Текст книги "Торговая, таможенная и промышленная политика России со времен Петра Великого до наших дней"

Торгово-политические отношения между Россией и Пруссией (1836–1850). – Торговые отношения с другими государствами

От Польши мы должны обратиться к соседней Пруссии. Спешим оговориться, что и в некоторой хотя бы только степени ясный обзор торгово– и таможенно-политических отношений Пруссии с Империей вообще и с обособленными в таможенном отношении польскими провинциями в частности мы за рассматриваемый период дать здесь не можем. Это потребовало бы специального исследования, но и тогда многое осталось бы невразумительным и непонятным – так путано и утомительно-тягуче шло тогда выяснение взаимных отношений между Берлином и Петербургом. Веденные с обеих сторон с большой дипломатической тонкостью переговоры о взаимности в вопросах судоходства, мероприятиях для совместной борьбы с контрабандой, отмене вывозных пошлин, урегулировании пограничного оборота и облегчении транзитной торговли – все это и во время Канкрина не удалось объединить в целостное договорное отношение.

Подписанный в 1825 г. договор был, по мнению прусского министерства, настолько невыгоден для Пруссии и так мало соблюдался с русско-польской стороны, что в Берлине, как было указано уже выше, склонны были от него отказаться. Происходившие в 1836 г. переговоры о возобновлении договора 1825 г. оказались безрезультатными вследствие упорного нежелания России предоставить Пруссии какие бы то ни было особые преимущества, даже если бы она со своей стороны удовлетворила русские требования (уменьшение прусских транзитных пошлин, облегчение транзита сырой шерсти и заключение таможенной картели). Королевским указом 7 сентября 1836 г. было объявлено поэтому о прекращении действия договора 1825 г.[100]100
  Zimmermann. S. 142, auch 138–145, 229–245, 387.


[Закрыть]

Инициатива новых переговоров исходила (1840) от России, чтобы, как сообщал министр финансов граф Канкрин, административным путем провести взаимные облегчения в сфере торгового оборота. Из записки прусского министра фон Альвенслебена видно, что желания Пруссии сводились тогда к следующим пунктам: 1) уменьшение русских пошлин для шелковых, шерстяных, хлопчатобумажных, полотняных, стальных и железных изделий; 2) дозволение трем главным русским таможням экспедировать все невоспрещенные товары; 3) предоставление того же права главным польским таможням в отношении товаров, отправляемых в Россию; 4) облегчение таможенных формальностей и устройство новых таможен; 5) уравнение прусского флага с отечественным в России и Финляндии; 6) допущение парового судоходства между Штетином и Петербургом, до тех пор запрещенного в интересах привилегированного пароходства Петербург – Любек. В отношении Царства Польского прусское правительство требовало равным образом: 1) уменьшения пошлин; 2) расширения полномочий главных таможен; 3) неограниченной свободы транзита через Польшу; 4) облегчений для пограничного оборота; 5) покровительства ярмарочному обороту; 6) освобождения речного судоходства от установленного в 1838 г. особого сбора.

Россия не выказала намерения подвергнуть перечисленные пункты серьезному обсуждению и обнаружила склонность сделать лишь второстепенные уступки, так что Пруссия отчаялась достигнуть какого-либо результата. Опять пошли переговоры и совещания, дипломатические ноты и интриги. Венский договор с его обременительными для России определениями русские дипломаты хотели просто-напросто похоронить и стремились только к русско-прусской пограничной конвенции, без которой дело регулирования пограничного оборота представлялось им невозможным. Пруссия, наоборот, цепко держалась основных начал Венского договора и отказывалась от восстановления старой пограничной конвенции, пока Россия оставалась глуха к прусским жалобам.

В 1842 г. Россия неожиданно обратилась к Пруссии с нотой, озаглавленной «Concessions definitives accordees par la Russie a la Prusse»[101]101
  «Окончательные уступки, предоставляемые Пруссии Россией». – Прим. ред.


[Закрыть], в которой русское правительство, по выражению канцлера Нессельроде, по доброй воле и по дружбе выражало готовность исполнить некоторые, впрочем маловажные, требования Пруссии. В Берлине не могли не усмотреть в этих уступках – с точки зрения желательного для Пруссии торгового объединения – своего рода дара данайцев, но все же Пруссии пришлось возобновить на 12 лет соглашение об упорядочении пограничного оборота (20 мая 1844 г.). Россия, очевидно, достигла того, чего хотела, от дальнейших же переговоров по торговым вопросам она уклонилась[102]102
  Zimmermann. S. 238.


[Закрыть].

Новая тревога охватила руководящие сферы в Берлине в середине 40-х гг., когда обнаружилось намерение России заменить более умеренный польский таможенный тариф общеимперским. Когда впоследствии тарифная реформа, распространенная и на Польшу, получила, как уже указано было выше, прочные очертания, Пруссия заявила против нее протест, который, однако, был отклонен в резкой форме «une fois pour toutes»[103]103
  «Раз и навсегда» (фр.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Несмотря на это, прусское правительство сочло себя обязанным использовать охватывавшее тогдашнюю Россию течение против прежней запретительной системы. По поручению прусского министра фон Канитца была изготовлена записка, детально освещавшая весь вред культивируемой до тех пор Россией системы запрещений[104]104
  Составленная экономистом фон Реденом записка, в которой, между прочим, Канкрин изображался виновником разорения России, была в сентябре 1846 г. передана царю, но никаких заметных результатов не имела (Zimmermann. S. 239).


[Закрыть].

В Берлине, однако, скоро убедились, что надежды на улучшение условий прусской торговли, опиравшиеся на произошедший в общественном мнении России поворот, были тщетны. Ибо с введением более либерального таможенного тарифа 13 октября 1850 г. была отменена также внутренняя русско-польская таможенная граница, причем русские тарифные ставки, хотя частью и смягченные, получили силу для прусско-польской границы[105]105
  О влиянии нового, имевшего силу и для Польши таможенного тарифа на немецкую торговлю отчет Познанской торговой палаты за 1852 г. дает такие указания: «Выгод для вывозной торговли в Польшу новый тариф не принес, а потому он не оказал пользы и провинции Познань, выгоды же, которых от него ожидали, достались только на долю Польши, в которую должен усилиться приток наших денег, так как покровительствуемым оказывается только вывоз продуктов не необходимых». Мотивы этого своеобразного мнения у Hampke, с. 62 и сл.


[Закрыть].

* * *

В царствование Николая I Россия стремилась к расширению своих торговых сношений с другими государствами мирным путем, посредством заключения договоров о торговле и судоходстве. Эти договоры основывались по большей части на принципе наибольшего благоприятствования, к которому – и это характерный признак времени – Россия всюду, где только оказывалось возможным, присоединяла требование о предоставлении русскому коммерческому флагу равных прав с флагом договаривающегося государства. Такие договоры были заключены в 1828 г. со Швецией (возобновлен в 1835 и 1838 гг.), в 1838 г. с Соединенными Штатами и в 1842 г. с Англией. В видах создания почвы для скорейшего заключения дальнейших торговых договоров в 1845 г. было издано распоряжение, в силу которого ластовый сбор с судов тех государств, которые не предоставляли русской торговле прав наибольшего благоприятствования и равноправия с собственным флагом, был повышен на 50 %. Таким-то образом были заключены договоры с Королевством Обеих Сицилий, Сардинией, Нидерландами, Францией, Турцией, Австрией, Бельгией, Грецией и Португалией.

Продолжались также начатые при Александре I мероприятия к содействию русской внешней торговле на рынках Востока и Азии. Так, вместе с мирным договором с Персией, закончившим 10 февраля 1828 г. русско-персидскую войну[106]106
  Имеется в виду вторая русско-персидская война, начатая Персией против России в 1826 г. без объявления войны; закончилась полным поражением Персии и заключением Туркманчайского мира. – Прим. ред.


[Закрыть], был заключен договор о торговле подданных обоих государств. Пошлина со стоимости продуктов была установлена в 5 %, русским купцам разрешено устройство факторий в Персии, учреждены русские консульства в персидских городах и т. д. Особые старания прилагались также к развитию торговых сношений с Китаем. Путем законодательных мероприятий стремились поддержать и поднять ввоз чая через Кяхту. В видах сохранения за Россией монополии по снабжению Европы чаем подвоз кантонского чая более дешевым морским путем был подавляем строжайшими распоряжениями, по крайней мере в отношении русской территории. И когда Англия по Нанкинскому договору (1842) получила от Китая особые торговые преимущества, Россия усугубила свои усилия к сохранению китайских рынков за русской торговлей. За текстильные изделия выдавалась даже одно время экспортная премия при вывозе их в Китай (указ 20 июля 1845 г.). Заключенный с Китаем торговый договор в Кульдже (21 июля 1852 г.) открыл для русского товарообмена два новых торговых пункта (Кульджа и Чугучак), и от этого ожидали исключительных выгод в смысле шансов на дальнейшее развитие торговли с Китаем.

Рядом с этим покровительством торговле применялись, впрочем, от времени до времени принципы, несовместимые с интересами русского экспорта. Мы имеем в виду, в частности, мероприятия касательно закавказской транзитной торговли.

Закавказская транзитная торговля[107]107
  О первоначальной стадии этого торгово-политического вопроса ср. выше, глава 14, с. 71 и сл.


[Закрыть]

В 1821 г. был временно, на 10 лет, дозволен свободный подвоз всех европейских товаров в Закавказье, чтобы привлечь сюда купцов и капиталистов и таким образом положить начало развитию здесь торговли и промыслов. Но когда под влиянием этих благоприятных условий действительно стала развиваться оживленная транзитная торговля (между прочим, от Лейпцига через Броды, Одессу, Тифлис в Персию), то министр финансов Канкрин ополчился против этого нарождающегося свободного товарообмена (1828). По его мнению, беспрепятственный подвоз иностранных продуктов вредил русской индустрии. Он хотел поэтому если не вовсе воспретить, то по крайней мере затруднить транзитную торговлю[108]108
  В своем представлении государственному совету Канкрин признавал особенно вредной торговлю между Лейпцигом и Закавказьем через Одессу. «Как вредна эта транзитная торговля, видно из того, что старания Министерства финансов организовать в Тифлисе большой склад русских текстильных товаров не встретили сочувствия у русских фабрикантов, так как они боялись иностранной конкуренции. Если поэтому не поддержать купечества, то русские товары все более и более будут вытесняться из торговли с Персией» (Мюллер. Транзитная торговля etc.).


[Закрыть].

Хотя проекты Канкрина не встретили в то время сочувствия в Государственном совете, который счел необходимым сначала выждать, как сложится дальнейшее развитие меркантильных и политических отношений по окончании русско-персидской войны, однако по истечении льготного десятилетнего срока (1831) последовало высочайшее повеление о новом устройстве Закавказской транзитной торговли соответственно изменившимся обстоятельствам. При той позиции, которую занял Канкрин в отношении этого вопроса, характер предположенной реформы не мог вызывать сомнений: таможенно-политические нововведения на Кавказе совершенно подавили расцветшую было здесь транзитную торговлю. Неблагоприятные последствия этой близорукой политики не заставили себя долго ждать; транзитная торговля Европы с Персией обратилась к конкурирующей турецкой линии через Трапезунд – Эрзерум; в течение немногих лет русский транзитный путь почти заглох. Русские мануфактуристы, в интересах которых предполагалось необходимым освободить транзитный путь от иностранных продуктов, оказались совершенно не в состоянии поддержать своими товарами установившиеся торговые отношения, опытные же в этой сфере армянские торговцы предпочли перенести свою посредническую деятельность на новый путь сбыта, обильно снабжавшийся английским золотом. Словом, новый порядок оказался невыгодным для России во всех отношениях. Представители русских интересов на Кавказе приложили все усилия, чтобы побудить правительство отказаться от своей разорительной политики в отношении закавказской транзитной торговли. Их настойчивые представления заставили наконец императора Николая I передать вопрос на рассмотрение особому комитету. Но и здесь влияние министра финансов одержало верх.

Канкрин не мог, конечно, отвергать статистически установленного факта быстрого упадка закавказской транзитной торговли за время с 1831 по 1834 г., но возражал против того, что здесь существует конфликт между особыми интересами южнорусских торговцев и общими интересами русской текстильной индустрии, который не может быть разрушен отдачей предпочтения первым. Как это ни странно, но законодательные инстанции и на этот раз примкнули к министру финансов и, издав несколько распоряжений, направленных на содействие русской торговле с Азиатской Турцией и Персией, совершенно успокоили свою совесть. Но факт оставался фактом: вследствие близорукой политики Министерства финансов русские мануфактурные изделия вытеснялись с персидских и других азиатских рынков европейскими текстильными товарами, проникавшими туда все в больших массах. Мало того, западноевропейские продукты начали успешно проникать через Азию в Закавказье и соседние русские области. Это происходило следующим образом. Английские фабриканты, выяснив вкусы персидских потребителей, стали посылать в Персию наряду с готовыми продуктами также и полуфабрикаты, например, ткани, которые только на месте подвергались печатанию и окраске по туземным образцам. Эти англо-персидские продукты проникали затем в огромных количествах и в Россию в качестве «персидских» изделий, оплачиваемые ввозной пошлиной (5 % со стоимости), установленной для импорта из Азии, и это совершенно независимо от контрабанды, которая ввиду недостаточной охраны русско-персидской границы приняла огромные размеры[109]109
  Ввоз «персидской мануфактуры» в Россию возрос с 2 млн руб. в 1832 г. до 7 млн в 1842 г. Что касается контрабандного подвоза, то достаточно указать на официальную оценку, согласно которой в 1843 г. из одного только Тавриза было тайно провезено почти на миллион руб. товаров европейского происхождения. Министр финансов Канкрин признал, к концу своего управления министерством, что торговля в Закавказье заглохла под влиянием целого ряда неблагоприятных моментов. Что главным из этих моментов было закрытие транзитного пути – этого Канкрин, конечно, признать не пожелал.


[Закрыть].

Декретированная Петербургом неблагоприятная для европейских транзитных товаров таможенная политика не могла, конечно, лишить идею товарообмена с азиатскими, и прежде всего персидскими, рынками со стороны Черного моря сухим путем ее жизненности. Ввиду доступности Черного моря для судов всех наций идея эта слишком была близка, чтобы от нее можно было отказаться без борьбы, когда русские фабриканты достигли, в видах подавления иностранной конкуренции, высоких, почти запретительных пошлин для иностранного подвоза. Притом опыт 20-х гг. (1821–1831) оказался, как мы уже видели, настолько удовлетворительным в чисто меркантильном смысле, что уже из-за одного этого старые проекты закавказской транзитной торговли могли затихнуть, но не погибнуть. Вопрос об отношении к иностранным транзитным товарам на Кавказе не переставал поэтому обсуждаться и в течение всей второй половины истекшего столетия.

Удаление от дел Канкрина, обнаруживавшего во всех решительно торгово-политических вопросах поразительную недальновидность, побудило приверженцев экономического оживления Кавказа на почве поощрения торговых сношений с Востоком к возобновлению более либеральной политики в отношении транзитной торговли[110]110
  По мнению графа Канкрина, нашедшему себе неоднократное выражение в его литературных трудах, «между нациями, как и между отдельными лицами, богатство одной стороны может быть приобретено только за счет другой». Торговую прибыль он рассматривал поэтому как узаконенное ограбление, а международную торговлю – как переход части национального достояния из одних рук в другие: «Мировое богатство есть нечто ограниченное: каждому народу достается из этого запаса столько, сколько он в состоянии присвоить себе путем насилия или обмана».


[Закрыть]. И указ 14 декабря 1846 г. на самом деле предоставил закавказской торговле ряд облегчений. Для портов Черного моря был издан новый, более умеренный таможенный тариф; для европейских товаров был обеспечен беспошлинный пропуск в Персию через Тифлис и Нахичевань; для русских мануфактурных изделий установлены премии и другие облегчения сбыта. Но несколькими указами и министерскими распоряжениями нельзя было направить товарообмен в прежнее русло, тем более что путь через Трапезунд – Эрзерум имел несомненные преимущества перед путем через Кавказский хребет. Впоследствии министру финансов Рейтерну удалось в известной степени компенсировать менее благоприятные условия русского торгового пути по сравнению с таковыми турецко-азиатского; достигнуто было это посредством упрощения таможенных формальностей, улучшения дорог и других мер, направленных к облегчению транспорта. То обстоятельство, что в первой половине 60-х гг. товарообмен с Персией через Турцию уменьшился наполовину, а транзитная торговля стала вновь развиваться (ср. гл. 40), должно быть по справедливости отнесено именно на счет усилий названного министра финансов.

III. Финансовое и общее положение в середине XIX в.

Валютная реформа Канкрина (1839–1841). – Крушение металлической валюты (1858). – Неблагоприятное состояние финансов на рубеже второй половины прошлого века

В заключение обзора эпохи императора Николая I, за которой следует уже новейшая эпоха экономической жизни России, мы должны еще бросить беглый взгляд на финансовое состояние России за это время. Это нам тем более необходимо, что развитие национальных производительных сил в России всегда испытывало на себе влияние финансового состояния государства. По справедливости нельзя также обойти молчанием ту роль, которую сыграл министр финансов Канкрин как реорганизатор государственных финансов[111]111
  0 валютной реформе Канкрина. Ср., кроме указанных на с. 77 источников, еще: Судейкин. Восстановление металлического обращения в России в 1839–1843 гг., М., 1891; Гурьев А. Денежное обращение России в XIX в. СПб. 1903. С. 75–146; Кашкаров М. П. Денежное обращение в России. Т. I. С. 15–70; Мигулин П. П. Т. I. С. 137 и др.


[Закрыть].

Канкриным были упразднены, после почти 70-летнего существования, ассигнационные деньги и серебряный рубль восстановлен в своем значении монетной единицы и законного платежного средства. Этот трудный переход от неустойчивых валютных отношений к упорядоченной денежной системе Канкрин осуществил весьма успешно, но значительная часть заслуги в этом деле принадлежит личному вмешательству императора.

Проекты и планы наиболее целесообразного осуществления реформы и подготовительные к ней мероприятия заняли первые 15 лет министерской карьеры Канкрина. Тому хаотическому состоянию, в котором находилось денежное дело до 1839 г., мог быть положен конец только заменой конкурирующих валют одной – серебряным рублем. И это удалось осуществить. Манифест 1 июля 1839 г. построил денежную систему на следующих главных началах: серебряный рубль объявлен главным платежным средством, постоянным мерилом ценностей и монетной единицей, ассигнации же были сохранены только в качестве вспомогательных денежных знаков с раз и навсегда установленным и неизменным курсом за серебро, причем серебряный рубль признан равным 3,5 рубля ассигнациями. На деталях этой реформы, результатом которой было также введение в обращение кредитных билетов (бумажных рублей), мы не можем здесь останавливаться.

В окончательном результате реформа 1839–1841 гг. дала, таким образом, государству единую монетную систему и денежное обращение на твердой металлической основе. Что реформа осуществилась сравнительно легко, обусловливалось наличностью благоприятствовавших условий – реформа не могла бы пройти так гладко, если бы предварительно не накопился в каналах обращения достаточный запас звонкой монеты.

В период времени с 1814 по 1834 г. в Россию ввезено монетного металла на 522 млн руб. Далее, стоимость русского экспорта превысила за время с 1824 по 1838 г. стоимость импорта на 119 млн руб. Если прибавить к этому, что добыча золота в России в 20-х гг. значительно возросла, а чеканка серебряной и золотой монеты производилась весьма деятельно, то мы и будем иметь тот ряд моментов, которые создали почву для улучшения монетного дела.

Для устойчивости металлической валюты важно было, конечно, чтобы выпуски кредитных билетов, которые имели значение суррогата серебряной монеты и в качестве такового обеспечивались определенным металлическим запасом, строго сообразовывались с нормой покрытия. Между тем казна делала постоянные позаимствования из металлического запаса, возмещая таковые ворохами «государственных бумаг», т. е. долговых обязательств. У Мигулина читаем: «В 1853 г. казна не имела уже в разменном фонде ни одного рубля, который бы ей принадлежал. Мало того: выпущенные сверх нормы (170,2 млн руб.) кредитные билеты не покрывались более полным рублем, даже если отнести к покрытию переданные фонду ценные бумаги»[112]112
  Мигулин П. П. Т. I. С. 182.


[Закрыть].

Так как с самого начала размен бумажных денег на звонкую монету встречал некоторые затруднения, то уже очень скоро образовался лаж[113]113
  Премия или прибавка, образующаяся при обмене одного вида денег на другой. – Прим. ред.


[Закрыть]на металл. Положение стало еще серьезнее, когда в 1848 г. волны охвативших Запад революционных движений проникли в Россию в виде всякого рода волновавших умы слухов, и это вызвало усиленный размен кредитных билетов с сопровождавшим таковой постоянным возрастанием лажа, особенно на юго-западе. С этим последним явлением финансовое управление оказалось вынужденным вступить в борьбу путем временного воспрещения вывоза металлической монеты, воздействия на вексельные курсы и других мероприятий.

Тогдашнее правительство находило своей финансовой политике поддержку в доверии, которым пользовалась руководимая императором Николаем I на строго консервативных началах Россия со стороны потрясенных революционным брожением западноевропейских государств. В годы, предшествовавшие Крымской кампании (1853), национальное чувство в России было настолько повышено, что общество замечало неустройства лишь у западноевропейских соседей. В расчете на прочность металлической валюты русские надеялись справиться даже с тяжелыми потрясениями, хотя экономический барометр отнюдь не показывал «ясной погоды». И на самом деле, валютная политика сумела обеспечить белому металлу его новую роль только на полтора десятка лет. Опоры серебряного трона, с самого начала слишком слабые, не выдержали натиска военной бури 1853–1856 гг. Все шло хорошо только до тех пор, пока был обеспечен размен кредитных билетов на серебро. Для этого был необходим достаточно внушительный разменный фонд; но вместо того, чтобы всеми мерами поддерживать его на должной высоте, с этим фондом предпринимались весьма рискованные операции.

Когда затем в 1853–1856 гг. для покрытия военных издержек кредитные билеты были выпущены в количестве, превысившем всякие разумные пределы, и к этому присоединились еще другие неблагоприятные моменты – крушение металлической валюты сделалось неизбежным. 16 мая 1858 г. размен кредитных билетов был приостановлен.

К тому времени, когда таким образом пала старательно проведенная Канкриным реформа, он давно уже не находился более у кормила правления. Канкрин оставил свой пост 1 мая 1844 г., после того как – по словам его биографа Божерянова – отказался доставать все новые и новые средства для войны с кавказскими горцами. Финансовое состояние подвергалось после ухода Канкрина многим тяжелым нареканиям; внутреннее экономическое положение, и прежде всего постройка первых железных дорог, потребовавшая огромных средств, довели государственные средства до крайнего напряжения. 1848 год был одним из худших за все время царствования императора Николая. «Неурожай хлебов и сена в наиболее плодородных губерниях России, значительная смертность от холеры, опустошительные пожары, уничтожавшие целые деревни, – все это пошатнуло благосостояние крестьян и довело тысячи семейств до нищеты»[114]114
  Вестник Финансов. 1903. С. 13.


[Закрыть].

Эти немногие строки официального органа Министерства финансов рисуют поистине безотрадную картину конца николаевской эпохи. Государство, потрясенное внешними войнами и истощенное экономически, не потеряло, однако, своего внешнего престижа. Это, впрочем, нередко наблюдалось в истории России. На ее внешнем могуществе как бы не отражается новое внутреннее недомогание, быть может потому, что организм Империи обладает, как показал опыт, исключительной приспособляемостью. Несколько лет мирного развития много раз залечивали в России тяжелые раны, особенно в случае живительно действующих на экономическую жизнь урожаев. На состояние финансов решающее влияние оказывали всегда итоги внешней торговли, в свою очередь определявшиеся экспортом хлеба, т. е. результатами урожая. Тяжелые раны, причиняемые войной, во многих случаях благодаря хорошим урожаям залечивались в поразительно короткое время – при том условии, конечно, если на мирный труд не обрушивалось каких-либо иных бедствий. Но это условие нередко не оказывалось в наличности. Именно это и имело место после 1848 г., но едва только обнаружились в самом начале 50-х гг. первые признаки экономического подъема, как страна была вновь потрясена бедствиями войны. В 1853 г. началась Крымская кампания.