Текст книги "На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917"

Противник, не ожидавший этого, остановился, замешкался и стал отступать. Его первые цепи, непосредственно столкнувшиеся с контратаковавшей частью, были перебиты, а частью бросились в бегство, внося панику в ряды своих.

Я лично наблюдал этот бой с горы, и вся обстановка мне представилась как на ладони. Я видел, как противник, заняв наши окопы, распространялся цепь за цепью по Ардосскому плато, готовый войти в село. Но вдруг его передовые цепи попали в жестокую штыковую свалку, а прочие, сбившись в массу, бросились назад, расстреливаемые нашим огнем. Положение было восстановлено, но не дешевой ценой. Эта контратака стоила и нам и дербентцам более ста человек потерь.

Отойдя на свои позиции, противник вновь обрушился на нас всей силой артиллерийского огня. В таком состоянии он держал нас до четырех часов.

Положение в окопах создалось поистине тяжелое. Партии раненых, проходившие мимо нас, вновь свидетельствовали о губительном огне противника. Отсутствие ходов сообщения и открытый тыл позиций еще более усугубляли обстановку на линии, так как противник не задумывался обстреливать артиллерией и одиночных людей.

Часов около четырех противник вновь атаковал нас, бросая в дело свежие силы. На этот раз он главный удар старался нанести не правее, а именно вдоль дороги. Применив способ обстрела, очень похожий на заградительный огонь, он под его прикрытием подвел пехоту к нашим окопам.

Оказав сопротивление ружейным огнем, наши цепи, вторично не выдержав напора, стали отходить на Ардос. Обстановка складывалась так же неблагоприятно для нас, как это было утром. Она стала еще опаснее, когда начальник Саномерского участка донес, что его левый фланг оголен и что ему угрожает опасность быть обойденным противником с тыла.

Тогда командир Кубинского полка приказал последнему батальону, находившемуся при нем, развернуться и атаковать противника, занявшего Ардосское плато и приближавшегося к селу.

Нужно подчеркнуть, что противник для осуществления задачи вкладывал все силы, не стесняясь жертвами. Его цель была прорвать фронт, занять Ардос и Занзах и отрезать нам пути от Кара-ургана. Он уже был близок к победе, а мы к крупной неудаче со всеми печальными последствиями отступления.

Развернутый батальон быстро спускался к Ардосскому плато. Я шел на фланге батальона и, всматриваясь вперед, заранее выбирал себе удобную позицию для открытия огня. Нам оставалось двигаться всего с версту, как вдруг отступившие цепи, быстро поднявшись, с громким криком «Ура!» бросились вперед на противника. Через минуту они были в рукопашной схватке. Трудно было разобраться, где наши, где противник. Это была сплошная масса, сплошной хаос нескольких тысяч людей и их криков. Ясно было видно то, как новые цепи из Ардосского оврага спешили вперед, вливаясь в страшный вал борьбы жизни со смертью. Противник не выдержал вторичного, почти на том же месте, как и утром, совместного контрудара кубинцев, елизаветпольцев и дербентцев. Он стал в панике отступать, бросая на пути винтовки и амуницию. Его попытка задержаться на взятых у нас окопах, не удалась. Преследуемый на плечах, он быстро их оставил, не оказав сопротивления.

Артиллерия с обеих сторон замолчала, как бы затаив дыхание, следила за кровавой борьбой пехоты.

Однако этим контрударом порыв наших не был исчерпан. Не дав противнику занять своих окопов, наши цепи вновь перешли в атаку с намерением окончательно отбросить противника в сторону Кепри-кея.

Оказав сопротивление ружейным пулеметным огнем и ручными гранатами, противник не смог устоять против стремительности наших солдат. Люди ворвались в окопы, и тут завязалась новая рукопашная схватка, выразившаяся в одинаковом упорстве с обеих сторон. Тут работали и штык, и приклад, и шашка, и револьвер. Только заработавший в тылу окопов наш пулемет сломил окончательную волю противника, который стал бросать окопы, сильно поражаемый огнем прорвавшихся пулеметов. Лихой и своевременной контратакой наше положение не только было восстановлено, но и в свою очередь был прорван фронт противника.

Отлично укрепленные за несколько дней позиции противника были прорваны в их центре в направлении из Ардоса на Каландар. Заметив прорыв, противник стал откатываться назад всем фронтом. Замолчавшая его артиллерия свидетельствовала о том, что она снимается с позиции, боясь сделаться нашей добычей. Части наши, стоявшие у Саномера, Царса, перешли в свою очередь также в наступление. Пройдя вперед около трех верст, они вследствие наступившего вечера остановились.

Ночь прошла спокойно. На рассвете было установлено, что противник остановился на линии: Джилигельских высот Алла-Килиса, Каландар включительно до реки Аракс. Нашим частям было приказано, отойдя с версту назад, закрепить за собой оставленную противником позицию.

Трехдневный оборонительный бой на линии Саномер, Ардос и Царс закончился тем, что противник вынужден был прекратить хотя бы на время активные действия. Ввязавшись с нами в упорные бои, он, несомненно, имел много данных на успех. Общая обстановка вполне отвечала его стремлениям прорвать наш фронт и лишить нас путей отступления. Но учтя многое, противник забыл учесть одно важное обстоятельство, а именно мужество и стойкость русского солдата. Поэтому храбрые полки противника, лелеявшие уже надежду победить, должны были остановиться в нерешительности, а затем и отойти.

Многое уже забыто, а что помнится лично мне, слишком трудно передать в полной живости, ибо умение запечатлевать боевые события, к сожалению, есть достоинство немногих.

Передо мной воскресают отдельные эпизоды боя 3 ноября, где родной мне полк проявил особую доблесть в решительный и опасный момент. Когда после четырех часов дня противник вторично заставил отойти нашу линию на Ардос, положение всего фронта сделалось очень критичным. Помимо брошенных резервов нужна была еще чья-то сильная воля, чей-то твердый дух, подобно капитану Гвелесиани, чтобы повернуть всех и бросить их в решительную и смертельную схватку.

Такая сила, такой дух нашлись в лице командующего 15-й ротой поручика Заур-Бека Хабаева. Отстреливаясь, шаг за шагом он подошел к селению Ардосу и занял последнюю стрелковую позицию. Дальше начинался крутой спуск и узкая лощина. Идти туда было равносильно тому, чтобы приговорить себя и роту, а может быть и всех, к гибели. Противник упорно приближался, готовый через минуту сбросить всех вниз. Когда противник подошел шагов на сто, поручик Хабаев, прекратив огонь и схватив винтовку раненого солдата, бросился вперед на врага с криком: «Кто кубинец, тот пойдет за мной!» Ему не нужно было повторять слова. Будучи большим любимцем солдат, он был в полной уверенности, что люди не оставят его одного перед турецкими штыками.

Вслед за ним побежали рядовой Маркелов и унтер-офицер Кирилл Гагнидзе, кавалер двух крестов с Японской войны и прибывший в полк в качестве добровольца. Этого было достаточно, чтобы поднять всех. Люди превратились в какую-то стихию, которую ничто не могло остановить, разве только смерть. По словам поручика Хабаева, он совершенно не мог узнать солдат. Это были те же лица, но люди были другие. Слегка побледневшие, с расширенными глазами, кто с криками, кто с отчаянной бранью, они неслись вперед, забыв про страх, ища лишь свою жертву.

Добежав до первого турецкого солдата, поручик Хабаев, заколов его, бросился на следующего. Последний, отбиваясь ружьем и выждав момент, когда к нему подоспело несколько товарищей, сам ринулся на поручика.

Но тут как из-под земли выросли Маркелов и Гагнидзе. Сильным ударом прикладом в грудь Маркелов опрокинул первого турка, бросившись затем на другого. Атлетического сложения Гагнидзе работал винтовкой, как тростью. Стараясь заградить корпусом своего командира роты, он штыком пронзил живот нападавшему турку и разбил прикладом голову следующему, изготовившемуся уже нанести ему удар. Преследуя по пятам противника, поручик Хабаев был ранен пулей в плечо в нескольких шагах от неприятельских окопов.[34]34
  Через несколько дней поручик вернулся в строй.


[Закрыть]

Рядовой Маркелов, перескочив окоп, ввязался в рукопашную схватку и был поднят на штыки. Унтер-офицер Гагнидзе, ворвавшись в окоп и еще прикончив прикладом одного, был смертельно ранен пулей в висок. Подпоручик Ефимов (14-я рота), уничтожив с людьми часть противника в окопах, другую часть бросился преследовать. Он, убив револьверным выстрелом турецкого офицера и еще двух солдат, был сам убит брошенной в него ручной гранатой. Обливаясь кровью от полученных страшных ран, поручик свалился на труп турецкого офицера.

Ефрейтор Литвиненко за выбытием из строя унтер-офицеров принял командование пулеметным взводом. Он еще с Кепри-кея показал себя молодцом при отбитии атак противника. 3 ноября утром он при отходе на Ардос был ранен в бедро, но остался в строю. Вечером при преследовании противника он двигался на правом фланге 15-й роты. Как раз недалеко от него часть роты совершила прорыв неприятельской линии. Воспользовавшись этим, Литвиненко, пробежав шагов сто пятьдесят с пулеметами к туркам в тыл, открыл по отступавшим фланговый огонь. Помимо больших потерь, понесенных турками этим ловким маневром, была вызвана в рядах противника большая паника.

За Кепри-кей и за Ардос Литвиненко был награжден 3-й и 4-й степенью Георгиевского креста, удостоившись чести принять награду лично от государя императора.

Когда я подошел к занятым нашими турецким окопам, бой подходил к концу. Противник по всему фронту отходил, прикрывшись наступавшими сумерками. На рассвете частям приказано было отойти назад, а мне с пулеметной командой в селение Ардос.

Возвращаясь, я прошел через лощину, покрытую турецкими трупами, – жертвами наших беспощадных пулеметов. Дальше я увидел поручика Ефимова, рядового Маркелова, унтер-офицера Гагнидзе и многих, многих дорогих однополчан, живот свой положивших на поле брани. Еще вчера они полны были жизни, сердца их горели любовью к родине и ненавистью к врагу, а сегодня они лишь холодные изуродованные тела.

«Война, – подумал я, – ужасное и неизбежное зло, всегда сопутствующее человечеству».

* * *

Боями 4 ноября заканчивается первая и крупная операция Кавказской армии, получившая название Азанкейской.[35]35
  Как правило, в современной литературе употребляется выражение «захват Азанкейской позиции».


[Закрыть]

Эту операцию, начавшуюся 25 октября и принявшую многогранный характер, можно разделить на пять последовательных периодов:

1. Наступательный марш на Кепри-кей и бой за овладение Кеприкейских высот.

2. Бой у Падыжванских высот.

3. Оборонительный бой на Кеприкейских высотах.

4. Отход корпусов в исходное положение.

5. Бои на Ардосских позициях.

Трудно вообще рядовому офицеру дать оценку военным событиям крупного масштаба. Узость поля действия и обстановки, в которой ему приходится вращаться, едва ли могут дать достаточно данных на предмет всесторонней и справедливой критики. Только стратег и крупный историк могут в этом смысле высказать высокое слово.

Однако слишком много переживаний, слишком много последствий приходится на долю рядового бойца, чтобы он мог удержаться от высказывания личных взглядов на события, с которыми он связан. Так и я, записывая минувшее, не могу не высказать своей оценки. В ней, возможно, кроме искренности, найдутся ошибки, а может быть, и несправедливые нарекания на тех, в чьих руках тогда была судьба войск.

По моему личному мнению, Кеприкейская операция была навязана Кавказской армии, вопреки всяким расчетам командования. Наступательный марш на Кепри-кей не соответствовал в то время ни нашей обстановке, ни нашим силам.

Задача 1-й Кавказской армии корпуса сводилась лишь к прикрытию разворачивания и формирования Кавказской армии. Мы должны были, по требованию обстановки, запереть все проходы и обороной, быть может, и активной, дать армии возможно больше времени на осуществление ее первых задач.

Начальник, решившийся на Кеприкейскую операцию, не считался с превосходством сил противника, сосредотачиваемого у Гасан-Калы, а также не принял во внимание неподготовленность к наступательным операциям нашего ближайшего тыла.

Войсковая разведка непосредственно перед операцией не добыла полных и точных сведений о противнике. Наконец, сам расчет марша на Кепри-кей был неверен. Войска, выступив утром в поход, столкнулись с противником перед вечером, что для нас на незнакомой местности было невыгодно. Продвинувшись вперед почти на два перехода от границы, мы не имели достаточного резерва, чем не замедлил воспользоваться противник, обрушившись главным образом на наши фланги. Разрозненность операции у Падыжвана и на Ольтинском направлении, а также недостаточная их организация не дали нам, кроме потерь, ничего решительного, подняв при этом дух противника. Противник, отлично знакомый с нашей обстановкой, может быть, намеренно пустил нас на Кепри-кей, желая тем вернее действовать на наши фланги. Приковав наш корпус к Кепри-кею, противник посылает в обход нашему правому флангу достаточной силы отряд, чтобы отрезать нам пути у Кара-ургана.

То же самое делал он на нашем левом фланге, выслав дивизию (33-ю, для этой цели отправленную из Хныс-Калы) на правый берег Аракса для операции в направлении Дели-Баба, Баш-кей и Кара-Курта.

Своевременный отход 1-го корпуса, а также своевременный подход на правый наш фланг Туркестанского корпуса, а на левый пластунской бригады генерала Пржевальского[36]36
  Пржевальский Михаил Алексеевич (1859–1934), полковник (1896), командир Кубинского полка (1903–1905). Генерал-майор (1906). Командир Кубанской пластунской бригады (с августа 1914 г. 1-я Кубанская пластунская бригада) (1908–1915). Командир 2-го Туркестанского армейского корпуса (1915–1917). Генерал-лейтенант (1915). Генерал от инфантерии (1916). Кавалер Георгиевского оружия и 4-й и 3-й ст. ордена Св. Георгия (1915–1916). Сыграл важнейшую роль в Сарыкамышской и Эрзерумской операциях. Командующий Кавказской армией, затем главнокомандующий войсками Кавказского фронта (май – декабрь 1917 г.). 05/18 декабря 1917 г. заключил с Турцией Эрзинджанское перемирие. После развала армии покинул действующую армию. Участник Белого движения.


[Закрыть] выводят нас из создавшегося тяжелого положения. Конечным результатом всей операции было то, что мы вернулись в исходное положение, понеся при этом очень большой урон в личном составе. Вызовом Туркестанского корпуса на фронт была значительно нарушена планомерность разворачивания Кавказской армии.

Часть II
Период с начала ноября 1914 года до первых чисел января 1915 года: Сарыкамышская и Караурганская операции

С 5 октября на фронте наступило затишье, в котором мы, кстати сказать, очень нуждались. Нам необходимо было пополниться после тяжелых потерь, совершить перегруппировку и закрепить позиции.

Прибывавшие пополнения производили на нас вполне выгодное впечатление. Большая часть людей была с Дона и Кубани. Народ крепкий, степенный и не старых сроков службы.

Они, вне всякого сомнения, должны были стоять выше первых укомплектований, поступивших, главным образом, из местного населения Карской области и далеко не оправдавших наших надежд. Последние, кроме отдельных смельчаков, оказались в боевой обстановке скверными солдатами. Самочинное оставление строя, саморанения и всякого рода симуляции среди них не являлись исключением. Против такого элемента пришлось принять ряд суровых мер, включительно до предания их военно-полевому суду. Хорошей мерой воздействия оказался также способ так называемого «домашнего воздействия», изобретенный самими солдатами. Бежавших с фронта вылавливали в тылу, возвращали в полки и тут же публично при ротах избивали. Кроме того, этих «крещеных», как в шутку называли битых, посылали в самые опасные места для исправления. Многие из них впоследствии делались отличными солдатами. Этот оригинальный способ воспитания провинившихся довольно крепко держался в солдатской среде.

Последний упорный бой у Саномера нарушил до некоторой степени порядок в частях. Произошла так называемая перемешка частей, явление весьма обычное после крупных боев. Так, в силу обстановки последних дней, Бакинский полк был вкраплен чуть ли не во все боевые участки дивизии. У Ардоса кубинцы стояли вперемешку с елизаветпольцами и с батальоном Куринского полка. К вечеру 6 октября была совершена перегруппировка, и части 39-й дивизии встали в следующем порядке: на правом фланге кубинцы от селения Саномер включительно до селения Ардос. В центре от Ардоса до селения Царс елизаветпольцы и на левом фланге включительно до реки Аракса бакинцы. В резерве оставались дербентцы в селении Занзах. Кабардинцы были отведены в качестве корпусного резерва в селение Хоросань. Правый фланг кубинцев входил в связь с частями Туркестанского корпуса.

Дни и ночи на фронте проходили в частых столкновениях наших разведчиков с мелкими партиями противника. Взятые в плен в этих стычках в общем не давали нам ничего существенного. С другой стороны, мы были осведомлены агентурой о том, что противник закончил сосредоточения корпусов и готовится к началу крупных операций.

Зима вступала в свои права: выпал снег, начались морозы. Отсутствие должного количества крыш и топлива давало о себе знать. Части лишь посменно могли пользоваться убогими саклями, оставленными жителями, которые далеко не отвечали условиям хотя бы примитивной жизни. На самой позиции приходилось пользоваться лишь палатками. Об устройстве землянок думать не приходилось ввиду отсутствия какого-либо строительного материала.

Спустя несколько дней после боев в командном составе 39-й дивизии произошли перемены. Вместо уехавшего в Тифлис начальника дивизии генерала Де-Витта,[37]37
  Де-Витт Владимир Владимирович (15 января 1859–?). Генерал-майор (1904). Генерал-лейтенант (1913). Командир 4-го Кавказского армейского корпуса (1915–1917). Временно исполнял обязанности командующего Кавказской армией (июнь-октябрь 1917 г.), после чего вернулся к командованию корпусом. Генерал от инфантерии (сентябрь 1917 г.).


[Закрыть] вступил во временное командование дивизией генерал Воропанов.[38]38
  Воропанов Николай Николаевич (1854–?). Полковник (1900). Генерал-майор (1906). Начальник 2-й Кавказской стрелковой бригады (1911–1915). Командующий 66-й пехотной дивизией (март-сентябрь 1915 г.). Генерал-лейтенант (1915) с утверждением в должности начальника той же дивизии. Инспектор запасных войск Кавказской армии (1915–1917).


[Закрыть] Командир Кубинского полка полковник Волошин-Петриченко принял должность временно командующего 1-й бригадой (2-й бригадой командовал генерал Дубийский[39]39
  По-видимому, имеется в виду Дубисский Филипп-Станислав Иосифович (1860–?). Полковник (1904). Генерал-майор (25.03/07.04.1914). Командир 2-й бригады 39-й пехотной дивизии (1914–?). Командующий 5-й Кавказской стрелковой дивизией (1916–1917).


[Закрыть]). Во временное командование Кубинским полком вступил прибывший из Тифлиса полковник Попов.

Бесспорно, что все эти назначения произошли в силу различных требований службы, но нелишне отметить, что подобного рода перемены в командном составе во время войны производят не совсем выгодное впечатление на войска. Нарушается до некоторой степени принцип спайки командного состава с войсками – фактор весьма важный в жизни войск, в особенности в военное время. Возможно, мой взгляд окажется не вполне правильным, но мое глубокое убеждение, что мощь каждой армии зиждется, кроме требования точного исполнения службы, на принципе моральной спайки.

Чем же объяснить, что многие части, несмотря на внешнюю тождественность, далеко не были похожи одна на другую в обстановке войны? Ведь это явление не было в нашей армии исключительным, а наоборот, оно было очень и очень частым, и как следствие этого высший командный состав при решении боевых задач должен был считаться с боеспособностью в моральном смысле той или иной части. Главная причина этого сложного явления лежала в отсутствии одинаковой духовной подготовки частей. Другая же причина, и не совсем второстепенная, – это частая смена командного состава в военное время лицами, которые не связаны были с частями в прошлом и не были знакомы с их духом, а иногда просто не соответствовали своему назначению.

Приняв 39-ю дивизию, генерал Воропанов не проявил в отношении ее ни должного умения, ни должной заботливости. Все его командование выразилось лишь в пресловутых приказах и смотрах, которые не отвечали ни времени, ни обстановке. Делая первый смотр Кубинскому полку у Ардоса, генерал Воропанов, обходя ряды, стал распекать всех, начиная с господ офицеров, причем главная причина его гнева была форма одежды.

Последняя, конечно, оставляла желать много лучшего, но не ради нашей неряшливости, а в силу того, что части после боев не могли получить из интендантства замены обмундирования. Обругав многих солдат «бабами», генерал Воропанов уехал на подобный смотр в соседний полк.

Я был уверен, что если генерал Воропанов лично бы руководил дивизией в минувших боях, то он не назвал бы бабами тех, которые, потеряв убитыми и ранеными 35 процентов своего боевого состава, вновь каждую минуту готовы были идти с прежним самоотвержением в бой.

Следующий и последний смотр генерала Воропанова был для полка неожиданным. Прискакав в село, он приказал полку построиться по тревоге, и тут же опять распек всех. Возвращаясь к себе в штаб, он встретил на пути 11-ю роту, сменившуюся с саперных работ. По узкой, сильно разъезженной дороге рота не могла дать ни правильного шага, ни равнения. Очевидно, это очень не понравилось генералу, и он в гневе спросил:

– Что это за банда?

– Это не банда, а одиннадцатая рота сто пятьдесят пятого пехотного Кубинского полка, – ответил командующий ротой поручик Новохатный.

– Записать его фамилию, – обратился генерал к сопровождавшему его офицеру, дал шпоры коню и поскакал дальше.

Может быть, эти мелкие заметки совершенно некстати к моим запискам, тем более что они не являют собой типичного быта армейской жизни, так как генерал Воропанов представлял исключение из командного состава, однако и подобного рода исключения не должны быть допустимы, особенно в военное время. Не будучи знаком с войсками, генерал Воропанов в то же время не сумел подойти к ним с чуткостью опытного начальника. Его смотры произвели на полки лишь невыгодное впечатление, что уже нарушало принцип спайки, особенно ценимый в Кавказских войсках. Получив дивизию лишь в силу иерархического права, генерал не внушал нам, офицерам, доверия к своим боевым способностям. Как бы в подтверждение наших предположений, генерал Воропанов проявил в последующих боях у Сарыкамыша на должности коменданта гарнизона свою нераспорядительность и полное малодушие.

* * *

Однообразно протекало время на позиции. Рытье окопов, ночные разведки, погоня за «языком» (за пленными) – были порядком дня. Главная оборонительная линия участка кубинцев была расположена верстах в трех на запад от Ардоса, а еще дальше ее, на высотах находилась передовая линия. Между этими двумя линиями, в глубокой лощине лежало небольшое село,[40]40
  Азап-кей.


[Закрыть] где расположен был резерв передовой линии. Задача последней была в случае наступления противника предупредить главную линию и удерживать позиции до последней возможности.

Позиции на передовой линии заняты были одним батальоном, командой разведчиков и двумя пулеметами. Батальон с пулеметами менялся через сутки. Главная линия была занята двумя батальонами при четырех пулеметах.

Позади нее стояли: полковой резерв (1-й батальон и два пулемета), артиллерия, в селении Ардос – перевязочный пункт и часть обоза 1-го разряда.[41]41
  Полковой обоз в отношении управления и для похода вблизи неприятеля разделен на две части: обоз 1-го разряда и обоз 2-го разряда. В обоз 1-го разряда (следовал непосредственно за подразделениями) входили повозки для перевозки предметов первой необходимости, вместе с войсками. Обоз 2-го разряда (держался, как правило, в 7–8 верстах от переднего края) – повозки, предназначенные для доставки на место ночлега войск провианта, фуража, запасных вещей, письменных дел, казны и т. п.


[Закрыть] Некоторым разнообразием в нашей жизни являлись почтовая корреспонденция и подарки, посылаемые на фронт. В письмах меня, помимо домашних сведений, интересовало отношение тыла к событиям на фронте. Все события, как и следовало ожидать, или искажались, или же сильно преувеличивались. Наш временный неуспех у Кепри-кея, несмотря на сдержанность прессы, обратился в глазах обывателей Тифлиса в какое-то крупное поражение. Ближайший тыл в районе Сарыкамыша во время упорных Саномерских боев подвергся какой-то панике. Только энергичными мерами начальника штаба армии генерала Юденича,[42]42
  Юденич Николай Николаевич (1862–1933). Генерал-майор (1905). Генерал-лейтенант (1912). С началом войны на Кавказе назначен начальником штаба Кавказской армии (1914). Когда зимой 1914 г. из-за панического настроения помощника главнокомандующего генерала А. З. Мышлаевского на Кавказском театре возник серьезный кризис, главнокомандующий армиями Кавказского фронта генерал И. И. Воронцов-Дашков командировал Юденича для исправления дел. Прибыв в действующую армию, командование которой принял Мышлаевский, Юденич настоял на отмене распоряжений Мышлаевского и удержал армию на занимаемых линиях. Под руководством Юденича русским войскам удалось зимой 1914 г. разбить турецкую армию, стремившуюся к окружению главных сил русской армии. Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (1915). Генерал от инфантерии (1915). Командующий Кавказской армией (1915–1917). За действия армии в ходе Алашкертской операции (1915) награжден орденом Св. Георгия 3-й ст. (1915). За блестяще проведенную Эрзерумскую операцию получил орден Св. Георгия 2-й ст. (1916). Главнокомандующий Кавказского фронта (апрель-июнь 1917 г.). Заменен генералом М. А. Пржевальским. Активный участник Белого движения. Умер в Каннах (Франция).


[Закрыть] выехавшего тогда из Тифлиса на фронт, был восстановлен порядок. Странное явление – чем дальше от опасности, тем чувствительнее люди воспринимают даже ее призрак.

Кто жил полковой жизнью, тот наверно знает, какое настроение создавалось в полку перед приездом вновь назначенного командира части. И это понятно: помимо служебных отношений, зачастую частная жизнь всех чинов полка так или иначе находилась в зависимости от личности командира полка. На войне это значение командира еще больше возрастало. Кто он будет? Опытный кормчий или же просто поведет нас на убой? Будет ли он для нас заботливым начальником или же ему будет, как говорится, все трын-травой?

С такими мыслями на Азапкейских позициях мы ждали нового командующего полком полковника Попова.

Лично мне пришлось представиться ему при довольно оригинальной обстановке. Для выяснения многих вопросов я выехал с позиции в штаб полка, стоявший рядом с полковым резервом. У меня в команде была большая нехватка, начиная с людей, оружия, кончая лошадьми и фуражом. В штабе полка полковой адъютант сообщил мне о приезде еще вчера вечером нового командующего полком. Приняв во внимание спешность и основательность моих требований, он доложил о моем прибытии новому командиру. Через несколько минут я был принят. Согнувшись в три погибели, я пролез в узкое входное отверстие палатки и вприсядку представился. Передо мной сидел человек уже преклонных лет с довольно приятным лицом, широкая серая папаха закрывала его лоб почти до бровей. Густые седые усы спускались вниз и давали его лицу тип запорожского казака. В черном полушубке он сидел, по-турецки скрестив ноги, на какой-то войлочной подстилке. Перед ним на деревянном сундучке стояла бутылка с этикетом «Шустовский коньяк».[43]43
  Шустовы – российские купцы и солепромышленники, из крестьян. С 1863 г. стали заниматься производством алкогольной продукции. Образец шустовского коньяка получил на Всемирной выставке в Париже (1900) Гран-при, и Шустовы стали единственными нефранцузскими виноделами, которым разрешили на этикетках писать слово «cognac» («коньяк»). В 1912 г. Шустовы стали поставщиком двора его императорского величества. «С этикетом» – то есть с этикеткой.


[Закрыть]

– Садитесь, поручик, – обратился ко мне мягким басом полковник. – Я слышал, что вы прибыли ко мне по делам вашей команды?

– Так точно, господин полковник, – ответил я и вкратце изложил свою просьбу.

– Что касается материальной части, я это сделаю вам быстрее, чем вы думаете. Не угодно вам выпить рюмочку? Оно на морозе не мешает, – и полковник протянул мне небольшой стаканчик ароматного коньяка.

Я выпил. Признаюсь, что после долгого воздержания живительная влага приятно подействовала на меня. Вслед за мной полковник, закинув назад голову, с большим мастерством проделал то же самое. Затем он крякнул и, поглаживая свой длинный ус, проговорил:

– Ну, слава Богу, голова перестала болеть. Как выпьешь несколько рюмок этой микстуры, так как будто рукой все снимет. Вы, пожалуйста, поручик, не думайте, что я принадлежу к разряду пьющих. Если я позволяю себе в день несколько рюмок коньяку, то исключительно ради точного и беспрекословного повиновения совету врачей. И все это из-за этой проклятой японской шимозы.[44]44
  Шимоза (в России – мелинит) – взрывчатое вещество для артиллерийских снарядов. Во время Русско-японской войны японская армия применяла в широких масштабах снаряды с «шимозой». Однако из-за высокой активности взрывчатого вещества и большого количества несчастных случаев вместо шимозы артиллерия стала использовать тринитротолуол.


[Закрыть] Контузила она меня по черепу основательно, до сих пор мучаюсь. Однако это к делу не относится.

Полковник еще раз опрокинул в себя стаканчик. Судя по его лицу, нельзя было сказать, что он свою микстуру принимает с отвращением.

– А теперь, поручик, какие еще есть у вас требования?

– Требований у меня нет, господин полковник, но просьба есть и даже большая, – ответил я. – Я сильно нуждаюсь в пополнении команды людьми и лошадьми.

– Да, эти вопросы первостепенной важности, и я их разрешу в самый короткий срок. Моя основная задача пулеметную команду обставить в первую очередь всеми необходимыми средствами, – закончил полковник. При расставании командующий полком дружески пожал мне руку.

Я отправился в Ардос, где встретился с начальником хозяйственной части подполковником Квартовкиным.[45]45
  Квартовкин Константин Игнатьевич, к 1910 г. капитан Кубинского полка.


[Закрыть] Добрый старик с бородой патриарха принадлежал к типу старых служак. Честный, педантичный, он готов был работать целые сутки ради пользы службы. Но эту пользу он понимал своеобразно. Не додать что-либо, сэкономить что-нибудь из провианта, фуража или обмундирования – вот был его основной принцип, с чем мы не могли согласиться.

Встретившись весьма любезно после долгой разлуки, у нас все-таки к концу разговора дошло до трений. «Патриарх» отстаивал экономию, а я лошадиный желудок. Как долго продолжался наш бурный разговор, сейчас мне не припомнить, но кажется, что я оказался победителем.

После полудня я возвращался на позицию мимо штаба полка. Меня удивило присутствие ротных командиров перед палаткой командующего полком. От них я узнал, что вновь прибывший командующий полком хочет познакомиться с ротными командирами, а посему приказал им собраться в штабе полка. Явление было бы весьма обычного порядка, если бы не боевое расположение полка в близком присутствии противника. Хотя я часа два тому назад и представлялся, но все-таки счел нужным встать на левом фланге выстроившихся офицеров.

Убедившись в наличии всех вызванных (командиры рот передовой линии не вызывались), адъютант влез в палатку командующего полком с докладом. Через минуту из палатки вылез командующий полком. Подойдя к середине фронта, он остановился. На этот раз я его не мог узнать. Вместо добродушия и приветливости на лице его была какая-то сухость и официальность. Маленькие серые глаза поминутно бегали по сторонам. В них проглядывал огонек негодования, не то под влиянием чего-то случившегося, не то под влиянием выпитой в достаточной степени микстуры. После минутной паузы он достал из кармана полушубка сложенный лист бумаги и, развернув его, скомандовал нам:

– Господа офицеры, смирно.

Затем, приложив руку к головному убору (чему последовали и мы), он прочитал приказ о своем назначении в командующие полком. Окончив чтение приказа, он, обведя нас своим строгим взором, сказал:

– Предупреждаю вас, господа, что я буду очень требовательным и никаких упущений по службе не допущу. Обратите внимание на порядок в ваших ротах.

Пожав всем руки, он приказал нам отправиться на свои участки, мы группами по несколько человек стали удаляться в разные стороны от штаба полка.

У нас создалось впечатление, что полк и главным образом офицеры в чем-то провинились, и полковник Попов был прислан для исправления.

– Да, господа, – заговорил штабс-капитан Руссов,[46]46
  Руссов Лука Дмитриевич (1882–?), младший офицер полка (1909). Кавалер Георгиевского оружия (1917) в чине подполковника.


[Закрыть] – вышло все наоборот, хотел я у него погреться, а он тебя ушатом холодной воды обдал. Здорово живешь, вместо «здравствуйте!» чуть в шею не выгнал.

– Совсем как по-осетински, – смеясь, добавил капитан Залдастапов. – На место «ура» «караул» кричал. И откуда понабрались эти господа. Ведь до войны о них ни слуху ни духу, а тут понаехали с какими-то порядками, строгостями и т. п., а в чем дело, наверное, они и сами не разбираются.

Дальше мне надо было сворачивать в сторону с дороги на свой участок. Простившись со своими спутниками, я стал подниматься по крутой тропе в гору.

* * *

25 ноября к рассвету полк был сменен бакинцами, мы встали в качестве резерва дивизии в селении Ардос. Главной причиной нашей смены был предстоящий полковой праздник 26 ноября, день святого Победоносца и великомученика Георгия.

Полуразрушенное и маленькое село не могло нам предоставить кроме вонючих и темных сакель[47]47
  Сакля – каменное сооружение жителей Кавказа. Могли представлять как комфортное жилище, так и надежную крепость в случае опасности.


[Закрыть] никаких других удобств. Но в жизни все относительно: то, к чему бы мы раньше отнеслись с брезгливостью, теперь нам казалось вполне пригодным и даже комфортным. Жизнь в замерзших окопах под открытым небом, почти при непрерывном ветре – очень нелегка. Ни раздеться, ни побриться, без огня и горячей пищи. Особенно под вечер мы с завистью поглядывали назад в лощину, откуда поднимались заманчивые дымки – свидетели человеческих очагов.

Теперь на некоторый срок все это нам было предоставлено. Канун предстоящего праздника вносил какую-то приятную хлопотливость. Люди чистились, стриглись, брились и вообще приводили себя в порядок, стараясь этим оттенить завтрашний день. Даже скупая хозяйственная часть полка и та расщедрилась, выдав увеличенный и улучшенный паек.

26 ноября утром роты перед своими помещениями были поздравлены с наступившим праздником командующим полком. Парад, ввиду непосредственной близости позиции, был отменен. Около 12 часов мы, офицеры, собрались в одном полутемном помещении, служившем туркам или конюшней, или хлевом.

Сейчас оно превратилось в офицерское собрание. По случаю торжества в середине конюшни были поставлены различного калибра столы, покрытые белой бумагой. На них красовались какие-то яства. Особенного выбора не было, но преобладали в достаточном количестве традиционный тушинский сыр и кахетинское, привезенное накануне из Тифлиса. Наконец, зажженные свечи придавали всему некоторый уют.