Текст книги "Праздник покойной души"

Влад довольно улыбался. Очевидно уровень полученных за вечер оскорблений поднялся до критической отметки, наступил момент пресыщения с несколько неожиданной реакцией – настроение у него заметно улучшилось. А может, он по природе мазохист, только вначале слегка об этом подзабыл. Я еще раз пересчитала плитки пола, убедилась, что количество их разнится с двумя первыми результатами, и спросила, сама не заметив, что обращаюсь к парню на «ты»:

– Людмила тоже познакомилась с тобой в стриптиз-баре?

– Да. Весной. Заявилась с какими-то упакованными чувырлами. Я сразу понял, что она в первый раз в нашем заведении и закомплексована-а-а… Хуже вас. Ее приятельницы реально вовсю изгалялись, деньгами швырялись, а эта даже на сцену старалась не смотреть. Если бы знакомая по работе меня на понт не взяла, слабо, мол, даму завести? Ну я в азарт вошел, решил сбить с нее придурь. От души работал. Такой визг стоял в зале! Но, что называется, облом! Глянула в мою сторону печальным взглядом из позапрошлого века, пошепталась с приятельницами и слиняла… Ну слиняла и слиняла. Ну проспорил… С кем не бывает? Мне-то что? Мало ли на свете «синих чулков»? Меня моя работа не парит. Деньги нормальные, на жизнь хватает. Ни у кого не ворую.

– А как же возрастные ограничения? – поинтересовалась Наташка таким тоном, что я невольно подумала – подруга решила рвануть на подиум. Вечно лезет в голову всякая ерунда. Хорошо хоть, не потребовала разъяснений.

– Надеюсь до пенсии институт закончить. – Влад хохотнул. – Последний год остался. Учебу, кстати, тоже сам оплачиваю. Не то что Нэнси… Между прочим, о том, что Людмила – ее мать, я не сразу узнал. Людмила после того первого раза зачастила в наш бар. Только «на задворках» старалась сидеть, чтобы ее не видно было. Я, когда это обнаружил, в душе посмеялся: надо же, моралистка! А тут такая фишка выпала – из квартиры меня турнули – бывшего мужа хозяйки из зоны лесоповала раньше срока выпустили. За примерное поведение. Ну и пришлось сматываться. Две недели у друзей и приятельниц кантовался. Людмила ко мне сама подошла – до начала выступления. По своим источникам выяснила личную жизнь «бедного студента». Предложила временно пожить у нее на даче. Я и обрадовался: машина есть, до Москвы рукой подать. Правда, там ее мать больная жила, свежим воздухом лечилась, но она из комнаты почти не выходила. Еще у них там стройка шла, но мне это «по барабану». Да я и не рассчитывал надолго задерживаться. Друзья обещали помочь с жильем… Когда о размере оплаты спросил, Людмила аж занервничала: что ты, говорит, какая оплата, живи сколько надо. Ну я это нормально понял. В наше время бесплатный сыр сами знаете где… Вел себя соответственно ее пришибленности. Как с тургеневской девушкой. Цветочки там, разговоры о смысле жизни… В постель не прыгал. Таких, как она, следует убедить, что веришь в их исключительную непорочность. Она к матери сначала три раза в неделю наведывалась, потом совсем переехала. Когда приезжала с ночевкой, я на веранде спал. В голову не приходило, что Людмила и есть строгая мамочка Нэнси. Сама Маринка вообще-то безбашенная, но это к делу не относится.

Деньги за проживание у Людмилы я действительно не платил, но и в долгу не оставался. Со стройкой помогал, с покупкой стройматериалов…

– Забудем о долгах, – торопливо перебила его я. – Как выяснилось, что ты у мамы с дочкой один на двоих?

– На похоронах бабули. Мы с Людмилой из турпоездки прямо на них и угодили. К тому времени Людмила вообще не выходила у меня из головы. Мне никогда не жилось так хорошо. Женился бы, не раздумывая. Она сама не хотела. Боялась разницы в возрасте. – Влад примолк, сосредоточившись на воспоминаниях.

– Фига себе! – вклинилась в паузу Наташка. – Могу себе представить, чьи кости перемывали на поминках!

– Плохо представляешь! – язвительно заметил Влад, в свою очередь переходя на «ты». – Исключительно бабкины кости и перемывали. В хорошем смысле. Все было чинно, благородно! Ч-черт!.. Нэнси по тупости решила, что я случайно прознал про смерть Антонины Генриховны и приехал выразить сочувствие именно ей. О нас с Людмилой она ничего не знала. Людмила тщательно скрывала нашу связь, боялась издевок. А девочка, похоже, не долго думая, решила убить двух зайцев: познакомить меня, так сказать, с матерью и на квартиру к себе определить – денег ей, видишь ли, не хватало. Ну и познакомила… Хорошо, рядом Елизаветы не было!

Людмила ничего не говорила, только головой кивала, пока Нэнси ей про мои успехи в области банковского дела заливала. Охренеть можно! Я тоже молчал. Столбняк напал. Одна Нэнси, забыв про покойную бабулю, соловьем разливалась о том, что мы с ней решили пожениться, поэтому она ставит мать перед фактом: отныне я буду проживать вместе с ними в квартире. Людмила кривовато так улыбнулась и сказала: конечно, мол. Раз такое дело. Ей давно Москва надоела. Она всю жизнь мечтала жить за городом… И все! Представляете? Все!!! Ни одного упрека! Да что там! – Влад пнул босой ногой опять слетевший с нее тапочек, и он, ловко угодив в открытую дверь, с громким шлепком врезался в стену. – Ну не дает возможности все объяснить! На телефонные звонки не отвечает, дверь на даче не открывает… Заявился к ней в магазин, так она залепила, что ничего не хочет слышать. И вообще, ей все равно, она замуж за своего бывшего мужа собирается и просит специалиста по банковскому делу ее не компрометировать… Ч-черт! А теперь вот еще за Маринку волнуется! Можно представить, за кого она меня принимает!

– За жениха своей дочери, – подсказала я, удивляясь тому, что Влад сам не додумался.

– Да на кой хрен ее дочь мне сдалась?! – буквально из глубины души выкрикнул Влад и уставился на нас в ожидания ответа.

– Тупой, что ли? – удивилась Наташка. – А сам не догадываешься, на кой хрен? Для создания семьи, ячейки общества…

Влад захохотал. Я нервно подхихикнула, насмешив этим Наташку. Она пару раз гоготнула, и мы успокоились. В отличие от Влада. Он не просто смеялся. Его прямо-таки трясло и корежило в унисон собственному дикому хохоту с повизгиваниями и похрюкиваниями. При этом Влад был настолько поглощен собственным сольным выступлением, что не обращал внимания на наши переговоры.

– У него истерика! – определила Наташка. – Надо же! Не иначе как спонтанно обрадовался перспективе создания семьи. Дай ему по башке вазочкой. Пусть успокоится. Радоваться надо осознанно.

– Сама дай. Рядом с тобой холодильник. Возьми что-нибудь оттуда и тресни. В вазочке конфеты.

– Самое оно! Подсластишь удар. И потом, ты ближе сидишь…

– А ты опять худеть собиралась. Тебе больше двигаться надо, лишних пару шагов пробежишься… И знаешь, что-то мне подсказывает: после нанесенного ему удара по башке мы с тобой вряд ли сможем увидеть положительный результат.

– Вечно мне выпадает черная работа, – проворчала Наташка, осторожно встала и боком, с опаской, приблизилась к холодильнику. Можно было и не проявлять осторожности. Вынеси мы из кухни агрегат целиком, Влад оставил бы это без внимания. Веселился сам с собой, до упаду.

Наташка выволокла из холодильника полбатона сырокопченой колбасы, соразмерила его с мотающейся головой стриптизера и вернула на место. Потом ее словно осенило. В руках у подруги оказалась бутылка розового шампанского, она капитально ее потрясла и принялась открывать. Я в ужасе зажала уши…

Такой залп вполне можно было принять за террористический акт. Пробка со свистом пролетела мимо меня, врезалась в оконный переплет, срикошетила опять же в мою сторону – я вовремя пригнулась, уронив с полки вазочку с засохшими цветами, и влетела в открытую дверцу холодильника. Там и осталась – Наташка мгновенно лягнула дверцу ногой, она и захлопнулась.

Истерический смех стриптизера был сразу подавлен мощной струей благородного пенистого напитка. Он отфыркивался и отплевывался. Совсем как я. Ибо часть шампанского досталась мне. Траектория направленности хмельной струи изменилась как раз в тот момент, когда Наташка ногой закрывала холодильник, но напор был уже не тот. Он даже не смыл букетик засохших ландышей, ставших сомнительным украшением моего правого уха. Я успела подумать, что ландыши занесены в Красную книгу и что стояли они в вазочке месяцев восемь, дожидаясь своего часа оказаться в мусорном ведре. Вазочка, увы, разбилась. Не об мою голову – о плитки пола. Об голову только споткнулась.

– О как! – удивилась Наташка результатам своего вмешательства. – Ну, будем здоровы! – и отправила пустую бутылку в холодильник, мотивировав это тем, что там ее пробка дожидается.

– Зачем? Что это было? – хрипло поинтересовался Влад, растопыренными пальцами стряхивая с лица излишки пенистой влаги.

– Не знаю, – искренне призналась Наташка. – Я этикетку не смотрела. Тебе лучше знать. Уж очень страшно ты ржал… Помнишь? Про семью с ячейкой…

– А-а-а… Да. Там, в ванной, розовое полотенце. Я его перед вашим приходом повесил. Как чувствовал. Надо же! Ячейка общества!

Я уже поднялась с намерением проследовать в ванную, когда меня остановили слова Влада:

– Да у Нэнси этих ячеек… Сплошная сотовая связь. С любым подвернувшимся мужиком. Гражданскими браками, на денек-другой. Не успеваю разводить!

– Почему же тогда здесь живешь? – притормозила я, вручая Наташке засохший букет, пропитанный ароматом шампанского. Капли напитка методично стекали с волос на одежду и место моей временной парковки.

– Выполняю функции охранника и вышибалы. Ты бы поторопилась, а?

– Не видишь, она наслаждается, – не преминула заметить Наташка. – Ванна из шампанского – это дурной вкус. Да и утонуть можно. А вот душ…

Дальнейшее я уже не слышала.

Вернувшись на кухню, обнаружила Наташку, пьющую кофе из огромного бокала.

– Присаживайся, – спокойно сказала она, – я тебе тоже налила. Влад сам о себе позаботится. Нам надо поторопиться. Пока ты отполаскивалась, ему позвонила Маринка. Во всяком случае, он так сказал. Ее надо откуда-то забрать. А как тебе удалось угадать, что ее нет дома?

– Элементарно. Мы так громко ломились в гости, что мертвый бы проснулся. Влад слегка и растерялся. Не был уверен в нашем знакомстве с Дашковскими, а также в наших исключительно добрых намерениях, поэтому и сделал вид, что не один дома. Мы ведь к тому моменту уже были в квартире, совсем в гостях. Рассчитывал – испугаемся, Маринка, мол, проснется и потребует вышвырнуть нас вон. Сам выкинуть не решался – а вдруг мы на самом деле полезные знакомые?

Проигнорировав предложенный кофе, я прошла к дивану и, включив в розетку фен, принялась сушить волосы, мечтая как можно скорее попасть домой. Свитер тоже нахлебался благородного напитка, запах от него шел мерзкий. Не выдержав липкой приставучести мокрой шерсти, я прошлепала в прихожую, стянула свитер, сунула его в свой пластиковый пакет и натянула на себя шубу.

– Ну ты, блин, как с панели! – прыснула Наташка, мигом уяснив ситуацию.

На секунду стало обидно, но доводы разума перевесили: состояние Влада в момент истерического хохота требовало неотложного вмешательства, но не бить же его по башке чайником.

– Что он еще успел сказать в свое оправдание по поводу проживания в этой квартире? – строго спросила я Наташку.

– Наш стриптизер теперь снимает здесь комнату. Официально платит за нее Маринке. Видятся они редко – днем он учится, она иногда – тоже. По вечерам, включая ночные часы, Влад вытанцовывает в своем стриптизбаре. В редкие, по его словам, часы свиданий вышвыривает из квартиры ее надоедливых друзей и подружек, которые не прочь погулять на халяву. Боюсь, что ребятки балуются не только спиртными напитками, но и наркотой. К тому же он контролирует процесс обучения Маринки в ее университете. Ты будешь смеяться, но Влад проживает здесь исключительно из-за Милочки и не оставляет намерений с ней объясниться. Через Маринку. Его самого обида гложет.

Я призадумалась. Странный способ оправдаться. Впрочем, кто может ему помешать надеяться на то, что Милка искренне поверит в его старания опекать ее великовозрастную дочь. Причем не в кровати. Правда, лично мне хочется в это верить. Вот только выяснить бы у него еще один момент…

Эта возможность предоставилась сразу: Влад как ошпаренный вылетел из ванной и понесся собираться. Я сразу поняла, что аудиенция окончена, сорвалась с места и полетела за ним. За мной неслась Наташка с недопитым кофе. Просто потому, что не поняла, что случилось.

Как оказалось, Влад обитал в бывшей комнате Натальи, не вызвав у нее восторга по этому поводу. Дверь была приоткрыта, и до наших ушей долетали чертыхания стриптизера по поводу «этой сволочи».

Я проорала из-за двери как можно громче:

– Влад, а зачем ты приезжал к Людмиле в ночь с воскресенья на понедельник?

В комнате что-то грохнуло, потом стало тихо. Мы с Наташкой, вытаращившись друг на друга, недоуменно прислушались, не решаясь войти. Вдруг появился стриптизер в более раздетом виде, чем я под своей шубой?

Он не сразу появился перед нами. Причем бесшумно, напугав нас этим до крайности. Лицо у него было странно вытянувшееся и на редкость идиотское. Наташка ойкнула и пролила кофе на ковровое покрытие, я просто замерла. Боюсь, что с не менее идиотским выражением лица.

– С чего вы взяли, что я в эту ночь ездил к Людмиле Станиславовне? – спокойно спросил он. И медленно, отделяя одно слово от другого, как будто вколачивал их в наши умные головы, добавил: – Я к ней не ездил. Я в эту ночь работал, потом поехал домой. Это могут подтвердить на работе и сама Марина…

– Ну ты и…! Слов нет! – заорала Наташка. – Одни жесты в запасе! Как начну ими объяснятся, мало не покажется! – помахала она пустой кружкой перед носом Влада. – Напугал, блин, так, что фирменный рецепт из тушеной индейки с черносливом из головы вылетел! Вместе с благими намерениями приготовить мужу и сыну изысканный ужин. Подкрался, как… Как мстительный индюк, на глазах у которого забрали эту самую индюшку…

Влад пришел в себя и велел нам поторопиться. Квартиру Дашковских мы покидали так спешно, что я только внизу обнаружила – мой свитер так и остался в гостях. Правда, подруга решила, что я оставила его специально – в стратегических целях. Влад возвращаться не захотел, сославшись на то, что пути не будет. Ну что ж, Наташка права – появился еще один законный повод навестить Маринку дома. После визита к Владу у меня возникла целая куча вопросов. Будет лучше, если на них ответит не он сам.

Стриптизер действительно торопился. Выходя из квартиры, дважды уронил брелок с ключами – самодельный, из старинной монеты. Первый раз я ему помогла поднять связку. Влад зачем-то сунул ее в карман, затем вытащил снова и, не успев вставить ключ в дверь, опять брякнул на пол всю связку. Но без брелка. Тот решил отдохнуть в кармане. Стриптизер ругнулся, сам подхватил ключи с пола и наконец закрыл дверь. Вылетев из подъезда, торопливо попрощался и сел в машину. Даже не прогрел как следует двигатель своей «Мазды». Машина, натужно воя, рванула с места, но тут же притормозила:

– Кремация Эдуарда состоится завтра в двенадцать часов, – услышали мы из окна «Мазды», и она исчезла из поля зрения быстрее, чем мы подошли к своей безотказной «Ставриде».

По дороге домой, не умолкая, обсуждали с Наташкой странные взаимоотношения, возникшие между сторонами сложившегося треугольника. Единогласным было только одно мнение: Маринка – оторва, Милка – дура! Не захотела разобраться в ситуации и бросила непутевую дочь на произвол ее же избалованности и разболтанности. Следовало проявить твердость и решительность, убрать с семейной дороги камень преткновения – стриптизера. Иначе говоря, вернуться для проживания в собственную московскую квартиру, попросив Влада немедленно освободить ее по собственному желанию. В оценке самого стриптизера возникли разногласия: Наташка по-прежнему считала его только хитрым приспособленцем и виртуозным мастером вешать посторонним лапшу на уши. Мне же интуитивно казалось, что парень не из категории подонков. Но у него определенно есть свой личный интерес к Дашковским. Задавая ему на всякий случай вопрос о причине появления в загородной резиденции Милочки в ту самую ночь, когда был убит Эдик, я не ожидала такой реакции… Думала, психанет в спешке сборов и от всей души пошлет нас куда подальше. На крайний случай, очень естественно удивится и переспросит – не ослышался ли? И ведь не настоял на ответе на свой вопрос, откуда у нас эти сведения! А что, если он знал, кто мог ими поделиться? Вдруг в ночь убийства заявился в деревню Панкратово не один? Исключая, конечно, Эдика… И потом, создается впечатление, что Влад заранее обеспечил себе алиби – переговорил с кем надо на работе и, разумеется, с Маринкой. Все готовы подтвердить: ночь с воскресенья на понедельник он провел у своего шеста в стриптизбаре, а под утро, уставший, но довольный, вернулся в арендуемую им комнату, доложив об этом специально разбуженной ради этого Маринке.

Голова шла кругом. Я хорошенько ею встряхнула, отбрасывая свои размышления, и услышала голос Наташки, болтавшей что-то про смесь риса с изюмом и черносливом.

– Это называется кутья! – авторитетно пояснила я. – Правда, сейчас не все готовят ее на поминки. Обходятся блинами и киселем.

Наташка умолкла, притормозила, свернула к обочине и остановилась. Резко развернулась ко мне и грозно спросила:

– Ты что, блин, совсем окосела от своего шампанского?

Я заартачилась – с какой стати оно мое и почему это я окосела – точно знаю, что этой кутьей поминают усопших, аккурат после захоронения…

Орали мы дуэтом, но, слушая исключительно только себя, а поэтому – долго. Я охрипла первой и замолчала. Мне и в голову не пришло, что до моего вмешательства Наталья самозабвенно делилась со мной памятными вехами процесса приготовления необыкновенно вкусной фаршированной индейки…

Охрипнув во вторую очередь, подруга со слезами уверила меня, что я своей кутьей на всю жизнь лишила ее возможности воспользоваться уникальным рецептом. Шепотом, но искренне, я попросила прощения и у нее, и у Бориса, и у Лешика.

– У них можешь не просить, – также шепотом разрешила Наташка. – Они простые истребители. Что приготовишь, то и съедят, не особо вникая в трудоемкость процесса… Может, оно и к лучшему. Далась мне эта покойная индейка! – Она вздохнула: – Сварю на ужин овсяную кашу. Сытно и полезно. Все равно колбасой заедят… Что дальше-то делать будем?

– Надо дозвониться бывшей сиделке. Попробуй, а?

Я взглянула на подругу и, получив кивок понимания и согласия, продолжила:

– А теперь самое неприятное, извини, что опять на ту же тему, о похоронах… Придется все же, так сказать, поприсутствовать… Я тут подумала – Марине может показаться странным, что мать просила нас о ней позаботиться, а мы даже не явились поддержать ее в трудный момент. И вообще, следует понаблюдать за людьми, которые приедут проститься. Вдруг там будет убийца? – Я поежилась: – Слово-то какое – «проститься»… Простить и получить прощение. В принципе нам его прощать не за что, ему нас тоже. Поэтому и говорю, мы просто поприсутствуем. Только цветы, пожалуй, надо купить.

Наталья, успокоенная моими рассуждениями, особо препираться не стала. Пробурчала, что к гробу и близко не подойдет. Я прекрасно знаю ее отношение к покойникам и должна понять. С моей легкой руки, вернее, языка без костей, просто вообразит в гробу не Эдика, а все ту же индейку.

Я и не думала оспаривать известный факт, что Наталья, квалифицированная медсестра, панически боится покойников. Хотя иногда проявляет редкие чудеса необъяснимого бесстрашия. В июле мы с Аленой, символизируя своим присутствием дружескую поддержку, ездили с ней на могилу ее родителей. Несмотря на официальный развод, смерть снова соединила их и, судя по снам, которые Наталья считала вещими, и мама, и отец против этого не возражали. У церкви нам преградил дорогу траурный автобус, из которого вышла толпа народа в черных одеяниях. Рабочие кладбища принялись выдвигать гроб. И тут Наталья, не говоря ни слова, резким движением каратистки заставила нас с Аленкой перескочить бордюр проезжей части и в буквальном смысле повиснуть на металлической, крашенной в черный цвет ограде ухоженной могилы какого-то Артура Ивановича Цехнадзе, безвременно покинувшего этот свет, родных и близких на восемьдесят девятом году жизни. Разумеется, наши лица счастьем не светились. Более того, у Алены, ударившейся коленкой, на глазах невольно выступили слезы. И все бы ничего, если бы не возмущенный крик молодой женщины – как оказалось, последней жены покойного, явившейся с розами навестить его. Две предыдущие жены покоились в Цхалтубо, третья, самая первая, – рядом.

Подробности были установлены в перепалке между подскочившей нам на помощь Наташкой и бедной, но цветущей вдовой. Наталья объяснила, что решила спасти меня с дочерью и себя, естественно, от крайне неприятного зрелища – выноса тела покойника из автобуса. Чтобы не приснился ненароком. Но немного не рассчитала силу. А бедная вдова приняла меня за одну из многочисленных любовниц мужа, оспаривающих наследство Артура Ивановича в пользу рожденных якобы от него детей. По ее словам выходило, что его и на законных детей не хватало.

Расстались мы вполне мирно. Даже помогли отнести в мусорный контейнер охапки свежайших цветов с могилы дедушки Цехнадзе. Наверное, от незаконных. Могила сразу осиротела. Шесть роз вдовы выглядели одиноко и потерянно. Но не навязывать же свое мнение…

В маленькую церковь мы заявились как раз в момент отпевания того самого покойника, фактически оказавшегося покойницей, встречи с которой Наташка хотела избежать. Гроб с телом был в поле зрения, прямо перед входом. Продвижению христиан он абсолютно не мешал, но невольно привлекал к себе болезненно-любопытные взгляды. Памятуя о Натальином предостережении, мы с Аленкой, не глядя на лицо усопшей, мгновенно повернули налево и пошли подавать поминальные записочки об упокоении душ умерших родственников и о здравии живых. В полной уверенности, что Наташка следует за нами…

Обнаружили и догнали ее с большим трудом: в невменяемом состоянии она в сплоченной кучке родных и близких следовала за тележкой с гробом, неотрывно глядя в лицо покойной. Да с таким выражением, что у нас возникла полная уверенность: Наталья случайно попала на похороны внезапно обнаружившейся родственницы…

Если бы не полный автоматизм движений Натальи Николаевны, граничивший с сомнамбулизмом и идиотизмом, отмеченный Аленкой, мы всенепременно поучаствовали бы в траурном мероприятии до конца. Может быть, включая и поминки. Просто Аленка слегка потянула Наталью в сторону, и та послушно подчинилась. Так же послушно она вышла вместе с нами из ворот кладбища, где нас чуть не придавил огромным венком лохматый амбал, опаздывающий к моменту прощания с другом. Это маленькое происшествие заставило Наташку вернуться в реальный мир. Как ни странно, амбал не пострадал даже морально. Подруга очнулась, озадаченно хлопнула глазами и возмущенно спросила у него:

– Ну зачем, скажите на милость, уродовать пожилую покойницу ярко-рыжим париком?!

Три последующие ночи Наталья спала со снотворным при свете ночника, заставляя Бориса ворчать.

Дома меня поджидал готовый ужин – сын расстарался, о чем радостно и сообщил, едва я открыла дверь. На кухне сидела Анастас Иванович и, судя по всему, уговаривала Алену выходить замуж за Лешика. Дочь вежливо ссылалась на свою молодость и неразумность.

Я приветливо поздоровалась, получила от соседки в ответ сомнительный, но все равно приятный комплимент о прекрасном цвете лица (это в слабоосвещенной прихожей!), и уже собралась снять шубу, когда вспомнила, что мой верхний этаж упакован только в нижнее белье.

– Мамуль, проголодалась? – слишком громко, чтобы это выглядело естественной заботой, спросила дочь. Скорее всего, хотела дать понять Анастас Ивановичу, что у той есть и собственная квартира со всеми удобствами, включая мужа, Степана Ивановича.

– Я не помешаю? – поинтересовалась соседка, не допуская мысли, что может помешать. – Забежала на минутку проконсультироваться у нашего будущего семейного доктора…

По-прежнему кутаясь в шубу, я, как могла искренне, пригласила ее отужинать с нами и торопливо прошла в спальню, громко пообещав вернуться. Почему-то на днях. Наверное, переволновалась. Крутившийся рядом со мной Славка подозрительно принюхивался сначала к окружающей обстановке, потом ко мне и проводил меня до самых дверей невинно поинтересовавшись:

– Чем закусывали?

– Ничем. И я ничего не пила. Помнишь присказку: «По усам текло, а в рот не попало»?

– А по чьим усам?

Я изобразила на лице возмущение:

– По моим, естественно.

Славка почесал макушку и, глядя себе под ноги, пробормотал:

– Ясненько. Это присказка. Сказка будет впереди…

– Никакой сказки! Просто Наталья Николаевна случайно облила меня шампанским.

– Ладно, не хочешь говорить правду, не надо. В конце концов ты взрослый человек, можешь сама отвечать за свои поступки. Вот только отцу едва ли понравился бы твой вид.

Ответить я не успела. Сын демонстративно ушел. В прихожей хлопнула дверь. Скорее всего, Анастас Иванович не стала ждать моего возвращения. На днях.

Погруженная в мысли о теплом душе, я моментально выхватила из шкафа халат и скинула шубу прямо на пол. С намерением почистить и повесить ее потом на лоджию. Пусть там очухается от алкоголя. Как в вытрезвителе. В этот момент в двери спальни показалась светлая головушка дочери. Да что ж за дети такие невыносимые!

– О-го… – протянула Алена. – Ты что, в таком виде ехала домой? А…

Продолжение повисло в воздухе. С помощью Наташки дочь влетела в комнату, шлепнулась на мою шубу и умолкла.

– Ну вот и правильно, – умилилась подруга, погладив ее по голове. – Не приставай к маме. А ты, мама, халатик-то накинь на себя, накинь… Так и знала, что тебе помощь пригодится, едва успела раздеться… Значит так, Ленусик, мама у вас теперь стреляный воробей. Мы заезжали в наш «Перекресток», решили заранее прикупить шампанского к Новому году, мне попалась некачественно упакованная бутылка. А бутылке случайно попалась Ирина Александровна. Такой выстрел был – не поверишь, весь ассортимент молочных продуктов смыло.

– Он же в противоположной от спиртных напитков стороне…

– А сдетонировало! Знаешь, что такое цепная реакция? Твоя мамочка головкой вместе с содержимым подмокла и с цепи сорвалась. Давай натягивать шубу прямо на мокрый свитер!

– Она что, в магазине шубу снимала?

– Н-не совсем. Она у нее, как кавказская бурка, на плечах висела. Жарко было… Кстати, фирменный свитер остался у администрации универсама. Выстирают и принесут. Еще вопросы есть? Впрочем, какие вопросы! У меня собака голодная. Заодно своих мужичков покормлю…

Наташка исчезла так же неожиданно, как и появилась. Но на обратном пути прихватила с собой Анастас Ивановича, испугав ее скоропостижно начавшимся у меня гриппом и плохой сопротивляемостью организма Степана Ивановича любой заразе. Уже по дороге узнала, что визит соседки был вызван необходимостью обсудить возможные последствия странного сна, приснившегося ей прошлой ночью.

Благоухающая чистотой и хорошим настроением от сознания того, что нахожусь дома, я наворачивала за обе щеки приготовленный сыном ужин – весьма вкусный суп-пюре из странного, на мой взгляд, набора продуктов: предварительно обжаренных овощей, бекона и креветок, заправленных бульоном из кубика и пакетом сливок. Славка монотонно делился впечатлениями от поездки в деревню. Ко мне с расспросами не приставали, если не считать одного вопроса Алены – по поводу самочувствия Людмилы Степановны. Услышав, что она спокойненько лежит в больничной палате, полностью изолированная от посетителей, дочь обрадовалась. Удивил сын, тем же монотонным голосом сообщивший, что четыре существа женского пола, объединенные общим паническим страхом, легко позволили себя одурачить. Не могли догадаться как следует осмотреть все помещение загородного дома на предмет поиска динамиков передающих голос бабули, записанный во время ее болезни. А уж если сами не решились – попросили бы специалиста – Лешку. Сомневаться не приходится, Алена уже все доложила братику.

– А мы и попросим! – вызывающе заявила я. – Просто решили не лезть в это дело, пока милиция с убийством разбирается.

– Одно другому не мешает. А как же природное любопытство? Я уже переговорил с Лешкой, он завтра во второй половине дня свободен.

– Завтра невозможно. С утра – работа… Впрочем, меня оттуда скоро выгонят. А потом похороны. – Аленкины ресницы испуганно метнулись вверх. – На двенадцать назначена кремация Эдуарда Вениаминовича Угрюмцева. Надо поддержать Марину. Это просьба Людмилы Станиславовны. Не знаю, как потом дело пойдет. Может, придется и на поминки ехать. Наверняка только к вечеру освободимся. Слав, будь другом, договорись с Лешиком на пятницу.

– Буду другом, – комично развел руками Славка. – Это все же лучше, чем быть тебе родной матерью.

Мы с Натальей опаздывали – слишком долго приобретали венок. Вернее, ждали изготовления нестандартной надписи на траурной ленте. Центр был капитально забит. «Ставрида» со скоростью черепахи переползала от одной пробки к другой. К тому моменту, когда терпение окончательно иссякло, а Наталья озверела, дорога неожиданно стала свободной. В результате к крематорию мы прибыли на полчаса раньше установленного срока. И смогли понаблюдать за происходящим. Появились две машины. Из джипа вылез мужчина в одежде, что называется «с иголочки», и в одиночестве, он решительно направился в здание крематория. Из второй – «Пежо» цвета мокрого асфальта, металлик, выходить никто не торопился. Количество сидящих в салоне людей из-за тонированных стекол определению не поддавалось. Через десять минут прибыл автобус. Мы решили с выходом для соболезнований повременить, – уяснить ход событий. А они стали развиваться совершенно непонятно. Из автобуса на привезенные катафалки выдвинули сразу два гроба.

– С чего бы это Эдьке, царствие ему небесное, – перекрестилась Наташка, и я за ней следом, – раздваиваться? Хотя… В синем гробу, наверное, он сам со своими грехами, а в розовом – его добродетели и нереализованные при жизни добрые намерения. Надо же, какой тяжелый! Синий легче пошел.

– Это не наши похороны! – догадалась я. И оказалась права: сбегав на разведку, выяснила, что хоронят двух пожилых супругов, умерших, как в сказке, в один день. Только причина не романтическая – перед смертью повеселились от души с помощью двух бутылок водки. Света не было – отключили за неуплату, зажгли лучину…

– Ясно! – прервала меня Наташка: – «Ты гори, гори, моя лучина, догорю с тобой и я…» А вот этот автобус наверняка наш! – Мы как по команде повернули головы и проследили за въезжающим в ворота автобусом. – Теперь бы Маринку ни с кем не перепутать. Давай еще подождем, пока она четко обозначится. И не забыть бы вытащить венок.