Текст книги "Два крепких орешка для Золушки"

Наташкино снотворное оказало благотворное действие не только на Ольгу. И у меня слипались глаза. Мысленно я уже побрела к двери, но вынужденно затормозила. Реально мешая выходу, подруга пыталась разглядеть содержание мятого листка. С помощью маленького, размером с карандаш, фонарика. Листок был далеко не первой свежести. Непонятно, откуда Наташка его выкопала. Такое впечатление, что из компостной кучи, вот только выражение Наташкиного лица было не брезгливым, а откровенно пугающим. Не зная, чем объяснить это «зверство», я решила, что она обнаружила какие-то расхождения в очередном счете на оплату коммунальных услуг. Вопреки собственным правилам, сначала его оплатила, потом с большим запозданием проверила. Наверное, перед этим что-то не то съела. Осторожно потеснив ее к выходу, я удивилась податливости подруги и сделала вывод – ничего серьезного не произошло, а потому вернулась к мечте добраться до кровати.

Мы уже вышли на крыльцо, когда последнее замечание Наташки по поводу Ольгиной трактовки блаженства оказало на меня прямо-таки тонизирующее действие. Куда там до него ночной прохладе! Наташка оглянулась назад, цыкнула на Деньку и глухо поведала: для достижения нирваны путем одиночества совершенно не обязательно убивать окружающих и поджигать дома. Я озадачилась, но согласилась, удивляясь неожиданности высказывания. Странно, что она вообще выдала его в адрес Ольги, которая спокойно спала, дыша носом в соответствии с обещаниями, изложенными в аннотации к спрею от насморка. Мои пожелания спокойной ночи и Наташке, и собаке так и остались невысказанными. С открытым от удивления ртом это плохо получается.

– Удачное завершение безумного дня… Точнее, судя по времени, – начало новых кошмарных суток. Смотри, что я нашла в своем кармане. – Подруга продемонстрировала мне листок и выронила фонарик. – Тьфу ты!.. Теперь все равно в темноте ничего не увидишь. В общем, это расписка в получении исполнителем заказа Бутаковой Ольгой Сергеевной… Ну, там ссылка на паспортные данные Ольги, они нам не интересны… Далее – от заказчицы Есауловой Надежды Анатольевны десяти тысяч долларов. Судя по дате, Ольга их в ту самую злополучную пятницу получила. Мне эту бумагу дали, когда я Ольгины балансы Валерию продавала. Их по указанию руководителя какая-то молодая вертихвостка принимала. Мельком глянула на содержание, хмыкнула и сказала, что эта галиматья к ним отношения не имеет. Мне бы бумажку сразу прочитать, да я вторые очки забыла. И, честно говоря, со слов вертихвостки, приняла ее за простую фитюльку. Мусорить у Валерия не хотелось, вот и отправила в карман.

– Да-а-а… – глубокомысленно протянула я. Других слов для оценки новости не нашлось.

– Кто такая Есаулова Надежда Анатольевна? – шаря руками по полу терраски в поисках фонарика, спросила Наташка.

– А где же десять тысяч долларов? – в свою очередь поинтересовалась я, неосознанно катая искомый фонарик правой ногой.

– Да пошли они все!.. – с раздражением воскликнула Наташка и выпрямилась.

– Да. И мы тоже. Пошли. Утром разберемся. Зря ты эту расписку на сон грядущий откопала.

– Ага. Лучше бы откопать доллары. На сон грядущий. Интересно, где их Ольга зарыла?

2

Я слышала, как собирался на работу муж, но делала вид, что сплю. Боялась расспросов. Он, в свою очередь, делал вид, что старается меня не разбудить. Моя совесть проснулась тогда, когда Димон уже забежал проститься. Все еще гнусавя, я предложила накормить его завтраком. Димка любезно отказался, пожелав подавиться им кошкам, так как очередной раз подтвердилось, что они плохо воспитаны. Или перевоспитаны. Скорее всего – Наташкой, на попечение которой поступили с момента ее оседлой жизни на даче. Детали я уточнять не стала. Судя по всему, коты Димку с завтраком обскакали, но не подавились. Для второго завтрака у мужа не имелось времени. В целях смягчения неприятного обстоятельства пообещала накормить его ужином. «Если тебя не затруднит», – проворчал он на бегу. Я не обиделась. Вчера и сама ему обзавидовалась. Не глядя нащупала рукой спрей и вскоре порадовалась возможности нормально дышать.

Отметив краем уха звук отъезжающей машины, с удовольствием открыла глаза. Вот она – кратковременная нирвана: солнечные блики на стенах, на потолке, наполовину сдерживаемые задернутой занавеской, осторожные попытки ветерка прогуляться по комнате, задорное пение птиц, неповторимый аромат весеннего парфюма… Боже мой, какие счастливые минуты! И главное, не надо вскакивать и очертя голову носиться по заведенному графику. Утро только началось, впереди замечательный день. Столько можно наворотить! До ужина далеко. Как приятно потянуться, потом свернуться в клубок, блаженно прищуриться и…

До состояния «потягушечек» не дошло. Вспомнив ночные события, я быстро вскочила и выглянула в окно. Денька по территории Натальиного участка не бегала, входная дверь дома была закрыта, следовательно, обе мои девицы еще не просыпались. Не мудрено. Улеглись далеко за полночь, сейчас… Я бросила взгляд на часы… Ага, только три минуты восьмого. Спрашивается, чего дергаюсь? Тем не менее утреннее очарование поблекло, щедро разбавленное тревожными мыслями. Будоражила проклятая расписка на десять тысяч долларов, которой по всем правилам надлежало храниться у неизвестной нам Есауловой. Кое-как я себя уговорила отбросить нелепые подозрения. Еще не известно, что скажет (или соврет?) Ольга. Может, Наташка и дрыхнет до сих пор, потому как знает приемлемое объяснение. Нет, надо успокоиться, выпить чашечку кофе и – в сад.

Через полчаса я поймала себя на том, что опустошила почти половину грядки с клубникой. Прекрасные кусты вместе с обещанными Наташке с прошлого года укоренившимися усами. Вот жалость-то!

Тяпка, со злости запущенная мною абы куда, сломала декоративную решетку, по которой надлежало виться клематису. С трудом подавила желание заголосить. Для этого пришлось пробежаться к крану и заставить себя умыться холодной водой. А в наказание возвращалась уже в нормальном состоянии. Ничего страшного не произошло. Решетку Димка починит, сошлюсь на кошачьи разборки. Он сам говорил, что эта свора плохо воспитана. Клематис не пострадал уже потому, что его еще не купили. Ну а клубничные кусты сейчас аккуратно посажу на место. И расписка от Есауловой осталась у Ольги по вполне понятной причине – просто эта самая заказчица не дала Ольге обещанных денег. А если бы и дала, едва ли они предназначались самой Ольгуне. Она простой инкассатор. Или курьер. Ох уж этот ее язвенный «благодетель»!..

Безосновательно выселенные и вновь возвращенные на грядку кустики клубники выглядели неприкаянно – изрядно поникшими и… равнодушными, что ли. Ну прямо как люди, уставшие бороться с превратностями судьбы и утратившие способность радоваться достижению справедливости.

– С ума сходишь? – вместо утреннего приветствия вежливо поинтересовалась Наташка, внимательно изучая мои посадки. Надо же, подруга научилась бесшумной материализации. – Старые кусты не пересаживают!

– Все новое – это хорошо забытое старое, – проворчала я.

– На мой взгляд, не просто хорошо, а основательно забытое… Причем на таком, – подруга задрала голову вверх и довольно прищурилась, – солнце.

– Ты выяснила у Ольги, кто такая заказчица Есаулова?

Я ощутила смутное желание еще раз сбегать умыться холодной водой. Растущее раздражение против всего и всех грозило обернуться новой вспышкой отчаянной злости.

– Выяснила. – Наташка бездумно щипала стебелек травы. Вегетарианка несчастная! – Только не у Ольги, а у себя. «Есаулова» – это как раз типичный пример хорошо, но не основательно забытого старого. Ты не поверишь! Мне эта фамилия спокойно заснуть не давала. После твоего убытия я улеглась и два часа ворочалась в такт песни… «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня? Пристрелить не поднялась рука…» Честное слово, к четырем утра самой хотелось пристрелить этого есаула. Я в него и бабахнула. Мысленно. Из травматического пистолета. Да так удачно. Правильно говорят: нет человека – нет проблемы. А как только он грохнулся на прибрежный песок, сразу обернулся Ольгиным «благодетелем». Ведь я же точно знала, что фамилия у него казацкая. Конь!!! А значит Есаулова Надежда Анатольевна – его законная жена. При регистрации брака свою фамилию оставила. И правильно сделала. Ну что это такое: Конь Надежда Анатольевна. Звучит, как оскорбление. Ладно бы уж Тетя-Лошадь. Хорошо, что я Ольгу тревожить не стала. Так… Эти клубничные усы я забираю. Привет аборигенам! – весело отсалютовала подруга чете пенсионеров, явно нежелающих быть замеченными. Ответное приветствие было лишено энтузиазма. Супруги прогуливались по дороге с собакой без поводка, рассчитывая на отсутствие соседей-дачников. Помнится, на одном из общих собраний было вынесено решение, запрещающее подобные дефиле. Свободный от поводков и намордников выгул собак разрешался только на собственных участках. Зря пенсионеры разволновались. Все равно, кроме Натальи, упомянутое решение никто не выполнял.

Сразу вспомнив про Деньку, подруга заторопилась домой, наказав мне не растрачивать силы на напрасный труд и приходить ко второму для меня завтраку. Я невольно, но от всей души посочувствовала мужу, привычно обругала себя и похвалила Наташку за то, что она, оставив работу, не забыла порядок цифр. Какая-никакая, а гимнастика для ума.

Не могу сказать, что очень задержалась, но к моменту моего прибытия подруга уже перемывала чашки, совмещая это дело с возмущенными репликами в адрес Ольги, причем так, словно разговаривала на повышенных тонах сама с собой.

Мое появление внесло некоторое разнообразие. Выяснилось, что я не просто копуша, а копуша зловредная – специально «тянула кота за хвост», чтобы досадить несчастной Наталье Николаевне.

– А Ирка слушает да ест, – хрустя гренками, успокоила я себя и вопросительно взглянула на Ольгу. Та моего взгляда не выдержала, всхлипнула и нырнула носом в платочек. Я невольно протянула ей надкусанный гренок. Его ловко перехватила Наташка и, сунув себе в рот, невнятно промычала, что откармливать предателей не намерена.

– Вот!

Широким жестом правой руки подруга указала на диван, где за пару секунд до этого сидела Ольга: девушка неслышно вспорхнула и улетела плакать на террасу. Наталья, немного удивленная ее отсутствием в указанном месте, неуверенно повторила: «Вот…» и осеклась. Ненадолго. Услышав всхлипы, встрепенулась и продолжила:

– Представляешь, собралась с повинной в прокуратуру! А о нас она подумала?!

Вопрос прозвучал с такой силой, что я сразу же помотала головой и, пока Наташка вслушивалась в характер Ольгиного плача, торопливо прожевала гренок, после чего высказала свое окончательное «Нет!».

– Я не хочу, чтобы меня считали убийцей… – слабо, как котенок, пропищала Ольга.

– Не хочешь, тогда сиди здесь, – наставительно заметила я под одобрительные кивки Наташки. – Запомни: мы встретились с тобой в пятницу для полноценного отдыха на наших фазендах в выходные. Ты была вся в соплях. С тех пор с ними и не расстаешься. Тебе ничего не известно об… обстановке в твоей квартире и пожаре на собственной даче. Отлеживалась у нас. Даже деньги на работе за тебя получила Наталья.

– У меня дома кот! Мне надо убедиться в том, что с ним все в порядке. Ну и в том, что Игорь жив, – прозвучало из-за открытой двери. – А вдруг он все-таки отправился за мной? – В голосе Ольгуни послышались нотки безумия: – Ну точно! Его убили как свидетеля!

– Свидетеля чего? Тебе это лучше знать заранее, перед явкой с повинной, – смиренно согласилась я. – Ты же его убила. Бандитка! Чтобы не шлялся за тобой, на пятки не наступал. Еще в Москве надоел. А заодно ты укокошила и сторожа, который видел твою самодеятельность на даче. Или он был твоим сообщником? Нет, пожалуй, сообщницами были мы с Натальей. Интересно, нас разместят в разных зонах?

Плач резко оборвался. Денька испуганно гавкнула, первой отметив появление в дверном проеме зареванного лица, бледность которого подчеркивал красный нос.

– И-и-и… что мне теперь делать?

«Надо же иметь такие глазищи и не разглядеть ими всю нечисть, которая так и липнет к ней!» – подумала я, испытывая великое чувство жалости к Ольге.

– Прежде всего тебе следует слушать нас! – заявила Наташка тоном матери-наставницы и уставилась на меня в ожидании подтверждения ее слов.

– Ну да, – кивнула я, не зная, что сказать, и уж тем более не представляя, что делать. На всякий случай, решила «вильнуть в сторону»: – Оля, ты бы вернулась на место, надо кое-что обсудить.

Пропищав неразборчивое «угу», Ольга протиснулась между мной и Наташкой, образовавшими у двери ненужный кордон, и уселась на диван, сложив ладони и смиренно сунув их между коленями.

– Почему ты столь неосмотрительно хранишь собственную расписку в получении от госпожи Есауловой десяти тысяч долларов?

Вид у Ольгуни был недоверчивый и растерянный одновременно. Так обычно смотрят, когда не знают, как расценить слова собеседника. Принять их в качестве не очень умной шутки, над которой следует вежливо похихикать, чтобы не обижать шутника? Или отнестись к ним, как к факту объективной реальности, страшному уже тем, что его просто не могло быть.

Я сразу поняла, что Наталья не успела или не захотела поинтересоваться историей расписки. Удовольствовалась собственными воспоминаниями о личности под фамилией Конь и, радуясь своей отнюдь не девичьей памяти, спрятала бумагу куда подальше.

Пока Ольгуня в тяжких раздумьях усиленно морщила лоб, подруга успела выудить из шкатулки с нитками расписку и, держа ее двумя пальцами, медленно помахала ею в воздухе. Ольга открыла рот и, как завороженная, уставилась на листочек.

– Держи документ, – наставительно изрекла Наташка, опуская его на Ольгины колени. – По прочтении – сжечь. Если, конечно, не желаешь, чтобы с тебя слупили деньги, которых у тебя сроду не было. Сделка не состоялась, следовало расписку сжечь. На худой конец, съесть. На голодный желудок. Так легче.

Лихорадочно развернув листок, Ольга вслух пробубнила:

– «7539 – 2, 7391 – 4, 7924 – 1, 7604 – категорически не нравится ядовитость, посоветоваться, чем заменить»… Это что, шифровка?

Ольгуня прямо исходила лучами радости.

– Опаньки! – Наташка мгновенно обеспечила перехват листочка. – Это к делу отношения не имеет. Вернее, имеет, но к другому – из области чистого искусства. У меня на вышивку ниток не хватило. Номера обозначают цвет. Надо же, как удачно обнаружился мой расчет. Ирина Санна, приношу искренние извинения! Три месяца назад ты его у меня и вправду не выкрала. По рассеянности. А куда же я дела расписку-у-у…

Подруга упорно рылась в шкатулке, хотя я сдержанно заметила, что и дураку ясно, ее там нет. Наташка слабо огрызнулась. Дураку, может, и ясно, на то он и дурак, а вот она точно помнит, как ночью сунула листок…

– Да вот же он! – торжественно объявила она. – Под шкатулкой лежал. Читай, несчастная миллионерша!

Ольга долго изучала расписку и вдоль и поперек. Даже понюхала. На мой взгляд, зря. Все равно обоняние у нее еще неполноценное. И наконец, заговорила:

– Ничего не понимаю. Такое впечатление, что нахожусь в театре абсурда. Вокруг меня разыгрывается какой-то спектакль, действие происходит не со мной, я его наблюдаю со стороны, но в то же время участники постановки умело создают эффект моего живого присутствия во всех сценах. Я никогда не встречалась с Есауловой. Это жена Павла Григорьевича. Мало того, что знать ее не знаю, но и слышать ее не слышала, даже по телефону. И уж тем более не получала от нее никаких денег. С какой стати?

– А подпись на расписке?

Я нервно теребила за ухо подвернувшуюся Деньку.

– Подпись? Подпись моя… Кажется, моя. Или не моя…

Наташка насупилась:

– В таком случае, сверять паспортные данные не стоит. Ясное дело, они одинаковые.

– Нет, давайте все-таки сверим. Я их наизусть помню… мои паспортные данные…

Последняя надежда на возможные расхождения погасла.

– Ну да… – пробормотала Наташка, ахнула и хлопнула Ольгу по лбу: – Ты вообще-то, чем соображаешь?.. Впрочем, лишний вопрос. Чем бы не соображала, все равно результат отрицательный. Сконцентрируй свои мысли на этом месте, – подруга доходчиво постучала согнутым указательным пальцем по середине своего лба. – Сколько таких расписок за твоей подписью могли наклепать? Одиночная финансовая пирамида, блин! Как этот документ оказался в твоих бухгалтерских бумажных заморочках, адресованных другой фирме?

В следующую минуту Ольга сотворила то, что мы с Наташкой никак не ожидали. Она нам улыбнулась. Кажется, из глубины души. Я поперхнулась своими дополнениями к Наташкиному выступлению. Ольгуня спокойно встала, проследовала к тумбочке, открыла пластиковую упаковку с каким-то лекарством, высыпала его на ладонь и отправила всю пригоршню в рот. А мы с Наташкой, как заговоренные, стояли на месте и смотрели на попытку суицида.

– Все это происходит не со мной, – шамкая, давясь таблетками и морщась от горечи, а также невозможности проглотить всю кучу сразу, сообщила Ольга. – Тепленькая! – с удовлетворением отметила она температуру воды, наливая ее из чайника в стакан, явно намереваясь запить.

– Она не может быть тепленькая. Чайник так быстро не остывает, – тихо возразила Наташка. И осторожно протянула руку к стакану. – Не пей, Оленька, я забыла воду отфильтровать, кальцинированной мумией станешь. Со стойким налетом ржавчины. И потом, это персональный стакан Бориса, он никому не разрешает из него пить, тем более самоубийцам. Дай сюда, я тебе в чашку налью. Хочешь, в Денькину?

Бережно приняв стакан и вернув его на место, Наташка обернулась уже другой стороной – зверской. Тигрицей накинулась на Ольгу, согнула ее пополам и велела немедленно выплюнуть все содержимое рта. Я попыталась внести поправки – в плане зубов. По-моему, их следовало оставить, но подруга со злостью заметила, что они ей теперь вряд ли понадобятся. Будет свой век на жидких кашах коротать.

Я суетилась вокруг обеих, пытаясь помочь Наташке, а заодно втолковать мычащей Ольгуне, что требования Натальи Николаевны научно обоснованы. В наше время полно поддельных лекарственных препаратов. Зачем травиться тем, от чего не помрешь, но изрядно намучаешься.

Может, до Ольги дошли мое истеричные доводы, а может, ей просто стало трудно дышать заложенным носом. Так или иначе, но она открыла рот, таблетки посыпались на пол. Ольга закашлялась. Из-под стола тихонько повизгивала Денька. Довольная Наташка, оставив самоубийцу торчать на четырех конечностях, воинственно подталкивала ее веником к раковине – выполаскивать остатки препарата.

– Офигеть! Чуть всю упаковку но-шпы не заглотила, анаконда нерасчетливая. И ладно бы с голодухи. Хоть бы посоветовалась сначала. Ир, совок дай.

Кажется, я что-то принесла. Что именно, выяснилось не сразу. Все молчали. Даже Ольга перестала кашлять. И мне это молчание было на руку – не мешало думать.

– Отдай противень, умница, – нарушила молчание Наташка. – Ну одни психи вокруг! Отдай, говорю. Вот так. Ты меня видишь?

Я отвлеклась и уставилась на Наташку.

– Когда у Ольги день рождения?

– Первый, второй, третий или просто именины? – живо среагировала подруга. – За последнее время она несколько раз заново родилась.

– Я имею в виду ее первое появление на свет.

– Через месяц. Ты хочешь, чтобы она пригласила нас в гости? – глядя на склонившуюся над раковиной Ольгу, в смятении поинтересовалась Наташка. – Ради этого события ее и в самом деле стоило спасать. Она печет удивительно вкусное печенье. Тебе его, Иришка, нельзя. Очень калорийное.

– Нам с тобой надо заехать с поздравлениями к ней домой, желательно сегодня. Прямо сейчас. Это ничего, что рано. Просто потом может быть поздно. Важно выяснить, есть ли кто-нибудь у Ольги дома. Кроме кота. Племянница или тот же… извини, Оля, дармоед Игорь. Нужны хоть какие-нибудь дополнительные сведения. Надеюсь, видевшая нас сосед ка, и вправду, подалась на природу. Если квартира закрыта, поговорим с другими соседями. Но больше всего я рассчитываю на присутствие Елизаветы. Представьте, что экспертиза подтвердит факт обнаружения на пепелище останков не мужского, а женского тела…

– Я с вами… – Ольга сказала это так, что мы сразу поняли – не посадим в машину, побежит следом. До станции. Далее электричкой со всеми остановками, кроме сорок третьего километра. Там ремонт платформы, временно не высаживают. – Это меня отправили на тот свет! Могу я хотя бы знать, за что? Не мучаясь в ожидании известий от вас. И еще. Давайте заедем на… на пожарище. Может, хоть кто-то из соседей появлялся на дачах?

– Фиг с тобой. Только одно условие… Нет, три. На твое пепелище не поедем. Хватит с нас, натерпелись! Во-вторых: сделаем из тебя другую женщину, и, в-третьих, с заднего сиденья эта другая никуда не вылезает! Потому как незачем – чужая тебе женщина, ее ничто не касается. И еще: почему-то мне очень хочется познакомиться с госпожой Есауловой, – проворчала Наташка. – Вот только где ее взять? Расписку уничтожаем, или как?

– «Или как», – поторопилась я с ответом. – Сунь ее в аптечку с лекарствами. Нет, давай сюда. Мне над ней еще подумать надо. Только ты запомни, что я расписку потом в свою косметичку положу. Ольга, ты уверена, что тебе не похужело?

– Наоборот, мне похорошело, – торопливо ответила Ольга. – Кажется, я ни одной таблетки не проглотила. Только во рту противно. Я пойду одеваться?