Текст книги "Сказание о Проклятой Обители"

Астейн охватило отчаяние. Она молилась без слов посреди застывшего океана времени. Легкое покашливание вывело девушку из забытья. Вздрогнув, она резко развернулась, как уже не первый раз за этот бесконечно долгий день.

– Это позолоченное дерево.

Астейн в недоумении уставилась на тяжело опиравшегося на посох жреца – невысокого плотно сбитого старца в волшебной игре света и тени. Пытливый взгляд светло—голубых глаз внимательно, с неприкрытым, почти бесстыдным любопытством изучал ее.

– Прости, если побеспокоил, – голос звучал ровно и сильно, без старческого дребезжания. Такой мог принадлежать только человеку уверенному в себе и волевому. – Многие чужестранцы думают, что это настоящее золото, отчего мысли их текут в грешном русле, а слова не складываются в молитву. Истинный здесь лишь Свет – Великий Дракон одарил каплей божественной крови каждое свое изображение, отсюда и свечение. Похоже, я ошибся – ты не из числа праздных зевак. Вижу великую скорбь, что не пристала лицу столь юному. Не нужна ли тебе какая помощь? Если что-то гложет, то стоит излить душу – я здесь для того и поставлен.

Он вышел на свет, и девушка поняла, что жрец не так уж и стар.

– Нет, не сейчас, посвященный. – Астейн могла излить душу ручью, дереву, богу, но не постороннему, о чем почтенный служитель Света догадываться никак не мог.

– Виллехад. Старший жрец Виллехад. – Он улыбнулся так, что кончики губ растерянной девушки дрогнули, помимо воли отзываясь ответной улыбкой. – Так меня здесь зовут. А кто же ты, милое скорбное дитя? Через наш городок проходят многие купцы со своими чадами и домочадцами, но большая часть из них уже помногу раз. Не берусь утверждать, что знаю всех, но все же многих. Ты не из местных, это точно, но и не из заезжей купеческой семьи. И думается мне, что ты одна из самых одиноких молодых женщин, встреченных на моем, без преувеличения, долгом пути.

Его слова заставили Астейн сжаться и сделать шаг от свеч жертвенника к спасительному сумраку могучих колонн.

– Вы на удивление прозорливы, посвященный, но что заставило вас сделать подобные выводы, позвольте спросить? – Не желая быть открытой книгой для этого приятного, но совершенно незнакомого человека, она сложила руки на груди и еще дальше отступила в тень.

– Кажется, я невольно задел тебя, но, судя по тону, попал в точку. Однако, все очень просто. За последние дни к нам приехала только одна группа купцов, но среди них нет женщин. Что касается тех, кто приехал ранее, то там было так мало верующих, что все они здесь уже побывали и мне знакомы. А это означает, что связь с купеческими семьями мы исключаем. Местных же я знаю хорошо, и тебя среди них не встречал. А самое главное – так истово молиться способен только одинокий человек или тот, кто может стать одиноким со дня на день.

– Что ж, в умении рассуждать вам никак не откажешь, – в словах девушки прозвучал сарказм, не оставшийся незамеченным Виллехадом.

– Логика – это наша сильная сторона. – На его светлое чело легла тень беспокойства. – А вот в тебе накопилось много зла. Жизнь явно тебя не баловала.

– С этим утверждением я даже спорить не буду, но и исповедоваться не стану. Многое в моей жизни пошло не так, как я сама это видела. И даже Око Дракона на моей груди – не добровольный выбор.

– Таких, как ты куда больше в наше время, чем можно себе вообразить. Впрочем, не стану допытываться.

Допытываться он и правда не стал, только не прошло и нескольких мгновений, как Астейн сама рассказывала ему сокращенный вариант невеселой истории любви лесного эльфа и девушки из предгорий Белого Хребта.

– Возможно, я виновата перед родителями, но вины не чувствую. Посвященный, может я черства душой, или меня обуяла гордыня? Что я должна была делать?

Виллехад мягко улыбнулся и, совершенно неожиданно, протянув руку, коснулся ее влажного лба. Вздрогнув, девушка подалась было назад, но внезапно словно теплый ручеек заструился от того места, где он дотронулся до нее.

– Ты сделала единственное, что могла сделать. Любовь, увы, слишком часто не оставляет нам выбора. Порой я вижу больше, чем могу сказать и даже больше, чем могу понять. Идешь ты дорогами богов, а потому иди смело и не оглядывайся. Хозяйка Леса слишком мудра, чтобы отвернуться от тебя. Ты удивлена, что служитель Предвечного Света и Девы-Матери говорит такое? В этой земле все смешалось: нордеры северные и южные, эльфы, жители верхних земель – у всех здесь общая судьба. Мои предки, например, из южных нордеров.

После слов жреца воцарилось молчание. Оно вовсе не было тягостным, однако натура дочери Ингвальда оказалась сильнее тех чувств, что внушал жрец: желание закрыться, спрятаться вспыхнуло с новой силой. Возненавидев себя за проявленную слабость, она забилась в самый угол резной скамьи. На краткий и пугающий миг показалось, что жрец знает о ней больше, чем знает о себе она сама.

Отведя взгляд, Астейн сказала первое, что пришло в голову:

– Храм чрезмерно велик, я имею в виду, велик для этого города.

– О, история его весьма примечательна. Ты что-нибудь слышала о Святом Хранителе Дагоберте?

Так изгнанница-северянка узнала еще оду чудесную историю.

То был один из первых отшельников в этих местах, весьма привлекательных для анахоретов и по сей день. Некогда алчный ростовщик и греховодник, Дагоберт раскаялся, отказался от всех земных благ и поселился здесь, на этом самом месте. Многих он привел к Предвечному Свету тогда. Дева-Мать открыла ему тайны целебных трав, и он лечил местных жителей, не взирая на их происхождение. Слава о нем разнеслась далеко. Однако один из вождей диких эльфов решил уничтожить его и всех, кто примкнул к нему. Вооруженный отряд явился в эти места. И тогда Святой Хранитель Дагоберт взмолился о помощи, и земля разверзлась. Так Дева-Мать указала ему и всем новообращенным тайный проход. Когда пришли эльфы, то никого не застали. Никто не знает, куда делись те люди и сам Дагоберт. Говорят, что Дева-Мать проводила их прямиком к золотым ступеням Престола Предвечного Света. Позднее здесь был заложен храм. В его подвалах, по легенде, начинается тайный ход, через который в далекие времена спаслись те люди. Здесь хранятся великие бесценные реликвии: многие сильные мира сего преклоняли в храме колени и оставляли щедрые подношения.

Увлекательный рассказ был прерван появлением высокого и мрачного субъекта, также как и Виллехад, облаченного в длиннополые белые одежды. Седые брови его были сурово сведены к переносице, а тонкая нить бледных губ нервно подрагивала. Бросив на Астейн надменный взгляд, – к тому времени она уже начала привыкать и к подобным взглядам, и к легкому туману безумия на лицах жителей, – он обратился к Виллехаду:

– Посвященный, мы рискуем опоздать, если не отправимся сей час же, – голос его, резкий до чрезвычайности, заставил Виллехада поморщится.

– Брат Гутор, отправляйтесь первым, а эта милая девушка проводит старика – быстро ходить для меня сегодня весьма затруднительно.

Гутор явно не считал Астейн «милой девушкой», но, одарив ее очередным красноречивым взглядом, молча развернулся и вышел из храма.

– Младший жрец, но напрямую общается с Верховным жрецом северных земель и меня не слишком жалует. Ты ведь не откажешься? – мягкий голос Виллехада вернул девушке утраченное душевное равновесие. – Правая нога в последние дни не желает мне служить.

– Разумеется, не откажусь, – откликнулась Астейн тем охотнее, что старик оказался единственным в этом городишке, кто отнесся к ней с толикой доброты и участия. – Но куда?

– На Поле Плача, милая. Мы сегодня хороним Мэйв. Ту самую девушку, что была убита на болотах и о которой, полагаю, тебе уже успели рассказать.

* * *

Поле Плача оказалось за купеческим кварталом, ближе к реке. Как объяснил Виллехад, оно появилось здесь сравнительно недавно. Старое располагалось у леса, где вздымаются древние курганы. Уже никто из местных не знает, что за великие герои прошедших битв захоронены в них. Когда Предвечный Свет осветил эти края, по привычке продолжали хоронить там же. А потом город разросся, и подобрали новое место, никак не связанное с древними временами.

Еще издали Астейн заметила небольшую группу, плотно сбившуюся у трех чахлых осин. Холодный ветер рвал черные покровы со скорбных фигур. Среди прочих она различила младшего жреца Гутора, напомнившего общипанного белого ворона, и тех самых женщин, что совсем недавно напали на них в городе.

Ничего дурного не сделав этим людям, девушка все же понимала, что они ей не обрадуются. Будучи уже довольно близко, она хотела проститься с Виллехадом, но внезапный яростный порыв ветра заставил женщин расступиться, и Астейн увидела лежавшую на белом полотнище, засыпанную до самого лица цветами, девушку.

Увидала и обмерла. Из груди вырвался сдавленный вскрик. Перед ней лежала Урсула: та же бледная кожа, те же пышные локоны с рыжеватым отливом.

– Что с тобой? – участливо спросил жрец. – Ты бледнее, чем покойница!

Его вопрос привел Астейн в чувства. Разумеется, это была не Урсула. Однако, сходство бросалось в глаза. Теперь становилась понятной и реакция убитой горем матери, когда она со спины увидела графскую дочь на улице. Обезумившая от горя женщина приняла ее за свою дочь.

– Посвященный, – проговорила девушка и мягко освободилась от его руки, – мне стоит оставить вас здесь. Они не знают меня, и мое появление будет неуместным.

– Верно. Мне было приятно познакомиться с тобой. Надеюсь, ты станешь часто посещать храм. В конце концов, развлечений в нашем городке для молодой женщины не так уж и много.

Словно заговорщики, они улыбнулись друг другу на прощание, и дочь Ингвальда направилась к Хельге.

Стремительно покидая Поле Плача, за спиной слышала она тоскливое монотонное бормотание:

– Дева-Мать, Всеблагая и Справедливая, прими дочь свою и сопроводи к Престолу отца своего. И в миг, когда Предвечный Свет обратит на нее лучезарный взор, стань доброй заступницей той, что не вершила в грешном мире зла, не сотворила никому дурного и о дурном не помышляла…

* * *

Женщины мило щебетали, когда Астейн вошла в дом. Урсула уже успокоилась и с видимым удовольствием пила травяной отвар.

– Где ты пропадала? – воскликнула кузина. – Мы уже заждались!

– Ходила в храм и познакомилась с милейшим жрецом Виллехадом. Добрый старик рассказал увлекательную историю об этом месте.

– Вы кажетесь уставшей, госпожа. – Гертруд подала кружку с элем – Даже немного побледнели.

– Нет, нет, все нормально, – чересчур поспешно ответила Астейн. – Просто слишком много впечатлений для одного дня.

Мучения ее на этом не закончились: Урсула, Хельга и Гертруд взялись за ее внешний вид. Сворачивались и разворачивались рулоны ткани, змеились ленты, расползались шнурки. Хельга отплясывала вокруг Астейн загадочный танец. С пухлых губ портнихи то и дело срывались горестные вздохи, а доброе округлое лицо светилось сочувствием и недоумением. Последнее вскоре уступило место суровой решимости, а потом пришло и понимание, разгладив глубокие морщины на лбу.

Астейн облегченно вздохнула.

– Полагаю нам пора в обратный путь, пока в замке не начался переполох, – осторожно проговорила до смерти уставшая девушка.

Рассказать о том, что увидела на Поле Плача, она не могла. Да и потом, неужели они все не замечали, насколько Мэйв была похожа на Урсулу? Это просто невозможно. Мысли бешеными муравьями расползались в разные стороны, однако Астейн заметила устремленный на нее пристальный взгляд Хельги.

– Так, девушки, – бодро провозгласила портниха, – я уже все прикинула и дальше справлюсь без вас. Астейн совершенно права, в замке и правда может начаться переполох. А чтобы мне спокойно сегодня спалось – провожу вас до городских ворот. У меня еще дела: завтра праздник, Виллехад просил меня и Тристу помочь украсить храм.

Когда Гертруд и Урсула вышли на улицу, Хельга задержала Астейн:

– Догадываюсь о причинах твоей бледности, – быстро и тихо проговорила она. – Ты ходила на Поле Плача, а я знаю, кого там хоронят сегодня. Ты видела Мэйв. Они похожи, не так ли? Ты знаешь, о ком я. У всех пропавших девушек было что—то общее – стать, волосы. Не скажу за девушек с дальних хуторов, но трех городских я знала лично. Чувствую, будут еще убийства. Местные болота – общая могила для проклятых душ. Я вижу в тебе силу – береги сестру. Ты поняла меня?

Дочь Ингвальда лишь кивнула в ответ на эту скороговорку, и они поспешили вслед за Урсулой и Гертруд.

Из-за забора им приветливо махала высокая молодая женщина.

– А вот и моя младшая сестренка! – Хельга помахала в ответ. – Любопытство впереди Тристы бежит.

Триста и правда оказалась очень похожа на сестру, но в тот миг Астейн почти не обратила на нее внимания. Одна мысль прочно засела в разгоряченной голове – никогда больше она не выйдет на улицу без своего любимого кинжала.

Из записок Аделины Отшельницы

«Тогда я уже догадалась, что невольно попала в самое сердце зыбучих песков без надежды выбраться живой. Не знала лишь, откуда ждать удара, как, впрочем, и того, что зловонное дыхание Дочерей Тьмы уже коснулось меня».

Глава VI
Тайны сторожевой башни

В замке никакого переполоха не случилось. Отсутствие девушек вообще никто не заметил. Когти несчастной полубезумной старухи нанесли непоправимый урон платью Урсулы. Даже умелые руки Хельги не смогли исправить ситуацию, а потому в сопровождении верной Гертруд девушка быстро проскользнула к себе в комнату переодеваться – уж очень не хотелось рассказывать о случившимся родителям. Астейн же решила немного осмотреться: все в замке вызывало неудержимое любопытство у одинокой чужестранки.

Проходя под аркой во второй внутренний двор, девушка услышала детские голоса: очаровательные златовласые двойняшки, весело прыгая по каменным плитам, пели песенку, мотив которой показался смутно знакомым. Желудок томительно сжался: эта была престранная песня, пропетая жутким существом в ночном кошмаре.

– Здравствуй, Астейн! – звонко поприветствовала ее разрумянившаяся Фархильд.

– А почему ты такая бледная? – поинтересовалась зеленоглазая Адальгис. – Ты чего—то испугалась?

Обхватив себя руками в тщетной попытке унять нервическую дрожь, девушка безмолвно взирала на удивленных и встревоженных сестер.

Невероятным усилием воли ей удалось взять себя в руки и выдавить:

– Девочки, а не могли бы вы спеть для меня эту чудную песенку?

– Про Черную Монахиню? Конечно, можем!

Близнецы взялись за руки, и в следующий миг серебряные голоса звонко зажурчали в гулком пространстве двора:

Ну-ка засыпайте! Кто у нас не спит?

Черная монахиня к нам с болот спешит!

Черная монахиня подбежит к окну,

Запоет-заплачет – загасит свечу.

Черная монахиня в темный дом войдет,

Те, кто не заснул – много слез прольют!

Скинет одеяло, стянет за подол,

Спеленает туго, унесет на двор.

Не помогут крики, не поможет плач —

В топь детей утащит проклятый палач!

Черная монахиня ходит у болот,

Черная монахиня нас с тобою ждет!

Вязкая тишина, разлившаяся, едва смолкло пение, была внезапно взбаламучена насмешливым голосом графини Ингерн:

– Какие могут сниться сны, Астейн, после подобной колыбельной? Да, да, эту милую песенку пела им тетушка Ута на ночь.

Первый раз Астейн подумала, что у нее было счастливое детство – колыбельных ей не пели. Бабушка Хервёр предпочитала рассказывать чудесные истории.

– Когда Ута Ренсбургкая появилась в нашей жизни, а случилось это много лет назад и далеко отсюда, она производила впечатление куда более здравомыслящей женщины. Это все болота – они сводят с ума даже самых уравновешенных, – проговорила графиня.

* * *

За ужином царило напряженное молчание. Не зная порядков и боясь попасть впросак, Астейн помалкивала, склонясь над жирно блестящей дичью и украдкой бросая взгляды на домашних. Тягостное настроение, казалось, передалось даже детям – они, не жуя, заглатывали куски вчерашнего мяса, и явно сгорали от желания как можно скорее вернуться к играм.

Астейн и Урсула незаметно, как им казалось, налегали на вино. Девушки пытались избавиться от неприятных воспоминаний и заглушить все еще звучащие в голове крики Скиди и старухи Бергот. Граф не повелел в этот раз сдобрить вино перцем. Впечатление на племянницу он как-никак уже произвел, а когда еще та увидит отца и живописует богатую жизнь в замке Рогельтен – не известно. Значит, и тратиться больше незачем. Кислое, не вкусное вино не удостоилось бы упоминания, если бы не последствия, к которым привели эти не в меру обильные возлияния.

– Айне, – графиня внимательно смотрела в сторону дочери, – переставь вино на другой конец стола, а то недалек час, когда нас начнут веселить песнями и плясками.

Замечание тетушки немного смягчило обстановку, но напряжение продолжало витать в воздухе. Граф Эрхард ел быстро и сосредоточенно, едва замечая вкус пищи. Руки его заметно дрожали. Конрад не отрывал взгляд от миски, словно силясь запомнить расположение мелких трещин на глине, а его щеки заливал густой пурпурный румянец. Рауд, напротив, казался чрезмерно бледным, и Астейн даже подумала, что мальчик занедужил.

Зато жрец Каснар поглощал еду с завидным аппетитом, не отставая от Уты Ренсбургской. Состояние графа, как показалось девушке, весьма его забавляло.

С превеликим облегчением все приветствовали миг, когда представилась возможность выйти из—за стола.

Настроение Эрхарда Смелого стало отчасти понятным позже вечером. Урсула вызвалась сопроводить кузину в храм при замке: Астейн вновь влекло любопытство, Урсула же изъявила желание обратиться к Деве-Матери, чем безмерно удивила Ингерн. Едва сдерживая хмельное веселье, девушки чинно шествовали в сторону замкового храма, когда услышали голоса Каснара и графа. Остановились кузины по инициативе Астейн, хотя ранее она никогда не подслушивала, полагая это занятие презренным и недостойным. Впрочем, много чего ей не доводилось делать в прошлой жизни. Что-то в голосе графа словно приморозило девушку к каменным плитам арочного прохода. Подчиняясь скорее интуиции, чем здравому смыслу, она затащила удивленную таким поведением сестру в сырую темную нишу. Виной тому были винные пары: очевидно они подогрели кровь, но сварили разум.

– Случайно никогда и ничего не происходит, – голос графа шипящим маслом растекался по залу. – Тебе это должно быть известно куда лучше, чем мне.

– Без сомнений на все воля Предвечного Света, – мягкий обволакивающий голос жреца незримой преградой становился на пути дядюшкиного ядовитого шипения. – Но можно ли в каждом видеть предателя? Я заметил, что более других вас беспокоит Ислейв, сын Торварда. Отчего бы?

– Известно ли тебе, что в одно и то же время границу пересекло несколько групп купцов, а в город пришла только одна? Куда направились остальные? Какой дорогой и почему не заехали в город? Любой, кто едет с севера, должен оказаться здесь. Куда они исчезли? Хенделан Лис и вожди диких эльфов явно что—то замышляют. Монахи из ордена Босоногих Братьев и проводники слышали грозные песнопения во славу Хозяйки Леса, что доносятся из чащоб, и находили следы кровавых жертовприношений у священных камней. И я даже знаю, что у Лиса на уме – у нас тоже уши имеются. К нему съезжаются дружины со всего севера. Я пытался поговорить сегодня с Рагнаром, но разговора не вышло. Кстати, он на подворье нордеров один был. Куда все остальные подевались? В городе их точно не было, и торговлей никто из них не занимался. Что до Ислейва, то я знаю, кто его отец. Это давняя история и не твоего ума дело. Я отправил Зигмара в Бронгард. Мне нужно подкрепление.

– Когда уехал гонец? – голос жреца прозвучал почти равнодушно, но от слуха Астейн не ускользнула тень беспокойства.

– Сразу как я из города вернулся, – буркнул граф.

– Разумно ли было посылать человека на ночь глядя? – забота Каснара удивила девушку до крайности. Хотя, наверное, ему и положено проявлять заботу о ближнем. Жрец между тем продолжил:

– Кроме того, не стоит преувеличивать опасность Хенделана. Он слаб, власть в землях южных нордеров все больше забирает его сын. Юноша горд, глуп и честолюбив. Он презирает отца за предательство Хозяйки Леса. Возможно, все решиться само собой, и нам не придется ничего делать.

– А дальше что? Рэвдан Белобородый куда опаснее отца. Чего мне ждать? Когда этот поганый язычник зарежет отца и явится со своими дружинами? Если нордеры или дикие эльфы здесь появятся, то мы и дня не продержимся. Кого я на стены выставлю? Может тебя, чтоб ты их карой небесной запугал? Светлые эльфы нам никогда не помогут, а горных вовек не дозовешься – пока сама Форгейн им не скажет, они с места не сдвинутся. Будем ждать рыцарей из Бронгарда, а сейчас нужно установить слежку за нордерскими купцами.

– Каким же образом, позвольте спросить? Рагнар уже не первый раз приезжает в наши края и знает каждого в лицо. Если они и правда шпионы Хенделана или Рэвдана, то заметят слежку тот же час.

– Заплати Толстому Вернеру. Жирная скотина едва меня взашей не вытолкала сегодня. И это на глазах у Конрада и Рауда! Наша власть слабеет с каждым днем! Что знаит графский титул в этих местах? Пустое место – вот что!

– Во-первых, платить нам нечем – на дальних хуторах вступают в заговоры и повинности не платят. Денег едва хватает на оплату тех немногих, кто еще еживет в замке. А во-вторых, Вернер от нас ничего брать не станет. Или вы забыли о смерти его дочери, в которой он до сих пор винит вас? – в голосе посвященного слышалось плохо скрываемое злорадство. – Утопленница ночами не беспокоит?

– Замолчи! – прошипел граф так, что девушки почти вросли в стену в своем темном углу. Урсула издала тонкий мышиный писк. Эрхард прошипел с ненавистью:

– Ты прекрасно знаешь, что я не виновен. Сумасшедшая сама утопилась. А что до денег – скоро у нас все будет, и деньги в том числе.

– Откуда же?

– Тебе о том знать не нужно. Толку от тебя все равно нет, – с этими словами граф направился к лестнице.

Дождавшись, когда жрец отправиться следом, девицы оторвались от стены и молча побрели к себе, позабыв, что собирались молиться. Имя Ислейва пульсировало в голове Астейн, потеснив все прочие мысли.

– Ты поняла, о чем идет речь? – спросила она кузину, едва они оказались на безопасном расстоянии.

– Лишь отчасти, – пожала плечами Урсула. – Что касается шпионов, то здесь все понятно – отец только о них и говорит, но вот о каких деньгах идет речь, я не знаю.

– А дочь Толстого Вернера?

– Это темная история. В прошлом году, летом, она утопилась в реке. Только это слухи – тело никто так и не нашел. Ходил слух, что мой отец как—то к этому причастен, но в замке об этом было запрещено говорить. Не советую заговаривать про нее. Стыдно сказать, но сплетничали, будто отец и эта девушка были близки. Не стоит нам обсуждать такие вещи. В самоубийство я не верю. Думаю, ее постигла страшная участь всех прочих девушек. Нахцерер – вот единственное объяснение всем трагедиям в этих землях.

Они вышли на галерею. Солнце клонилось к острым верхушкам сосен, розовый румянец уже тронул потускневшее золото. Дневная сырость смешивалась с вечерней прохладой.

Урсула зевнула, но в глазах ее плясали веселые бесенята. Астейн всегда знала: кузина – одно из самых сложных созданий. Радостная безмятежность на ее лице удивительным образом в один миг сменялась суровой решимостью. Словно по волшебству легкомысленная красавица обращалась в деву—воительницу. Но так же легко и стремительно происходило обратное перевоплощение.

– С вечерним времяпрепровождением у нас не слишком хорошо. Каснар и матушка предлагают рукоделье или чтение Золотых Речений. Чем из этого ты хотела бы заняться? – На лице Астейн отразилась глубокая задумчивость. Выбор не из простых – оба занятия представлялись ей в равной степени безмерно увлекательными.

После более чем недолгих размышлений Астейн отвергла богоугодные занятия. Тогда Урсуда вспомнила про то, как кузина гадала ей по рунам. Дочь Ингвальда принялась отказываться, ибо знала, что в Благословенном королевстве занятие это запретное. Жрец с графиней сильно осерчают, если узнают о том.

– А откуда они узнают? – Урсула бросила на кузину хитрый хмельной взгляд. – Или ты предпочтешь рукоделье? Хотя нет, тебя как большую любительницу историй должно увлечь чтение Золотых Речений.

– Но у меня все равно нет рун. Нам нужен орешник или плодоносящее дерево, я смогла бы тогда вырезать.

– Здесь есть, совсем рядом с замком. Мы можем сходить туда. – Тень внезапно набежала на лицо Урсулы. – Вот только вряд ли нас выпустят в этот час.

– Но ведь еще совсем не поздно!

– Мои родители и старший брат с тобой не согласятся. – Из коридора донеслось кряхтение, в комнату ввалилась тетушка Ута. – Кажется, я знаю, кто нам поможет.

– Узнаю этот хитрый взгляд, – молвила Ута Ренсбургская, едва посмотрев на племянницу. – Что—то подсказывает – спокойного вечера у меня не будет.

Уговаривать милую старушку долго не пришлось – в ее душе бурлила жажда приключений и она была готова поддержать любую сумасбродную идею. Особенно, ели есть хоть малейший шанс разозлить Ингерн.

Вскоре они уже гуляли за стенами замка в ближайшей роще, направляясь к зарослям орешника. Утоптанная тропинка убегала от основной дороги, ведущей к городу, и ныряла в небольшой лесок, зажатый между Унторфом, замком и рекой. Впереди шла Урсула, указывая путь, а Астейн с Гертруд поддерживали под локотки беспрестанно охающую, но при этом явно получаюшую удовольствие от нежданной вечерней прогулки, тетушку Уту. Замыкал процессию Петер – молодой молчаливый стражник, всеми силами старавшийся сохранять маску мужественной суровой неприступности. Его женщинам выдали в качестве сопровождающего. Нежный пушок едва тронул раздутые от осознания собственной значимости щеки. Он был немало удивлен, когда, заприметив на краю лужайки орешник две полупьяные девицы уподобились неразумным детям. Оглашая окрестности неприличным хихиканьем и взвизгиваниями, они со всех ног бросились к мокрым зарослям.

В этот момент мимо промчался всадник, в котором все без труда узнали графа Эрхарда. Астейн бы не придала этому значения, если бы не зала, что впереди лишь река и лес.

– Куда он? – зачем-то спросила она, на внятный ответ не надеясь.

– Не знаю, но он часто отлучается по вечерам. – Улыбка угасла на лице кузины.

– Тревожно здесь в последнее время, – прошелестела тетушка Ута, внезапно посерьезнев. – У всех вдруг объявились дела в ночи.

– А что там находится?

– Монтсбургский лес, как и везде вокруг. Только более сухой – болота к востоку и югу. А дальше – речной приток и заброшенная сторожевая башня. Ее еще община строила, но когда возвели замок, то надобность в ней отпала. Туда детишки повадились ходить играть. Наверное, так бы и ходили, пока в один прекрасный день сын кузнеца ногу не сломал. Двери и заколотили.

– А еще там Поле Правды, прямо перед башней, – добавила Гертруд. – Я совсем маленькая была, сама не видела, но общинники там преступников судили.

Наверное, причиной всего того, что произошло далее, стало слишком уж хмельное вино, столь неосторожно выпитое за обедом. Разгоряченные головы посетила одна и та же дурная приблудная мысль. Да не подумает кто—то, что источник ума в нас самих, а не дан нам как благодать потому лишь, что Предвечный Свет так восхотел. И как восхотел одарить своими дарами, так восхотел их и забрать. В тот вечер Он восхотел забрать. Так две девицы в один миг решили совершить маленькое путешествие к сторожевой башне. Никто не сказал в слух, что на самом деле желают они выведать, чего это на ночь глядя понесло туда графа – это и без всяких слов было понятно.

Кровь прилила к голове, а ноги сами собой пустились в пляс. Разум уже давно не подавал признаков жизни, а разгулявшаяся душа, напротив, звала в ночной лес.

Тетушка Ута и Гертруд, на удивление, отнеслись к это идее с большим энтузиазмом: кто знает, может две не в меру любопытные девицы, словно сороки на хвосте, принесут свежие сплетни? Будет что обсудить промозглыми осенними вечерами. Девушки углубились в рощу, встревожив юного Петера, кинувшегося было следом.

– Петер! – Ута Ренсбургкая ухватила его за узорчатый подол льняной рубахи. – Не хочу тебя разочаровывать, но справить малую нужду они вполне способны сами.

Пока бедный юноша понял, что происходит, искательницы приключений оказались уже далеко от замка и орешника.

Нежданная свобода и напоенный лесными ароматами вечерний воздух довершили дело, начатое кислым вином, и вскоре две ополоумевшие девицы, спотыкаясь о каждый узловатый корень и кочку, завели пьяный спор.

– В этих краях происходят такие странные вещи – пропадают девушки, повсюду шпионы, страшные легенды передаются из уст в уста, а ты даже не попыталась выяснить, куда твой отец отлучается по ночам! – теряясь в собственной логике, выговаривала Астейн кузине, пока они переходили через горбатый каменный мостик и пробирались по едва заметной лесной тропе.

– А что я, по-твоему, должна была делать? – возмутилась Урсула. – Да, разумеется, ты обязательно бы начала выслеживать своего отца и совать нос туда, куда не просят. Помню, как ты пыталась утопить меня в ручье!

– Я не пыталась тебя утопить – мы искали русалку! Это нормальное любопытство. Тем более, в случаях, когда от этого зависит твоя жизнь!

– С чего бы это? Наслушалась страшных историй тетушки Уты?

– Не слушала я никаких историй, только почему ты думаешь, что тебя минует судьба тех несчастных девушек? Опасность ходит рядом, а ты делаешь вид, что ничего не происходит.

– Нужно уметь сохранять чувство собственного достоинства в любых ситуациях!

– Сегодня в городе оно нам особенно пригодилось.

– Как бы там ни было, – строго сказала Урсула, – есть некие приличия, о которых ты, по всей видимости, не имеешь ни малейшего представления! Да и откуда? Дева-Мать поможет мне стать более терпеливой и снисходительной к тебе, если я стану молиться усерднее.

Жаркий спор незаметно увел их с тропы. Опомнились только когда вокруг плотной стеной поднялись вековечные сосны. Густой мрак едва позволял разглядеть что-либо на расстоянии вытянутой руки.

– Кажется, мы заблудились, – растерянно проговорила Урсула.

Это прозвучало весьма глупо, потому как позади слева должен был оставаться город, а по правую руку – замок. С точки зрения Астейн, заблудиться здесь просто невозможно.

– Этого не может быть. По крайней мере, со мной, – твердо сказала она.

– А, ну да, конечно, я и забыла, что ты у нас обладаешь особым даром. Тогда, будь добра, спроси у деревьев, куда нам идти дальше. Только повежливее, а то останемся мы здесь по твоей милости на всю ночь.

– Если ты замолчишь хоть на миг, я обязательно так и сделаю!