Текст книги "Праздник покойной души"

При дневном свете и веселой метели в Милочкино привидение верилось с трудом. Мы не преминули заглянуть в недостроенную часть дома… Сруб из бруса, перегородки между отдельными комнатами, кое-где обшитые вагонкой, большие арочные окна, черновой пол, черновой потолок, лестница-времянка на находящийся в зачаточном состоянии второй этаж под крышей, вот и все. Нет… Еще аккуратно сложенные стройматериалы, затрудняющие свободное перемещение, и закрытая металлическая дверь – выход на новое крыльцо. Мы с Аленкой даже ухитрились слазить на второй этаж. С напутствием не провалиться на голову Наташке, не вовремя навязанным. Аленка так и осталась стоять на лестнице, вертя головой в разные стороны. Меня же, как магнитом, потянуло к большому – во всю стену – окну, начинающемуся прямо от пола. Захотелось взглянуть на окружающий мир: что там, в снежной пелене и сплошных ветках какого-то дерева-великана можно было разглядеть? Но ведь потянуло же… Повезло. Не вывалилась в окружающий мир, не долетев до окна сантиметров пять. Никогда не смотрю под ноги. И какой придурок додумался бросить ящик с гвоздями прямо на подходе к окну. Я и об спичечный коробок запросто споткнусь, а тут такая махина! В унисон с дочерью коротко помянув маму, рыбкой нырнула по направлению к оконному великолепию. По пути оседлала огромный нераспечатанный рулон утеплителя, «Урса» называется, с ним и припечаталась к черновому полу, ободрав пальцы. Аленка мигом пришла на помощь. С большим трудом оторвала меня от «Урсы», уговаривая, что с ней спускаться будет труднее. От запоздалого страха и поднятой при падении пыли жутко зачесался нос, зазудели щеки, заслезились глаза. Кое-как встала, потерла лицо руками и направилась к лестнице…

Первой мыслью Наташки, показавшейся мне самой умной, была мысль о том, что днем привидений не бывает. У них спячка. Это она мне и проорала снизу. При моем появлении и другие мысли потоком хлынули в ее голову, а рассортировать их она не успела. Басом помянула и свою маму, попятилась, заставив Милочку с грохотом завалиться на кучу стройматериалов, и выдала словесный пакет собачьей чуши:

– Немедленно спускайся! Но не подходи! Ленуська, если ты жива, откликнись?

Алена, водружавшая рулон утеплителя на место, откликнулась, но, как подруге показалось, не своим голосом.

– А кто покусал твою мать? Или кого покусала она? – продолжала нести ахинею подруга.

– Никто не покусал. Она чуть в окно не выпала. Зря вы стройматериалы раскидали.

Дочь встала рядом со мной, с интересом наблюдая, как Людмила Станиславовна в одиночку пытается выбраться из рассыпавшегося штабеля вагонки. Потом обернулась ко мне и ахнула:

– Боже мой! Да у тебя все лицо в крови! А руки… Ты их лучше опусти, не держи перед собой так, как будто собралась каждому гвоздю голову оторвать. И не хватайся за физиономию – достаточно вымазала.

В моем положении были и преимущества – пару дней можно не мыть посуду и не готовить. На совесть забинтованные руки выглядели внушительно. И внушали они мысли о страшных ранах, скрытых под стерильными повязками. На самом деле страшного ничего не было – кое-где на руках содранная кожа да с десяток заноз. До дома заживет. Не знаю, что угораздило Наташку принять меня за жертву фантома-шатуна, не ко времени разгулявшегося днем. Милочке пришлось хуже – разодранные брюки, приличная шишка и две здоровые ссадины на лбу.

Решив отвлечь хозяйку дома от грустных мыслей о временном физическом несовершенстве, Наташка выдала свое замечание по результатам обзора новостройки: весной на втором этаже будет темно. Листва дерева закроет все пространство мансардного окна. Оправдываясь, Милочка пояснила, что так и не решилась обрубить ветви дуба – любимого дерева покойной мамы. Вокруг его ствола построена беседка. Летом там просто чудесно. Не хотелось бы видеть дуб однобоким.

После завтрака, пришедшегося на обед, мы были готовы к отъезду. На прощание наговорили друг другу много теплых слов. В порыве искреннего благородства, подкрепленного туманными видениями родных квартир, до которых всего-то километров тридцать, обещали не бросать Милочку на произвол ее разыгравшихся нервов и время от времени наведываться. Кто ж знал, что это будет так скоро?

Успокоенная Милочка, накинув шубку, вышла нас проводить. Метель слегка поутихла. Открыв дверь на крыльцо, мы уверенно шагнули вперед. Когда ноги гораздо выше колен провалились в снег, стало понятно, что ступеньки крыльца кончились. Мы прочно застряли.

Это было странное зрелище – три намакияженных существа женского рода с сумками по пояс в белом снегу. Милка ойкнула и недобрым словом помянула какого-то Гришку, не удосужившегося почистить дорожку.

– Сейчас! – крикнула она нам и скрылась в доме. Но буквально тут же появилась снова, победоносно размахивая пластмассовым фиолетовым совком. Сойти вниз мы ей не разрешили, и она, размахнувшись кинула совок Наташке, сбив с нее шапку.

Сидеть в снегу и наблюдать, как подруга откапывает правую ногу, мне быстро надоело. Я попробовала добраться до крыльца по-пластунски. Голова и забинтованные руки нащупали ступеньку. Причем голова – в первую очередь. Ноги подзадержались, но тут на помощь пришла Милочка. Алену вытащили быстрее. Последней откопалась Наташка.

– Зря мы вышли отсюда, – посетовала Милочка, – надо было через главный вход. Там путь до машины короче.

Вытряхнув на крыльце весь прихваченный снег и собравшись с силами, мы отправились в недостроенную часть дома, с трудом перелезли через завалы стройматериалов и облегченно вздохнули, увидев, что дверь легко открылась наружу.

– А где машина? – растерянно спросила Наташка, с недоверием вглядываясь в большой сугроб и отказываясь верить своим глазам. – Я вчера ее, кажется, тут ставила…

– Тут ты ее поставить не могла, – убежденно заявила Милочка. – Тут стоят бетонные кольца в количестве пяти штук. В два этажа. Три снизу, два сверху.

– На фига ж мне знать, как стоят твои кольца? Я спрашиваю, где моя машина?

– Скорее всего вон в том углу… Темно было… Да. Определенно это она. Ты ее очень неудачно поставила. Как раз туда, где больше всего снега намело. Вот если бы на место бетонных колец…

– Там, где лучше, всегда занято, – вздохнула я. – Пожалуй, мы нашу «Ставриду» совком не откопаем. Ушла под снег с колесами. Как «Титаник» под воду.

– Что же нам теперь, до весны ждать? – нервно спросила Аленка. – Когда сама выплывет? Вы посмотрите – сплошное белое безмолвие. Похоже, трактор тоже утонул под снегом. Может быть, даже с трактористом…

– В таком случае, ему гораздо хуже, – заметила Наташка. – Только… что-то мне от этого не легче…

– Ничего страшного, – засуетилась Милочка, поочередно разворачивая каждую из нас обратно. – Проезжую часть почистят чуть позже. Как раз и Гришка проснется. С лопатой. Откопает все в лучшем виде. Вечером и уедете.

Милочка в своих предсказаниях частично ошиблась. Проезжую часть к пяти часам вечера действительно прочистили. Что же касается Гришки, то он пока так и не появился. Наверное, зачитался конституцией – особенно разделом, касающимся прав граждан Российской Федерации. Скорее всего, у него хватало денег на реализацию права на отдых, поэтому с правом на труд можно было и повременить.

К семи часам мы уже твердо решили: в любом случае отложим отъезд до завтра, чем несказанно обрадовали Милочку.

От вчерашнего напряжения не осталось и следа. Это был настоящий вечер отдыха. Скучала только Аленка, хотя и старалась не показывать вида. Прозвонившись Анастас Ивановичу, попросили ее покормить наше кошачье стадо.

– После ее визита кошарики до утра из потайных мест не вылезут, – мрачно предсказала дочь. – Ладно бы она по частям входила. А то вламывается в дверь, как… стихийное бедствие огромного масштаба, да при этом еще кискает зверским басом. Однажды мне пришлось услышать этот «ангельский» призыв – не ко времени вернулась домой, пока все умные в отъезде были. Так я вперед кошек за кресло сиганула! Потом уже как-то неудобно было показываться. А они вместе со мной прятались… Ой, как вспомню!..

После десяти меня окончательно стало клонить ко сну – несколько раз я сама себя будила детективом, падавшим мне на физиономию одними и теми же страницами – сказывалась почти бессонная ночь. Не выдержав, улеглась первая, отметив, что под дружный хохот, доносящийся из кухни, прекрасно спится.

Мне снилась снежная равнина без конца и края, наша «Ставрида» стояла на каком-то возвышении, подобном постаменту, а мы с Наташкой и Аленкой жались к ней, боясь свалиться в снежную, холодную мякоть. А все потому, что вчера не уехали.

– «Мила-а-а. Мне плохо, Мила-а-а. Ну где же ты-ы-ы?» – завыла вдруг Наташка не своим голосом.

– Нечего было вчера ржать до полуночи! – услышала я свой собственный голос. – Тогда и плохо бы не было.

– Мамуль, что это? – шепотом спросила меня Алена, подкатившись ко мне вплотную.

– Господи, вы тоже слышали? – трагически всхлипнула со своей кровати Милочка. – Какое счастье! Значит, я не сошла с ума!

«Сойдем вместе, – подумала я, окончательно проснувшись. – Если это не Наташка развлекается. Иначе давно бы заглушила этот жуткий призыв. Не зря в пионерском хоре запевалой была».

– Мила-а-а, мне душно-о-о. Где ты, Мила-а-а?…

То, что этот потусторонний голос принадлежал не Наташке, стало ясно буквально тут же:

– Заберите меня из туалета!!! – вопила она.

Не сговариваясь, мы рванули к ней. Впереди скакала обезумевшая Фимка.

Из-за закрытой двери в строящееся помещение продолжали нестись леденящие душу стенания…

– Эт-того не мож-жет б-быть, – довольно убедительно выговорила Аленка, крупно дрожа всем телом и прижимаясь ко мне. Милочка держалась лучше – за электрочайник и часто-часто потряхивала головой в знак согласия. Заледенев от ужаса, я убеждала себя взять ситуацию под контроль.

– Ирка! Сдвинься вправо, ты мне выход перегородила, я одна здесь боюсь, – тоненько провыла Наташка из туалетной кабинки.

– Мила! Почему не готов ужин?! – Голос покойной звучал громко, требовательно и решительно. – Хочешь, чтобы я сама поднялась и пришла на кухню?

Бледная Милка, обреченно уставившись в потолок и слегка приоткрыв рот, поливала из чайника пол. Пока я дрожащими руками не отняла этот чайник. И не начала поливать пол сама – никак не могла поставить его на стол.

– Лежите себе спокойненько, Антонина Генриховна, вам нельзя двигаться! – крикнула Наташка, выскакивая из туалетной комнаты, при этом ощутимо двинув меня дверью. Но я только слегка поморщилась.

Милочка шептала побелевшими губами «Отче наш…». Аленка требовала позвонить в службу спасения. А я вообще ничего не соображала.

Голос покойницы изменил тональность – стал низким, медленным, тягучим:

– Мила-а-а-а, – выдохнула она, и я не выдержала. Давно славлюсь безрассудными поступками. На то они и безрассудные, что разум в качестве консультанта и советчика не задействован. Мне вдруг показалось, что если я сейчас не прекращу это издевательство, то до утра не доживу. Сейчас выскочу в эту проклятую дверь, вцеплюсь в потустороннее «нечто» и буду рвать эту субстанцию на клочки. Ярость сильнее страха. Тем более когда соображения уже нет. Нечем бояться! Я рванулась в коридор.

– Не надо!!! Не ходи!!! – закричала Аленка, вцепившись в мою руку. – Я с тобой!!!

– Через мой труп!!! – гаркнула подруга, сверкнула глазами и уверенно добавила: – Пока живой! Лучше бежать на улицу… Там вместе и окочуримся. Зато не от страха!

Милочка ничего не сказала. Не смогла – удачно валялась без сознания: головой почти на диване, всем остальным – на полу. Странная какая-то… Уж ей-то пора бы и привыкнуть.

Я вдруг стала замечать некоторые детали: кухня какая-то слишком белая. На окна нужны более веселые занавесочки. Милка в одном тапочке, Аленка вообще босиком. А у Натальи волосы наэлектризованы… И черт с ним, с этим потусторонним завыванием. Ясное дело, уже на стрелку не побегу. Ярость прошла. Но и бояться устала.

– Милку верните в реальность, – проронила я спокойно. – Балдеет сама с собой наедине. Я чай поставлю.

Стенания, требования и призывы за дверью стихли. Теперь там что-то шуршало и возилось. Милочка очухалась и бессмысленно улыбалась, заладив одно и тоже:

– Я не сумасшедшая!

– Непонятно, чему радуешься? – разозлилась Наташка. – Все равно скоро сбрендишь, если не переедешь отсюда. Надеюсь, поймешь нас правильно, мы больше сюда не заявимся. Неизвестно, что взбредет в голову твоей… Интересно, у фантомов есть голова? Наверное, есть. А раз так, неизвестно, что в нее может взбрести Антонине Генриховне, царствие ей небесное. – Подруга перекрестилась. – Только бы у нас свет не погас, как в фильмах ужаса. Даю вам слово, если погаснет, я по сугробам в пижаме и тапочках до Москвы без передыха долечу. Милка, слушай добрый совет, сваливай отсюда! И чем скорее – тем лучше.

– Я не могу жить в рабочем кабинете!

– Сними квартиру, в конце концов! Либо себе, либо дочери.

Милочка протестующе затрясла головой:

– Да как я это людям объясню? Пойдут сплетни, снизится реализация…

– Господи, о чем она думает! – Наташка всплеснула руками, опрокинув на меня свой чай и меня же за это обругав – видите ли, путаюсь под руками. – А как ты объясняла то, что не живешь в своих московских хоромах?

– Ну-у-у, говорила, что нормально чувствую себя только в загородном доме.

– Людмила Станиславовна, вам действительно необходимо сменить обстановку, – вытирая лужу на столе, тихо сказала Аленка. – И необязательно всем говорить, что вы снимаете квартиру. Можно объяснить, что подруга попросила временно пожить у нее…

В строящемся отсеке что-то гулко грохнуло. Мы вздрогнули.

– Антонина Генриховна об раскиданную вагонку споткнулась! – прокомментировала Наташка. – Так ей и надо, не лежится спокойно на месте…

Я легонько дернула ее за пижаму, намереваясь призвать к совести. Но она у подруги спала. Время-то позднее.

– Что ты меня щиплешь? – разозлилась Наташка. – А кто там еще может шарахаться среди ночи? Милка, ты не пробовала оставлять в той части свет?

– Пробовала, он выключается.

– Может, стоит продать дом вместе с участком? – выдавила я из себя дельное предложение.

– Да я и сама уже задумывалась. Жалко, конечно. Деньги мне пока не нужны. Я имею в виду большие деньги. Не знаешь, в чем их хранить – то ли в рублях, то ли в долларах, то ли в евро… Недвижимость надежнее. – Мила вздохнула и провела рукой по столу, стряхивая невидимые крошки, видимые возила Наташка в чайной ложке. Любимое занятие при раздумье.

– Эти… скажем так, странности, начались сразу после смерти мамы? – спросила я, внимательно наблюдая за маршрутом ложки.

– Н-не совсем сразу… – Мила неожиданно всхлипнула и заплакала. Наташка вопросительно посмотрела на меня, я легонько покачала головой – не надо мешать. Может, легче станет…

Плакала она не очень долго. А потом, прерывая рассказ судорожными вздохами, рассказала, что мама умерла в ее отсутствие. В августе вконец измотанная Мила решила съездить на недельку по туристической путевке по маршруту: Хельсинки-Стокгольм-Хельсинки. Мама последнее время неплохо себя чувствовала, и именно она на этом и настояла. А тут еще ухаживающая за мамой сиделка Лиза поддакнула. Неделя – не велик срок.

Прощаясь с матерью, Мила не думала, что видит ее живой в последний раз. Антонина Генриховна была бодрой, улыбчивой и деятельной. «Поезжай с Богом, деточка. Вернешься, забот прибавится. Нам с тобой надо заняться старым фундаментом – до конца отстроить на нем то, что заслуживаем. Не умру спокойно, пока мечта не осуществится…»

– Что-то я плохо понимаю… – Наташка еще добавила в ложку крошек от бисквита и повезла ее в мою сторону. – Неужели твоей мамочке было мало места в этой, с позволения сказать, половине? Зачем ей, болезной, на старости лет огромная махина, с претензией на «дворянское гнездо»?

– Видишь ли… – договорить Милочка не успела. С улицы донесся слабый звук мощной техники. – Дорогу чистят! – обрадовалась она. – Я же говорила! Она еще раз прислушалась: – Вернее, уже почистили, возвращаются…

– Как замечательно осознавать, что кому-то в эту ночь тоже не спится. И не по собственному желанию… Честное слово, я бы и сейчас рванула домой, если бы нас здесь не замуровали… демоны! – Наташка возмущенно шарахнула чайной ложкой по столу, рассыпав весь груз крошек. – А почему со стола не вытерли?

– Мила, ты так и не пояснила, когда начались эти потусторонние явления…

Не очень хотелось возвращаться к прежней теме, но любопытство одолело.

– Ах, да… Мама умерла за день до моего возвращения. Я была уже в поезде, когда позвонила Маринка. Такую истерику закатила! Получилось, что я жуткая эгоистка, бросила ее любимую бабушку умирать и пустилась во все тяжкие… Хотя сама, паршивка, вообще у бабушки не появлялась. А ведь та ее вырастила! Но, честно говоря, Маринка кое в чем права – не следовало мне уезжать… И еще – Лиза говорила, что умерла мама тихо, во сне, а у меня такое ощущение… – Милочка замялась. – Словом, я думаю – это не совсем так. Ну просто уверена: мама не успела мне сказать что-то очень важное… Вот после смерти и разговорилась.

Наташка как-то странно выпрямилась и уставилась на Милочку немигающим взором:

– Так она… это… Она здесь умерла? В этой половине?

– Лиза говорила, что застала ее на кровати без сознания и почти без пульса. Смерть констатировала «скорая». Ее только успели вынести из дома. Соседка тетя Аня – она вообще-то Ася, но свое имя терпеть не может, ее все тетей Аней зовут, даже успела в одностороннем порядке с ней проститься у дома и пожелать счастливого пути. Мамина комната как раз напротив моей… Наташа! Ты меня пугаешь!

Наташка молча хватала ртом воздух, с трудом выдавая отдельные слова. Если связать их воедино и исключить некоторые восклицания, получался вопрос-упрек: «Ну почему же ты, Мила, не предупредила заранее, что рядом комната покойницы, блин?!

– Да она постоянно закрыта, – совсем растерялась Милочка. – И голос мамы доносится не оттуда. Вы же сами слышали! – обратилась она к нам за поддержкой.

– Ну да! – с жаром подхватила Аленка. – Он жалуется из недостроенной части. Наверное, строительство осуществляется не по планам Антонины Генриховны, вот она и выказывает недовольство. Но что удивительно – там такой холод, а ей душно…

– Так! Времени половина седьмого. – Наташка взглянула на настенные часы и весьма решительно продолжила: – Еще минут сорок, и идем на улицу откапываться тазиками, кастрюлями и крышками от кастрюль. А тебе, Ирка, хватит выяснять, когда начались эти ненормальные аномальные явления. Это чревато нехорошими подробностями. Я, например, уверена, что голосит покойница из недостроя, а гуляет, где вздумается. И днем спит в своей бывшей комнате. Вот если сейчас туда зайти… Только мне это на фиг не надо. А что, если она сейчас рядом с нами и все слышит?

За столом воцарилась идеальная тишина. Был слышен шорох собственных ресниц. Я понимала – необходимо немедленно сказать что-то умное и ободряющее, но, к сожалению, одно противоречило другому. Мысль о том, что привидений не бывает, расходилась с тем, что утром и днем они спят, поэтому бояться нам нечего. В результате выдала совсем другое:

– Алена права. Привидение в своей комнате не живет. Оно живет по месту нахождения голоса.

– Если ты такая храбрая, иди, открой комнату и посмотри, – издевательски предложила Наташка. – А я на выходе из дома в теплых носках покараулю.

– Между прочим, в маминой комнате всегда ночует Лиза, когда приезжает, – заметила Милочка. – Я вообще-то надеюсь, что она сегодня к вечеру появится. Лиза без предрассудков.

– И, судя по всему, глухая. Ты ей, конечно, платишь, – фыркнула взбудораженная Наташка.

– Раньше платила. За уход и помощь маме. Очень порядочная женщина, о себе мало рассказывает, но, насколько мне известно, у них в области тяжело с работой. В свободное время она еще и учится. Неделю после смерти мамы со мной возилась. Больше не могла – работа. На днях, когда оставалась ночевать, уехала аж в шесть часов утра. С ней очень легко. Кстати, когда она в первый раз приехала, мама была настроена против нее категорически. Ей ужасно не понравилось Лизочкино имя. Но стоило Лизе поговорить с мамой буквально пару минут, претензии были сняты. Но мама, смешной человек, упорно не называла сиделку по имени. Только Душенька.

– Ну тогда плати Душеньке больше и пусть она живет с тобой. Я не понимаю, почему ты раньше не решила этот вопрос? – Наташка недоуменно пожала плечами.

– У Лизы уход за пожилыми людьми как-то связан с учебой. И потом, Лиза очень ответственный человек. Если уж она устроилась к другим людям, то ни за какие деньги не решится их подвести. Говорит, что это будет крайне непорядочно с ее стороны, – кисло улыбнулась Милочка.

Наташка с шумом перевела дыхание:

– Уф! Ну и слава богу! Давай координаты ее хозяев. Мы сами решим все вопросы так, чтобы и овцы были сыты, и волки целы…

– Но у меня нет их координат. Только мобильный телефон Елизаветы. А ей, право слово, звонить не стоит. Я уже объяснила почему…

– Милка! Не тормози! Я не собираюсь тащить ее к тебе на аркане. Просто дай мне номер ее телефона.

К полному разочарованию Натальи телефон сиделки был мобильным. Подозреваю, что Наташка рассчитывала на домашний. По нему не составит труда определить адрес. Не сложилось…

Ночная тьма постепенно разбавлялась первыми признаками рассвета. На улице немного посветлело. На душе – тоже. Хотя оставался какой-то неприятный осадок – ощущение, что все не так просто, мы крепко застряли в нанесенном сегодняшней ночью жутком житейском сугробе.

К половине девятого сомнений в том, что на улице окончательно посветлело, не осталось. Все были кое-как одеты и снабжены подручными средствами для вызволения самих себя из снежного плена. Мне достался самый большой пластмассовый таз, в то время как Наташка играючи помахивала совочком. Для сокращения фронта работ следовало выйти через новостройку, но эта мысль даже при утреннем свете внушала ужас. Гурьбой вывалились из жилой части на крыльцо и недоуменно застыли: метель прекратилась. Только отдельно взятые отставшие снежинки падали вниз, довершая умопомрачительное кружевное убранство деревьев, о существовании которых мы и не подозревали. Крыши домов кокетливо принарядились в пушистые белые платки. Сказочное зрелище! Среди этого великолепия наша группа из четырех человек с двумя тазами, большой кастрюлей, веником и совком являла собой полную нелепицу. А самое интересное – аккуратно расчищенная дорожка пролегла прямо от крыльца и, изящно свернув за угол дома, оставляла простор для радостного предчувствия: путь домой свободен.

– Кто же это постарался?

По Наташкиному тону трудно было понять, одобряет или осуждает она действия благодетеля.

– Наверное, Антонина Генриховна, упокой, Господи, ее душу, – предварительно оглянувшись и не заметив рядом Людмилы Станиславовны (она выметала снег из веранды), предположила Аленка, – надоела ей наша наглая компания. Не всю ночь блажила. Успела и потрудиться, чтобы мы слиняли как можно скорее.

– О! Когда же это Гришка поработал? – сбегая с крыльца, весело заметила Милочка. – Может, и машину откопал?

Увы. Машина надежно маскировалась в снегу. Мила предложила позвать Гришку, но мы дружно отказались. Уж очень хорошо на улице! Звякнув пару раз своим красным тазом по металлу «Ставриды» и схлопотав от подруги пару сомнительных комплиментов в отношении своей силы, которую по причине отсутствия ума мне якобы некуда девать, я отошла в сторону и принялась изучать соседский забор. Он быстро надоел. Тогда исподтишка взглянула на дом – надо же, какие красивые арочные окна. Да и вообще дом красивый. В голову не придет…

– Мила! – вскрикнула я глухо, сама удивляясь – мой ли это голос. Раскрасневшаяся Милочка недоуменно уставилась на меня. Улыбка постепенно стекала с ее лица, и я поспешила продолжить вполне нормальным голосом: – Мила, ты вчера закрывала дверь в новостройке, когда мы возвращались с улицы?

– Да-а-а. А может, нет? Не помню, – жалостливо промямлила она и, переведя взгляд на дом, ахнула.

– Ленусик, ты была права! – заявила Наташка, отступая дальше к забору и таща за собой мою упиравшуюся дочь. – Это Антонина Генриховна над дорожками потрудилась. Только дверь за собой покойница закрыть забыла.

Входная дверь действительно была приоткрыта.

– Беги за своим Гришкой, – скомандовала я Милочке. – Панику поднимать не будем. Возможно, ты действительно забыла закрыть дверь, а остальное довершил ветер. Во всяком случае, красть в новостройке особо нечего.

Милочка кивнула, но с места не сдвинулась – во все глаза смотрела в образовавшуюся щель. Пришлось ее развернуть на сто восемьдесят градусов и слегка подтолкнуть к воротам. И она пошла.

Гришка, тридцатилетний молодой оболтус, выглядел лет на пять моложе. Скорее всего, из-за своей худобы.

– Че, бабы, испугались? Ну пошли, посмотрим… Только быстро. У меня мать на стиральной машине прыгает.

– Зачем? – оторопела я.

– «Зачем-зачем»… Балластом. Скачет зараза по всей бане как центрифугу включишь. От, неймется!

– Это не Вера Семеновна – зараза, стиральная машина, – торопливо пояснила Мила. – Ты иди, Гриша, к двери, а мы за тобой…

Единственная, кто последовал за Гришкой, была я. Да и то только до крыльца. Не услышав за собой скрипа снега, оглянулась и поняла, что все умные остались на месте. В доме что-то грохнуло, все на разные лады тихонько взвизгнули. Пока я мысленно боролась с желанием вернуться в коллектив, на крыльцо вылетел слегка пришибленный Гришка – на носу у него алела свежая царапина.

– У вас там гость! Или гостья. Ща все в штанах ходят и дубленках. Каменное уже. Видать, спьяну забрело и уснуло.

– Неужели Антонина Генриховна к утру рассеяться не успела! – ахнула Наташка.

Милка ойкнула и села в сугроб, значительно увеличенный после расчистки дорожки.

– Не… Генриховна померла-а-а, скажи, Станиславовна? – авторитетно заявил Гришка. – Да скорее всего это мужик. Сапоги-то мужские. Если бы оно голову вытащило, точно бы сказал.

– Откуда? – строго спросила Алена.

– Да под вагонкой спрятана. Видать, для тепла…

– Она что… отдельно лежит?

Аленка держалась молодцом.

– Зачем отдельно-то? Тогда бы сразу понятно было, что оно безголовое.

– Так, может, человек еще живой, ему помощь нужна, а мы тут время теряем! – Алена оттолкнула спустившегося с крыльца Гришку в сторону и полетела внутрь. Гришка плюхнулся в сугроб, выругался, поднялся и тут же кувыркнулся снова – за Аленкой пролетела в дом я. Вместе с большим пластмассовым тазом. Наташку Гриня пропустил, не поднимаясь.

Из-под кучи вагонки действительно торчали мужские ноги в коричневых сапогах. Раскидав доски, мы попытались вытащить тело, но оно было тяжелым и не поддавалось. Но тут подоспела Гришкина помощь. От Милочки, растерянно мнущейся в дверях, никакого толку не было.

Мужчина был мертв. Возможное орудие смерти – окровавленный молоток – валялось рядом с его разбитой головой. Кровью пропитался белый шарф, воротник дубленки, пол и некоторые доски вагонки.

– Хоть бы шапку себе под голову подложил, – жалостливо протянула Наташка.

– Ему некогда было думать об удобствах, – пробормотала я. – Удар был нанесен сзади, падал он без шапки. Скорее всего, ее предварительно сбили с его головы, вот она в стороне и валяется. Причем сбили мгновенно. Оглянуться он не смог – удар по затылку пришелся.

Я даже вскрикнуть не успела, как Гришка коротким рывком повернул голову убитого на бок. За меня это сделала Наташка, очередной раз помянув свою маму. Правда, у меня были другие мысли: ничего не трогать до приезда милиции – некогда было излагать.

Как оказалось, они были и у Наташки:

– Милка-а-а… – протянула она нерешительно, – это, кажется, твой милок… Окончательно бывший. Я имею в виду Эдика… А изменился-то как в профиль! Таким смазливым был. Надо же… Не знаю, что ты в нем хорошего нашла… И еще – при всем моем нерасположении к покойным лицам, я его не боюсь. Даже странно…

Противный скрип двери заставил нас разом обернуться. На наших глазах Милочка выпала в открывшееся пространство и улеглась через порог на крыльцо, откинув в стороны симпатичные маленькие валеночки размером с тапочки…

Следственная бригада и «скорая помощь» прибыли одновременно. Милочку сразу после общения со следователем забрали в больницу. Эдика в морг увезли позднее, оставив на месте его падения четко очерченный мелом силуэт. На прощание Людмила тайком шепнула мне, чтобы ни в коем случае не разглашали тайну дома. Мало ли, вдруг действительно придется продавать. И, передав ключи, со слезами на глазах уговорила нас время от времени навещать кошку. Гришкиным заверениям, что к ее возвращению он вырастит из Фимки поросенка, не поверила, хотя денег на пропитание любимицы ему оставила и напомнила, что он знает, где лежит запасной ключ. С этими деньгами его и «повязали» по подозрению в убийстве гражданина Угрюмцева Эдуарда Вениаминовича…

Этот день отдыха мы провели в общении с оперативно-следственными органами. Тогда-то меня, наконец, и освободили от пластмассового тазика величиной с маленькую летающую тарелку. Единственный приятный момент (исключительно для меня) – в очередную неприятность мы вляпались уже не по моей инициативе.

Вернувшись домой, я тихо радовалась привычной обстановке. Не вывело из себя даже отъявленное хулиганство кошачьей команды. Кто-то из возмущенных отсутствием хозяйской заботы кошариков устроил туалет прямо в холле на паласе. Естественно, я туда и вляпалась… Анастас Иванович, сдавая пост кормилицы, добродушно гудела, жалуясь на отсутствие у животных нормального аппетита – почти весь «Вискас» остался нетронутым.

– Он у них всегда ненормальный, – пояснила Алена. – На фига им «Вискас», если они слопали всю кастрюльку тушеного мяса? Мам, надо было в холодильник убрать!

– Я думала, ты убрала… Не слопали бы – испортилось… Дочь наша, тебе не пришла в голову мысль, как хорошо дома! – спросила я, отмывая в ванной над раковиной тапочки от кошачьего «сюрприза».

– Она меня посетила еще вчера. И с момента посещения стала навязчивой… Я вот думаю, может, и Фимку пока к нам перевезти? Анастас… сия Ивановна, вам случайно не нужна кошечка?

– Зачем? – испугалась колонноподобная соседка в домашнем платьице с рюшечками индпошива: ее размер в магазинах не продавался. – У меня Степан Иванович есть.

– Так он же не мурлыкает и не…

– Зато без конца есть просит! – отрезала Анастас Иванович. – Вы извините, я заболталась. Пойду ужин готовить. – Вильнула подолом, уронив при этом напольную вазу, и отправилась к себе.

А через полчаса прилетела сияющая Наташка и прямо с порога заявила о своем открытии: