Текст книги "Праздник покойной души"

Как выяснилось через пару недель, Зинка действительно избавилась от дармоедов, но другим средством. Поливаемые, как из душа, нашим аэрозолем, тараканы на глазах крепли и хорошели. Зинка вполне серьезно уверяла, что у них в глазах появился особенный зажигательный блеск. Единственным положительным результатом регулярного применения нашего баллончика, как считала она, могло быть только одно: им не надо было копить денег на машину. Через год великолепная семерка тараканьих рысаков вполне могла стать красивым и надежным гужевым транспортом. Если этот аэрозоль и мог кого-то убить, то исключительно саму Зинку – она долго маялась аллергическими проявлениями его воздействия.

Наташка не решилась выкинуть «убойное» средство. Мучила жалость к бесцельно истраченным денежным средствам в размере двухсот сорока рублей за два баллончика. А Зинкина аллергия, как нельзя кстати, позволила найти подходящую область для их применения: защиту от непредсказуемых нападений в пути…

– Ир, выйди из машины и загляни в багажник, – прервала мои воспоминания Наташка. Причем странным, каким-то не своим голосом.

– Хорошо, – тоже не совсем своим голосом согласилась я, мучимая нехорошими предчувствиями. – И что я там должна увидеть?

– Знак особого нерасположения к нам Эдика…

Я внутренне сжалась до размеров одного из тараканов так и не взлелеянной Зинкой великолепной семерки и совсем уже не своим голосом глухо спросила:

– Надеюсь, твой багажник не показался Эдику лучшим местом, чем собственный добротный и уютный гроб? Господи! Все что угодно, только не это…

– Считай, что Господь тебя услышал и пожалел. Эдика там нет… А может, мне померещилось? Пойдем, посмотрим вместе. – Она решительно вылезла из машины. Приободренная последним высказыванием, за ней менее решительно вылезла и я.

Багажник был открыт. Света фонаря вполне хватило, чтобы я узнала варварским образом искореженный венок. Тот самый, который мы приобрели, обуреваемые мыслями о том, что это не самый лучший день в нашей жизни, и мечтая побыстрее отправить это событие и все, что с ним связано, в глухой тупик памяти. Наташка категорически отказывалась везти венок на машине в незапакованном виде, что явилось причиной второй, более длительной по времени перепалки с руководством магазина ритуальных принадлежностей. Кончилось тем, что продавец аккуратно загнал нам венок на заднее сиденье машины и, недовольно ворча, прикрыл мешковиной. Момент, когда посмертный подарок покинул свое место, я помнила, а вот когда Наташка избавилась от мешковины – нет. Скорее всего, сунула ее в какую-нибудь подвернувшуюся урну.

Я вздохнула с облегчением – ждала худшего. Стараясь не оцарапаться, с ожесточением принялась вытаскивать венок из багажника. Наташка активно помогала – двумя пальчиками взяла отдельно лежащую ленту с надписью: «Дорогому Эдику от бы…» на этом текст обрывался – лента была скомкана. Но продолжение я и так хорошо помнила. Это был первый повод для перепалки в магазине. Нас старались убедить в целесообразности выбора другого варианта надписи: например, «Дорогому Эдику от Людмилы и друзей». Короче, дешевле и Эдику приятнее. Наташка возмущалась и стояла на своем: не надо считать наши деньги, она никогда не кривит душой. Людмила на самом деле бывшая жена покойного, а мы, слава богу, никогда не были его друзьями. Одна из нас вообще до его смерти в глаза Эдика не видела, вторая, будь ее воля, постаралась бы вообще не играть с ним в свое время в одной песочнице. А вот к числу друзей бывшей его жены мы себя смело причисляем. Поэтому и венок должен быть от бывшей жены и ее друзей.

Так, двумя пальчиками, подруга и отнесла ленту в мусорный бачок. К тому моменту венок у меня окончательно застрял в багажнике.

– Ну ты, по-моему, делаешь все, чтобы этот шедевр навсегда остался тут! – разозлилась Наташка. – Отогни вон ту часть со своей стороны наверх. Только осторожно! Блин, искусственные гвоздики колются! Не гвоздики, а гвоздики, с ударением на первом слоге.

– Ну что, помочь? – раздался над ухом добродушный мужской голос. Я скосила глаза в сторону и увидела знакомую овчарку с умными глазами и готовностью немедленно оказать посильную помощь.

Я с благодарностью поспешила ответить на ее предложение.

– Если вас не затруднит.

– Сами справимся! – Благодарностью в Наташкином тоне и не пахло.

– Да ладно уж, больно самостоятельные!

Меня отодвинули в сторону, овчарка любезно подвинулась и села. Не обращая внимания на протесты Натальи, хозяин собаки легонько толканул неблагодарную и за несколько секунд аккуратно выволок согбенный венок из машины.

– Куда его вам? Наверное, внутрь? – спросил он и застыл с венком в ожидании ответа.

– Если вас не затруднит, – опять блеснула я вежливостью, – то в мусорный бачок.

– То есть как, в бачок? Так прямо и в бачок? – Мужчина явно сомневался в серьезности моей просьбы.

– Это не наш венок! – немного оттаяв, буркнула Наташка. – Мы его Эдику подарили. Покойному. Если не верите, можете вынуть из отбросов траурную ленту, на ней все написано.

Мужчина по-прежнему стоял истуканом. И неудивительно, наукой доказано, что мужская часть населения земного шара соображает гораздо хуже нашей, женской. Но было бы крайне непорядочно напоминать ему об этом, а мне показалось, что Наташка уже вполне созрела для подобных разъяснений… Поэтому я поспешила заговорить первой:

– Понимаете, кому-то наш венок не понравился – то ли покойному, то ли родственникам. Вот они и вернули его обратно. По-тихому, не поднимая скандала. Назад мы его вести не можем, поздно уже, да и не нужен он в таком виде в крематории. По второму заходу его не продашь, вот и…

Наташка дернула меня за рукав и, не давая опомниться, со словами: «Поехали!» – довольно сильно подтолкнула к машине. Я прикусила язык и нырнула в багажник. Овчарка испуганно гавкнула…

– Тебе там будет неудобно, – заметила подруга, вытаскивая меня за шиворот. – Пройди, пожалуйста, в салон. У вас замечательная собака, – она обернулась к мужчине. – А этот венок вам совершенно не идет. Впрочем, если вам не повезло с тещей, можете оставить для нее. На будущее. Он скрасит вашу жизнь. Решайте сами. И спасибо за помощь.

Мужчина все еще стоял с венком в руках, деловито его осматривая, когда мы окончательно отъехали. Вслед нам смотрела овчарка.

В машине я сразу начала хорошо соображать:

– Время пять часов. Давай смотаемся в загородную Милкину обитель.

– Я не полезу искать все эти штучки-дрючки, и не рассчитывай. Вот завтра Лешка освободится…

– Мы не будем ничего искать. Просто проведаем Гриню. – Я не стала пугать подругу своими подозрениями, хотя они тревожили меня все больше и больше. – Может быть, Лиза заезжала?

– Хорошо, – легко согласилась Наташка. – У тебя есть какие-нибудь предположения по поводу того, как венок оказался в нашей машине?

– Наверное, его туда запихнули.

– А то я такая дура, что не догадалась!

– Зачем тогда спрашивать?

– Затем! Кто мог это сделать? Маринка?

– Не думаю. Вроде все были на глазах. А наша машина на отшибе стояла. Этот венок следовало вынести из траурного зала, причем во время прощания с другим покойным, как-то открыть багажник, запихнуть венок туда… Незаметно и за короткий промежуток времени. Ты хорошо помнишь, все ли находились у автобуса после выхода из зала?

Наташка на короткое время задумалась.

– Нет, не обратила внимания. Но на поминках были все.

– Не все, – тихо поправила я. – Не было молодой, высокой, стройной женщины в пальто из тонкой кожи на меху. Лица я не видела. Она опоздала к началу прощания с Эдиком и стояла на отшибе, ко мне спиной. Точно помню, что она блондинка. Рассмотреть ее я не успела – помешал венок. Целый день с ним носятся, а? Он-то меня и отвлек. Его понесли присоединять к другим. Я не решилась спрашивать, кто эта блондинка, именно у Марины. Вдруг она какая-то очередная пассия Эдика? И что-то меня в ней беспокоит. Может быть, ее видел Григорий?

– С какой стати?

– Не знаю, – честно ответила я. – Интуиция. Так вот, Марина сделала на эту женщину стойку.

– Ты хочешь сказать, что она могла быть сиделкой, до которой мы никак не доберемся?

– Скорее «да», чем «нет». А может, и наоборот, – задумчиво ответила я. – Для сиделки она слишком… Даже не знаю, как поточнее сказать…

– Да так прямо и скажи: такие женщины сиделками не подрабатывают. Давай пока оставим ее в покое. Лучше ответь, от кого ты узнала, что Маринка бросила учебу и связалась с иностранцем?

– Ни от кого. Ляпнула наобум, сопоставив несколько деталей. Вполне могла попасть пальцем в небо. Помнишь, Влад говорил, что ездил к Маринке в институт? У нее какие-то проблемы с обучением? – Наталья кивнула. – Я решила, что она давно там не появлялась. По своим деткам знаю, что сейчас пора зачетов. Но не для Маринки. Ее отец, судя по высказываниям родственников, частенько гостил за границей у двоюродной сестры. У них с детства привязанность друг к другу и полное взаимопонимание. Оба предпочитают жить за чужой счет. Очевидно, эта привязанность у птички Ласточки… Странное имя… Скорее всего, кличка. Словом, Ласточка хорошо относится и к Маринке. Помнишь, Милка говорила, что он возил ее за границу? Так вот, Ласточка и Эдик решили осчастливить девушку перспективой заграничной жизни. Не знаю наверняка, но вполне возможно, что иностранец, который на наших глазах забрал Маринку из ресторана, и есть подобранный для нее жених. Во всяком случае, она с ним встречается. Но что-то там у них не получается. Маринка ничего не сказала матери и панически боится потерять те деньги, которые Милка отстегивает сдуру на ее содержание. Меня только одно смущает: жених-то придурок!

– Мало на свете придурков? Нашла чему удивляться!

– Да нет, это он со слов Маринки придурок. А еще она пригрозила, что прикончит его карьеру! Может, он иностранный шпион? Как бы поточнее разузнать, а?

– Тебе-то это зачем? У тебя уже есть муж. Нудный, но не иностранный шпион и не козел… Может, потому и не козел, что нудный?

– Оставь Димку в покое! В отличие от твоего мужа, он не женат на своей работе круглосуточно!

– Сравнила, блин! Да я бы и дня не выдержала с твоим Димкой!

– Можно подумать, я тебе его навязываю! Мучайся со своим!

– Да на фиг они мне все нужны! Кроме Бориса…

Какое-то время мы ехали молча. Пока Наташка примирительно не заявила, что нам с мужьями очень повезло в жизни. И тут же добавила:

– Но им с нами повезло гораздо больше! Возражать я не стала – все верно.

Ажурные ворота Милочкиного участка легко и гостеприимно открылись нараспашку, приветствовав нас металлическим лязгом. От неожиданности я втянула голову в плечи. Наташка обругала Григория за неприятный сюрприз – тщательно расчищенная территория дала возможность воротам полностью распахнуться.

Недостроенная половина дома больше не пугала своей мрачной неосвещенностью. Мы уже знали о существовании вполне рукотворных технических источниках стенаний с того света. Поэтому миновали ее с гордо поднятой головой. Жилая половина сияла теплым светом, пробивавшимся сквозь не полностью зашторенные окна. Наталья уверенно нажала на кнопку звонка. Было слышно, как он прозвенел внутри помещения.

С полминуты мы топтались на крыльце, ожидая, что нас все же пустят, по-хорошему. Потом предположили, что Гришка ушел на побывку домой, специально оставив везде свет. Боясь жуликов, создал иллюзию того, что у них с Людмилой Станиславовной все дома.

– Ну что ж, придется открывать, – вздохнула Наташка. Порывшись в сумке, достала ключи и со словами: «Сезам откройся!» – вставила один из них в замочную скважину.

«Сезам» не открылся.

– Нич-чего не понимаю, – честно призналась Наташка. – Замок, что ли, сменил? Тогда почему ключ вошел?

Этого я тоже не понимала. Просто легко толканула дверь, она и открылась. Вместе с ключом, так и оставшимся торчать в замочной скважине.

– Ты ее давно уже открыла! – в этом кратком возгласе сквозило плохо сдержанное торжество.

– Я бы так не сказала, – медленно проронила Наташка, и мне вдруг ужасно расхотелось переступать порог этого дома. За кухонной дверью послышалось жалобное мяуканье.

– Фимка! – ахнула я. – Голодная! Неужели Гришка весь корм сожрал… В смысле, деньги, выделенные на кошачье питание?

Мы рванулись на кухню…

Я всегда удивляюсь этой нашей странной способности – частенько застревать в дверях. Мы беспомощно барахтались в дверном проеме, пытаясь протолкнуться или протолкнуть друг друга. Больше всего мешала Наташкина дубленка. Вот если бы она из нее выскочила…

Перепуганная Фимка круглыми глазами взирала на эту неприглядную картину с кухонного шкафа и продолжала жалобно мяукать.

– На счет: раз, два, три ты вперед, я назад! – сообразила Наташка. – Начали: раз, два, три!..

Наташка вывалилась на терраску. Ей было лучше, чем мне, – дубленка обеспечила вполне мягкую посадку на еще более мягкую часть тела. Я же, как вырвавшаяся на свободу птица, бездумно полетела вперед. И наверняка опять выскочила бы на улицу через окно, прихватив заодно и раму, и шторы… Если бы не обеденный стол, который в достаточной мере сдержал этот порыв. На столе я и доехала до этого самого окна. Правда, без удобств и трех шубных крючков.

Фимка от страха выгнула спину дугой, шерсть у нее поднялась дыбом, хвост распушился до размеров хорошего воротника из чернобурки, и она отчаянно взвыла.

– Не бойся, киска, мы свои, – прошептала я, морщась от боли в ребрах.

В доме было холодно. В свое удовольствие разгуливал сквозняк. Наверное, из-за настежь открытых дверей. Вдоволь накувыркавшаяся в попытке преодолеть сопротивление дубленки и встать, Наташка уже водрузилась на коленки и ползком спешила к уличной двери, чтобы ее закрыть. Там, опираясь о стену, и поднялась. Охая и держась за поясницу руками, а чтобы в промежутках не молчать, поругивала Гришку. Потом она закрыла вторую дверь, на кухню, а я к тому моменту нашла в себе силы сесть на диван.

Пяти минут нам хватило, чтобы почувствовать себя относительно, как говорят американцы, «в порядке». Странные люди! Смотришь какой-нибудь американский боевик или тому подобный фильм и от души веселишься, когда один из героев спрашивает другого – ты в порядке? Этот другой только что упал с крыши трехэтажного (или выше) дома прямо на крышу проезжающей мимо на бешеной скорости машины. Не особо задерживаясь, бедняга прямой наводкой устремился дальше, к стволу могучего дерева и, переломив его пополам головой, наконец свалился на землю, где еще получил по хребту черенком садовой лопаты от человека, который когда-то это теперь уже сломанное дерево посадил…

Наташка хотела присесть рядом, но раздумала. По-прежнему ощутимо несло холодом. Мы переглянулись и поняли откуда.

– Надо закрыть дверь в новостройку, – деланно спокойным голосом заявила она.

– Надо, – согласилась я. Но никто из нас с места не сдвинулся. Только Фимка легко сиганула вниз и принялась нарезать круги между ногами Наташки. Благо, она удобно стояла, расставив их на ширину плеч.

– Надо покормить кошку, – машинально сказала я, неотрывно наблюдая за кончиком хвоста милого животного.

– Надо, – согласилась Наташка.

За кормом мы отправились вдвоем. Наталья, жалея мои пострадавшие ребра, расстегнула дубленку и заглянула в кухонный стол с намерением вытащить оттуда банку с кормом. Я просто стояла рядом. Именно в это время мы и услышали протяжный стон. Как и раньше – из района новостройки.

– О, блин! – Испуганно дернувшись, Наталья долбанулась головой о крышку стола и ругнулась.

– Динамик веселится! – радостно сообщила я, проявив осведомленность.

– Сама знаю. – Морщясь, Наташка потирала макушку. – Эффект неожиданности сработал. И прямо по башке!

Явственный стон повторился. Я могла дать голову на отсечение, он отличался от того, которым мы «наслаждались» у Милочки во вторую ночь. Это меняло дело. Забыв про боль в ребрах, страх и доводы разума, я ловко обошла Наташку и понеслась в коридор.

То, что дверь, разделяющая жилое помещение от новостройки, полуоткрыта, я увидела сразу – полное освещение давало себя знать. И притормозила. Из строящегося помещения тянуло зимним холодом и бедой. О ней безмолвно кричали две ноги в тренировочных брюках и серых валенках. Поняв, что обращаться к валенкам не стоит, все равно не ответят, я, уже не так резво, подошла ближе. И увидела телогрейку. А в ней Гришку. Голова его находилась на границе света и темноты, но я интуитивно поняла, что он далеко не «в порядке». Ибо его голова стала самым слабым звеном всего организма: на неструганых белых досках пола виднелось темное пятно. Пятно крови.

Американцы все-таки и меня попутали! Сдуру спросила:

– Гриша, ты в порядке?

Ответом был очередной протяжный стон.

– Ирка, что ты несешь? – раздался над ухом тревожный голос подруги. – Какой порядок?! Жив, и слава богу! Как же это он упал так неудачно?

– Звони в «скорую»! – активизировалась я. – Боюсь, его упали… то есть уронили… Словом, он упал не по собственному желанию.

– Ну-ка! – Наташка, не церемонясь, переместила меня на другое место, внимательно взглянула на Григория и рявкнула: – �Ирка! Уронили тебя! Скорее всего, в детстве! Но ты этого не помнишь. Немедленно вызывай «скорую»!

Было не до страха. В тот момент ни мне, ни Наташке и в голову не пришло, что кто-то может прятаться в темном строении. И, выбрав подходящий момент, уложить нас за компанию с Григорием.

Для начала я прозвонилась пожарникам. И этим окончательно вывела из себя подругу, пытавшуюся обеспечить освещение новостройки с помощью настольной лампы. Где только она выкопала этот тяжеленный раритет! Шнура до розетки не хватало примерно метров шесть, но Наташку трудно переупрямить, она злилась, не оставляя попыток растянуть шнур до нужных размеров. Заслышав мои препирательства с диспетчером, обругала за бестолковость, выхватила мобильник и… сама попала к пожарникам. «Мальчику» посоветовали не баловаться и пригрозили милицией.

Растерянные донельзя, мы стояли и беспомощно смотрели друг на друга. У обеих при этом тряслись руки.

– Похоже, я неожиданно сменила пол, – пытаясь совладать с голосом, пожаловалась подруга.

– Ну что ты, не принимай это близко к сердцу, – постаралась я ее утешить. – Скорее впала в детство. Тебя ведь не мужчиной обозвали. И Гришке, кажется, хуже, чем тебе.

– Да! И прекратили истерику. Меняем род занятий: я опять звоню в «скорую», ты обеспечиваешь свет.

Далее все пошло так, как надо. Или почти, как надо. Наташка вызвала «скорую медицинскую помощь» через милицию, а я, осторожно перешагнув через притихшего Григория, включила вилку настольной лампы в розетку переходника, спокойно лежавшего сразу у входа. Я его заприметила еще в момент первой экскурсии по стройке – Алена предупредила, что надо обойти его стороной.

Свет лампы направленно ударил по Гришке. Кажется, я заорала… Нет. Заорала Наташка, а я обреченно застыла на месте с лампой в руке. Заорала я чуть позднее. Правда, Наташка впоследствии уверяла, что не слышала. Ну, значит, это был мой внутренний голос. Крик души.

Гришка покорно лежал на досках пола, упершись лбом в коробку с гвоздями. Похоже, она и не позволила ему задохнуться. Волосы на голове слиплись от крови, она странными пугающими толчками продолжала вытекать из раны на затылке. Правая рука была неестественно вывернута, рядом валялся фонарик с разбитым стеклом. Левая рука пряталась где-то под телом. Но главное, он с трудом, но дышал.

Наташка, хоть и орала, но дело свое знала. Мигом улетела назад, далее я только слышала грохот выдвигаемых и падающих ящиков в комнатах. И разумеется, непрекращающийся Наташкин вопль. Совладать с собственным телом я не могла, но соображать – соображала. Подруга искала средства первой медицинской помощи и, разумеется, нашла. Как потом оказалось, в комнате покойной Антонины Генриховны. К моменту возвращения она перешла с бессмысленного вопля на осмысленный певучий речитатив. Уговаривая «Гришеньку» немного подождать, поскольку, в первую очередь, следует сделать «из этого ледяного безмолвия», то есть из меня, хоть на что-то способную идиотку-ассистентку, она молниеносно сунула мне под нос ватку, смоченную нашатырем. В знак стихийно возникшей признательности я треснула ее лампой в подбородок – уж куда пришлось: руки непроизвольно взметнулись вверх. Хорошо, что вообще удержала этот громоздкий источник света, а то Григорию помощь врачевания уже бы не понадобилась. Только сочувствие. Плохо то, что лампа погасла…

Нашатырь сделал из меня человека – ту самую идиотку, способную на ассистирование. Наташка, казалось, и не заметила моей реакции. Резко откинув голову от удара назад, заявила:

– Замечательно! Одна уже пришла в себя. Сейчас Ирочка заменит лампочку, и наш светильничек тоже оклемается. Дальше твоя, Гришенька, очередь…

Я рванулась в Милкину спальню, отфутболив в сторону валявшиеся под ногами шмотки и косметику, и мигом вывернула из ночника лампочку. Прохрустев на обратном пути остатками каких-то баночек и тюбиков с губной помадой, которые не удосужились убраться с первого раза, вернулась обратно.

Наташка дезинфицировала ножницы остатками водки из бутылки, непонятно где обнаруженной, и продолжала упоенно комментировать мои действия:

– Ну вот, Гришенька, не прошло и года, Ирочка вернулась, сейчас у нас с тобой будет свет. А мы подождем, куда нам торопиться? Нет, Гришенька, похоже, со светом придется повременить. Ирочка у нас дурочка, она принесла не такую лампочку. «Мини» нам не нужна. У Ирочки с головушкой еще хуже, чем у тебя, дорогой, но она терпит. И мы с тобой еще немножечко потерпим. Теперь на моей дубленочке тебе гораздо удобнее, чем на коробочке с полуметровыми гвоздиками…

К моменту моего нового возвращения Наташка при слабом свете из коридора смывала ватой, смоченной водкой, кровь с Гришкиных волос, не касаясь раны.

– Ну вот, сейчас мы будем со светом… Ох, какой яркий! Сейчас лишние волосики удалим… Ох, кто же это нас так приложил? Но мы его, Гришенька, накажем, накажем. Тоже колышком по головушке. А пускай знает, нельзя Гришеньку обижать…

Можно было подумать, что подруга «слетела с катушек», если бы не ее отточенные действия. Края раны были осторожно промыты перекисью. Сама рана от этого показалась значительно меньше, чем сначала, но вот кровотечение не останавливалось.

Сидя на коленках и не замечая холода, подруга время от времени меняла на ране тампоны из стерильного, судя по надписи на обертке, бинта и внушала Григорию, что он себя замечательно ведет.

– Такой умница, не брыкается, а вот Ирочке не фига здесь торчать без дела, Ирочке надо катиться на улицу и встречать Наташенькиных коллег, дай бог, чтобы они не оказались неопытными придурками. А там к нам и милиционерчики подоспеют…

Гришка протяжно застонал, и я, ловко преодолевая препятствия из разбросанных досок, пулей метнулась на улицу через металлическую входную дверь. Была уверена, что она открыта. И вылетела прямо к машине «скорой помощи», откуда уже вылезал врач в фирменной синей спецовке с массивным чемоданом в руках.

– Что случилось? – спокойно спросил он.

Неожиданно для себя я залепетала на Наташкином сленге:

– Там у нас Гришенька лежит с пробитой головушкой, Наташенька ему волосы выстригла с водкой и ранку обработала… – Окончательно растерялась от того, что несу, и добавила: – Он хорошо лежит. На Наташенькиной дубленочке…

– Показывайте! – не поверил врач моим заверениям, и я покорно повела его к двери, из которой только что вылетела. Он вошел первым, а я принялась старательно топать на крыльце, стряхивая с сапог снег: не хотела путаться под ногами у специалистов. Топот не помогал, поэтому нагнулась и помогла сапогам рукой. Совсем соображение потеряла. Не ко времени вспомнила Димкины наставления о необходимости этого действа, чтобы избежать белых разводов на обуви. Перед носком правого сапога тускло блеснул краешек какой-то маленькой фигушечки. Рассматривать ее было некогда, я просто подняла ее вместе с комочком снега и сунула в карман. Может, какая-то ценная для Милки безделушка?

Споткнувшись о доски, врач чертыхнулся и спросил, почему такой холод.

– Так зима на улице, – робко напомнила я.

Он еще раз чертыхнулся. А потом вообще замолчал – заслушался Наташкиным говорком. Но ненадолго.

– Спасибо, коллега, дальше я сам… Сам, я сказал… – настойчиво убеждал он Наташку, пытаясь оторвать ее руку, плотно прижимающую марлевый тампон к ране.

– Конечно, – неожиданно спокойно сказала она. – Вы за это деньги получаете. – Потом посмотрела на свою руку, не поддающуюся усилиям врача, и предупредила: – Осторожно, не сломайте ему голову. Он этого не переживет. – И заплакала…

Следственная бригада нам обрадовалась. Тепло поздоровалась, как со старыми добрыми знакомыми. Один из сотрудников, как ему самому показалось, весело пошутил:

– У вас прямо хобби, без конца нам мужские трупы сдавать.

Сам пошутил, сам и посмеялся.

– Во-первых, труп был всего один, – рассердившись, осадила его я, – а, во-вторых, они сами себе хозяева. До этого я пребывала в полной уверенности, что все мужики – безголовые. Теперь знаю, что у двух человек головы на плечах точно были. За это они ими и поплатились. Один – с окончательным расчетом, второй, к счастью, только авансирован. Надеюсь, не думаете, что нами?

– Вот второй прочухается и скажет, вами или не вами, – посерьезнел шутник. – Аж вся одежда запахом водки пропиталась.

– К вашему сведению, он вообще не пьет. Это я его ароматизировала. – Наташка обхватила голову руками: – Ир, поищи у себя анальгин, собственная голова разболелась…

Допрашивали нас долго и дотошно. И точно так же осматривали место происшествия, которым почему-то стал весь нижний этаж как жилого помещения, так и новостройки, и, разумеется, старательно истоптанная тропинка к двери последней. Рыдающие мать и сестра Григория, которых по нашей просьбе известили о несчастье с ним, отправились на машине «скорой помощи» в больницу вместе с раненым. В порядке исключения, им разрешили поехать вдвоем. На короткое время Григорий пришел в сознание, но тут же снова отключился. Травма головы была достаточна серьезна. И врач из «скорой» категорически запретил нам подходить к нему ближе, чем на три метра.

Следователя больше всего интересовала причина, по которой нас понесло в дом Людмилы. Он почему-то никак не хотел верить в искреннюю заботу о кошке, оставленной к тому же на попечение непьющего человека.

– А это была внезапная проверка! – запальчиво заявила Наташка.

– Которую Григорий Михайлович Совкин не прошел. За что и пострадал. По голове-то со слов врача получил почти одновременно с вашим приходом.

Следователь тоже оказался шутником. Я не сочла нужным с ним препираться. В мои планы не входило загреметь под арест. Тем более что процедура снятия отпечатков наших пальцев категорически не понравилась. Уж очень хотелось домой. Поэтому и позвонила другу семьи, помощнику прокурора Листратову. Мне не мешали – усмиряли разбушевавшуюся Наташку.

На счастье, Листратов ответил сразу и сразу вник в ситуацию. А вникнув, обругал. Но не меня, а Димку. Я спокойно восприняла известие, что мой любимый муж трижды дурак – оставил без присмотра магнит, притягивающий неприятности. Я это и сама прекрасно знаю. То, что Виктор Васильевич не предъявил претензии мне как организатору новой суматохи, меня даже порадовало. Значит, привык и примирился с неизбежным.

Словом, нас отпустили. Правда, достаточно поздно. И с намеками на то, что лучше бы мы здесь больше не появлялись.

– А кошка? – возмутилась Наташка. – У хозяйки дома прединфарктное состояние. Если с ней что случится! Заранее предупреждаем, завтра вечерком опять заглянем, так что готовьтесь… Пока кошку в хорошие руки на время не пристроим, будем ездить! – Подруга многозначительно погремела ключами. – Мы единственные, кому Людмила Станиславовна доверяет.

К моменту нашего отъезда отогревшаяся и объевшаяся Фимка вольготно валялась на диване, временами приоткрывая глаза до уровня щелочек. Похоже, ей изрядно надоели людская суета и толкучка в родном доме, но она с этим смирилась.

Уехали мы с твердым намерением уговорить Анастаса Ивановича взять на короткое время Фимку. И никогда больше не появляться в Милочкином загородном доме. Никогда… За исключением завтрашнего вечера. Заедем с Лешиком, удалим проклятую аппаратуру, вещающую из прошлого, заберем Фимку, и все! Людмилу, естественно, навещать будем, хотя к ней и не пускают. Ну переговорим еще с Маринкой. Надо примирить их с матерью. Пойдет обеим на пользу.

Минут через пятнадцать стало разбирать любопытство. Сначала Наташку. Я в это время еще копалась в доводах, которыми следует урезонивать Маринку.

– Ир, что-то у меня сегодня все смешалось в сознании. Ты не помнишь, почему мы поехали в этот капкан на мужиков, а?… Ах, да, выяснить, не заезжала ли сиделка… Или… ты что-то подозревала, Ирка?!

Я сразу решила, что отложу мысленный разговор с Маринкой. Она может и подождать. Наташка за рулем – нет.

– Извини, не хотела тебя сразу пугать, – начала я осторожно, памятуя о прыти «Ставриды», легко и бездумно следующей указаниям Наташкиных ног. – День сегодня и так нервозный…

Подруга свернула к обочине, остановила машину, обернулась ко мне и произнесла только одно слово:

– Ну?!

– У меня появилось подозрение, что Влад пропал не просто так. Ты и сама уверовала в то, что он откровенно нам врал. Фактически парень был у дома Людмилы тем поздним вечером, когда убили Эдика. Сейчас не будем делать предположения, почему Влад там оказался. Я боюсь одного – он видел убийцу. А убийца – его. Понимаешь, к чему я это говорю?

– Лучше бы ничего вообще не понимать. Мама дорогая! Как же мне хорошо жилось неделю назад! Хочешь не хочешь, а понимать приходится. Влад ведь нам и еще раз соврал, когда сообщил, что едет за Маринкой. А если он ехал на встречу с убийцей?

Наташка снова тронулась с места.

– Я тоже так подумала. И тут же закралось предположение, что и Григорий мог видеть убийцу, как убийца – его. Только Гришка нам не врал. Либо просто утаил, либо отметил видение бессознательно, ну не связал этого человека с убийством. Вот тот и постарался, чтобы наш Гриня больше никогда ни о чем не беспокоился. А если взять за основу то, что парень от нас что-то утаил… Словом, в таком случае он достаточно хорошо знал этого человека, в равной степени хорошо к нему относился и сознательно не желал подводить его под подозрение…

– Сиделка, блин!!! Лиза! Помнишь, как он ею восхищался? Даже был готов пойти на крупную жертву – жениться! Надо искать эту стерву! А я-то думаю, куда она пропала?! Почему телефон отключен?!

– И голос! Этот голос «с того света»! У сиделки была прекрасная возможность записать на диктофон стенания Антонины Генриховны перед смертью. Не удивлюсь, если эта таинственная сиделка ускорила момент смерти ее матери… Жаль, не можем поговорить с самой Милочкой. Нужны, ох, как нужны подробности о Елизавете. А какие ей Милка дифирамбы пела, а?!