Текст книги "Торговая, таможенная и промышленная политика России со времен Петра Великого до наших дней"

Глава 23

Упадок железоделательной промышленности и расцвет хлопчатобумажной

Для новой промышленной эры в России чрезвычайно характерен тот факт, что своим расцветом она обязана была не железоделательной промышленности, хотя последняя существовала на Урале уже свыше целого столетия и в свое время играла заметную роль на мировом рынке[122]122
  В России знают не только год, но и день, когда на Урале было добыто первое железо. В одном из докладов, читанных в петербургском «Обществе для содействия русской промышленности и торговле» по поводу 200-летнего юбилея добычи железа в России, указывалось, что в первый раз уральская руда подверглась обработке в доменной печи 11 декабря 1700 г. и 15 декабря был добыт впервые чугун (ср. Вестник торговли и промышленности. 1902. № 191).


[Закрыть]. В первой половине XVIII в. Россия стояла в чугунноплавильном деле далеко впереди Англии и сохраняла свое господствующее положение до начала XIX в. Но затем наступило полувековое затишье, которым другие государства, и прежде всего Англия, воспользовались для того, чтобы низвести русское производство до 1/20 части мировой добычи. Подъем этой упавшей отрасли производства произошел лишь в 70-х годах, после того как освобождение крестьян и развитие железнодорожного дела вызвали глубокое изменение во всем экономическом строе государства. Но новый расцвет железной индустрии исходил уже не из Урала, а из южнопромышленного района.

Если бы осуществляемое в разнообразных видах и в весьма широком масштабе государственное попечение само по себе было достаточно для того, чтобы вызвать к жизни и довести до цветущего состояния какую-либо отрасль промышленности, то производство чугуна в России, после столь успешных первых шагов его в XVIII в., не могло бы впасть в летаргию, от которой оно сумело оправиться лишь спустя полвека при совершенно изменившихся условиях. Производство чугуна на Урале не сделало в течение всей первой половины XIX в. никаких успехов, причем вывоз железа из России падал прогрессивно. Русская железная промышленность сильно отстала от западноевропейской, так как она не сумела своевременно освободиться от старых своих недочетов, что делало для нее невозможной конкуренцию с Западом, подвигавшимся вперед гигантскими шагами. Неподвижность была в этом случае равносильна явному регрессу.

Непродуктивность уральских железоделательных заводов обусловливалась приверженностью их к технике производства, отсталость которой бросалась в глаза тем резче, что около того же времени горнозаводская промышленность Запада благодаря целому ряду коренных усовершенствований развила небывалую до тех пор деятельность. Причины этой отсталости коренились в печальном наследии прошлого: употреблении несвободных рабочих сил, отбывавших свой «каторжный» труд по принуждению и потому относившихся к нему с отвращением, и натурально-хозяйственной организации производства, препятствовавшей уменьшению издержек производства путем технических улучшений.

Последствиями же происходившего отсюда застоя в производительности горных заводов были неизменность высокого уровня издержек производства чугуна и потеря прежних рынков сбыта в борьбе с иностранными конкурентами. Почему уральское чугунолитейное производство не могло уже в XIX столетии идти рядом с западноевропейским – это еще яснее усматривается из нижеследующего сопоставления: в Западной Европе, в частности в Англии, свободный вольнонаемный труд с применением машин и каменного угля, на Урале главным образом принудительный труд приписанных к заводам крепостных (посессионных) крестьян при отсталой технике и древесном топливе; в Западной Европе свободная конкуренция между заводами и вследствие этого стремление к удешевлению производства и расширению сбыта, на Урале сужение капиталистической инициативы путем удаления иностранной конкуренции и монополистическое покровительство немногим отечественным железоделательным заводам.

Иллюстрируем сказанное несколькими цифрами. В то время как в Западной Европе цена чугуна упала в период времени с 1825 по 1850 г. на 20 %, а в Англии – на 60 %, цена русского железа в Петербурге оставалась неизменной (в среднем 1 руб. 30 коп. за пуд). По вычислениям Тенгоборского[123]123
  Etudes sur les forces productives. 1858. Т. II. P. 490–494.


[Закрыть], издержки производства простых сортов железа на уральских заводах были значительно ниже, чем в Силезии и Австрии, но на нижегородской ярмарке, имевшей решающее значение на образование цен, железо стоило вдвое и втрое дороже, чем на месте, т. е. на Урале. Экономическая отсталость государства обнаруживалась, таким образом, и в недостатке средств сообщения и высоких издержках транспорта.

Новая эпоха в России, приблизительно с 1825 по 1850 г., должна была для упрочения жизнеспособной крупной индустрии в современном значении этого слова создать два жизненных для нее условия в качестве основных элементов промышленного прогресса: свободных рабочих и свободный труд. Другими словами, жизненными для промышленности вопросами являлись: 1) отмена принудительного труда, а впоследствии и крепостного права, и замена его свободным вольнонаемным трудом и 2) освобождение от государственной опеки в виде привилегий и казенных заказов, а также бюрократической регламентации и фискальных ограничений производства, дабы последнее могло сообразовываться со спросом и пробудилась индустриальная конкуренции. Железоделательная промышленность была далека от того, чтобы в качестве образцовой идти во главе нарождавшейся эволюции. Мы упоминали уже, какие трудности встречала постепенная ликвидация старых посессионных фабрик; для уральских же заводов реорганизация была связана с совершенно исключительными затруднениями; притом такие индустриальные предприятия, как уральские, ввиду их размеров и зависимости от государственных властей, труднее поддавались «перестройке», чем отрасли промышленности, которые развились, не зная традиционных пут. Словом, образцовое, если позволительно так выразиться, индустриальное производство выросло и развилось прежде всего в хлопчатобумажной промышленности.

Что именно в хлопчатобумажной промышленности особенно ярко проявились типичные черты новой индустриальной эпохи – для этого имелись, конечно, свои достаточные основания. Хлопчатобумажная мануфактура обратилась со своими изделиями к широким кругам населения и двигалась поэтому с самого начала по менее проторенному пути. Так как ее основатели и представители принадлежали преимущественно к непривилегированным предпринимателям, не пользовавшимся преимуществами в отношении эксплуатации крепостного труда, свободный вольнонаемный труд стал здесь преобладать раньше, чем в какой бы то ни было другой отрасли промышленности. Но важнейшим моментом для расцвета русской хлопчатобумажной промышленности явились общие условия мирового хозяйства, открывшие в этой сфере индустрии, вследствие значительного применения машин, широкий простор влиянию капитала[124]124
  Туган-Барановский. С. 75.


[Закрыть].

Капиталистическая эволюция и в других государствах захватила прежде всего текстильную индустрию. В России же были налицо еще и некоторые особые обстоятельства, способствовавшие тому, что во власти капитализма оказалось сперва хлопчатобумажное ткачество, а затем и прядение. Не последнюю роль сыграла при этом зависимость хлопчатобумажной индустрии от иностранного сырья и материалов производства. Капиталы и инициатива иностранных предпринимателей могли именно в этой области рассчитывать на богатую жатву, и расчет этот на самом деле вполне оправдался. Хлопок создал прочную связь между промышленным развитием России и мировой индустрией. Ему Россия обязана уничтожением крепостной фабрики, переходом к современной крупной индустрии, распространением в народе промышленной техники и возникновением самостоятельной крестьянской мелкой промышленности.

Глава 24

О домашней индустрии. – Фабрика, мануфактура и кустарь. Эволюция кустаря в борьбе с капиталистической фабрикой. – Вторжение капитализма в домашнюю индустрию

В русской экономической литературе мы находим следующую трехчленную схему развития русской промышленной жизни: 1) мелкое товарное производство, 2) капиталистическая мануфактура, 3) фабрика. До сих пор мы имели в виду главным образом мануфактуру и фабрику, так как в них наиболее ясно проявляется в рассматриваемую эпоху процесс промышленно-капиталистической эволюции. Заметим, впрочем, что между фабрикой и мануфактурой и тогда уже не существовало ни точного различия, ни общепризнанной градации.

Названия «фабрика» и «мануфактура» и теперь еще употребляются в России в качестве равнозначащих и равноправных, и притом на официальном языке в более широких пределах, чем в практической жизни. Проф. Зомбарт понимает под мануфактурой такое общественное крупное производство, в котором существенные части производственного процесса исполняются при помощи ручного труда. Решающими, таким образом, являются для него[125]125
  Sombart. Der moderne Kapitalismus. 1902. T. I. S. 38.


[Закрыть] следующие моменты: крупные размеры производства (предприятия, в которых функция руководительства уже специализирована), общественность (в противоположность индивидуальным предприятиям) и ручной способ производства (без широкого применения машин и пара, как на фабрике). Отличительные признаки мануфактуры и фабрики установлены здесь, в общем, с достаточной полнотой. Во всяком случае, мануфактуру нельзя рассматривать как подчиненную по отношению к фабрике форму производства или как предварительную ступень фабричной индустрии – как полагают Маркс и др. Обе формы крупного производства вполне совместимы и могут развиваться рядом.

В России крупные предприятия с применением ручного труда, соответственно процессу производства в отдельных отраслях промышленности, сохраняли свое преобладание гораздо дольше и прочнее, чем в других государствах, уже по той простой причине, что машины были дороги и их трудно было доставать, человеческая же рабочая сила, напротив того, была дешева и неискусна. Этот последний момент играл существенную роль в числе факторов, противодействовавших установлению машинного производства, которое предполагает известную «ручную выучку». В России и теперь еще крупная мануфактура, несмотря на все индустриальные успехи, так широко распространена, что «мануфактурный период» отнюдь нельзя признать здесь законченным. Мануфактура до сих пор еще конкурирует с фабрикой и еще очень долго будет существовать наряду с ней. Эта, быть может, исключительная жизнеспособность усиливается еще некоторыми побочными обстоятельствами, и прежде всего недостаточным развитием и распространением русского машиностроения. Недостаточно завести экономизирующие труд машины и приспособить необходимый для их обслуживания персонал – надо еще иметь поблизости ремонтные мастерские и склады запасных частей на случай необходимости той или иной замены в механизмах. Без этих вспомогательных предприятий фабрики, расположенные вне значительных промышленных центров, могут легко оказаться в совершенно беспомощном положении.

Русское законодательство не устанавливает понятия фабрики, полагая в основу обложения чисто внешний признак – предприятия, пользующиеся машинами с механическими двигателями или занимающие более 16 рабочих, причисляются к фабрикам. Этот признак различия между фабрикой и ремеслом, внесенный в закон о промысловом обложении, усвоен и во всех статистических изысканиях, как официальных, так и частных, – к несомненному вреду для русской промышленной статистики, которая, поскольку она вообще существует, именно в силу этого малоудовлетворительного разграничения дает весьма сомнительные результаты[126]126
  Краткого и ясного определения фабрики не дают, как известно, и другие законодательства.


[Закрыть].

Мелкое производство прежнего времени можно бы, в противоположность крупным предприятиям, определить, как товарное производство на сбыт при примитивной технике и с применением лишь в виде исключения вольнонаемных рабочих и торгового капитала. Под «мелким производством» немецкая терминология разумеет на первом плане всегда ремесло, в России же при употреблении этого термина имеется в виду преимущественно национальная форма домашней индустрии, именно кустарное производство, так как ремесло как производство на заказ в собственном заведении самостоятельного ремесленника было представлено в России, особенно сто лет тому назад, крайне слабо. То обстоятельство, что кустарный труд организован в виде семейного предприятия и своим продуктам ищет сбыта на рынке в самом широким смысле, представляется нам далеко не столь характерным, как то, что он производится крестьянским населением рядом с трудом земледельческим[127]127
  Замечательно, что даже заседавший в Петербурге в 1902 г. кустарный съезд не сумел выработать точного определения специфически русской домашней промышленности, т. е. кустарной. Для наших целей вопрос терминологии не имеет существенного значения.


[Закрыть].

Какую же эволюцию пережило мелкое производство тогдашней организации труда в России, т. е. производство кустарное, в период, который характеризуется возникновением и усилением капиталистической фабрики? На истории кустаря в еще более ранние периоды нам нет надобности останавливаться – она не представляет для нас сколько-нибудь существенного интереса. Эволюция русского кустаря приобретает таковой лишь с того момента, когда в сферу кустарного труда начинают вторгаться фабричные предприятия. В России это в широких размерах произошло лишь в течение ХIХ в. Конкуренция разрушила и здесь патриархальную неподвижность и создала новые формы организации труда – отнюдь не в ущерб кустарному производству, как полагают некоторые авторы.

Помещичье домашнее хозяйство, в избытке питавшееся крепостным трудом, нуждалось в сбыте тех продуктов, которые превышали потребности собственного хозяйства. Сбыт и денежные прибыли естественно влекли за собой развитие правильных побочных промыслов, особенно по мере того, как возрастала потребность хозяйства в деньгах. Наряду с этим всегда существовали избыточные рабочие силы, искавшие себе скромного заработка в разных промыслах в деревне или городских поселениях. И в других государствах мелкое производство таким же образом выросло из домашнего производства для удовлетворения потребностей собственного хозяйства. Так, например, в Германии сельское население уже с конца Средних веков нередко оказывалось вынужденным, ввиду его постоянного прироста, искать дополнительных источников дохода в побочных промысловых занятиях[128]128
  Зомбарт показывает, какую значительную роль сельская домашняя индустрия играла в промышленной жизни Германии еще в середине XIX в. Та часть прироста сельского населения, для которой не оказывалось в наличности незанятых земель и которая не могла уже прибегнуть к сокращению своих жизненных потребностей, должна была, при незначительности той части населения, которая поглощалась тогда городами, и недостаточном развитии сельскохозяйственной техники, искать приложения для своих сил в промышленной деятельности (Sombart. T. II. S. 131 sq.).


[Закрыть].

Если, таким образом, происхождение русского кустаря и немецкой домашней индустрии, оставляя в стороне ремесло, представляется в существенных чертах однородным, то впоследствии эти хозяйственные образования развивались, однако, различными путями. В России жизненные для домашней индустрии условия и теперь еще складываются несравненно более благоприятно – или, если угодно, неблагоприятно, – чем в Западной Европе. Географические и климатические условия России издавна делали здесь побочные промыслы безусловно необходимыми для земледельческого крестьянского населения, так как в противном случае значительная часть года пропадала бы у крестьян даром[129]129
  Организация домашней промышленности в России // Труды петербургского кустарного съезда 1902 г. № 7. Ср. также: Кленов. Данные о положении кустарной промышленности в г. Туле. (1904). Та же тема разрабатывается во многих других источниках.


[Закрыть]. Далее, социальные и экономические условия способствуют сохранению кустарной промышленностью некоторых ее основных традиционных черт.

В докапиталистической стадии, которая для кустаря окончилась не более чем сто лет тому назад, эта зависимость от времени и окружающей среды проявлялась гораздо резче, чем впоследствии. Только незначительной части домашних промыслов удалось «доразвиться» до ремесленной или даже фабричной организации труда. Тот материальный, технический и социальный рост, которым характеризуются старейшие отрасли домашней индустрии в Германии, не выпал на долю русского кустаря. По крайней мере, для него было исключением то, что там составляло общее правило. И в этом была не его вина. При ограниченности числа городских центров с их многообразными стимулами к промышленной деятельности было весьма мало простора для перехода домашних промышленников в категорию самостоятельных ремесленников, а крепостная «сельская индустрия» не имела ни средств, ни дорог для промышленного усовершенствования. С другой стороны, незначительность городских промышленных предприятий и изолированность сельских рынков сбыта и впоследствии обеспечивали кустарю, как децентрализованному мелкому производителю, «кусок хлеба». Так было прежде, так оно остается и теперь.

Эволюция, изменившая характер русской промышленности в первую половину ХIХ в., не могла не коснуться и кустаря. Те самые силы, которые помогли развитию крупной промышленности, в некоторой мере оказались полезными и для части мелкого производства. Этими факторами были свобода труда и вторжение капитала. И если у кустаря причина и следствие и не были в этом отношении в непосредственной взаимной связи, то все же выгода сказалась обходным путем, через посредство фабрики. Ибо создание контингента свободных вольнонаемных рабочих, к которому фабрика стремилась в своих собственных интересах, пошло впоследствии на пользу и домашней индустрии, а капиталистическое производство проложило себе путь не только на фабрику, но и в кустарную избу. Число самостоятельных хозяйствующих субъектов в деревне возросло, и в руках крепостных кустарей скопились, в виде остатка от заработков, денежные средства, при помощи которых можно было приобрести, рядом с экономическими благами, наиболее ценное благо личной свободы путем выкупа. Из переходной эпохи домашняя индустрия вынесла, таким образом, несколько большую самостоятельность и некоторый капиталистический оттенок.

Если теперь поставить вопрос, как сложились отношения кустаря к фабрике, поскольку их взаимные интересы находились в противоречии, то следует прежде всего отметить, что первоначально домашняя индустрия, видимо, одолевала предприятия фабричного характера. Это не было, конечно, явлением всеобщим, а обусловливалось скорее особыми условиями производства в отдельных отраслях промышленности; но факт несомненен, что домашняя индустрия прогрессировала рядом и вместе с фабричной. Нетрудно понять и причины этого факта.

Фабрики, насажденные в России Петром Великим в начале XVIII в., имели, как справедливо указывает Шульце-Геверниц, колониальный характер. Своим возникновением они обязаны прежде всего потребности государства в отечественных продуктах для надобностей армии и флота и в этом отношении могли служить тормозом скорее импорту из-за границы, чем промышленной инициативе русских предпринимателей. Но и те продукты русских фабрик, которые предназначались для непосредственного потребления гражданского населения, еще долго находили потребителей только в узком кругу высших слоев общества. Подобно тому как крупные промышленные предприятия, устроенные по западноевропейским образцам, являлись как бы инородным телом в экономическом организме нации, так и их продуктам недоставало «демократичности», способности распространяться в народе. Поглощения примитивных мелких промышленных предприятий можно было бы ожидать прежде всего в текстильной индустрии, но именно здесь технические усовершенствования перешли вместе с ткацким станком, «перенесенным с фабрики в кустарную избу», из крупного производства в мелкое.

Таким образом, многие предприятия кустарного характера возникали первоначально в качестве придатка к соседним фабрикам и нередко под непосредственным влиянием последних. Туган-Барановский указывает между прочим на то, что крупные бумагопрядильные фабрики, возникшие в Центральной России в конце XVIII в. при содействии иностранных капиталов, нередко вызывали к жизни в ближайших окрестностях домашние вспомогательные предприятия, раздавая пряжу и ткацкие станки более способным рабочим, изучившим свое дело по большей части на тех же фабриках. Таким образом, фабрика являлась не только работодательницей, но и непосредственной основательницей более мелких предприятий. Работавшие на дому рабочие нередко делались с течением времени самостоятельными, приобретали сырой материал за собственный счет, производили на свой риск и искали сбыта для своих продуктов.

Эволюция шла здесь, таким образом, от индустриального наемного труда к самостоятельному кустарю-предпринимателю, который, в свою очередь, пользовался трудом наемных рабочих. Временами домашнее прядение, казалось, грозило даже серьезной конкуренцией крупному капиталистическому производству. И это подтверждается весьма важными данными.

За время с 1837 по 1857 г. производство хлопчатобумажных тканей увеличилось в России, судя по ввозу хлопка и пряжи, более нежели втрое, между тем число рабочих, занятых на крупных ткацких фабриках, уменьшилось за тот же период времени почти на 20 %. Объяснить это как результат вытеснения человеческого труда машинным нельзя, так как в эту эпоху машинный способ производства еще не достиг такого преобладания. Приходится поэтому допустить, что производство раздробилось, что большое количество ткацких станков перекочевало с фабрик в кустарные избы.

Аналогичный процесс имел место и в полотняном производстве. Форма домашней индустрии, так сказать, с подряда (Hauslohnsystem) достигла здесь такого развития, что процесс производства совершался исключительно в избах отдельных домашних производителей. Предприниматели, «мастерки», иногда вообще не имели собственных фабричных помещений, а раздавали пряжу крестьянам и передавали полотно в красильные и аппретурные[130]130
  То есть отделочные. – Прим. ред.


[Закрыть] заведения. Характерно следующее «объявление», сделанное в 1830 г. фабрикантам московским отделением мануфактурного совета[131]131
  Взято у Туган-Барановского, который иллюстрирует эволюцию от крупного производства к мелкому многочисленными примерами (с. 25-294). «Хотя некоторые капиталисты понесли убытки, строения их опустели и многие заведения ослабли, но зато навык и искусство, приобретенные на них, не только не погибли в народе, а, напротив, более распространились; смышленые мастеровые, оставив упадшие фабрики, водворили промышленность по селениям, устроив собственные мастерские и увеличив оные своими домашними… Так единожды водворившаяся промышленность никогда не погибает в народе, несмотря на упадок некоторых фабрик».


[Закрыть].

Это перенесение в деревню процессов производства, по первоначальному своему происхождению крупнопромышленных, составляет характерный момент рассматриваемой эпохи. В особенности после пожара Москвы во время французского вторжения (1812), уничтожившего надолго местные фабричные предприятия, домашняя система производства заметно распространилась в русской деревне. Фабриканты, которые первоначально относились к кустарю покровительственно, очень скоро стали тяготиться конкуренцией мелких предприятий и приложили все старания к тому, чтобы вооружить правительство «против деревни». Еще в середине века выставляется требование строгих мер против мелких предприятий, так как они отнимают хлеб у фабрик, хотя изготовляют продукты плохого качества; но крестьянское население предпочитало домашние кустарные товары ввиду их поразительной дешевизны. Таким образом, промысловый труд крепостных крестьян фабрика подавить не могла. Свобода труда, о который мы уже несколько раз упоминали, сводилась ведь до 1861 г. отнюдь не к свободе рабочего, а только к возможности заниматься побочным промышленным трудом, и этот труд находил поддержку со стороны помещиков, которые извлекали из него свои выгоды[132]132
  Туган-Барановский. С. 264–273.


[Закрыть].

Тот факт, что в прежнее время кустарь не только успешно конкурировал с фабричными предприятиями, но при случае даже расширял поле своей деятельности за счет этих последних, рассматривается русскими народниками как знаменательный симптом мистической творческой силы, которая будто бы присуща исконным русским формам производства. Ошибочность этой доктрины доказывалась многократно[133]133
  Issajew. // Preussische Jahrbücher. 1896. H. 2. und 3. S. 396–400.


[Закрыть]. Не говоря уже о том, что домашняя индустрия при наличности определенных условий организуется на товарищеских началах, что только далее домашнее индустриальное заведение теряет свой «чистый» характер вследствие привлечения, рядом с членами семьи и товарищей, также и наемных рабочих – не говоря обо всем этом, капиталистические интересы уже рано завладевают кустарем, и притом в неменьшей мере, чем всеми другими формами индустриального производства. «Самобытные» устои, на которых будто бы покоилось некогда кустарное производство, как оказывается, находят себе опору в чуждой им почве. Кустарь уже на первых порах своего развития нуждался – вместо того чтобы сбывать свои продукты непосредственно потребителю – в посреднике, скупщике и продавце его продуктов. Эти капиталистические величины вторгались в домашне-индустриальную организацию производства и использовали свое превосходство над производителем совершенно так же, как это делают теперь торговцы с не имеющими капиталов мелкими промышленниками. Без таких посредников домашняя индустрия во многих случаях вообще не могла бы существовать.

Сельский кустарь, естественно, может сохранить свой характер самостоятельного производителя лишь до тех пор, пока он имеет возможность сбывать весь результат своего труда тут же на месте или в непосредственном соседстве. Как только местное потребление не может уже поглотить весь запас, возникает необходимость превратить предприятие в не рассчитанное уже на строго определенный рынок сбыта. Этим кустарь вступает на путь эволюции, которая народникам представляется «роковой». Торговый капитал завладевает продуктами домашней индустрии и снабжает ими рынки, не участвуя сам в процессе производства.

Обусловленное всей указанной выше эволюцией господство капитализма над домашней индустрией разрушило прежнее экономическое равенство ее участников, но в то же время путем расслоения последних содействовало тому, что выдвинулись наиболее приспособленные и энергичные элементы. Из их среды вышел тип крепостного фабриканта, который, продолжая платить ежегодный оброк своему «барину», в то же время распоряжался тысячами собственных рабочих[134]134
  Туган-Барановский. С. 115 слл. В качестве характерного примера постепенного движения вперед по промышленно-капиталистической лестнице русская литература многократно останавливается на Савве Морозове. Последний был до 1820 г., когда он выкупился на волю, крепостным крестьянином, затем последовательно пастухом, возчиком, рабочим и домашним ткачом, затем владельцем небольшого заведения, «мастерком», наконец фабрикантом. После его смерти (в 1862 г.) остались две фабрики, из которых в 1890 г. выросло четыре предприятия его наследников, занимавшие 39 000 рабочих при производстве в 35 млн руб. (Ильин. С. 429 и др.).


[Закрыть].

«Процветание» кустарной промышленности относится к периоду, когда фабричное производство входило в силу, вытеснение же человеческого труда машинным еще только начиналось. Три-четыре десятилетия (1825–1861) длится затем период мирного сосуществования крупного производства и домашней индустрии, которые, взаимно пополняя друг друга в некоторых отношениях, не сталкивались в сфере сбыта. «Расцвет» был, впрочем, более количественный, нежели качественный. Домашняя индустрия завладела кое-какими новыми отраслями производства, сделала также некоторые технические успехи, но в общем лишь незначительно поднялась над тем невысоким уровнем, на котором она находилась в прошлом. Неуклонного роста в смысле усовершенствования продуктов не наблюдалось, и так оно осталось и впоследствии. Вторжение машинного труда вдохнуло в фабрику живой дух, домашнюю же индустрию в значительной мере обессилило. Сильнейшей позицией кустаря была текстильная индустрия, и именно здесь всего раньше и наиболее глубоко отразился тот переворот, который был вызван применением механической двигательной силы. Новая техника разрыхлила почву для новых промышленных форм, но она же нанесла последний удар той хозяйственной организации, которая покоилась на ручном труде. Крупнокапиталистическая фабричная форма производства с ее усовершенствованной техникой должна была одержать верх над той частью кустарной индустрии, которая работала на те же рынки, что и фабрика. К этой теме мы вернемся еще впоследствии.