

Во-вторых, открытие Второго фронта является «одним из неизбежных элементов всякой политики компромисса с Советским Союзом» и вместе с тем катализатором перегруппировки сил в выгодном Западу ракурсе внутри Германии.

В-третьих, альтернатива – «поворот нацистской или юнкерской Германии против России», то есть «всей мощи все еще сильной Германии (а это значит: Германии, управляемой нацистами или генералами)», как «единственный способ победить Советский Союз только силой».

Меморандум Донована перекликался с аналогичными британскими наработками. Согласно документу Форин-офис (март 1943 года), англичане «сочувствовали бы оттеснению нацистов от власти германской армией», после чего военные вышли бы на западные державы с мирными предложениями от собственного имени или предварительно сформировав какое-либо нефашистское правительство во главе, например, с Папеном или Шахтом. Без излишних реверансов суть передавал британский теоретик в области военной стратегии Лиддел Харт. В Европе, убеждал он Черчилля, есть лишь одна страна, способная вместе с западноевропейскими государствами оказать сопротивление послевоенным устремлениям русских, – это страна, которую мы собираемся разгромить. Было бы разумно выйти за рамки ближайшей военной цели, в сущности уже достигнутой (наступательная мощь Германии сломлена), и позаботиться о том, чтобы длительный путь к последующей цели был расчищен от опасностей, довольно отчетливо вырисовывающихся на горизонте.

Квебек не проставил желаемых Черчиллем, Донованом и иже с ними точек над «i». Рузвельт не созрел для разрыва со Сталиным. Обещания УСС искать военного счастья на тайных фронтах манили, но не убеждали, что «недорогая (для США) победа над Германией» где-то рядом. Сомнения зачали паллиатив – параллельно с «Оверлордом», планом крупномасштабного форсирования Ла-Манша, были рассмотрены и утверждены варианты «экстренной высадки» союзников на континент – план «Рэнкин». Его сердцевина – достижение с разочаровавшейся в Гитлере немецкой элитой взаимопонимания на предмет (а) непротивления вермахта оккупации американо-британскими войсками собственно Германии и захваченных ею стран; (б) переброска высвобождавшихся немецких сил на Востоке для упрочения «защитного вала против русской угрозы».

Квебекская редакция «Рэнкина» была подновлена 8 ноября 1943 года. Исполнителям давался перечень городов, интересовавших лидеров западных держав. Помимо основных центров Германии и Италии, речь велась об установлении контроля над Гаагой, Брюсселем, Лионом, Прагой, Варшавой, Будапештом, Бухарестом и Софией, Белградом и Загребом. Третий эшелон – высадка в Дании, Греции и на острове Родос. И везде лейтмотив – «опередить русских». Не координация действий с СССР, а контрдействия. Капитуляция Германии не перед антигитлеровской коалицией, а перед США и Англией.

Что сообщили союзники Москве о принятых конференцией «Квадрант» (Квебек. 19—24 августа 1943 года) решениях? Рутинное обещание интенсифицировать «воздушное наступление» на Германию[3]3
  В канун «Оверлорда» – «Рэнкина», собственно, и развернулись прицельные налеты англо-американской авиации на промышленные объекты, транспортные узлы, испытательные полигоны Третьего рейха. До этого больше бомбили жилые кварталы. Тогда же союзники занялись обхаживанием Швеции, Швейцарии, Турции и ряда других стран на предмет сокращения ими поставок немцам продукции и сырья военного назначения.


[Закрыть]. Расплывчатое обещание сосредоточивать американские войска на Британских островах в расчете на открытие Второго фронта «весной 1944 года». О «Рэнкине», как вы догадываетесь, ни ползвука.

Экономя время и место, не будем аттестовать происки Черчилля против высадки союзников во Франции. Военный министр США Стимсон сделал это за нас: он обвинил британского лидера в «самой необузданной разновидности дебоша, сбивающего с толку». Премьер не унимался вплоть до конференции «большой тройки» (ноябрь—декабрь 1943 года) и даже после Тегерана, где Сталин, что называется, приемом ниже пояса вырвал-таки у партнеров обязательство развернуть наступление в Северной Франции в мае 1944 года. Обязались с тщательно скрывавшимся от Москвы изъятием: «Рэнкин» должен иметь приоритет и при удачном стечении обстоятельств сделать «Оверлорд» излишним.

Из-под пера А. Даллеса вышла фраза: «Если мы скоординируем меры в психологической и военной областях, мы сможем (подчеркнуто в оригинале) расколоть Германию и окончить войну в этом году» (телеграмма Даллеса в УСС от 19.08.1943 года). Чтобы так оно и получилось, управление должно было мобилизовать и пустить в ход все свои рычаги на максимальные обороты не позднее лета 1943 года. Клиентуру вербовали среди германского офицерства и политиков с консервативным уклоном. Под кодовым названием «Герплан» составлялись списки лиц, кои могли быть полезными при оккупации территории рейха войсками западных держав. Досье, по объему схожее с телефонным справочником, поступило через Гизевиуса (агента УСС № 512, работал на американцев под крышей гестапо) в распоряжение Донована. Богатый набор имен, громких и разных, должен был пробудить впечатление, что заговор против Гитлера обрел усилиями разведки солидную базу.

Впрочем, и без этого досье поборники «поворота всей мощи Германии против русских» уверовали, что дело почти сделано. Еще бы. Прожектеры из колоды Герделера, Хасселя и пр. годились как политический гарнир к главному блюду. Требовалось отбить привкус, который смущал Рузвельта, – УСС тянет в пособники США «прусских милитаристов и юнкеров». Тогда же Донован и его коллеги условились, что «президента не следует перегружать деталями»: главу Белого дома заботило, как сберечь побольше жизней американских парней, так подыграем на свой манер этой заботе, поднеся голову Гитлера на жертвенном блюде.

Костяк заговорщиков, окрещенных А. Даллесом во «взломщики», состоял из высших чинов германского вермахта и военной разведки. Адмирал Канарис, руководитель абвера, шел в документах УСС под номером 659. Можно считать доказанным, что У. Донован и В. Канарис состояли в личном контакте не менее двух с половиной лет, вплоть до ареста адмирала. Аппарат абвера под началом адмирала превратился в дублера американских и британских спецслужб.

Выше упоминалось, что добытые немецкими агентами данные о времени и месте высадки союзнических войск не были доложены ни политическому руководству Германии, ни Ставке Верховного командования. При расследовании покушения на Гитлера (20 июля 1944 года) вскрылось, что в абвере лишь два начальника отделов – Гелен («Иностранные армии Востока») и Герке (транспорт) – не были причастны к заговору. Полковники Ханзен (преемник Канариса, отстраненного незадолго до начала «Оверлорда—Рэнкина» от должности) и Ренке (начальник отдела «Иностранные армии Запада») активно участвовали в подготовке переворота. Ренке был уполномочен войти в контакт со штабом Эйзенхауэра для содействия высадке американо-британских войск и их быстрейшему продвижению через Западную и Центральную Европу навстречу русским.

Назовем еще ряд не менее колоритных имен и должностей, чтобы убедиться – игра шла на полном серьезе. Верхушечный заговор мог развернуть ход войны. Вот его костяк: фельдмаршалы Роммель, Клюге, Вицлебен, военный губернатор оккупированной части Франции генерал Штюльпнагель, комендант Парижа генерал Бойнебург-Ленгсфельд, командующий войсками вермахта в Бельгии и Северной Франции генерал Фалькенхаузен, командующий армией резерва генерал Фромм, генералы Тресков, Ольбрихт, Томас, Вагнер, Хойзинберг, Бек. Продолжать нет нужды. Остается лишь заметить, что среди заговорщиков отсутствовали военачальники с Восточного фронта.

Британские спецслужбы тоже не лыком шиты. У них были свои каналы выхода на Канариса, Герделера, Гиммлера. Мензис, глава британской разведки, встречался в 1942 году с Канарисом на неоккупированной части Франции. 11 января 1944 года Черчилль потребовал доложить ему, «какие есть в нашем распоряжении силы для проведения операции „Рэнкин" в феврале или марте, если события „неожиданно" повернутся в нашу пользу». Тогда-то, между прочим, и высеклась идея Варшавского восстания.

Объединенный совет начальников штабов оснастил Эйзенхауэра при его назначении верховным командующим союзными экспедиционными силами в Европе директивой (параграф 3): несмотря на установленный по согласованию с СССР график вторжения, быть готовыми в любое время к «использованию благоприятных условий, например, при отходе противника на нашем (Западном) фронте, чтобы вторгнуться на континент теми силами, которые в тот момент будут в вашем распоряжении». Иными словами, не зацикливаться на «Оверлорде» и не молиться на обязательства перед Москвой.

Май—июнь 1944 года – недели заключительной притирки позиций, как бы сейчас сказали, стратегических партнеров. Опробываются каналы связи заговорщиков с американцами и англичанами. В конце мая или в первых числах июня с Даллесом в Швейцарии встречается фельдмаршал Браухич, знаковая для американцев фигура. Через Гизевиуса поступило предложение «группы военных из Берлина» десантировать в районе столицы рейха три парашютные дивизии США. Мятежные соединения вермахта обещали им подсобить. Вынашивался план изоляции Гитлера и его окружения в Оберзальцберге силами «надежных частей», расквартированных в Мюнхене.

Но недаром говорится: береженого Бог бережет. Надежней оборудовать плацдарм на южном берегу Ла-Манша, прежде чем немецкие генералы наберутся духу и отрекутся от нацизма во всеуслышание, будут меньше печься о творце «тысячелетнего рейха» в канун судного дня. Физическое устранение Гитлера, это подтвердили события июля 1944 года, приобрело ключевое значение.

Немецким клиентам давали ясно понять, что политический диалог откладывается на потом, что Западный фронт должен быть распущен под сурдинку «фрондерства германского генералитета», переметнувшегося к «демократам». Москве пришлось бы принять как данность свершившийся факт.

Дальше таить шило в мешке становилось все сложнее. 24 мая 1944 года госдепартамент США передал посольству СССР в Вашингтоне памятную записку. Советскую сторону извещали, что «к американским представителям в Швейцарии обратились недавно два эмиссара одной германской группы с предложением свергнуть нацистский режим». Следовал перечень лиц, якобы имевших касательство к оппозиционной Гитлеру активности. С учетом московского адресата первым в списке значился Лейшнер – «лидер социалистов и бывший министр внутренних дел в Гессене». По

соображениям, о которых нетрудно догадаться, – самых ценных партнеров надо оберегать – неупомянутыми оказались Роммель, Клюге, Фромм и ряд других уже известных вам имен. Зато в группу попали Рундштедт, Гальдер, Цейтлер, которые держались в стороне от заговора.

Эмиссарам вкладывалось в уста: «Группа сможет оказать достаточно влияния на германскую армию для того, чтобы заставить генералов, командующих на Западе, прекратить сопротивление союзным высадкам, как только нацисты будут изгнаны. Условие, при котором эта группа соглашается действовать, выражалось в том, чтобы она имела дело непосредственно с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами после свержения нацистского режима. Как прецедент для исключения СССР из всех переговоров она привела пример с Финляндией, которая, по их утверждениям, имела дело исключительно с Москвой».

Одиозность последней фразы была очевидна умельцам из госдепа и УСС. Поэтому заключительный аккорд записки звучал почти правоверно: представитель США (то есть А. Даллес) якобы отвел предложения, отводившие СССР роль статиста, и будто бы подтвердил, что требование безоговорочной капитуляции не отменяется.

Задача памятной записки от 24 мая состояла не в достоверном отображении фактов. Достаточно сравнить ее текст с документом «Попытки немецких генералов и гражданской оппозиции добиться сепаратного перемирия», доложенном К. Хэллу 20 или 21 мая 1944 года. Впрочем, и госсекретарь не удостоился узнать всю правду. Но если Хэлла настраивали на вероятность крупных осложнений с Советским Союзом, то Москву предупреждали – у западных держав в кармане запасной вариант подведения черты под их войной с Германией. И он, этот вариант, получит развитие, коль скоро СССР не научится «уважать» претензии англосаксов заказывать музыку при переустройстве миропорядка.

Накопление союзных сил в Нормандии, обустройство самого плацдарма и расширение его параметров происходило своим чередом. Темпы оттеснения противника не превышали в июне 0,5—1,5 км в сутки. Сказывался недостаток опыта управления в боевой обстановке соединениями большой численности и сложного состава, неслаженность в действиях американских и британских офицеров, нестыковка наземных, военно-морских и воздушных операций. Скверно работала тактическая разведка, что мешало разгадывать маневры противника. 10—15 июня начальники штабов США и Великобритании обсуждали возможность как закрепления позиций в полосе высадки, так и эвакуации войск, если в течение семи-восьми дней немцы нанесут весомый контрудар.

Удара не было. Немецкое командование явно чего-то выжидало. По официальной версии – не улеглись сомнения, что Нормандия, возможно, была разведкой боем, и следовало беречь силы для генерального сражения в другом районе. Достоверней представляется иное – Роммель и остальные заговорщики тоже настраивались на переворот в имперских верхах.

12 и 15 июля Даллес докладывал в Вашингтон о предстоявшем покушении на нацистского предводителя, словно о решенной задаче. Полковник Клаус граф Штауффенберг, благодаря личным качествам которого заговор против Гитлера обрел конкретность, взялся убить фюрера в одной из его резиденций. С третьего захода Штауффенберг произвел взрыв в «Волчьем логове», что в Восточной Пруссии. Погибло несколько офицеров, присутствовавших на совещании, а Гитлер отделался контузией и ссадинами на ногах.

Этот взрыв 20 июля должен был походить на выстрел стартера. Впереди – вроде бы братание союзных военных с солдатами вермахта и ключи от немецких городов или то, что от них осталось после ковровых бомбардировок. И приз в виде Центрально– и Восточноевропейских стран – неплохой строительный материал, по мнению Черчилля, для возведения обновленного санитарного кордона против русских. Пьянящая перспектива, и вдруг наваждение сгинуло.

21 июля в рейхе развернулась лихорадочная чистка армии, всех государственных структур от замешанных в заговоре и подозрительных лиц. Запасной вариант роспуска де-факто Западного фронта при живом фюрере отпал -бразды руководства на сей случай должны были перейти к Роммелю, но 17 июля он выбыл из строя из-за тяжелого ранения. Его напарник фельдмаршал Клюге, командовавший немецкими войсками на Западе, убоялся подхватить эстафету. 7—8 августа он попытался было подыграть американцам и англичанам, потворствуя окружению союзниками крупной немецкой группировки, чем навлек гнев Гитлера, и, чтобы избежать лап гестапо, принял яд.

Восстановим в памяти временные параметры событий. 6 июня союзники с потерями, и немалыми, зацепились за плацдарм в Нормандии. На 18 июня в район высадки было доставлено 619 тысяч солдат, 95 тысяч транспортных средств, 218 тысяч тонн военных грузов. К 30 июня в Нормандии находилось 850 тысяч солдат, 150 тысяч автомашин, сюда было завезено 570,5 тысячи тонн материалов. Однако за рамки того, что принято называть локальными боями, активность экспедиционных сил (исключение – взятие Шербурга) не простиралась. К удивлению и недовольству общественности США и Англии, перелома не отмечалось и в первые три недели июля.

22 июля Эйзенхауэр констатировал: «Сложившаяся обстановка диктовала, чтобы Монти (Монтгомери) ринулся вперед со всемерной силой и рвением. В дополнение к чисто военным соображениям этого требовала и политическая ситуация». Телеграммой от 26 июля генералу Брэдли главком потребовал «выиграть сражение, двигаться вперед во что бы то ни стало, не допуская остановок».

Несмотря на превосходство войск союзников, которым противостояли скудные наличные силы и средства, легкой прогулки по Европе не получилось. После срыва покушения на Гитлера командный состав вермахта не манкировал (Клюге не в счет) своими обязанностями. Каждый промах влек за собой подозрение в пассивном сопротивлении режиму, в пораженческих настроениях, каравшихся беспощадно и без оглядок на прошлые заслуги. Политическое и военное руководство Германии делало ставку на выигрыш времени и сохранение живой силы. Директивой ставки от 28 августа группе армий «Б» запрещалось ввязываться в упорные бои и предписывалось, щадя своих солдат и сберегая технику, отступать к рубежу – устье реки Шельда, Антверпен, Маастрихт, Лангр. Аналогичные приказы получила группа армий «Г», которая должна была занять оборону по линии Лангр – швейцарская граница.

С 6 июня по 12 сентября, когда дивизии вермахта отошли к франко-германской границе, из резерва Ставки на Запад были направлены 2 танковые и одна пехотная дивизия плюс 2 моторизованные дивизии из Италии. С советского фронта не было снято в поддержку западного направления ни одного соединения. И это при убыли в личном составе (убитые, раненые и, главным образом, попавшие в плен) около 400 тысяч человек (26 процентов от общей численности немецких соединений в Западной Европе на момент высадки в Нормандии) и при утрате 5490 танков (с учетом пополнения). Для сравнения – невосполнимые потери вермахта на Восточном фронте с января по октябрь 1944 года составляли 900 тысяч человек. Здесь в сражениях 1944 года было разгромлено 136 дивизий противника, то есть вдвое больше общего числа дивизий немцев в Западной Европе. Маршевые пополнение и поставки тяжелой техники на Восточный фронт не прерывались до апреля 1945 года.