Текст книги "Багульника манящие цветы"

– Напишу, обязательно напишу, возможно, она всё поймёт, простит и постарается с тобой встретиться!

– Паша, друг, машина ждёт! Пора ехать на БАМ! – Павла с грузином и всех тех, кто сидел в ней, эта самая машина повезла к новой жизни будущих бамовцев…

ГЛАВА 6 ДОРОГА К БАМУ ДВУХ ДРУЗЕЙ, ПРИОБРЕТЁННЫХ
ДРУГ ДРУГА

Короткое, но звучное слово БАМ летело над страной, призывая тех, кто ещё не решился влиться в отряды бамовцев. Про БАМ уже слагались песни и Евдокия волей или неволей слушала все новости и все сводки про эту развивающую стройку. Слушала, говорила сама себе:

– Молодёжь сейчас на чемоданах. Комсомол, как всегда впереди. И мой Паша среди них! —

Нет, что ни говори, а Пашкина мать испытывала за своего сына гордость. Из их деревни только Павел Егоров был в отряде бамовцев. Это очень давало его матери какой то внутренний подъём и Евдокия, с гордо поднятой головой прохаживалась по своим «Звонким Ключам»…

Прибывающий народ на стройку ждали. Это заметили Павел и Сашко, как только попали в Нижнеангарск, место, откуда они потом попали в Северомуйск.

Павла с грузинским парнем в Нижнеангарске заметил сам начальник одиннадцатого отряда Смирнов Сергей Алексеевич. Поговорив с ребятами, узнав их поближе, пригласил к себе на работу строить в Северомуйске тоннель. Так и попали друзья на стройку самого дальнего и сложного участка БАМа.

Перед тем, как уехать с машиной на то, не известное им строительство, решили прогуляться у берега Байкала.

Когда ещё смогут потрогать его руками.

Байкал плескался в пятнадцати минут от гостиницы.

Вот он – могущественный и величавый. Отсюда он виден не в полную свою широту, но его дух вселялся в каждую клеточку Сашко и Павла.

– Я даже боюсь смотреть на воды этого моря, – признался грузин. —

– Давай, друг, пообещаем друг другу на берегу этого озера, что запомним этот день. Он принёс нам радость; ты встретил отца, нас приняли неожиданно на работу, такой день нужно помнить всю жизнь. Жалко, что нет со мной моего чемодана, а то бы твой Сашко сейчас такой бы тост сказал! Ладно, давай из этого моря попьём, умоемся его священной водой, освежимся. Долгий был день. Потом помолчал немного, добавил:

– Всё же надо будет такой знаменательный день отметить. Мы его запомним, да, Паша? А отметим свой приезд в Северомуйске. Нельзя не отметить, правильно я сказал?

– Правильно, улыбнулся Павел, всё ещё не пришедший в себя от приятных новостей этого дня. Сегодня он встретил отца, но всё же грусть присутствовала – сегодня его встретил, сегодня же пришлось снова расстаться. Вдохновляло Павла одно – впереди новая работа, новые друзья.

Павел слушал грузина, смотрел вдаль на море, улыбался его словам и полностью был с ним согласен – сегодняшний день был полон приятных сюрпризов. А самое главное, он. Павел, на правильном пути. Теперь перед Катюшкой не стыдно будет – он нашёл дорогу на БАМ, нашёл отца, встретил друга грузина. С радостным сердцем посмотрел на него:

– Пойдём, Сашко, ты всё правильно сказал. Хочу только одно дополнить – что – бы не случилось, давай не сдаваться и помогать друг другу.

– Хороший тост. Я – за!

Паша, когда вы встретились с отцом, я вдруг почувствовал встречу со своим. Когда мы танцевали от радости на палубе, я определённо знал, что и мой отец с нами танцует. Я его видел. Ты мне веришь? – он с надеждой посмотрел на Павла.

– Верю, я сейчас во всё верю.

– Хорошо сказал. Хоть мой отец и погиб на войне, что – бы был мир, но он со мной. Я тоже смог бы отдать свою жизнь за своих близких, за своих друзей, за свою Родину. Сейчас войны нет, но я буду очень хорошо работать, как на фронте, что – бы потом была победа. Правильно я сказал, друг?

Павел подтвердил:

– Правильно и очень грамотно. Ты молодец, Сашко! —

Грузинский парень засмеялся.

– Ты меня сейчас похвалил, это хорошо, Паша! Вот начальника я сильно испугался. У меня даже усы дымом встали. Столько задавал мне вопросов, вай, вай!

Теперь засмеялся и Павел:

– Не дымом, а дыбом. Ты привыкай к русскому языку, это тебе пригодиться на новом месте. А начальник наш на вид такой суровый, ему по – другому нельзя, на нём лежит такая ответственность! Строительство пятнадцатикилометрового тоннеля – это не шутка! Ему приходится принимать людей неизвестных и их потом отправлять строить этот важный тоннель. Народ всякий. Хоть человек и с документами, да поди, узнай его душу с первого взгляда. Всяких шпионов вокруг. Поэтому он и серьёзный.

Грузин снова поёжился от недавнего взгляда Сергея Алексеевича.

– Скажи, друг, я похож на шпиона? – Пашка от души засмеялся, но посмотрев на поникшего вдруг Сашко, поторопился его успокоить:

– Да ты что! Тебе до шпиона, как нам сейчас до твоих родных мест.

– Вай, вай! – покачал головой грузин. Потом помолчал, задумчиво произнёс:

– Как там наш отец, тётя Надя, Иван? Разгрузилась, наверное, баржа и они уплывут к себе домой. Груз, наверное, для БАМА привезли, для нас, да, Павлико? Павел посмотрел на Сашко, улыбнулся: —

– Так красиво меня ещё никто не называл. Да, баржа завтра отчалит в одну сторону, а мы с тобой в другую.

– Теперь сердце твоего отца совсем стало другое. Спокойное и счастливое. Мы теперь можем тоже спокойно отправляться строить свою новую жизнь, а там и наш брат Ваня присоединится к нам.

Павел кивнул в знак согласия, становилось от моря прохладно и друзья заторопились к машине, которая вот – вот отправится на восток, к самому дальнему участку БАМа.

Друзья, совсем недавно приобретшие друг – друга, ещё не знали, что впереди их ждёт самая настоящая битва со скалой, где будут встречи и потери, победы и огорчения, где будут приобретены новые свойства души – болеть. Болеть за своих товарищей, за своих близких, за свершение дел, которые им доверила Родина.

От Нижнеангарска ехали долго, из будки ничего не было видно и Пашка, уловив вопрошающий взгляд грузина, успокоил:

– Скоро приедем, не расстраивайся, – хотя и сам не знал, сколько ещё им трястись по ухабистой дороге.

Грузин, оглянувшись – не смотрит ли кто на него, произнёс Павлу тихо на ухо:

– Друг, мне не совсем понятно, почему нас везут без остановки так долго и в такой закрытой будке? Здесь что – то не так. Посмотри, какие люди сидят – с бородами и усами. И ещё странно улыбаются. Сашко волнуется, а ты, Паша нет, почему ты такой спокойный?

– Успокойся, с нами едут не только новички, а ещё и работающие уже бамовцы. Их сразу заметно по одежде. Скоро и мы с тобой будем в бамовской спецовке. Эти бородачи, наверное, в контору приезжали, ну или по другим каким своим делам, это уже настоящие строители отряда. Не бойся, они тебя не съедят – не людоеды. А на тебя смотрят загадочно, потому что у тебя на лице написано, что ты всем происходящим напуган. Расслабься, это свои ребята, а будка это военная, надёжная.

Машина остановилась. Все высыпали размять косточки. Посёлок Уоян. Мимо него будет проложена железная магистраль. Посёлок находился среди высоких сосен, и уже пахло БАМом. Друзья поторопились за всеми в столовую, где их очень вкусно накормили. Грузин, уплетая борщ, оглядывался по сторонам, улыбался, думал, что уже приехали. Но это была только половина пути. Снова тряска по ухабистой дороге и немой вопрос в глазах Сашко:

– Когда же приедем?..

Под монотонный гул машины, не смотря на бесконечную тряску по ухабистой дороге, народ дремал. Дорога была изматывающей.

Павел думал и думал о встрече с отцом. Как долго они не виделись и как быстро расстались! Пока разгружалась баржа, Степан рассказал сыну всё, что с ним тогда произошло. Он говорил и говорил, стараясь вспомнить всё, до мелочей. Это было так важно для его сына, для его сестёр, для его матери, для него самого.

Зная о том, что дорога к бамовскому посёлку будет долгой, Павел сейчас решил из своей памяти вытащить все те события своей жизни с самого рождения, прибавляя к этому всё то, о чём поведал ему отец совсем недавно…

ГЛАВА 7 ТЮРЕМНАЯ ЖИЗНЬ СТЕПАНА. БУЧА

Отец у Павла сидел в тюрьме. Осталась его мать с четырьмя детьми. Павлику в то время было два года. Без отца жили впроголодь. Евдокия старалась хоть что – то передать мужу в тюрьму.

До тюрьмы Пашкин отец работал в магазине продавцом. Раньше практиковалось такое, что продукты можно было брать в долг. Имелась в магазине амбарная книга, в которую записывали должников. У Степана тоже имелась такая книга. Но однажды нагрянули с проверкой ревизоры. Подсчитали недостачу, забрали Степана с собой для разбирательства.

Проходила неделя, другая, а он так и не возвращался. Евдокия направилась к председателю. Тот как мог, успокаивал взволнованную женщину, понимая её состояние:

– Не убивайся ты так, Евдокия. Чем можем, поможем. Звонил я уже туда, характеристику для Степана хорошую написал. Не успеет эта характеристика дойти до тюрьмы, как уже наш Степан вернётся. Две недели – не срок для тюрьмы-

– Для тюремной жизни этот срок, может и не большой, а для меня, с четырьмя детишками жизнь мёдом не покажется даже и в один день!

И потекли Дусины дни без Степана в ожидании каждого нового дня, в ожидании почтальонши Вали. Не ожидала несчастная женщина, что в её семье будет в обиходе такое холодное слово – тюрьма.

Не попадая в такие передряги Степан всё ещё не верил, что с ним происходит. Определили его в изолятор, сказали ждать. Чего именно ждать, понять он не мог, но честно и добросовестно, тихо сидел на деревянной скамейке, где первые дни там же и спал.

После опроса на суде, почему – то объявили его виновным и определили год, с дальнейшим разбирательствами. Судья объяснил, что такой приговор не окончательный, и он будет пересмотрен в ближайшие дни. Срок зависит от предоставлении всех справок и ходатайств.

Определили его в местную тюрьму. Находилась она в черте города. Степан слышал гул трамваев, троллейбусов и всю городскую, бурлящую суету.

В тюрьме ему прочитали лекцию о нравственных качествах каждого советского гражданина, случайно или преднамеренно сбившегося с правильного пути и присвоили номерок.

Отправили Степана Егорова в пошивочный цех, объяснив, что заработанные деньги будут перечислены ему после срока.

Получив почти пустой матрас, он отправился в камеру. Камера была пустой, все были на работе. Вечером собрался народ. Все были вялыми и кислыми. Никто ни с кем не разговаривал. Было видно, как все они были безразличны даже к новенькому жильцу.

Уже ближе к ночи все взбодрились, стали играть в карты, лезли с расспросами к Павлу.

Ночью ему не спалось. Он ожидал другого – его сразу же отпустят домой после расспросов и его объяснительной. Но он очутился здесь. Почему? Как же так! Прошёл не один день, а он живёт всё ещё в безызвестности! Новое и совсем никчёмное для него, место. Оглядел глубоко и сладко спящих сокамерников, Павел вздохнул —

– Ну чем же я лучше их? Может быть, так же случайно попали они сюда? Не враги же они народа! Ничего, – успокаивал себя он, – здесь тоже люди, ну а моё нахождение здесь, недолгое, разберутся. Постараюсь изо всех сил выйти отсюда побыстрее.

Утром повели всех на работу. Павлу показали, что, да как, и он превратился из продавца в швею – моториста. В цехе шили куртки для лесорубов, спецовку для строителей.

Стук машин был такой, что заглушал даже мысли.

Дни шли за днями. Он ждал и ждал того дня, когда его вызовут к начальству и объявят об освобождении. Ничего не понимая, Степан продолжал познавать тюремную жизнь и делить её с другими осуждёнными.

Домой он писал, что скучает по девочкам и маленьком сыне, скучает по Евдокии. Передавал привет своим соседям Тимофею, его жене Алёне. Просил Евдокию не беспокоиться о нём. Придёт время, и он будет дома.

Как там маленький Павлик? Каждый день они с Дусей высматривали в нём какие – перемены. Павлик рос, радуя своих родителей и сестрёнок. Дом был наполнен счастьем и любовью. Евдокии завидовали бабы, а мужики незлобно подкалывали Степана —

– Добился своего – на четвёртой ходке всё же получился малец.

Евдокия и Степан ни на кого не обижались, счастье не позволяло это делать…

Степан жил ожиданием суда над ним. Вскоре он состоялся и заставил его вздрогнуть при выносе вердикта. Перечисляя плюсы и минусы в Пашкином деле, суд вынес ему приговор в один год. Добавил о том, что решение возможно будет обжаловано и вынесенный срок может поменяться на условный.

В камере его все успокаивали, заверяя, что его дело вовсе не для тюремных застенок, и находиться в них ему долго не придётся. Хотя и спрашивали Степана-

– А что, имеется серьёзное обвинение с доказательствами?

– Обвинение лишь одно – недостача денег, да и сумма – то невелика. Деньги жена все до копеечки внесла.

– Ну, значит, беспокоиться не стоит. Привыкли мы уже к тебе, да только недолго тебе быть среди нас. – Эти слова вдохновляли Степана, и он с большим одушевлением уходил в работу, выполняя и перевыполняя план.

Заключённый Егоров жил воспоминаниями о доме, старался работать и работать. Всё было у него, можно сказать, хорошо. И не было удивлением того, что к нему сокамерники относились с уважением. По – другому и быть не могло. Все углядывали в нём какого – то бесхитростного, застенчивого и доброго парня.

Степан отсчитывал свои прожитые дни в тюрьме и очень старался своим добросовестным трудом и хорошим поведением приблизить встречу с Дусей и детьми. Он уже знал, что если покажет себя с положительной стороны, то его могут освободить досрочно. На это и был он сейчас настроен.

Не свяжись он с рыжим конвойным, с этой мразью, то ничего бы плохого со Степаном не произошло. Отсидел бы он положенный срок и возможно досрочно освободился.

Так нет, подвела Степана его доверчивость к людям. Случилось это через шесть месяцев его отсидки в тюрьме. Рыжий конвойный по прозвищу «Леший» не одного уже заключённого «наколол». Уже не один от него пострадал. Некоторые замышляли эту крысу просто убить! Да кому охота за этого паршивца добавлять свой, срок и торчать всю жизнь на зоне. Злость на него была у многих заключённых. При виде его на его очередном дежурстве, сжимали до боли кулаки и до скрипения зубов, сжимали челюсти.

Даже сотрудники тюрьмы его не больно – то жаловали. Он был вёртким и скользким.

Сквозь зубы говорил свои пошлости заключённым, не считая их людьми, ехидно и мерзко улыбался. Вечно что – нибудь жевал и сплёвывал тут же на пол.

В общем, очень паразитический вид имел этот «леший».

Вызывают однажды Степана в кабинет начальника тюрьмы. Степан шёл и думал о том, что его дело, наконец – то разобрали, пересмотрели и решили отпустить его, Егорова, на все четыре стороны. Пусть, мол, топает в свою деревню к жене и своим четверым ребятишкам. Жаром обдало от такой мысли Степана. Он шёл по гулкому коридору со сложенными назад руками и думал – гадал, зачем же его вызывают?

Вдруг позади себя услышал шёпот конвойного, того самого «Лешего» —

– Егоров, хочешь выйти досрочно? – Степан приостановил шаг и хотел на него оглянуться.

Тот тут же рявкнул-

– Не оглядываться! Вот бестолковый! Ты иди себе, иди, только помедленней и слушай, что буду говорить. Срок твой только начался, а там, глядишь, и ещё накинут сверху. Так бывает и очень даже часто. Даже если и не накинут, хорошего мало. Здесь один день, словно год. В общем, так, если хочешь умотать назад, в свою деревню пораньше жене под бочок, могу подсобить, и не шибко радуйся – я не каждому такое предлагаю. Деток твоих мне жалко и бабу. Одна ведь, небось, управляется с хозяйством. А что, если устанет, выдохнется, и не выдержит – найдёт себе друга – помощника? А может тот и сам уже нашёлся.-

Степан замедлил шаг, весь напрягся, стиснул зубы и сжал кулаки так, что те побелели.

«Леший это заметил и понял, что зацепил за больное, на что и рассчитывал. – Вот, вот, ни дня тянуть нельзя. Это здесь всё останавливается, а на гражданке она не стоит не месте. Подумай об этом хорошо. Тут уже многие судьбы сломали, а ты молодой ещё молодой. И на чудо не надейся. Здесь никто никому не нужен, каждый сам по себе. Каждый, вновь прибывший сюда, грезит о скором возвращении на волю. Каждый думает, что попал случайно и сердобольные дяденьки о тебе позаботятся. Заруби себе на носу – это наивные мечты и упущение времени. Не первый год здесь, знаю, о чём говорю. Так что, если надумаешь, дай знать. Всего – то пятьсот рублей на хорошего адвоката.

Знаю, что меня здесь не очень жалуют, наслушался, наверное, обо мне и ты. Люди не благодарные, я многим помог, тем самым навёл на себя ненависть остальных, те, кто не желал расставаться с деньгами. Не слушай этих людишек. Всё это от зависти. А я, на самом деле имею сострадание и свойство души – помогать таким, как ты – зелёным и наивным.

– Да где же я такие деньги раздобуду!

– Родные пусть похлопочут. – Немного подумав, Степан проговорил-

– Неудобно просить деньги у жены. Да и не хочу, что – бы моё письмо прочитало начальство.

– Вот, дурень! Депешу я переправлю, минуя лишних глаз, это уже не твоя забота. И деньги так же передадут через надёжного товарища. Я многих так выручал. И тебе помогу. Условие одно и обязательное – никому ни слова об этом разговоре. Вот и пришли. —

«Леший» постучал в дверь начальника тюрьмы, ввёл заключённого. Доложив всё по форме, встал у двери.

Начальник тюрьмы, бывший военный был с хорошей выправкой, но немного хромал на одну ногу.

Взяв портсигар, закурил. Прошёлся по кабинету, затянулся сигаретой, остановил свой взгляд на Степане, чему – то улыбаясь.

Заключённый стоял, как вкопанный. И ждал свое участи. Наконец – то услышал-

– Егоров Степан?

– Так точно, гражданин начальник! – и продолжал стоять навытяжку, как в армии.

– Так вот где я тебя встретил. А ты садись, садись, пообщаемся. Если хочешь, закуривай – и протянул Степану сигарету.

Я тебя, сынок, должен был найти ещё давно, сразу после войны. Дело в том, что с твоим отцом, Стёпа, мы всю войну прошагали бок о бок. Всё знали друг о дружке. Сроднились мы на фронте и были – не разлей вода. Перед самым концом войны он погиб и не забыть мне тот день. Под Берлином в лесу лагерь разбивали, пошли любоваться зелёной, молодой листвой. Весна была в разгаре. Война заканчивалась. А мы были такими молодыми, как ты сейчас. Похож ты на отца, Степан и паспорта не надо. Ходим мы с ним по лесу, дышим полной грудью, глотая чистый воздух, и так хотелось жить! Клятву друг – другу мы давали, семьи известить о плохих новостях, поддержать, если что. В этом весеннем лесу, позабыв о том, что всё ещё, идёт война, расслабились, забыло обо всём на свете. С Яшей бегали, меж деревьев, догоняя друг друга, шалили, как мальчишки. Всё это неожиданно прервалось от вспышки гранаты. Немцы засели в том лесочке, а мы на них напоролись. Меня контузило, Яша шептал мне —

– Найди мою жену и сына, адрес знаешь. Помоги им… Закрыл я тогда глаза твоему отцу, Стёпа. Закрыл, а сам был в полуобморочном состоянии. Собрал все силы, дополз до своих. Схоронили мы Якова Егорова – моего друга, а я после этого очнулся в госпитале.

Долго там провалялся, но память не возвращалась. И ты, не поверишь, только тогда, когда увидел твоё дело, прочитал твою фамилию и увидел твою фотографию, в моей голове всё перевернулось – я друг то, что произошло тогда в лесу. Всё всплыло, как наяву. Неужели нужно было тебе сюда попасть лишь для того, что – бы я нашёл тебя. Я тебе, Стёпа благодарен за то, что вернул мне память окончательно. Жалко лишь то, что эта память вернулась ко мне таким образом. Мой друг меня простит, что это произошло с таким опозданием. Но теперь я сполна могу помочь его сыну. Я помогу тебе, сынок. Тем более, не такая уж на тебе вина, что – бы протянуть тебе руку помощи. Читал я твоё дело.

У моего друга не могло быть плохих детей.

Они долго беседовали. Дмитрий Захарович называл Степана сынком и заключённому Егорову было тепло по – домашнему от таких слов.

Степан вышел из кабинета начальника с хорошим и поднятым настроением.

Они договорились, что как только всё уладится, съездят туда, где сложил голову его отец – боец Егоров Яков.

«Леший», заждался окончательно своего конвоированного. —

Прошипел злорадно-

– Чай, что – ли распивали? Пошли давай! – и двинул Степана винтовкой в спину. Ничего плохого лично ему, Степану, этот маленький, с хитрым лицом лисицы, конвойный, не делал. Но всегда, когда его лицо показывалось в дверях или в окошке камеры у заключённого Егорова пробегали по телу неприятные, холодные мурашки. Толи оттого, что у «лешего» были редкие маленькие зубы, и он постоянно сквозь них сплёвывал. То ли походка была надменной. А может быть его голос – ехидный и ядовитый угнетал Степана. Так или иначе, он напрочь выбросил из головы то, что тот ему предлагал. У него теперь есть более надёжный человек в лице Дмитрия Захаровича. Недостачу магазина Дуся внесла, ну а теперь осталось только ждать хороших вестей.

Дойдя до камеры, «леший» не забыл напомнить-

– Всё остаётся в силе. Как надумаешь, дай знать, – и закрывая за Степаном двери, добавил тихо и ехидно-

– Одинокие бабы, словно мёд для мужиков. Подумай и о детях, папаня! – После этого закрыл дверь камеры.

Степан отдавался весь работе. В работу эту он уже втянулся и для себя сделал открытие, что стучать на машинке, из которой выходят полезные вещи, очень даже приятно. Никогда не думал Степан, что строчить на машинке, это не только женское дело.

Не останови его, он бы так и стучал на ней, выводя на материи ровные, красивые швы.

А вчера Степана назначили бригадиром…

Как – то на очередной утренней проверке объявили, что он – заключённый Егоров с сегодняшнего дня, и до окончания срока направляется не в пошивочный цех, а в другой. Он шёл с другими заключёнными, отстукивая свои шаги по асфальту.

Степан шёл на другое место работы, с большой неохотой, в полном недоумении-

– Зачем такие перемены? Я так привык в своей швейной машинке, к своему пошивочному цеху и к тем, кто там работает. Так всё было хорошо и на тебе – неожиданная перемена. Но делать нечего – не должен я забывать о том, где нахожусь. – Он вздохнул и открыл двери столярного цеха, где всё гудело и стучало. В одном углу лежали друг на друге двери, в другом оконные рамы. Табуретки и другие заготовки горой возвышались у самой двери. Заключённые принимались за свою привычную работу.

Степан стоял и не знал, какая же его обязанность? Все его обходили стороной, кто – то недовольно бурчал-

– Отойди, не мешайся под ногами! – К кому же обратиться? Услышал сквозь грохот и шум-

– Егоров? Тебе не к нам, тебе в другую столярку. – Мастер этого цеха Вениамин, показал, где находится дверь в другой цех.

Степан вышел на улицу. От невыносимого шума его голова не сразу освободилась от стука в висках. Заметил в углу дверь. Это был ещё один столярный цех, но только небольшой и работал там всего один человек. Заключённый Егоров подошёл к двери, сразу открыть её не решился. Он вспомнил, что заведует этим цехом некий Буча, верзила неопределённого возраста, человек суровый и загадочный. Он мог одним своим взглядом убить. Волосатая его грудь, а так же и руки навевали страх даже у бывалых заключённых. Похож он был на цыгана и имел поблажки от начальства за свои золотые руки.

Всё это Степан слышал от сокамерников. Многие заключённые старались от этого Бучи держаться подальше.

Неизвестно, сколько бы ещё стоял Степан у двери, не решаясь её открыть, как вдруг эта ручка вздрогнула и дверь открылась.

В проёме двери показалась огромная фигура Бучи.

– Ну, что уставился? Долго ещё я тебя буду ждать? Работать кто будет?

Степан не успел сделать и шага, как был заграбастан Бучей и водворён в цех.

В маленьком столярном мирку царил порядок. Всё было резным и настолько красивым, что у него улетучился страх, а появилось другое чувство – восхищение и уважение.

Ясно было, что вся эта красота была сделана его руками. Слышал от ребят, что уважают его талант к своему делу всё начальство без исключения. Прощают этому заключённому всё и разрешают многое, недозволенное для других.

Степан вздрогнул от зычного голоса-

– Долго будешь витать в облаках, пипетка? Надо же, какой блатной выискался! Кому же пришло в голову тебя сюда отправить? Навязали на мою шею блатничка. И из этого хлюпика я должен сделать настоящего столяра! Ну и удружили мне, – не переставал высказывать своё недовольство к начальству, хозяин здешней столярки. Посмотрев пренебрежительно на своего будущего ученика, угрожающе рявкнул-

– Шаг вправо, шаг влево – расстрел. Я не шучу. У меня тебе здесь, не там! В этих стенах я заправляю и порядок мой строг! Сюда попасть – мечта каждого идиота. Да только я многих отбраковываю. У меня своя шкала отбора.

Степан слушал хозяина, а сам вспоминал слова сокамерников, что лучше попасть в пошивочный цех, или большой столярный, чем в лапы непредсказуемому верзиле Буче.

– Зачем меня сюда перевели? За что? – Мысли Степана прервало грозное —

– Кому пришла в голову дурная мысль, что – бы из тебя, суслика, сделать специалиста! —

Заметив испуг в глазах новенького, Буча вдруг сказал мягким голосом-

– Ладно, мне будет веселее, а то – всё один, да один. Надоело. К тому же жалование обещали поднять. – потом пожал плечами-

– Хотя, зачем оно мне! Эти – то деньги не знаю, куда девать. Ну ладно, проходи, не понравишься, вышвырну. Для Бучи – деньги не важный фактор жития. Мусор это. Не золотом определяю я богатство человека, пипетка, а чистотой его души. Ты видел в своей жизни такого человек, пипетка? Что – бы только искренность, бескорыстие и совесть жила в его душе. Видел, вот и я не встречал. —Буча сидел в кресле, напоминающий трон.

Ножки кресла стояли на дугах, что – бы можно было качаться. Затейливая резьба на подлокотниках и спинке кресла, давали понять, что эта работа поистине мастера золотых рук. Кресло, наверное, было покрыто ни одним слоем лака. Восседая на кресле с видом важной персоны, верзила курил трубку, пуская дым под потолок.

Не дожидаясь ответа сам себе отвечал-

– Я с такими не встречался. Кругом одни подхалимы, предатели и хапуги. Ты тоже из их числа.

Хозяин мастерской что – то ещё говорил, уставший, наверное, от своего одиночества.

Степан уже его не слушал, а думал о том, как должно быть, этот угрюмый и озлобленный на весь мир, человек, был кем – то в жизни обижен! Ведь от него просто искры летят! Конечно же, это от недоверия к людям, от нелюбви к каждому из них.

Не допустить бы себя до такого. Нужно с достоинством преодолеть эти чёрные полосы. Она есть обязательно у каждого.

Степан взял себя в руки, прогнал прочь от себя страх, навеянный угрожающим видом этого человека, и приготовился ждать от него любые поручения.

Буча высказав всё наболевшее новенькому уловил его интерес к его уютной мастерской, особенно к креслу, произнёс уже не так пренебрежительно-

– Я здесь король. Сам всё делал и это кресло тоже. На нём ещё ни одна гнида не сидела. Только я имею право на нём сидеть. Ты будешь сидеть вон, на той табуретке. Она, кстати, тоже резная, давно её для себя делал, пока не было этого кресла. —

Степан только сейчас заметил у тумбочки табурет. Он на самом деле был красивым и, видимо, покрыт много раз лаком, так же, как трон – качалка. —

– Дарю тебе свой табурет. Но если будешь плохо работать, будешь сидеть, как все вшивые, на обыкновенном, зачуханном, казённом стуле. Обедать будешь здесь же, под моим зорким оком. Для твоей безопасности и моей. Своих в обиду я не даю. А теперь, пипетка, мне с тобой некогда лясы точить, сам до всего доходи. Будешь смотреть и учиться. Под ногами у меня не путайся, не люблю. —

Он медленно, с видом настоящего мастера своего дела, встал с кресла, взял какие – то заготовки и, забыв о существовании своего ученика, присланного к нему для познания столярного искусства, приступил к своему делу. Деревянные болванки крутились на верстаке, превращались на глазах во что – то фигуристое.

Движения Бучи были не суетливыми, каждый шаг, каждое движение его рук было отработано и отшлифовано до доли секунды. Нет, никогда так не получится у Степна! Он вздохнул, вспомнил, как хорошо всё у него получалось в пошивочном цехе. И мастер был им доволен. Обещал написать хорошую характеристику. А теперь что? Переквалифицироваться на другую профессию – это значит, упустить драгоценное время. Поразмыслив немного, понял, что это дело рук Дмитрия Захаровича. Тот знал, что в пошивочном цехе, где работал заключённый Егоров, можно заболеть лёгкими. В цехе кашляли почти все.

Начальник тюрьмы решил немного оградить его от шума и пыли. Но хорошо это или плохо? Степан был в недоумении. Даже Буча удивился – в эту столярку он попал не сразу, метил в ней давно и попал только тогда, когда прошёл все круги ада. А этот пипеточный не успел хлебнуть тюремной жизни, сходу сюда.

Всё же, Буча понимал, если прислали, значит, так надо. А тут и начальство объявилось. Открылась дверь и в столярку ввалились трое– сам начальник тюрьмы, его зам, и с ними гражданский мужчина.

Дмитрий Захарович поздоровался с заключёнными, обращаясь к Буче, кивнул на Степана —

– Будешь обучать его столярному делу. Сделай из него, Ваня, настоящего мастера, такого, как и ты сам. Ему это пригодится.– Он улыбнулся Степану, кивнул ему, что, мол, всё будет хорошо и перешёл к делу, за которым пришёл.

Обращаясь всё ещё к удивлённому Буче, стал показывать ему какой – то чертёж. Буча, отбросив все свои ненужные догадки переключился на эскиз. Покрутив его так и этак, почесал заросший затылок, произнёс со знанием своего дела —

– Сделаем, только нужно время. Поэтому срок заказа мне не назначайте. Как только я сам лично останусь доволен своей работой, так сразу Вам сообщу.

Гость поторопился успокоить мастера-

– Время ещё предостаточно, я думаю, что всё успеется в срок. Но Вы всё же постарайтесь-

Заказчик не доверчиво поглядывал на угрюмого, чёрного, как цыган, заключённого, переводил взгляд на начальника тюрьмы. Дмитрий Захарович поймал на себе это взгляд, улыбнулся —

Поверьте, Ваш заказ в надёжных руках.-

Когда все покинули помещение столярки, Буча – Иван произнёс, удивлённо покачивая головой-

– Вон, ты, какую защиту имеешь! Теперь понятно. Так бы разу и сказал. Он что тебе – -родственник?

– С отцом моим всю войну прошли. Да и не знал я, что это Дмитрий Захарович перевёл меня сюда. Только сейчас и догадался. —

Буча немного оттаял.

– Вот, смотри, какая задача нам с тобой дана и огромное доверие оказано. – Степан рассмотрел на эскизе деревянного коня и детскую кроватку.

Удивился, пожав плечам, тихо произнёс-

– А что, в магазине всё это нельзя было купить? Ведь всё это продаётся! —

Буча посмотрел на своего ученика с презрением —

– Пипетка ты и есть пипетка. Ничего в красоте и в искусстве не понимаешь. Разве можно в магазине купить то, что мастерит Буча! Дурень ты! Мы будем шедевр ваять, понимаешь, а ты: магазин, магазин. Разные фигурки будем точить. Непростой ребёночек будет спать в этой колыбельке. И не пристойно мне подводить уважаемого начальника нашей тюрьмы. Он, так же, как и тебе сейчас, очень даже помог. Я в долгу перед ним. И вообще, пока здесь работает Дмитрий Захарович, жить можно.– Высказав в адрес Степана ещё несколько неласковых фраз, грубо приказал-