Текст книги "Шапошников"

Говоря о роли начальника Генерального штаба, Шапошников на исторических примерах доказывает, что в современных условиях полководец – как человек, единолично принимающий решения – теряет свое значение. Он пишет: «С развитием экономической жизни страны такое разложение личности полководца, превращение ее в коллектив, должно было наступить неизбежно. Таким образом, мы не намерены трактовать главнокомандующего, как полководца библейских времен, а понимаем его в современных условиях, как одного из членов коллектива, руководящего войной».

После этого Борис Михайлович ставит вопрос о роли начальника Генерального штаба во время войны и приходит к выводу, что он практически становится главной фигурой в это время. Он пишет: «В триумвирате (верховный правитель, министр иностранных дел, начальник Генерального штаба. – Авт.), который перед войной был признан законной формой управления, по установившемуся понятию, все же роль полководца, главнокомандующего, должна была составлять принадлежность монарха или того лица, преимущественно из представителей династии, на которое будет возложено командование вооруженными силами во время войны. Таким образом, на время последней начальник Генерального штаба являлся снова ничем иным, как начальником штаба, но не главнокомандующим…» Однако во время войны «роль начальника штаба значительно менялась, переходя от преподания советов к фактическому руководству операциями».

В основе работы Генерального штаба, по мнению Бориса Михайловича, должна лежать разработка плана войны, «который должен предусматривать не только подготовку к войне армии и театра военных действий… но и затрагивать вообще экономическую линию поведения государства во время войны». При этом он подчеркивал важность вопросов создания и размещения запасов сырья, подготовки транспорта, гражданской промышленности, а также финансовой стороны экономического плана. Шапошников пишет, что свойственное прежним генеральным штабам «упование на силы одной военной промышленности для питания войны» является ошибочным. Практика показала, что «такой способ питания войны обеспечивает лишь на 10–15 % ее нужды, а остальное должно быть перенесено на гражданскую промышленность, мобилизующуюся с первых дней войны».

В то же время Борис Михайлович, ссылаясь на «Большую программу Гинденбурга в Германии», предупреждал, что нельзя в мирное время допускать «перепроизводства военного материала», так как это ведет к перенапряжению промышленности, и, «в конечном счете, к перенапряжению всей страны и ослаблению ее обороноспособности и сопротивляемости». На этом основании Шапошников делал вывод о том, что «мобилизация гражданской промышленности и подготовка к ней в наши дни является столь необходимой и столь важной работой, что изучение ее основных принципов и даже деталей должно быть хорошо известно каждому государственному деятелю и ответственному военному работнику».

Он считал, что «будущая война примет характер борьбы на измор» и может продолжаться достаточно долго. Поэтому большое внимание необходимо уделять вопросу мобилизации гражданской промышленности для целей войны. При этом Шапошников, ссылаясь на предыдущий опыт, делал вывод о том, что «ни одно государство перед мировой войной не учло всю важность такой подготовки страны».

Борис Михайлович остро ставит вопрос об оперативном прикрытии промышленной мобилизации от ударов противника. В качестве действенных мер он предлагает эвакуацию заводов и фабрик в глубь страны, а также принятие особых мер для прикрытия предприятий добывающей промышленности, расположенных вблизи границы. Он пишет, что «все это должно быть заранее продумано Генеральным штабом» и даны необходимые распоряжения конкретным исполнителям.

Несмотря на то, что Шапошников в своей книге преподносит генеральный штаб, как «мозг армии», он не принижает ответственности командующих и командиров за принятые решения. Он пишет: «Генеральный штаб не может быть толкователем или разъяснителем приказов высшей инстанции для своего начальника, «настроенным аппаратом Юза»… Не нужно забывать, что ответственным за успех или неудачу все же является начальник, а не его «шеф».

Таким образом, Б. М. Шапошников в труде «Мозг армии» правильно оценивает роль и задачи Генерального штаба при подготовке к войне. В то же время, ссылаясь на предыдущие наработки таких видных зарубежных военных теоретиков, как Клаузевиц и Мольтке (Старший), он соглашается с тем положением, что подготовка и ведение самой войны уже не является заботой только одного Генерального штаба, а является делом всего руководства страной. Он считает, что для этого нужно иметь государственный особый орган – Совет обороны, который «цементирует подготовку (к войне. – Авт.) на различных линиях».

Таким образом, работа Б. М. Шапошникова «Мозг армии» стала своего рода программным документом в деле создания качественно нового Генерального штаба РККА и определила многие направления его развития на будущее.

НАЧАЛЬНИК ШТАБА РККА 

В начале 1928 года начальник Штаба РККА М. Н. Тухачевский начал активно прорабатывать идею создания Генерального штаба как высшего органа управления всей Красной Армией. Его поддерживали многие из старых военных специалистов – выпускники бывшей Николаевской академии Генерального штаба, которые в то время еще работали в центральном аппарате РККА и военных академиях.

Противниками этой идеи выступили заместитель председателя Реввоенсовета И. С. Уншлихт, командующий войсками Белорусского военного округа А. И. Егоров, а также советские военачальники из числа рядовых и младших офицеров, выросшие в годы Гражданской войны. В их числе были начальник снабжения РККА П. Е. Дыбенко (бывший матрос), инспектор кавалерии РККА С. М. Буденный (бывший вахмистр) и другие. 16 апреля 1928 года они написали письмо наркому К. Е. Ворошилову, в котором, в частности, говорилось: «Штаб РККА имеет внутри себя тенденцию, если не сказать хуже, целевую установку заменить собою, или, вернее, взять в свои руки руководящую роль по всем вопросам строительства и оперативного руководства РККА». Содержащиеся в этом письме рекомендации по наведению порядка в центральном аппарате РККА сводились к конечном счете к замене М. Н. Тухачевского лицом «с более высокими организаторскими способностями, а равно и с большим опытом боевой практической работы».

Узнав об этом письме, М. Н. Тухачевский обратился в Реввоенсовет СССР, пытаясь доказать целесообразность своего предложения. Но К. Е. Ворошилов отнесся к нему настороженно. Он заявил, что в случае создания столь мощного Генерального штаба в лице его начальника «будет один докладчик, который и планирует, и проводит, и инспектирует, следовательно, имеет все критерии в своих руках. В руках же руководства (Наркомата обороны. – Авт.) не остается ничего, кроме как соглашаться и идти на поводу штаба». Тухачевский стоял на своем. Дошло до скандала, взаимных обвинений. После этого Михаил Николаевич в сердцах написал рапорт об освобождении его от должности начальника Штаба РККА.

В мае 1928 года Б. М. Шапошников назначается начальником Штаба РККА, а М. Н. Тухачевский переводится на должность командующего войсками Ленинградского военного округа. Таким образом, практически подчиненный поменялся местами со своим бывшим непосредственным начальником.

Но Шапошников также считал необходимым осуществить реорганизацию высшего органа военного управления. Поэтому вскоре после своего назначения начальником Штаба РККА он также с соответствующим письмом обратился вначале к И. С. Уншлихту, затем к К. Е. Ворошилову.

Не получив ответа, Борис Михайлович пошел на прием к Ворошилову лично и попытался доказать наркому нецелесообразность наличия Генерального штаба РККА и Главного управления РККА. Он убеждал Клемента Ефремовича в том, что именно Генеральный штаб РККА должен стать единственным ведущим звеном в системе военного управления.

– Мнение начальника Генерального штаба по тому или иному вопросу должно не только выслушиваться, но и учитываться всеми направлениями Наркомата обороны, – говорил он. – Наркому будет намного проще управлять всеми структурами Красной Армии через такой штаб, который будет владеть всей полнотой информации по состоянию на последнее время.

Далее Борис Михайлович говорил о том, что боевую подготовку войск в мирное время необходимо организовывать и контролировать также Генеральному штабу РККА, ибо именно он будет руководить ими в случае войны.

Затем он пожаловался на то, что по существующему положению в настоящее время Штаб РККА практически отстранен от мобилизационной работы, притом что именно он должен был разрабатывать план стратегического развертывания войск с учетом их мобилизационных возможностей на случай войны.

На этот раз в окружении К. Е. Ворошилова нашлись люди, которые порекомендовали наркому более внимательно прислушаться к советам начальника Штаба РККА. Для более углубленного рассмотрения данного вопроса была создана специальная комиссия, работа которой затянулась до конца 1929 года.

В 1929 году вышла в свет книга бывшего командующего Юго-Западным фронтом А. И. Егорова «Львов – Варшава (1920 год. Взаимодействие фронтов)». Уже в самом начале этой книги содержалось приглашение к дискуссии. Так, Егоров писал, что считает своей задачей «толкнуть нашу общественность на пересмотр некоторых из тех убеждений, которые могли у нее сложиться» в связи с анализом этой операции ранее. Но в чем же должен был заключаться этот «пересмотр»? На этот вопрос Александр Ильич отвечал так: «…с действиями Юго-Западного фронта непосредственно связывается объяснение неудачи Варшавской операции. Обвинения, возводимые в этом смысле на командование фронта, сводятся в основном к тому, что Юго-Западный фронт вел совершенно самостоятельную оперативную политику, не считаясь ни с общей обстановкой на всем польском фронте, ни с действиями соседнего Западного фронта, и в решительную минуту не оказал последнему необходимого содействия». Далее автор, приводя большое количество различных документов, выдержек из книг и статей своих оппонентов, доказывал несправедливость этих обвинений. В качестве вывода он утверждал, что в своем поражении виноват сам Западный фронт, прежде всего его командующий М. Н. Тухачевский, и главное командование Красной Армии, в том числе Оперативное управление Полевого штаба Реввоенсовета Республики, которое в то время возглавлял Б. М. Шапошников.

Но в 1929 году Б. М. Шапошников уже занимал ведущую должность в РККА и ссориться с ним Егоров не хотел. Поэтому он для того, чтобы расставить все точки над «i», сразу же после выхода книги в свет преподнес Борису Михайловичу экземпляр с дарственной надписью. На словах Александр Ильич заверял начальника Штаба РККА в том, что хочет таким образом восстановить истину, и приглашал его к дискуссии.

Шапошников принял этот вызов и неоднократно проштудировал книгу с карандашом в руках (в настоящее время данный экземпляр книги находится в Военно-научной библиотеке Генерального штаба). Судя по многочисленным замечаниям и пояснениям, Борис Михайлович крайне отрицательно отнесся к труду Егорова и, вероятно, даже собирался подготовить рецензию на него, но в силу каких-то обстоятельств она так и не была написана. Однако по тезисам этой рецензии в октябре 1929 года начальник Штаба РККА выступил на научной конференции в Военной академии имени М. В. Фрунзе.

Из материалов этой конференции видно, что вместо конкретных ответов на актуальные вопросы Шапошников сделал все возможное для того, чтобы замаскировать ошибки оперативно-стратегического характера под ширмой политических лозунгов. В результате этого, ловко лавируя между фактами, он смог отвести удар критики от М. Н. Тухачевского, переведя ее острие на А. И. Егорова. Безусловно, Александр Ильич не мог не заметить этого, и отношения между ним и Борисом Михайловичем на некоторое время испортились.

Таким образом, очередная научная дискуссия в отношении неудачного наступления фронтов Красной Армии против Польши в 1920 году в очередной раз возбудила военную общественность. Она вызвала в ее среде научную дискуссию, в которую было втянуто высшее руководство РККА.

В то же время данная проблема, назревавшая еще со времен Первой мировой войны, была исключительно важной. Суть ее сводилась к взаимодействию нескольких фронтов в рамках одной стратегической операции, чего российскому командованию ни разу не удалось достичь до того времени. Второй составной частью данной проблемы было создание и использование стратегических резервов в деле развития стратегической операции, что также решено не было. Таким образом, научная дискуссия в РККА конца 1920-х годов имела важное значение не только для объективных оценок прошлого, но и для будущего. Однако по той причине, что за данной проблемой стояли конкретные люди, они сделали все возможное для того, чтобы дискуссия не была доведена до конца.

В конце 1920-х годов, в связи с обострением международной обстановки, перед Штабом РККА встала задача разработки оперативного плана на случай будущей войны СССР и одним из его вероятных противников, в числе которых рассматривались Польша и Румыния. Но о том, как будет выглядеть само начало войны, единого мнения не было.

Осенью 1929 года Б. М. Шапошниковым была прочитана лекция перед слушателями Курсов усовершенствования начальствующего состава РККА по взглядам на стратегическое содержание будущей войны. В этой лекции Борис Михайлович в полной мере раскрыл свои взгляды по этому актуальному вопросу, которые условно можно отразить следующими моментами.

Во-первых, он считал, что будущая война будет носить маневренный характер, и в ней на первое место выйдет всевозможное передвижение войск на большие расстояния, их способность стремительно продвигаться в глубину обороны противника в предельно высоких темпах. Он полагал, что характерной чертой такой стратегической операции будет непрерывность активных боевых действий, ведущихся в течение длительного времени, без существенных оперативных пауз. Проще говоря – одна частная операция будет перерастать в другую вплоть до того, что грани между ними практически сотрутся.

Во-вторых, утверждалось, что будущая война будет вестись в условиях громадного насыщения войск техникой, то есть будет войной техники. Следовательно, перед человеком ставилась задача в кратчайшие сроки и как можно лучше овладеть этой техникой.

В-третьих, Борис Михайлович впервые открыто сказал о том, что в такой войне обе стороны неизбежно уже в первых операциях понесут очень большие потери и лишатся своего кадрового состава. Поэтому последующие задачи придется решать людям, призванным из резерва. Следовательно, резко возрастает роль подготовленного резерва, которая из частной задачи становится проблемой государственной важности.

В-четвертых, при возрастании насыщенности войск вооружением и боевой техникой, при увеличении размаха операций и в связи с необходимостью быстрого возмещения понесенных потерь неизмеримо возрастает роль тыла вооруженных сил. Такой тыл должен охватывать все войсковые структуры, и готовить его нужно заранее, еще в мирное время.

На основании всех этих выкладок Борис Михайлович подходил к основной идее – повышении роли Штаба РККА в управлении войсками, необходимости заранее готовить его руководство и сотрудников к выполнению столь объемных и сложных задач. По его убеждению, Штаб РККА должен стать мозгом всей армии со всеми вытекающими из этого последствиями.

Исключительно важным был прогноз Шапошникова о том, что будущие войны будут носить коалиционный характер, в результате чего правильно разрешить вопрос управления в такой войне можно лишь при политическом, экономическом и военном единстве всех членов коалиции. При этом на первое место Борис Михайлович выдвигал политическое единство, которое, по его мнению, даст возможность устанавливать общие политические цели, которых союзники намерены достичь в войне, позволит организовать политическое управление войной и, что особенно важно, определить условия заключения мира после того, как эти цели будут достигнуты. Он говорил: «единство действий коалиции прежде всего должно быть достигнуто на политическом поле».

Но при этом тут же возникал другой вопрос – как управлять коалиционными силами? Существовало мнение, что для этого следует назначить Верховного из числа командующих одной из стран – членов коалиции с его штабом. Но Борис Михайлович не верил в непредвзятость такого командования. «Верховное командование коалиционной войной мыслится не иначе как в лице коллективного межсоюзнического органа с политическим составом, – говорил он. – Важнейшие оперативные решения должны вырабатываться совместными усилиями сторон, и лишь затем доверяться объединенному штабу, состоящему исключительно из специалистов самого высокого уровня».

Важнейшим фактором успешного ведения коалиционной войны Шапошников считал экономическое единство членов коалиции, основанной на взаимной экономической помощи друг другу и обеспечивающее преодоление неизбежных экономических тягот войны. «Стойкость государства в войне зависит от экономического развития каждой страны, входящей в коалицию. Поэтому подготовка к будущей войне требует уравнивания экономической сопротивляемости каждого государств, входящего в коалицию. Это требует от единого руководства войной грамотного подхода к выбору союзников и оказание помощи отстающим, – утверждал он. – Поэтому экономическое единение коалиции требует, прежде всего, политического руководства войной и отнюдь не может быть основано на одном только едином военном командовании».

Говоря о видах военных действий, Б. М. Шапошников на первое место всегда ставил наступление. Именно тогда появляется и основательно разрабатывается теория перехода от ряда последовательных наступательных операций к глубокой наступательной операции, когда оборона противника сразу же поражается на всю ее глубину.

Вместе с тем достаточно много внимания уделяется и обороне. «Оборона, – говорил Шапошников – всегда труднее, чем наступление. Обороняющаяся сторона сознательно отдает инициативу врагу, который получает возможность нанести внезапный удар по самому слабому месту. В то же время, обороняющийся несет меньше потерь, чем наступающий. Поэтому нужно заставить наступающего врага действовать не по его плану, а так, как выгодно обороне».

Шапошников предлагает активизировать работу по созданию линии укрепленных районов вдоль всей западной границы СССР, а также на востоке страны. По его указанию было начато строительство Полоцкого и некоторых других укрепленных районов, которые располагались на наиболее вероятных направлениях возможного наступления противника.

Особое внимание Борис Михайлович уделил вопросу взаимодействия сил и средств в будущей войне. «Нужно понимать, что конница более маневренна, чем пехота, танки в конечном счете обгонят конницу, а самолеты обгонят танки, – говорил он. – Поэтому чрезвычайно важно понять и определить, где кончаются задачи для одних и начинается работа других, и что будут делать первые, когда основная тяжесть боя ляжет на других. Увязать всех единым замыслом и порядком действий – главная работа штаба, но еще важнее добиться того, чтобы эта связь не была нарушена в ходе боя».

Между тем в мировом военном искусстве в то время все более значимое место занимали новые средства вооруженной борьбы, прежде всего танки. Началось развитие бронетанковых войск и в СССР. В весне 1927 года был создан опытный образец танка Т-16 и в середине мая проходил генеральные испытания в Москве. На этих испытаниях присутствовали Б. М. Шапошников, К. Е. Ворошилов, Г. К. Орджоникидзе. Приемную комиссию возглавлял начальник снабжения РККА П. Е. Дыбенко. Испытания в целом прошли успешно. С небольшими техническими доработками этот танк было решено принять на вооружение РККА. Доработанный танк получил вначале кодовое наименование Т-18, а затем МС-1 (малый сопровождения). Изготовление этих танков было сосредоточено на Ижорском заводе.

Летом 1929 года в Московском военном округе на базе танкового полка был сформирован временный опытный механизированный полк, который в сентябре того же года участвует в учениях, проводившихся на базе Белорусского военного округа. Полк действовал совместно с кавалерийской бригадой, а из этих сил была создана конно-механизированная группа. Танковым полком командовал К. Б. Калиновский. Тогда был выполнен самостоятельный танковый рейд по тылам противника с захватом его армейских баз. На этих учениях присутствовали нарком обороны К. Е. Ворошилов, начальник Штаба РККА Б. М. Шапошников, начальник Оперативного управления Штаба РККА В. К. Триандофилов. Почти сразу же после этого издаются труды «О наступательной операции армии, входящей в состав фронта» А. К. Коленковского и «О характере операций современной армии» В. К. Триандафиллова.

В июле 1929 года советское правительство по результатам проведенных учений и по предложению А. К. Коленковского утвердило первую программу оснащения Красной Армии бронетанковой техникой, которой предусматривалось к 1932 году иметь в Красной Армии не менее 5,5 тысячи танков. При этом предусматривалось иметь танки трех типов: для разведки – танкетки, для широких маневренных действий – легкие танки, а для прорыва обороны противника – средние танки. Начальником вооружений РККА, непосредственно ответственным за танкостроение, был назначен И. П. Уборевич.

7 ноября 1929 года, в день празднования 12-й годовщины Октябрьской революции, по брусчатке Красной площади впервые прошли танки МС-1, которые представляли мощь Красной Армии. Перед торжественным приемом по случаю этого праздника К. Е. Ворошилов доложил И. В. Сталину о том, что развитие танковых войск РККА идет успешно, и что учения с массовым использованием этих средств вооруженной борьбы проведены.

Шапошников продолжал настаивать на повышении роли Штаба РККА в деле управления Красной Армией. Он добился того, что в январе 1930 года Реввоенсовет принял решение о передаче Штабу РККА всей мобилизационной работы.

Продолжалась линия повышения роли танковых войск. В мае 1930 года в составе РККА было сформировано первое постоянное соединение мотомеханизированных войск – механизированная бригада, в которой предусматривалось иметь 60 танков и 12 бронемашин. Формирование этой бригады происходило под Москвой в Нарофоминске. Вскоре после этого данная опытная механизированная бригада принимает участие в учениях вначале Белорусского, а затем Киевского военных округов. На данных учениях присутствуют К. Е. Ворошилов, Б. М. Шапошников и В. К. Триандофилов. Изучаются вопросы оперативно-тактического применения танкового соединения, вырабатывается наиболее целесообразная его структура.

Нужно сказать, что в то время единого мнения по вопросу применения танков в РККА еще не было. Так, Б. М. Шапошников активно выступал за то, что все танки в РККА необходимо иметь в составе танковых батальонов и полков, предназначенных для совместных действий с пехотой и конницей. Его в этом поддерживал М. Н. Тухачевский, который доказывал, что танки нужно внедрять не только в подвижные кавалерийские, но и в стрелковые дивизии. В то же время он считал необходимым ввести в структуру бронетанковых сил танковую дивизию, которая должна состоять из трех ударных танковых полков по 50 боевых машин каждый.

Другого мнения придерживались заместитель начальника Штаба РККА В. К. Триандафиллов и инспектор бронетанковых сил РККА В. К. Калиновский. Они считали, что танковые формирования следует использовать как самостоятельные элементы оперативного построения войск. В их совместном докладе Реввоенсовету СССР указывалось, что «привязывать танковые части к кавалерии или пехоте на ролях лишь вспомогательного их оружия – это значит заранее отказаться от использования тактической и оперативной их подвижности. Естественно, что боевые свойства танков должны быть использованы в полной мере и осуществить это возможно только в составе самостоятельного механизированного соединения, все части которого обладали бы приблизительно одинаковой подвижностью».

Таким образом, работа Б. М. Шапошникова в должности начальника Штаба РККА совпала с завершающим периодом военных реформ, начатых еще М. В. Фрунзе. В то же время был сделан существенный новый шаг, заключавшийся в создании бронетанковых войск РККА, зарождении теории глубокой наступательной операции. Оба эти направления стали определяющими при развитии Красной Армии в 1930-е годы.

ДЕЛО «ВЕСНА» 

На рубеже 1930-х годов Красная Армия была потрясена слухами об очередной измене бывших офицеров и генералов, которые якобы строили заговор против советской власти. Так родилось громкое дело «Весна», или, как его еще называли, «Гвардейское дело». Инициатором этого дела был видный сотрудник ОГПУ Израиль Моисеевич Леплевский.

Раскрутка дела «Весна» началась на Украине с бывшего помощника М. В. Фрунзе и бывшего генерала Владимира Александровича Ольдерогге. Весной 1918 года он добровольно вступил в РККА. В годы Гражданской войны командовал дивизией и даже Восточным фронтом, сменив на этом посту М. В. Фрунзе. С 25 октября 1920 года он состоял для особых поручений при командующем Южным фронтом М. В. Фрунзе, участвовал в операции по разгрому врангелевских войск в Крыму.

После окончания Гражданской войны В. А. Ольдерогге состоял в должности главного инспектора военно-учебных заведений Киевского военного района и соответственно проживал в Киеве. Туда же перебрался и Иван Христофорович Паука.

Ольдерогге и Паука устроились в Киеве со всем комфортом. Так, Паука занял пустующий дом киевского губернатора, где устраивал приемы не хуже его прежнего хозяина. На этих приемах присутствовали командующий войсками района И. Э. Якир, а также многие бывшие офицеры и генералы императорской армии. Помимо казенной машины и порученца, Паука держал корову, верховых и упряжных лошадей, несколько человек прислуги. Кроме того, Владимир Александрович привез с фронта двух великолепных скакунов, которых поставил в конюшнях Киевской артиллерийской школы.

Новая экономическая политика, провозглашенная советской властью, дала мощный толчок мелкому предпринимательству, появился спрос на деньги. На этом основании Ольдерогге пришло в голову «арендовать» пустующий киевский ипподром, где он создал военно-скаковое общество, куда вошли многие бывшие офицеры и коннозаводчики. При этом дочери Владимира Александровича начали устраивать на ипподроме скачки и организовали тотализатор. Кроме того, через И. X. Паука Ольдерогге договорился с руководством Киевских кавалерийских корпусов о выездке на ипподроме их лошадей. Также ипподромом пользовалась и киевская конная милиция. За выездку лошадей штаб войск Киевского района платил Ольдерогге крупные суммы. Таким образом, вскоре Владимир Александрович стал крупнейшим киевским нэпманом начала 1920-х годов.

Но затем на некоторое время эту деятельность пришлось прервать. В 1922 году в Польшу из Киева бежал бывший генерал М. В. Фастыковский. Тогда же два сотрудника штаба Киевского района предстали перед судом по обвинению в шпионаже в пользу Польши. Разгорался крупный скандал.

Но сработали уже налаженные связи. В. А. Ольдерогге был отозван в Москву и назначен на должность инспектора Главного управления ВУЗ РККА. И. Х. Паука в 1923 году был переведен в Сибирь, где стал начальником штаба Сибирского военного округа. Сам штаб Киевского района был расформирован.

Но как только несколько улеглись страсти, В. А. Ольдерогге в феврале 1924 года снова вернулся в Киев, заняв должность начальника Объединённой школы имени С. С. Каменева. Тогда в этой школе преподавало более 60 бывших кадровых военных, среди которых было 8 бывших генералов и 25 полковников.

Олдерогге сделал все возможное для того, чтобы возродить старые офицерские традиции. Вскоре к бывшим офицерам Объединенной школы присоединились бывшие преподаватели 1-го Киевского Константиновского училища, а также представители офицерства старого киевского гарнизона. По вечерам эти люди собирались у Ольдерогге для карточной игры, во время которой вели разные разговоры…

Правда, возродить дело с ипподромом не получилось, так как после отъезда И. Х. Пауки оно стало невыгодным. Тогда Ольдерогге изобрел новый способ получения денег. В то время с классическим театром в Киеве существовали проблемы – старые профессиональные артисты разбежались, а новые еще не появились. В связи с этим светская жизнь, что называется, вяла на корню.

Предприимчивый бывший генерал решил воспользоваться этим моментом, тем более что его жена была артисткой оперы. По вечерам в доме В. А. Ольдерогге начали устраиваться семейные концерты, для участия в которых приглашалась подруга жены Владимира Александровича, известная киевская оперная певица Абеллитт. Вскоре эти салонные вечера приобрели популярность среди остатков киевской буржуазии и бывших офицеров. Дошло до того, что на концерты приходил даже польский консул и представители немецкого консульства. За эти посещения, якобы с благотворительной целью, брали по два рубля с человека.

Осенью 1924 года, в связи с введением единоначалия, большевиками была проведена «чистка» в рядах РККА, в результате которой многие бывшие офицеры и генералы были смещены с занимаемых должностей или даже уволены. Такая же участь постигла и В. А. Ольдерогге. Начальником Объединенной школы имени С. С. Каменева был назначен бывший личный охранник В. И. Ленина Ян Янович Лацис, а Владимир Александрович стал его помощником.

Ольдерроге, безусловно, сильно обиделся таким понижением, но не стал менять своего образа жизни. У него на квартире, как и прежде, продолжали собираться бывшие генералы, офицеры и прочие деловые люди, велась карточная игра, устраивались концерты.

В сентябре 1926 года, в связи с военизацией гражданских вузов СССР, часть преподавателей школы имени С. С. Каменева была переведена в различные киевские учебные заведения. Новое назначение получил и В. А. Ольдерогге, который был назначен военным руководителем Киевского Политехнического института и по совместительству – главным военруком Киева. В прочих вузах должности военруков также заняли в основном бывшие преподаватели школы имени Каменева и другие кадровые бывшие офицеры.

В первые же месяцы работы на новой должности Владимир Александрович ощутил острую нехватку военно-педагогических кадров. К этой работе он решил привлечь бывших офицеров, числившихся в запасе, о чем и дал соответствующее объявление через газету. На это объявление откликнулось около 300 человек. Ольдерогге побеседовал с каждым кандидатом, но большинство из них оказались непригодными к педагогической работе. Одни откровенно не изъявили желания служить советской власти, а около 60 % бывших офицеров состояли на особом учете в ОГПУ.