Текст книги "Багульника манящие цветы"

– Две девчонки танцуют на палубе. – Грузин сидел, обняв свой чемодан, улыбался глядя на то, как вальсируют на палубе баржи девчонки с косичками, одетые в бамовскую форму.

Пашка эту песню тоже знал хорошо. Удивительные реки на севере. Какие – то они все заманчивые. Так и хочется сесть на теплоход и отправится туда, куда бежит эта река, уводя за собой! Он закрыл глаза, ему сейчас так было хорошо! Как же, всё – таки ему повезло, что догадался купить билет на эту баржу!

Пашка впервые плыл по знаменитому Байкалу и чувствовал себя настоящим романтиком!

Бежит Ангара столетьями,

Зовёт за собой вдаль светлую.

Романтикам нужно всё новое

И, конечно же, что – то особое.

Палатка, рюкзак, снова молод я.

Старик теплоход, та же палуба,

Лишь нет тех девчоночек в платьицах,

А так – ничего не меняется.

Сойду у причала таёжного,

Где юность промчалась тревожная

С надеждами, новыми встречами,

С кострами, гитарами, песнями.

Напьюсь ароматом сосновой тайги,

Закрою глаза – вижу косы твои.

Брусника на ниточке – бусы к лицу;

Всё это, как память, по жизни несу.

Бежит Ангара столетьями,

Зовёт за собой вдаль светлую.

Романтики в кедах изношенных

Шагают по тропам не хоженым…

Павел увидел пожилую женщину, которая вышла с тазиком белья с нижней части баржи. Она развесила бельё на верёвку, которая была привязана от рубки до столбика, прибитого к корме баржи. На палубе стало по – домашнему уютно. Тут выскочил всё тот же парень, в его руках была телогрейка. Парень, обращаясь к женщине, развешивающей бельё, крикнул:

– Мам, ты опять вешаешь бельё перед пассажирами! —

Женщина спокойно ответила:

– Ничего страшного. Уж какой год здесь оно висит. И не бельё это, а полотенца. А пассажиры – что ж? Она оглядела пассажиров, вздохнула :

– Они всё едут и едут, сердечные. Раньше на прииски ехали, теперь вот на БАМ. – и отправилась с пустым тазом обратно к себе. Павлу было слышно всё, о чём они говорили. Парень махнул рукой на мать, подошёл к мужчине. До Павла сквозь музыку донеслось:

– Оденься, отец, а то снова простудишь свои лёгкие и бережно накинул на мужчину телогрейку. Тот и не пошевельнулся. Как курил папироску, глядя на проплывающие берега, так и продолжал молча курить, уставившись в никуда. Видно было, что берега эти этому старику порядком надоели. Наверное, не один год ходит на этой барже. Павел задумался, но вдруг вздрогнул от знакомой фамилии:

– Егоров, айда завтракать. Уже скоро обед, а ты так ещё ничего и не ел». Пашка приподнялся, во все глаза уставился на сгорбившего старика в телогрейке с папиросой во рту. Женщина, которая вешала бельё, видимо приходилась женой пожилому мужчине, потому что пригрозила сыном, если тот через минуту не придёт завтракать.

У Пашки почему – то заколотилось сердце. Он смотрел во все глаза на мужчину, по фамилии Егоров, потом повернулся к Грузину. Тот знал уже фамилию нового своего приятеля. Лёгкая фамилия, запоминающая. Павел смотрел на грузина, который так же, как и его друг, слышал обращение женщины к старику. Смотрел взволнованно и испуганно:

– Сашко! Ты веришь в чудеса?

– Если бы отец с фронта вернулся, то поверил бы.

– Вот я видел на вокзале во сне отца. Как ты думаешь, это неспроста?

– Я думаю, что ничего просто так не случается. Всё вокруг нас не просто так. И сон твой тоже не случайный. Ты рассказывал, что даже и не знаешь, где сейчас твой отец. Но теперь, может, случится так, что получишь от него весточку после своего сна. —

Грузин заметил, что Павел вглядывается в мужчину в телогрейке. Тоже заволновался. Пашка произнёс:

– Понимаешь, Сашко, я что – то чувствую в душе. Какой – то трепет. Услышал свою фамилию и разволновался, хотя эта фамилия очень распространенная. Мало ли по стране Егоровых? – Сашко тоже стал волноваться. А вдруг и на самом деле сон его друга был предсказанием! И тогда произойдёт чудо. А то, о чём догадывается Павел, окажется действительностью. Сашко поднял вверх козырёк своей кепки, и тоже стал вглядываться, широко открыв глаза, в мужчину с папиросой у рубки. Шутка ли? Через столько лет обнаружить своего отца! Он внимательно разглядывал мужика, хотя и сам не знал, кого он может в нём разглядеть. Но Сашко очень хотел помочь своему другу. Павел это заметил:

– Да не напрягайся ты. Ты же его никогда не видел —

– Ты тоже его сто лет назад видел, но смотришь же! – Павел усмехнулся в ответ на грузина и решил, что он прав. Что может он заметить такое, что бы могло ему напомнить отца?

– Нужно придумать такое, что – бы поближе подойти. Спросить у мужчины что – нибудь. – Грузин взбодрился, воскликнул:

– Закурить, например. Я так всегда делаю, если нужно что – то спросить. – Павел покачал головой:

– Нет. Обернись назад, за нашей спиной почитай, вся толпа курит. А я потащусь через всю палубу к дяденьке, что – бы попросить закурить – Сашко обернулся и увидел, что многие пассажиры покуривали и среди них были даже и девушки. Грузин покачал головой, сам про себя возмущаясь:

– Вай, вай! Зачем нужно курить эту гадость молодым девушкам? – протянул он и сказал:

– Я придумал. Спроси, сколько нам плыть?

– Так ты на берегу уже спрашивал у парня об этом. – Друзья задумались. Вдруг Сашко осенило:

– Ты иди к нему, а как подойдёшь, я тебя окликну твоей фамилией. Подойди, попроси кипяток для чая. Да поторопись, пока он не ушёл к своей жене завтракать.

– Ты бы, Сашко этот чай пил и днём и ночью. Я вот компоты люблю.

– Ты иди, иди, не тяни время. Это так, для компенсации.

– Конспирации. – Поправил его Павел. —

– Иди, иди. У тебя впереди серьёзный момент. Всё же на будущее помни, что лучше душистого правильного чая ничего в мире нет, кроме, конечно, вина. – Грузин волновался не меньше своего друга, говорил быстро, сбивчиво, мешая грузинский и русский языки., вконец запутываясь в словах. После всех своих напутствий, подтолкнул Павла к мужику.

Сделав пару шагов, Пашка остановился, оглянулся на Сашко, попросил:

– Ты только погромче меня позови. – и пошёл дальше, волнуясь и спотыкаясь о доски палубы.

Каждый Пашкин шаг давал ему шанс увидеть отца, или же приближал его воображение. Но он шёл. Труден этот был его путь. У него колотилось сердце, и он сам себя успокаивал:

– Хватит волноваться! Ну, Егоров, ну и что? – Павел был сейчас уверен в одном – если этот мужчина окажется его отцом, с ним точно случится обморок, как у барышни. Если же окажется просто однофамильцем, то в обморок он тоже упадёт.

Остановился на полпути, оглянулся на грузина – Сашко тут же замахал на него руками, давая понять, что – бы Пашка шёл дальше, к намеченной цели.

Мужчина, наконец – то докурил папиросу, стал шевелиться. Павел прибавил шаг.

Мужик в телогрейке не обращал на него никакого внимания. Он медленно встал, поправил телогрейку и повернулся, что – бы уйти. Пашка занервничал. До мужчины осталось шагов пять, а грузин молчит. И вдруг по всей барже пронеслось громко:

– Егоров! И для меня кипяточку попроси. —

Грузин постарался на славу. Его слова слышал сейчас не только Пашка. Слышали берега Байкала и его воды, слышало небо, слышали птицы. Услышал их и мужчина в телогрейке. Он замер, затем, по мере приближения незнакомого ему человека, стал выпрямлять свою сутулую спину. Телогрейка свалилась с его плеч, и он во все глаза стал всматриваться к подходившему к нему парню.

Степан узнал сына быстрее, чем тот. Он узнал себя в молодости, когда был в таком же возрасте. Такой же взгляд, такие же светлые волосы с завитушками на лбу. У него не осталось никаких сомнений – перед ним его Павлик. Да и сердце не обманешь. Это он – его сын. Тот самый долгожданный сынишка, которого они с Дусей так ждали! Никакие оправдания сейчас неуместны. Факт налицо – его сын вырос без него, брошенный отцом все эти годы. Пашка смотрел на мужчину и стал угадывать его. Он помнит свадебную фотографию родителей, которую мать сняла однажды и убрала в сундук, что —бы с глаз долой, из сердца вон! Павлик часто, когда мать была на работе, доставал тот снимок и, вглядываясь в лицо отца, подолгу смотрел на него. Потом, после нелестных высказываний матери в сторону мужа и принимая гнев матери на себя, Пашка перестал доставать свадебный тот портрет.

Первым пришёл в себя Степан:

– Вы Павел? Егоров? – Замерев от ожидания ответа, мужчина напрягся, и, казалось, перестал даже дышать. Не успел Пашка произнести слово «да», как мужчина воскликнул:

– Жив, здоров? Какая судьба занесла тебя в эти края? Или сам Господь сжалился надо мною? Прислал ко мне, что – бы мы встретились! Сынок, я Егоров Степан, я твой отец. – Степан глядел на сына такими счастливыми глазами, что ещё бы чуть – чуть и Павел произнёс бы —

– Здравствуй, отец, если бы ты знал, как было мне без тебя плохо все эти годы! Как не хватало тебя! – Но быстрыми кадрами пронеслась безотцовщиной вся его несладкая жизнь и безрадостная жизнь его матери. Светлые, радостные чувства, которые Пашка испытывал в эти минуты, безжалостно оттеснили другие эмоции. И ничего он не мог с этим поделать.

Гнев вдруг захлестнул его. Злость на отца вырывалась наружу и захлёстывала Павла. Он подошёл к отцу вплотную, схватил за ворот рубашки и, глядя ему в глаза, произнёс:

– Давно я хотел тебя увидеть, в глаза твои бессовестные посмотреть. Да, я жив и здоров, как впрочем, и все остальные мои сестрёнки. Мы выжили. Выжили. Вопреки всему и благодаря нашей матери. Благодаря соседям и добрым людям нашей деревни. А ты, значит, тоже жив – здоров. Прячешься в этих таёжных краях, скрываешься, катаешься вот туда – сюда по Байкалу. Разве тебя здесь найдёшь! Пригрелся около новой юбки! Состряпал сыночка. Одного, полагаю? С одним можно справиться. Вот четверо – это тебе было не под силу. Взял, да бросил. Настрогал – и в кусты. Вези, баба, свой воз одна! – Павел разошёлся не на шутку. Он уже кричал громко на всю баржу:

– Как тебя только земля носит! Правильно мать называла тебя предателем. А ты и впрямь – живёшь себе, да радуешься. —

Павел тряс Степана так, как будто хотел из него что – то вытрясти, а тот и не сопротивлялся, а только твердил, улыбаясь сквозь слёзы:

– Сынок, сынок! Я так рад, что вижу тебя и не сниться ли мне это? – Грузин, впервые оставив свой чемодан, бросился на подмогу другу, пока не завязалась драка. Он бегал вокруг Пашки и его отца и причитал:

– Вай, вай! Отец встретил сына, сын встретил отца. Радость должна быть, а тут такое! Друг, Паша, как же так! – Сашко уже понимал, что мужчина в телогрейке был никто иной, как отец Павла. Он вспомнил Пашкин сон и удивлялся случившемуся. Теперь суетился вокруг друга и его отца и не знал, за кого заступаться. Старался успокоить обоих.

Подбежала женщина, которая развешивала бельё, а следом за ней её сынок. Тот, не разбираясь, кинулся спасать мужчину. Он оттаскивал от него Пашку, но тот всё сильней и сильней распоясывался. Женщина пыталась всех разнять. Тут к ней и грузин подключился – он с силой тянул Пашкин свитер и уже на своём родном языке что– то взволнованно причитал. Парень стал колотить Пашку, а тот, переключившись с отца, вцепился в парня. Завязалась драка. Два брата успели навесить друг – другу тумаков. Грузин и женщина кое – как разняли дерущихся парней. Мужик стоял в стороне и плакал, не замечая свою рассечённую губу.

Пассажиры наблюдали за дракой под музыку из транзистора, не ввязываясь в конфликт. Издали наблюдали за происходящим. Павел и его сводный брат Иван, сидели после драки на дощатом настиле баржи, и косились друг на друга как два петуха. Женщина делала осторожно всем по очереди компресс мокрым полотенцем, который стянула с верёвки. Мужчина говорил, улыбаясь сквозь распухшую губу:

– Ничего, ничего, всё правильно. Так мне и надо. Мало мне сынок, мало. Теперь можно и умирать спокойно. Тебя вот увидел – взрослого, красивого, смелого и такая радость теперь у меня внутри. Я столько ждал встречи с тобой, с твоей мамой, с дочками. Спасибо сын, что сумел дать мне по морде за маму, за сестёр и за всю свою жизнь. – Он сквозь слёзы улыбался и плакал. Волновался и не знал как себя вести.

– Познакомься, это… Надя. – Степан хотел сказать слово жена, но не сделал этого. Потом продолжил: – А это наш сын Иван – Парень смотрел на Пашку, открыв рот и ничего не понимал.

– Надя – продолжил Степан. – Веди наших мальчишек в кубрик, пусть приведут себя в порядок, а то всех пассажиров перепугали. – Тётя Надя пригласила Павла, чтобы умыться в кубрике. На что Павел ответил, что не хочет нарушать мирную отцовскую пристань, куда он причалил видимо, много лет назад.

У Павла всё ещё ходили желваки от злости, и весь он был сейчас похож на взъерошенного петуха. Иван выпроводил мать с отцом вниз, в каюту, а сам остался с Павлом. Сказал мирно и дружелюбно:

– Так вот ты каким оказался, мой брат. О тебе я знал давно и даже мечтал встретиться, но не случилось. Вообще то я в первый раз дерусь. Даже сам себе удивился, что могу вот так запросто с кем-то подраться. Надо же! Впервые в жизни подрался и с кем? С родным братом! – Павел, разглядывая почти оторванный братом рукав рубашки, усмехнулся:

– Да я тоже помню, только в детстве дрался, и то не за себя старался, за девчонку. Теперь она моя жена. – Они оба посмотрели друг на друга и уже сдержать смех не могли. Уж очень оба смешно выглядели. С ними смеялся и Сашко, не на шаг не отходивший от них. Он очень рад был примирению. Грузин смеялся, показывая на них по очереди пальцем и приговаривая:

– Ты брат, он брат, теперь у меня два брата. И ещё у нас теперь есть отец. Вай, вай как Сашко рад! – Грузин помчался в ту сторону, где восседали на своих вещичках пассажиры. Схватив свой чемодан под мышку он побежал обратно к братьям и приобретённому отцу. Найденного Пашкиного отца Сашко принял никак иначе, как за свою находку. Он бежал по палубе баржи и шептал:

– Отец, отец! – как будто на самом деле он нашёл своего пропавшего на войне отца. Со стороны Сашко – грузин смотрелся смешно, по-детски наивно, и трогательно. Иван спросил:

– Защитник твой? Давно знакомы? – Павел посмотрел на подбегающего Сашко, сказал открыто и от всего сердца:

– Этой мой попутчик на БАМ, это мой надёжный друг, это мой самый настоящий брат. – и он улыбнулся грузину.

Тот поставил чемодан на палубу и сказал весело:

– Вот теперь есть повод отметить такое событие. И никто не остановит меня это сделать. Паша нашёл отца, Иван нашёл брата, я нашёл отца и ещё одного брата, это праздник. – И он тут же хотел открыть чемодан, чтобы достать бутыль с вином. Но Иван его остановил:

– Если так, приглашаю вас, своих братьев к себе в конуру. Там уже наверняка нас ждут, да и отец немного успокоился. Шутка ли – всю жизнь такого момента ждал и уже не верил, что встретит сына. – Грузин, обняв чемодан, согласился с Иваном и первым шагнул в гости к только что найденному Пашкиному отцу.

Опустившись в каюту, Павел снова встретился со взглядом отца. Теперь он на него смотрел по-другому – мягче и внимательней. Седые его волосы вились так же как и у Павла, колечками. Усталые, голубые его глаза, светились радостью. Разбитая его губа, заставила Павла щемящим чувством отозваться в сердце. Степан вскочил, завидев Павла. Снова заволновался:

– Проходи сынок, проходите все. – Он вежливо пригласил грузина присесть и снова сказал волнуясь:

– Я так рад, что и не знаю что сказать. – Обстановка была немного напряжённой. Павел стоял и всё теребил свои отросшие светлые волосы. Тётя Надя, глазами полными своими женскими страданиями, поглядывала то на Степана, то на Павла. Спас всех грузин. Он громко на ломаном русском и своём грузинском акценте произнёс:

– Здравствуй отец, здравствуй брат! Давайте же выпьем нашего грузинского вина! Мама моя будет рада этому! За такое событие грех не выпить. Он быстро открыл чемодан, достал бережно одну из трёх бутылей, и водрузил её на этот же чемодан.

Мать Ивана достала большие стаканы, из которых здесь пили чай, и Сашко в них разлил красивое, ароматное вино.

Они все пили это вино, прославляя этот день и как бы то ни было – жизнь была прекрасна! Вон как всё обернулось. Не купи Катерина билет до Слюдянки и не встретил бы отца Павел. Выходит, что Бог не делает, всё нужно принимать с благодарностью. Разрумяненные от события этого дня и выпитого вина, всем стало весело. В каюту опустился швартовый – работник баржи, Тихон. Он всё это время был в недоумении. Что стряслось у них на барже сегодня, по какому поводу драка произошла? Ничего подобного за эти годы у них не случалось. Иван, поднося Тихону стакан с вином, объяснил:

– Теперь вот у меня брат объявился. – И добавил, указывая на грузина – А вот и другой. – Удивлённый Тихон внимательно посмотрел на Павла:

– Похож. – Потом перевёл свои глаза на грузина. Сашко от его взгляда сконфузился и произнёс тихо-

– Я приёмный. – Все засмеялись. Тихон, пожелав всем здравствовать, удалился наверх. Немного погодя к нему присоединились покурить и Иван с отцом и грузином. Тихон потушил недокуренную сигарету и что-то вспомнив, убежал в кубрик. Оттуда через минуту выскочил с гармошкой. Над водами Байкала раздались её переливы.

Давно Тихон не брал гармонь в руки, но для такого случая решил порадовать людей. Сашко, на радостях за чужое счастье, стал отплясывать лезгинку, да так лихо, что даже находившиеся в другой стороне пассажиры не выдержали и стали поближе подходить к странной компании, громко хлопая танцующему грузину. Он танцевал от всей души, радовался за встречу друга с отцом, вспоминал свой аул, свои горы. Это радостное состояние он хотел передать окружающим. Весь его вид говорил:

– Люди! Я очень рад! Рад, что отец нашёл сына, а сын отца. И брат нашёл брата. – Грузину, это своё настроение удалось передать другим. Уже половина собравшихся отплясывали вместе с ним грузинский танец. И не было в это время счастливее Сашко. Про себя он говорил:

– Смотри, мать, сколько у меня друзей! Мы все едем строить БАМ. Ты будешь гордиться мать, своим сыном. Твой Талико тебя не огорчит! —

Он всё танцевал и танцевал без устали, улыбаясь каждому во все свои белые зубы и пышные чёрные усы. Павел остался один на один с Надеждой.

Когда все стали выходить наверх из кубрика, она приостановила его чтобы остаться с ним наедине. Попросила его присесть, положила свою руку на его руку, произнесла:

– Вот как нам свидеться пришлось, Паша. Я сколько раз у Господа просила, чтобы Стёпа кого нибудь из вас увидел. Не выгораживая Степана, я хочу тебе сынок сказать, что он ни в чём не виноват. Не перед вами, детьми, ни перед Евдокией. Я, когда первый раз его увидела в тюрьме, сразу подумала – не жилец он. Но крепкий его организм всё же помог ему выжить. Он не хотел жить. Что – то случилось в тюрьме и он, ваш отец какого – то нехорошего конвойного убил. Возвращаться к вам он не имел право. Его семья не должна отвечать за его поступок. Не хотел он, что – бы его детей называли детьми отца – убийца. Взял с меня слово, что никогда не сообщу о нём его семье. А моё дело какое? Делать ему уколы, да давать разные лекарства. Я одна, он один, ну и стали делить с ним одну крышу на двоих. Любил только свою Дусю – твою маму, а я и наш сын Ваня были для него всегда няньками. Очень больным он пришёл из тюрьмы ко мне. Да и до сих пор болен. Мы с Ваней его не бросаем, пропадёт он без нас, хотя сам за свою жизнь и не держится. Иногда ночами стонет и желает себе скорейшего ухода из этой жизни…

Говорили они долго, и из рассказа Надежды Павел понял одно и самое главное – никогда их отец не забывал своих девочек и своего долгожданного сынишку. Никогда не забывал их мать и любил лишь одну женщину – свою Евдокию…

Мы думали, что у твоей матери сложилось семейное счастье с тем цыганом и их общей дочки.-

– Что Вы, ничего такого не было. У вас в деревне появился табор цыган. Как – то зашли и к нам. Одна из девчонок подбежал к моим сестрёнкам —

– Я буду с вами жить! История была такая – Её отец попал в больницу с аппендицитом. Жены у него не было. Яночка – его дочка осталась в таборе. И так, как он на утро следующего дня должен был уходить дальше, её отец разрешил остаться дочери на время у нас. Мы с мамой ходили навещать того цыгана. После больницы он с дочкой собрался от нас уходить, догонять свой табор. Да только моя мама видела, как дядя Миша – тот цыган, очень ещё был слаб. —

– Куда вы с дочкой пойдёте? Табор неизвестно где, а Вы, ещё не окрепли. Да и Яночке здесь хорошо. Мы уже к ней привыкли. – Они остались. Месяц они жили у нас. Мои сёстры заботились о смешной девчонке – они заплетали ей косички, раскачивали на качелях, водили с собой гулять по лесу.

Признаюсь, что тогда, видя трудолюбие дяди Миши, я в надежде думал о том, что – бы он остался с нами навсегда. Хорошо иметь и отца и мать. Видел я и то, как смотрел он на мою мать. Видимо, и он уже устал от одиночества и бродяжничеству. Так он мне иногда намекал, когда оставались с ним наедине. Мы чинили вместе с ним забор, складывали стога с сеном для коровы, водили вместе нашу Зорьку на выпас. Да только не случилось. Моя мать так и не смогла принять в своё сердце того цыгана. Слышал я, как она плакала после его ухода. А потом Галинка и рассказала мне, что цыган нашу маму полюбил и как она скажет, так и будет. Рано утром наши гости, к которым мы уже очень привыкли, покинули наш двор. А мать причитала —

– Я ненавижу тебя, Степан! Ненавижу за то, что не можешь меня отпустить! Сам любишь другую, имеешь семью и, возможно, детей. Почему мне не даёшь обрести своё женское счастье!

Тосковали мы все по дяде Миши и его дочери, но жить надо дальше. Бабы в деревне тоже ругали мою мать за то, что так безжалостно распорядилась своей жизнью! Вот и вся любовь была у моей матери. А любила она только нашего отца. Ох и зол я был на него! Думал, когда увижу – убью! – Они вышли на палубу. Павел увидел отца – тот, как было видно по окуркам, выкурил не одну папиросу. Увидев сына, поторопился навстречу.-

А Пашка подошёл к отцу, сказал просто и хорошо.-

– Ничего, отец, всё в порядке, прорвёмся! – К ним подошёл и Ваня-

– А вот и я, ваш Ванька.-

– Степан прислонил к себе головы сыновей —

– Сегодня у меня самый счастливый день – я нашёл сына и теперь у меня их два! Сильных, молодых, красивых и смелых! —

В это время к ним подлетел грузин. Сашко прислонился своей чернявой головой к этим счастливым людям и радостно воскликнул. —

– А я, я, отец! Я твой третий сын! – Степан прижал голову грузинского парня к себе.

Надежда смотрела на мужчин, слившихся в одно целое, смеялась и плакала.

Весь рейс Степан и Павел не отходили друг от друга. Им никто не мешал. —

– Когда я сидел тогда в твоём шалашике, всю твою боль я чувствовал. За девочек, как – то было спокойно, хотя и тоже переживал. А вот по тебе переживал очень сильно, так хотелось тебя увидеть, объяснить. Я чувствовал, как мается твоё маленькое сердечко, испытывая на себе материнский, неласковый взгляд. Я это понял тогда, когда убегая назад, в тюрьму, надевал на тебя крестик.

Лежал в шалашике и думал, сколько горьких минут ты, должно быть, провёл в нём, в том шалашике!

Вырос, вырос его сын. Пашка полез за воротник рубашки, нащупал на шее верёвочку. —

– Вот, отец, память о тебе. Сначала была обида на тебя, и я его снял. А потом, боясь потерять и эту последнюю ниточку, что связано было с тобой, снова надел. Я вот только не могу понять, почему ты не вернулся после освобождения к нам? Ведь мы могли переехать в другую деревню, где никто нас не знал. Ты не представляешь, как нам тебя не хватало! Как тяжело было несчастной женщине – моей матери! В колхозе платили копейки, а у нас у неё четверо. Всех надо было обуть, одеть. Помогали нам, конечно, кто чем мог. Да всё же худо нам было без хозяина. Еле – еле сводили концы с концами. Девчонки, по мере своего подрастания свои платьица друг дружке передавали. Потом замуж надо было их отдавать. И билась наша мамка на работе с утра до темна. Света белого не видела. Галинка заменила нам и отца и мать. Потом, когда подрос, я понял, как страдала наша мать. Понял вдруг главное – ей было стыдно переживать ту боль! Считали её в деревне брошенкой, а это похлеще любой пощёчины было. В городе мало кто знает друг – друга, там можно и затеряться. А в деревне, где каждый на виду, не спрячешься, не скроешься, даже поплакать.

Тяжело ей было молодой, ещё красивой и статной женщине.

Да, не любила мою мать фортуна, не целовала её удача, не баловала судьба. Как бы я не хотел видеть в роли отца того цыгана, которого ты видел тогда, да только мама отвергла ту цыганскую любовь. —

– Вот ведь, как обернулось. – вздохнул Степан. – Горячая моя голова! Да и думал тогда я, что не имею права вламываться в жизнь Дуси. Боялся, что снова нанесу ей рану. И всё же я бы мог поступить иначе. Да что ж теперь! —

Глубоко затянувшись папиросой, произнёс скорбно. —

– А я, сынок, вернулся тогда из своей деревни сам не свой. Словно побитая собака. В груди огонь, в голове никаких мыслей – одна пустота. Как доехал назад, к Наде, не помню. А то ты удивляешься, почему сразу из тюрьмы не вернулся к вам, так это знает Надежда. Выйдя из стен заключения, очень болел лёгкими, да им до сих пор они дают о себе знать. Кому я был такой больной нужен? Жизнь меня уже не интересовала, если бы не Надя, не было бы меня сейчас. Да только хочу сейчас сказать ей спасибо, что жив и жизнь улыбнулась мне – передо мной вижу сына! Часто думал, что приеду к вам, а у меня лишь справка со статьёй. Да и куда переезжать, с насиженного места, со всем своим скарбом. Боялся не за себя, а за вас. Боялся, что эта справка пятном ляжет на всех вас.

В деревне, постепенно забылась моя история. Не хотел ворошить своим возвращением прошлое. Надя уговаривала меня долго, что – бы я принял другое решение – насмелился и вернулся к своей семье. При всём при том видела моё состояние. Не жилец тогда я был. На себе я уже поставил крест и только позже понял, что виноват я и перед Надей. Она, молча, никому не жалуясь, тащила меня с того света. Денег не хватало, на своих плечах тянула всю семью. – Потом посмотрел на Ивана —

– Ты, Ваня всегда напоминал мне о Павлике, и было это для меня единственной радостью моей непутёвой жизни. Выжил я, выжил. Благодаря баньке и топчу до сих пор землю. Наяд её топила, хлестала меня до изнеможения веником, а потом и себя от душевных тревог. Так и жили мы, трое, под одной крыши, каждый со своими думами. Ох, и виноват я кругом! Перед всеми виноват! Только через три года после тюрьмы потихоньку пошёл на поправку. Живя под Иркутском, у самого леса, хвойный воздух был мне помощником. Устроился на сплав, потом на баржу. Ваня вырос, отправили его учиться в речное училище. Вот теперь у него в помощниках хожу. Надя тоже иногда с нами.

Ты не представляешь, Паша, какую радость ты мне сегодня доставил! – Надежда Сергеевна, всхлипывая, поддержала —

– И не только отцу. Я и Ваня тоже тебе очень рады и дорога в наш дом для тебя всегда открыта. Не обижайся на отца Паша, не обижайся на меня и на Ваню. Все мы в этой истории пострадали. Всё же нужно жить дальше. Никакими хитрыми тропами судьбу не обойдёшь. —

Она смотрела на счастливого, взволнованного Степана и от души радовалась сегодняшнему невероятному случаю! Дожил её Стёпа до той минуты, когда, наконец – то смог обнять своего Павлика!.. Без слёз умиления нельзя было смотреть на грузинского парня. Всё это время, пока шёл тихий, душевный разговор между отцом и сыном, он не проронил ни слова. Сидел, прижавшись к Пашкиному отцу тихонько поскуливал, словно маленький щенок. Он вытирал своей кепкой свои набегавшие слёзы, и было видно, что переживает он это всё от чистого сердца. Подождав, когда отец с сыном перестали беседовать, он решил тоже поведать кое – что о себе.-

Говорил Сашко с теплотой о своих краях, о бедности в своей семье. Гордился, что он старший сможет заработать деньги для матери и сестёр. Обязательно ему нужно много работать, что – бы посылать деньги своим родным. А главное, что – бы отдать замуж своих сестёр в приличную семью. Кто, как не он должен им помочь! —

– Вот, про бамовскую стройку услышал и решил тут же ехать, как не отговаривала меня моя мама. Может, что и получится. Ещё подумал – мир повидаю, добрых людей встречу, а то всё горы, да горы, бараны, да овцы. Вот уже хороших людей встретил. Увидел красоту Байкала. Он такой могучий и мне немножко даже страшно. – Повернулся к Пашкиному отцу —

– На работу бы мне побыстрее устроится.-

– Обязательно устроишься. Держись моего Павла, будьте вместе. На новом месте хуже всего обживаться в одиночку. —

К вечеру причалили к Северобайкальску – новому городу, возведённый в Нижнеангарске на берегу Байкала. Пассажиры покидали палубу, баржа становилась на разгрузку. Павел прощался с отцом. Надежда Сергеевна рада была тому, что теперь у его сына Вани есть старший брат, которого он так хотел увидеть! Грузин суетился больше всех. Надя пронимала, как тяжело сейчас Степану. Только нашёл сына и тут же приходится с ним расставаться. Она отошла, что – бы не мешать им прощаться.

Степан с большой отеческой любовью заглянул сыну в глаза

– Стёпа, скажи, что не держишь на меня зла. Ты сейчас уходишь от меня, когда ещё увидимся, не знаю. БАМ здесь протянулся на сотни километров. – Он не выдержал, заплакал. Держа руку сына в своей руке продолжал.

– Сынок, возвращение отцовского долга, сильно просроченного, я тебе уже не могу вернуть. Я не видел, как ты рос, как болел, как радовался и огорчался по тем или иным поводам в своей жизни. Я не дарил тебе игрушек и сладостей, не успел тебе допеть колыбельных песен. Без меня ты учился всем премудростям жизни. Не радовался я вместе с тобой, когда ты шёл на первое свидание. Не видел твоих счастливых глаз на твоей свадьбе и не разделял с тобой ни с чем не сравнимое чувство отцовства при рождении

первенца. Поэтому мне горько и стыдно просить у тебя прощение. Я просто не имею на это право. Ты скажи мне на прощание что – нибудь. Скажи те слова, какие сейчас у тебя на душе. Я приму их и буду беречь, как самое драгоценное. Какие бы они не были, я с радостью их приму.

Павел, не задумываясь, ответил

– Я рад судьбе, что она забросила случайно на станцию Слюдянка. И я очень рад, что встретил тебя! Подаренный тобой крестик всегда со мной – он мой талисман. А ты, отец, живи! Живи и знай, что мы с тобой теперь не потеряемся. Там, где когда – то было пустое местечко в моей душе, теперь заполнено родным словом – отец.

– Спасибо, сынок. Теперь у меня к тебе есть просьба, самая нелёгкая для меня. Если можешь, напиши о нашей встрече Евдокии – твоей маме, напиши всю правду обо мне.