Текст книги "Торговая, таможенная и промышленная политика России со времен Петра Великого до наших дней"

Возврат к системе усиленного таможенного обложения. – Положение 1810 г. о нейтральной торговле. – Перемена курса в торгово-политических отношениях с иностранными государствами. – Последствия запретительной системы. – Переход к более умеренной покровительственной политике. – Тарифы 1816 и 1819 гг.

Вызванное присоединением России к континентальной системе закрытие границы для английских продуктов грозило собственной торговле. Вывоз приостановился, и продукты внутреннего производства были обесценены; импорт хотя и продолжался, несмотря на неблагоприятные условия, но в морских портах был до крайности обременен формальностями, связанными с надзором комиссии нейтрального мореплавания, торговый баланс складывался в высшей степени неблагоприятно, а курс вексельный и ассигнационный выказывал тенденцию к неудержимому падению. Какой-нибудь исход был необходим. Правительство рассчитывало наиболее тягостные экономические затруднения победить путем таможенно-политических мероприятий. Для поддержания экспорта вывозные пошлины были частью отменены, например для хлеба и железа, но частью и повышены (например, для льна, пеньки, соли, льняного семени и т. д.) из фискальных соображений, причем предполагалось, что относительно этих продуктов Россия может не опасаться конкуренции на иностранных рынках. В то же время был до крайности ограничен импорт. Те продукты, без которых считали возможным обойтись совсем, беспощадно исключались из числа дозволенных к ввозу. Остальные же предметы импорта, за исключением необходимых сырых материалов, подлежавших беспошлинному пропуску, были обложены высокой пошлиной. Весьма существенное стеснение для импорта представляло также распоряжение о том, чтобы на протяжении всей границы от Мемеля до Дуная (до 150 немецких миль) ввоз допускался только через три впускных таможенных пункта – Поланген близ Мемеля, Радзивиллов близ Брод и Дубоссары на Днестре, а на море – через порты Архангельск, Петербург, Ревель, Рига, Либава, Одесса, Феодосия и Таганрог.

Таковы основные черты «Положения о нейтральной торговле» 1810 г. Предназначенное сперва на один только (1811) год, оно оставалось в силе до 1815 г. – с некоторыми, впрочем, изменениями, которые были вызваны переменой в политических отношениях. Новые таможенно-политические принципы, сводившиеся по отношению к ввозу к почти запретительной системе, но в то же время создавшие исключительный закон для торговли с нейтральными государствами, послужили одним из существенных поводов к окончательному разрыву между Россией и Наполеоном и вместе с тем к войне 1812 г. Положение 1810 г. дозволило, между прочим, ввоз продуктов британских колоний на нейтральных судах. Это повело к тому, что в самое короткое время в русских портах сосредоточилось до 200 английских судов для нагрузки русским сырьем. По точному смыслу Тильзитского договора Россия должна была бы воспретить этим судам пребывание в ее водах; канцлер граф Румянцев и имел в виду издать соответственное распоряжение, но этому воспротивилось большинство других государственных деятелей, доказывавших, что, жертвуя своими важнейшими экономическими интересами в угоду диктаторским требованиям Наполеона, Россия призналась бы в собственном бессилии. Суровость новой таможенной системы отзывалась, впрочем, на Франции тем чувствительнее, что импорт именно французских товаров был обложен особенно высокими пошлинами. Вследствие указанных таможенно-политических отношений и без того натянутые отношения России и Республики еще более обострились.

Таможенная политика, установившаяся с 1810 г., послужила прологом к войне, будучи в то же время боевой мерой в другом смысле. Она должна была служить для подавления внутреннего врага – крайнего истощения народного хозяйства, выражавшегося в небывало высоких бюджетных дефицитах, огромном количестве обесцененных бумажных денег, плохом вексельном курсе и неблагоприятных торговых балансах. Новые таможенные мероприятия рассматривались как средство к ослаблению политических противников государства за границей и укреплению экономических элементов внутри государства. Согласно выработанной Сперанским в 1810 г. программе мероприятий для борьбы с тяжелым финансовым положением, возврат к суровому протекционизму, имевшему в то время скорее запретительный, чем покровительственный характер, являлся необходимым предварительным условием какого бы то ни было экономического улучшения. Принципы свободной торговли и в предшествующий период 1801–1809 гг. имели в России только умеренный успех, теперь же реальная политика, к которой правительство вынуждено было прибегнуть вследствие крайне неудовлетворительного экономического состояния государства, изгнала последние остатки фритредерства. Однако только на время. Само правительство истолковывало так свою политику. Изданный при опубликовании положения 1810 г. манифест ясно давал понять, что, по мнению законодателя, декретированная им запретительная система окажется необходимой только в виде временной, преходящей меры. Поэтому новый таможенный тариф и был, как уже упомянуто, объявлен действительным сперва на один только (1811) год.

Окончательный разрыв с Францией, естественно, должен был повлечь за собой и полную перемену курса торговой политики. Столь настойчивая прежде борьба с английской торговлей была оставлена. Заключенный с Англией мирный договор 6 (18) июня 1812 г. заключал в себе также условие о наибольшем взаимном благоприятствовании. Не дожидаясь ратификации договора, было повелено особым манифестом немедленно открыть все порты для английского флага; все установленные в силу континентальной системы репрессии были поспешно отменены.

Одновременно с тем правительство стремится к установлению торгово-договорных отношений и с другими государствами – Швецией, Испанией, Турцией, Персией, Данией. Это сближение вызывалось сознанием, что для торговли необходим усиленный приток свежих сил, чтобы ослабить влияние продолжительного военного времени[39]39
  Заметим здесь, что внешняя торговля Пруссии не извлекла никаких выгод из либерального движения в России. Хотя контрабанда в Россию, благодаря деятельному участию польских евреев, и процветала, но прусская индустрия, на которой и без того тяжело отражалась война, сильно страдала от русской запретительной системы; в частности, фабриканты полотна и сукон не переставали осаждать короля Фридриха-Вильгельма своими жалобами. Но все представления в Петербурге оставались безрезультатными, и даже в начале 1813 г., когда царь нуждался в союзе с Пруссией, он давал королю на его представления относительной запретительной системы уклончивые ответы. Единственное, чего удалось достигнуть, это отмены преимуществ для саксонского сукна в Польше (Zimmermann. Geschichte der preussisch-deutshen Handelspolitik. 1892. S. 14).


[Закрыть].

Для торговли была бы, надо думать, полезнее отмена запрещений ввоза и высоких таможенных ставок, но на это правительство не могло решиться в суровую годину войны. Министр финансов граф Гурьев имел, правда, в виду уже в 1813 г. отменить запрещение ввоза для целого ряда продуктов, но встретил со стороны своих коллег такое противодействие, что император отклонил его предложение. Граф Румянцев и другие противники смягчения суровой запретительной системы считались при этом с распространенным в широких кругах населения течением, усматривавшим в изгнании из России иностранных продуктов, в видах покровительства отечественному производству, своего рода долг живого национального самосознания. Борьба с вторгшейся в Россию неприятельской армией обострила национальное чувство в такой мере, что общество склонно было к отрицанию всего иноземного, даже в сфере товарообмена[40]40
  Существование такого шовинистического течения Лодыженский подтверждает ссылками на литературу того времени (c. 169 слл.).


[Закрыть]. Нельзя, впрочем, не заметить, что «народное движение» ревностно провоцировалось теми, кто был заинтересован в закрытии границ для иностранных фабрикатов. Сюда относились прежде всего производители и продавцы таких товаров, на которые существовал значительный спрос при отсутствии в то же время на внутреннем рынке соответственных запасов. Спекуляция, не стесняемая никакой иностранной конкуренцией, поднимала цены на эти предметы до неслыханной, можно сказать бесстыдной, высоты[41]41
  Как доказал в 1813 г. министр финансов, запретительная система была связана со значительным материальным ущербом для населения. Так, Россия употребляла в год до 50 000 аршин тонкого сукна, которое продавалось на внутреннем рынке по 4045 руб. ассигн. за аршин. Но, если бы был допущен ввоз сукна из-за границы, аршин сукна стоил бы, при таможенной пошлине в 5 руб. ассигн. (25 % ad valorem), только 20 руб. Таким образом, население сэкономило бы 10 млн руб., а казна получила бы сверх того 2,5 млн в виде пошлины. Такую же экономию для населения и двухмиллионный доход фиску дало бы дозволение ввоза на прежних условиях простых сукон (Лодыженский К. Н. С. 171 слл.).


[Закрыть].

Несмотря на недовольство «антинациональным» духом, который вновь стали обнаруживать влиятельные сферы тотчас по окончании войны, проявляется заметная тенденция к более умеренной покровительственной таможенной политике. Тариф и положение 1810 г. ни в малейшей мере не дали того, чего от них ожидали. Главнейшая цель этих узаконений имела, как известно, финансовый характер. Посредством подавления ввоза и покровительства вывозу имелось в виду улучшить торговый баланс и тем создать оплот против, казалось, неудержимого падения курсовой стоимости ассигнационного рубля. Но расчет оказался ошибочным. В 1811 г., т. е. в первый год по введении нового торгового положения, курс бумажных денег пал так низко, как он еще никогда не падал. Можно было зато находить некоторое утешение в том влиянии, которое запретительные мероприятия оказали на отечественную индустрию. Ввиду почти полного исключения иностранных продуктов, последняя сделала значительные успехи. Но это «воспитательное» закрытие границ, как уже упомянуто, обходилось населению весьма дорого. По удостоверению одного современника, 99 % населения должны были оплачивать огромные надбавки к товарным ценам в пользу 1 % спекуляторов, которые, разумеется, умели извлекать выгоду из своего монопольного положения. Внутреннее производство к тому же не в состоянии было удовлетворить всем потребностям рынка. Единственным противовесом спекулятивному повышению цен являлся контрабандный подвоз, достигший при запретительной системе небывалого расцвета.

Запретительная торговая система была, таким образом, полезна только в одном отношении – она оживила внутреннюю промышленную деятельность. Этому противостояло, однако, то обстоятельство, что население оплачивало промышленный расцвет тяжелыми жертвами, не будучи притом достаточно обеспечено в удовлетворении всех запросов рынка, что недобор таможенных пошлин наносил ущерб фиску и что, наконец, в финансовом отношении запретительная система не принесла перемены к лучшему.

Важнейшим моментом, обусловившим перемену таможенной политики, следует признать видоизменившиеся политические отношения держав друг к другу. «По восстановлении свободных политических и торговых сношений между Европейскими державами, рассудили Мы за благо, для пользы общественной, допустить некоторые перемены в запретительной торговой системе». Так гласит манифест, объявлявший о таможенном тарифе 1816 г. Реформа проводилась, однако, нерешительно. Император Александр I лично принимал слишком живое участие в пробуждении национальных инстинктов, чтобы равнодушно относиться к жалобам московских промышленников, но, с другой стороны, он стоял слишком близко к современному ему политическому миру с его высоко парившими проектами всеобщего счастья, чтобы связать свою экономическую политику тенденциями национальной исключительности. То было время Венского конгресса и Священного союза[42]42
  Священный союз – союз Австрии, Пруссии и России, заключенный в Париже 26 сентября 1815 г., после падения Наполеона I. Целью Священного союза являлось обеспечение незыблемости решений Венского конгресса 1814–1815 гг. В ноябре 1815 г. к союзу присоединилась Франция, а затем еще ряд других европейских государств. – Прим. ред.


[Закрыть]!

Тариф 31 марта 1816 г. принципиально отказался, таким образом, от запретительной системы, но не упустил из виду торгово-промышленных и фискальных интересов государства. Дозволив ввоз некоторых, до тех пор запрещенных, товаров, он, с другой стороны, сохранил воспрещение ввоза для целого ряда продуктов, например для товаров железной и текстильной индустрии.

Более умеренное направление таможенной политики проявилось еще резче в тарифе 1819 г., изданном под непосредственным воздействием важных политических событий. Прежде чем перейти к нему, представляется поэтому целесообразным бросить беглый взгляд на таможенно-политические отношения в соседней Пруссии[43]43
  Мы следуем здесь главным образом цитированному уже труду Циммермана (ср. с. 37) и Бернгарди (Geschichte Russlands. Bd. III. 1877).


[Закрыть].

Таможенно-политическая раздробленность Пруссии. – Германия в начале века. – Фритредерские тенденции прусского таможенного закона 1818 г. – Параллелизм в эволюции Пруссии и России

В Германии таможенная политика находилась в начале века в хаотическом состоянии. В пределах одной только прусской территории действовало более 60 различных таможенных систем и тарифов при таком же количестве таможен. Кроме того, почти каждый город имел свою таможенную черту, вследствие чего оборот был крайне стеснен надзором. В одних провинциях ввоз чужих продуктов был дозволен, в других либо вовсе воспрещен, либо обложен высокими пошлинами. В довершение этого хозяйственно-политического хаоса внутри государства полагалось необходимым ставить всевозможные преграды притоку индустриальных продуктов из Англии, промышленность которой сделала по прекращении наполеоновского господства поразительно быстрые успехи.

Убеждение в том, что промышленная жизнь нации страдает от старой системы запрещений и опеки, утвердилось раньше всего в Пруссии. Король Фридрих Вильгельм III уже в 1802 г. высказался в этом смысле. Во время последовавших затем войн условия мало благоприятствовали – как полагал фон Штейн – коренной реформе таможенного дела. До поры до времени признано было поэтому целесообразным мириться с той крайней запутанностью таможенных отношений, которую создали географическая раздробленность прусской государственной территории, произвол в деле установления таможенных и акцизных ставок и таможенно-хозяйственные мероприятия французских завоевателей. Идеи Адама Смита овладели, однако, и в Пруссии – немногим раньше, чем в России, – более просвещенными умами, и в прусских официальных заявлениях мы встречаем теоретические размышления о свободе торговли, поразительно совпадающие с одновременными заявлениями русского правительства[44]44
  В инструкции провинциальным управлениям от 26 декабря 1808 г. мы, между прочим, читаем: «…рядом с отсутствием ограничений в производстве и обработке продуктов легкость оборота и свобода торговли как внутри государства, так и за границей являются необходимым условием процветания промышленности, ремесел и благосостояния и в то же время самым естественным, действительным и прочным средством к достижению этого процветания… Свобода торговли возбуждает инициативу торгующих лиц… Нет необходимости покровительствовать торговле, она не должна быть только стесняема» (Zimmermann. S. 4).


[Закрыть].

И в этом нет ничего удивительного: немецкие и русские авторы заимствовали свои идеи из тех же английских источников и иногда просто-напросто переводили Адама Смита.

Как и в России, тенденции к более либеральной таможенной системе, которой руководители прусского государства оставались верными в теории, были задавлены реальными условиями действительности, континентальной системой и осложнениями военного времени. Когда наступили лучшие времена, «военные сборы» (Kriegsimpost), введенные по фискальным соображениям, были отменены (16 мая 1814 г.), но реформу таможенного дела вследствие несогласий и близорукости немецких государств и враждебного отношения иностранных держав пришлось отсрочить. Решительный поворот наступил лишь в 1818 году.

Прусский закон 26 мая 1818 г. о таможенных пошлинах и обложении потребления иностранных продуктов и о торговых сношениях между провинциями определяет, что все чужие продукты природы, искусства и индустрии могут быть ввозимы в прусское государство, потребляемы в нем и перевозимы через него, а все внутренние продукты могут быть вывозимы и что в сношениях и торговых договорах с другими нациями должен строго господствовать принцип взаимности. Ввоз чужих продуктов был обложен пошлиной в 0,5 талера и в качестве добавочной пошлины – налогом с потребления, который по общему правилу должен был составить 10 % ad valorem[45]45
  От стоимости (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Таможенный тариф 1818 г. был фритредерским. Если правительство признало нужным сохранить обложение ввоза чужих фабрикатов и вывоза внутреннего фабричного сырья, то оно сделало это с соблюдением значительной умеренности в ставках и вообще больше для того, чтобы пощадить общественное мнение и не слишком обескуражить фабрикантов. В основе тарифа 1818 г. лежала та мысль, что, освобождаясь от излишней защиты, внутренняя промышленность проникается большим доверием к собственным силам[46]46
  «Из всех европейских рынков один только прусский открыл таким образом доступ иностранным товарам… перешел от старой запретительной политики к системе умеренной свободы торговли» (Freymark. Die Reform der preussischen Handels und Zollpolitik 1800 bis 1821. Jena 1897. S. 66, 97 sq.).


[Закрыть].

Эта последовательно проведенная таможенная система объединила все прежние определения. Ограждая фискальный интерес, она в то же время давала защиту и внутреннему производству, торговле же предоставляла необходимую свободу, так как отменяла обременительные внутренние пошлины. С господствовавшей еще тогда во всех более значительных государствах запретительной системой Пруссия совершенно рассчиталась, так как границы для иностранного импорта, путем обложения его умеренными пошлинами, были ею открыты.

Таможенное дело было, таким образом, реформировано в Пруссии на основе прочных народно-хозяйственных принципов, но осуществление системы встречало на практике величайшие затруднения вследствие раздробленности прусской государственной территории и разобщенности ее границ. Правительства менее значительных государств еще долго всеми возможными средствами противодействовали попыткам установить в Германии таможенное единство. Они находили более выгодным для себя, в связи с принадлежавшим им верховым правом на свободный транзит иностранных продуктов, пользоваться печальным состоянием страны для широкой контрабандной торговли, весьма усердно культивировавшейся значительной частью населения этих государств. Большая заслуга должна быть признана за тюбингенским профессором Фр. Листом, сумевшим утвердить в общественном мнении сознание вреда этой таможенной разобщенности и необходимости энергичной защиты национального труда. Но только в 1833 г. удалось создать, на почве таможенного объединения, единую таможенную территорию в 7719 кв. миль с населением в 23 млн душ[47]47
  Weber W. Der deutsche Zollverein. Geschichte seiner Entstehung und Entwickelung. Leipzig, 1871.


[Закрыть].

Делая выше краткий обзор таможенной политики Пруссии в первые десятилетия ХIХв., мы имели в виду выяснить параллелизм русского и прусского законодательства в сфере торговой политики. Великие течения эпохи, назывались ли они меркантилизмом, физиократизмом или как-нибудь иначе, всегда находили себе отклик в обоих этих государствах. Как ни различны были в них политическое развитие и экономические условия, цели и средства торговой политики обеих стран представлялись нередко, если оставить в стороне частности, настолько аналогичными в своем существе, что можно было бы допустить единство господствовавшей над ними воли. Это в особенности применимо к тем двум десятилетиям, которые выше рассмотрены нами в отношении России несколько подробнее. Все три фазиса русской таможенной политики за время с 1801 по 1820 г. нетрудно проследить и в Пруссии: в начале века – фритредерские тенденции, обнаруживающиеся до тех пор, пока тяжелые политические условия не заставили отказаться от либеральной торговой системы; затем возврат к худшим временам торговой вражды и таможенных интриг – временам пагубного смешения задач внешней и таможенной политики; наконец, торжество начал действительно либеральной торговой политики. Прусское правительство впервые в 1816 г. объявило о своем твердом намерении заменить сложную систему переплетающихся таможенных, транзитных и торговых сборов построенной на либеральных началах таможенной системой и осуществило это намерение в законе 26 мая 1818 г. Россия получила в 1816 г. таможенный тариф, точно так же направленный на предоставление торговле большей свободы, и в 1819 г. сделала еще один шаг вперед. Оба законодательства оставались, впрочем, существенно различными. Прусский таможенный закон 1818 г. санкционирует усеченную свободу торговли; русские тарифы 1816–1819 гг. могут быть рассматриваемые в лучшем случае как проявление более умеренного протекционизма.

Венский конгресс и польский вопрос. – Торгово-политические недоразумения между Россией и Пруссией. – Основные черты русского таможенного тарифа 1819 г. – Поворот. – Таможенный тариф 1829 г. – Пруссия и Россия в 1834 г.

Венский конгресс сопровождался весьма важными последствиями для экономических отношений Пруссии и России. Он вызвал торгово-политическое сближение между обоими государствами, но в то же время положил начало длинному ряду разногласий, неоднократно принимавших характер скрытой таможенной войны. Исходным пунктом этих тягостных конфликтов являлся польский вопрос.

Для выяснения дела считаем необходимым сделать следующие предварительные замечания. При втором разделе Польши (1793) Пруссия получила четыре объединенные ею под названием «Южная Пруссия» воеводства – Позен, Гнезен[48]48
  Немецкие названия польских городов Познань, Гнезно. – Прим. ред.


[Закрыть], Калиш и Серадз, т. е., кроме нескольких областей, доставшихся в 1815 г. России, и нескольких округов, отнесенных к Бромбергскому бецирку[49]49
  Единица административного деления в Германии. – Прим. ред.


[Закрыть], теперешний округ Позен. Соединение этих областей с Пруссией имело для них с экономической точки зрения огромное значение, так как в 1793 г. все еще сохранял свою силу заключенный в 1775 г. Фридрихом Великим прусско-польский торговый договор, чрезвычайно тяжело отражавшийся на всей Польше, и в особенности на пограничных ее провинциях, своими высокими транзитными пошлинами в 12 % и строгим запрещением импорта хлеба[50]50
  Dr. Hampke. Festschrift der Handelskammer zu Posen aus Anlass ihres 50 jahrigen Besye-hems. Teil I / von Dr. Scottmuller. Posen, 1901. Об общем состоянии Пруссии в XVIII в.: Schmoller. Studien uber die wirtschaftliche Politik Friedrichs des Grossen und Preussens uberhaupt von 1680 bis 1786 (Schmollers Jahrbuch für Gesetsgebung etc. Bd. VIII. S. 346 sq.).


[Закрыть].

Новая провинция сделала благодаря своему присоединению к Пруссии значительные хозяйственные успехи; расцвету ее содействовала уже отмена установленного упомянутым выше торговым договором 1775 г. «хлебного таможенного заграждения» (указ 30 января 1794 г.). Организационная работа была, однако, прервана после йенского поражения[51]51
  Имеется в виду поражение прусских войск от армии Наполеона в битве под Йеной в Пруссии. – Прим. ред.


[Закрыть]. Тильзитский мир[52]52
  Мирный договор между Россией и Францией, подписанный в Тильзите летом 1807 г. после выигранной Наполеоном битве при Фридланде с объединенной русско-прусской армией. Александр I добивался мира с Наполеоном перед угрозой вторжения французов в Россию, Наполеон хотел нейтрализовать Россию, чтобы сосредоточить силы для разгрома Англии (которая, кстати, не оказала России обещанной помощи). – Прим. ред.


[Закрыть]отнял у Пруссии доставшиеся ей от Польши области и образовал из них герцогство Варшавское (1807). Последнее прекратило, однако, свое существование после падения Наполеона. По решению Венского конгресса Позенский округ вновь был присоединен королем Фридрихом Вильгельмом III к Прусскому государству в виде «Великого герцогства Позенского» (патент об инкорпорации 13 мая 1815 г.). Северная часть была отнесена к Бромбергскому округу, а остальная часть образовала теперешний округ Позен.

В связи с Венским конгрессом державы, принявшие участие в разделе Польши, – Россия, Пруссия и Австрия – по настоянию польской дипломатии подписали соглашение (21 апреля – 3 мая 1815 г.) о применении однообразных хозяйственно-политических начал к разъединенным частям польского государства. Последние должны были и впредь составить единую в таможенно-политическом отношении область, в которой всем продуктам сельского хозяйства и индустрии должно было быть предоставлено свободное и неограниченное обращение. При импорте в какое-либо из принявших участие в разделе государств эти продукты должны были облагаться ввозной пошлиной в размере не свыше 10 % ad valorem[53]53
  Прусско-русская конвенция заключала в ст. 22–30 такие определения о торговле и судоходстве между польскими провинциями, что точное осуществление их повело бы к отделению Позена от прусской монархии. «Самым важным для поляков было при этом во всяком случае помешать включению проектированного императором Александром Царства Польского в русскую таможенную границу и, далее, сохранение польского национального самосознания и в отошедших к Пруссии и Австрии частях Польши, а также в Литве. В Берлине же явно рассчитывали создать, посредством соглашения, почву, опираясь на которую представлялось бы возможным пробить брешь в русской запретительной системе» (Zimmermann. S. 14).


[Закрыть].

Согласно этому венскому соглашению комиссары трех великих держав собрались в 1817 г. в Варшаве для выработки более подробных определений. Переговоры очень затянулись – по утверждению России, потому, что Австрия и еще более Пруссия требовали привилегий для всего их импорта не только в Польшу, но и в собственно Россию[54]54
  Лодыженский К. Н. С. 180. По данным, приведенным у Циммермаж (c. 16–22, 59–64), требования Пруссии были, безусловно, умеренны, русские же ставили всевозможные затруднения. Пруссия выражала желание допустить польское судоходство на Мемеле, Висле и Варте на тех же условиях, как и прусское, дозволить полякам наравне с собственными подданными торговлю в остзейских городах и установить транзитную пошлину в 2 % ad valorem, взамен чего Россия прежде всего должна была дозволить транзит прусских сукон в Азию.


[Закрыть]. Как бы то ни было, после этих, подчас весьма обострявшихся, переговоров русско-прусская конвенция была наконец подписана в Петербурге 7-19 декабря 1818 г. Прибавленный императором к конвенции параграф обещал также разрешить транзит сукон в Азию при оплате прежней таможенной пошлиной.

Усилия польских провинций сохранить в отношении трех великих держав свою таможенно-политическую самостоятельность оказались безрезультатными в том смысле, что такое особое положение не было им предоставлено ни одной из держав, в том числе и Россией, которая ввела польские провинции в свою таможенную границу. Чтобы, однако, сделать недействительными низкие таможенные ставки, предписанные торговыми трактатами с соседними державами, Россия, по примеру других государств, установила рядом с таможенными пошлинами еще внутренние сборы, или налоги с потребления, так что оба вида обложения, взятые вместе, обременяли ввозимые продукты в том же приблизительно размере, как прежние пошлины[55]55
  Приведем несколько примеров. Сборы составляли: для сахара ввозная пошлина – 40 коп. с пуда, внутренний налог – 3 руб. 35 коп., всего 3 руб. 75 коп.; для стали таможенная пошлина – 7,5; внутренний налог – 17,5; всего 25 коп.; для литого железа – 9 и 81, всего 90 коп. с пуда (Покровский В. И. С. 30).


[Закрыть].

Непосредственным результатом прусско-русской торговой конвенции было то, что Россия должна была теперь согласовать свой общий таможенный тариф 1816 г. с договорными соглашениями, ибо в противном случае рядом с польско-прусской пограничной чертой должна была бы быть установлена еще одна – между Россией и Польшей. Эту таможенную проблему нелегко было разрешить, так как приходилось объединять самые разнообразные интересы. Новый общий тариф должен был открыть большую свободу русской внешней торговле и в то же время дать русской индустрии достаточную защиту от иностранной конкуренции; он должен был приспособиться к соглашениям с обоими соседними государствами, не нарушая в то же время особых интересов России; он должен был гарантировать инкорпорированным польским провинциям исключительное положение на основе либеральных принципов, но в то же время сохранить для всей империи высокие покровительственные пошлины. Так как в силу соглашения пошлины не должны были превышать 10 % стоимости товара, то эта часть проблемы, как уже упомянуто, нашла себе разрешение в том, что рядом с таможенными пошлинами были установлены налоги с потребления. Для продуктов, импорт которых был вновь допущен, эти внутренние налоги были, в видах затруднения ввоза, повышены до запретительной нормы (60 %). Действие конвенционного тарифа было таким образом для империи, в отношении к Польше, весьма ослаблено. Главную выгоду из тарифных соглашений извлекли только поляки, которые, благодаря чрезвычайной энергии их заступников при русском дворе, надолго сохранили благосклонность русских монархов. Их торговля с империей была и в других отношениях поставлена в особо благоприятные условия (указ 3 октября 1819 г.).

На указанных основаниях и был построен таможенный тариф 20 ноября 1819 г., приобретший своего рода известность в истории русской таможенной политики, так как, согласно официальным удостоверениям, это был самый низкий тариф, который Россия когда-либо имела[56]56
  Покровский В. И. С. 30.


[Закрыть]. Согласно этим удостоверениям новый тариф допустил через сухопутную границу ввоз всех, за некоторыми изъятиями, товаров. Но и для морской границы, не подлежавшей действию договора, запрещение ввоза, поскольку оно касалось массовых продуктов, было в интересах индустрии отменено[57]57
  История Министерства финансов. Т. I. С. 141.


[Закрыть]. В общем, официальный министерский труд характеризует тариф 1819 г. как строго покровительственный, если смотреть на него с нашей современной точки зрения; с точки же зрения современников, т. е. по сравнению с положением 1810 г., новый тариф должен был казаться чрезвычайно фритредерским. Фритредерство его сводилось, однако, главным образом к установленной договором отмене запрещений, касавшихся ввоза многих продуктов. Введенные новым тарифом низкие таможенные ставки (от 2 до 15 % с ценности товаров) относились по большей части к сырым материалам, еще не добывавшимся тогда в России, или к негромоздким ценным предметам, которые легко проникали в Россию при том блестящем развитии, которое получила контрабанда в руках польских евреев[58]58
  «Можно ли такой таможенный тариф, если принять во внимание налоги с потребления, назвать либеральным?» – спрашивает Лодыженский (c. 187). Далее, у Циммермана, мы читаем: «…хотя тарифные ставки в большинстве были очень высокие, тариф все же знаменовал некоторое улучшение по сравнению с прошлым, тем более что он значительно увеличил число пограничных таможенных учреждений».


[Закрыть].

Тарифу 1819 г. ставили многое в вину. По заявлению занявшего в апреле 1823 г. пост министра финансов графа Канкрина, этот тариф, открыв широкий простор для иностранной конкуренции, прямо «убил» утвердившуюся было русскую индустрию. В виде фактических доказательств приводится, что ценность ввоза, составлявшая в 1814–1815 гг. 25 млн руб., возросла в 1820–1825 гг. до 55 млн, между тем как вывоз увеличился за тот же промежуток времени только с 49 до 54 млн руб. Многие фабрики вынуждены были будто бы закрыться вследствие недостаточной таможенной защиты; число, например, сахарных заводов упало с 51 до 29[59]59
  ТимирязевД. А. Обзор развития главнейших отраслей промышленности и торговли в России за последнее двадцатилетие. В графических таблицах. СПб., 1876. С. 141–183.


[Закрыть]. Можно признать эти отдельные проявления регресса, но едва ли правильно возлагать всю ответственность на мнимо фритредерский тариф. С другой стороны, и русские авторы отмечают, что индустрия не могла бы сделать впоследствии таких значительных успехов, если бы этому расцвету не предшествовал период чрезвычайно оживленного товарообмена с заграницей, пробудившего в населении новые потребности.

Одно, во всяком случае, можно признать несомненным: новый таможенный тариф 1819 г., выработанный в силу венского соглашения, был в России в высшей степени непопулярен. Уже при самом издании тарифа выдвинут был вопрос о его возможно скорой отмене. Космополитические идеи о благах, которые свободный товарообмен приносит государству, исчезли так же быстро, как и возникли. Экономический эгоизм, поддерживаемый резко выраженным национальным шовинизмом, вновь потребовал протекционистских жертв. Влиятельная при царском дворе партия приверженцев покровительственной политики во главе с министром финансов Гурьевым не скрывала того, что она осуждает не только сделанные соседним государствам уступки, но и вообще всякого рода договорные соглашения. К ней присоединилась опытная во всякого рода хитростях партия представителей польских интересов, настойчиво предъявлявшая нескончаемые требования с целью помешать торгово-политическому единению великих держав. Партия эта стремилась к экономическому восстановлению и обособлению старого Царства Польского как основе для национального возрождения Польши, и одно из самых действительных средств к достижению этой цели она видела в возможном противодействии установлению согласия между Россией и Пруссией. Хотя с течением времени польские политики, в частности поскольку дело касалось Пруссии, и убавили несколько свои национальные притязания, но обстоятельство это не помешало им проявить в истолковании и применении торгового договора прямо-таки беспримерную нелояльность[60]60
  Так, летом 1871 г. польское правительство просто стало игнорировать конвенцию. В Берлин было сообщено, что в видах сокращения расходов упраздняются 15 пограничных таможен, в том числе самые важные. Затем был запрещен ввоз через сухопутную границу колониальных товаров и спиртных напитков. Прусские министры выразили крайнее неудовольствие, но ничего не достигли своими жалобами. Им был предъявлен, так сказать, встречный счет, в котором были перечислены все польские претензии (Zimmerman. S. 67).


[Закрыть].

Но и сама Россия не стеснялась извлекать выгоды из одностороннего толкования конвенции[61]61
  Так, она утверждала, что ввоз прусских сукон в Китай может быть допущен только через посредство русских купцов. О других репрессалиях против тогда еще цветущего экспорта сукна из Позена см.: Hampke. S. 41.


[Закрыть], причем очень скоро обнаружилось, что Россия намерена вернуться на путь более строгой запретительной системы. По трактату 1818 г. Россия и Пруссия обязались изменять свои тарифы не иначе как с обоюдного согласия, и из Петербурга было сообщено, что подготовляется новый тариф. Более детальные указания о предположенной реформе дало письмо императора Александра к королю Фридриху-Вильгельму от 15–27 февраля 1822 г. «Вот уже в течение двух лет, – писал император, – как мы применяем конвенцию, которая урегулировала, согласно постановлениям Венского конгресса, коммерческие интересы наших народов, и Я с сожалением признаюсь, что эта конвенция все время возбуждает протесты всех административных лиц России и Польши… Опыт нескольких месяцев уже породил справедливую тревогу… Чем долее применяется акт 7(19) декабря, тем более и в России, и в Польше земледелие и промышленность не только останавливаются в своем развитии, но даже приближаются к неминуемому разорению… Конвенция 7(19) декабря 1818 г. является применением начал, принятых Венским конгрессом, – начал мудрых и благодетельных, если бы они были всеми применены на деле, но последствия их могут быть только гибельны, если их соблюдает лишь одно государство, тогда как остальные следуют противоположным основаниям. Англия осталась при запретительной системе; Австрия не изменила принципа охраны от конкуренции иностранной промышленности; Франция приняла с этой же целью строгие предосторожности, и, если Я могу привести Вашему Величеству Ваш собственный пример, Пруссия не замедлила последовать законодательству всей остальной Европы. По мере того как распространяется запретительная система охраны, страны, которые свои законоположения о торговле основали на началах Венского конгресса, несут жертвы с каждым годом все большие. Таким образом, Мои государства – Россия и Польша – сделались обширным складом всех заграничных мануфактурных изделий; они видят не только как падает благодаря этому чрезмерному ввозу их промышленность, но и как все заграничные порты, один за другим, закрываются для продуктов их почвы. Земледелие без сбыта и промышленность без поощрения не могут более держаться, монета уходит, фирмы, наиболее солидные, поколебались, и народное богатство не замедлит почувствовать следствия гибели благосостояния частных лиц»[62]62
  История министерства финансов. Т. I. С. 143.


[Закрыть]. Под конец сообщается, что правительство намерено защитить индустрию новым тарифом. От Пруссии ожидают, что своей предупредительностью она сделает возможным эти мероприятия еще до открытия новой навигации.