Текст книги "Бег за миражами"

Гл.26 КОММУНАЛЬНЫЙ МОСТ

Зачем Агата пошла на коммунальный мост, она даже себе объяснить не смогла бы. Пошла и пошла. Просто погулять, просто потому, что не знала, куда себя деть, да и жить… больше не хотелось. А зачем ей эта жизнь, такой уродине, которую никто, никогда не полюбит. Она ещё надеялась, что пройдёт, утихнет, но сердце болело, а душа рыдала так, что не было никакой моченьки.

Нет, а правда, почему одним всё, а другим ничего? Нет, она не упрекает Арсения, правильно сделал. Он такой мужчина, как бы он стал жить с ней?

Ей двадцать восемь, а у неё толком не было мужчин. Командовать мужиками она умеет, а вот любить… Она вспомнила, как он танцевал с ней. Они, мужчины, даже танцуют с ней как-то особенно, стесняясь, что ли: высокая, неуклюжая. Бёдра широкие, больше всего она стеснялась и ненавидела свои бёдра. Особенно после того, как по ним хлопнул какой-то мужичонка у супермаркета, при этом воскликнув… нет, что он воскликнул, она даже вспоминать не желала. Она ему врезала сумочкой, странно, но он аж умилился:

– Ну, баба, конь!

Она смотрела на воду. Было уже темно, вода свинцово поблескивала там, далеко внизу.

Там… Интересно, а что там, за той чертой? Она ударится об эту свинцовую воду и всё, конец? Плохо, что она умеет плавать, но она никогда не прыгала с вышек. Опять же стеснялась своего роста. Там же, на вышке, вытягиваться надо, у всех на виду. Толи дело в воде, тебя не видно, не видно совсем! Она всегда завидовала людям среднего и даже маленького роста.

Конечно, она не прыгнет.

Но как бы хорошо было прыгнуть, всё бы, всё кончилось.

А он… он бы понял, что из-за него?

По мосту шёл мужчина. Он возник для Агаты, когда был уже достаточно близко. Она не испугалась. Как может испугаться чего-либо человек, который так вот стоит на мосту и мечтает с него прыгнуть?

А здорово бы было прямо при нём. Не так страшно. На миру ведь… Правда в данном случае весь мир сосредоточивался в одном только этом человеке, пока его смутном силуэте.

Агата всё сильнее и сильнее сжимала ладонями валик ограждения моста. Даже костяшки пальцев побелели. Что она делала? Хотела удержаться или наоборот, пыталась оттолкнуться, чтобы прыгнуть? Она просто не знала, как это сделать. Ей показалось, что перелазить через ограждение ей, такой неуклюжей, это будет смешно смотреться со стороны. Сколько раз она слышала, что с мостов прыгают. Она считала, это легко. Оказывается, ничего лёгкого в этой жизни нет, даже умереть не так просто, как кажется.

Мужчина явно торопился и в то же время боялся торопиться. Но когда она совсем уж напряглась и слишком низко склонилась через ограждение, чтобы уже поближе к воде, а он был в десятке метров, вдруг окликнул:

– Девушка, подождите… меня!

И подскочил быстро, ухватил за руки. И, только поняв, что он её держит, закончил:

– Я тоже туда… хочу.

Сердце билось, как кувалдой по бочке. Он охватил её и держал, трепещущую, рвущуюся из рук. Она рыдала отчаянно, взахлёб, как рыдают дети. Постепенно успокаивалась. Он решил проводить её до дому. Он понимал, что отпускать её ещё нельзя, да и не хотелось… Почему? Да Бог его знает: пикантный момент, неординарная внешность, обалденная женщина…

Гл.27 ВСЁ ХОРОШО

Зачем Агата пошла на коммунальный мост, она даже себе объяснить не смогла бы. Пошла и пошла. Просто погулять, просто потому, что не знала, куда себя деть, да и жить… больше не хотелось. А зачем ей эта жизнь, такой уродине, которую никто, никогда не полюбит. Она ещё надеялась, что пройдёт, утихнет, но сердце болело, а душа рыдала так, что не было никакой моченьки.

Нет, а правда, почему одним всё, а другим ничего? Нет, она не упрекает Арсения, правильно сделал. Он такой мужчина, как бы он стал жить с ней?

Ей двадцать восемь, а у неё толком не было мужчин. Командовать мужиками она умеет, а вот любить… Она вспомнила, как он танцевал с ней. Они, мужчины, даже танцуют с ней как-то особенно, стесняясь, что ли: высокая, неуклюжая. Бёдра широкие, больше всего она стеснялась и ненавидела свои бёдра. Особенно после того, как по ним хлопнул какой-то мужичонка у супермаркета, при этом воскликнув… нет, что он воскликнул, она даже вспоминать не желала. Она ему врезала сумочкой, странно, но он аж умилился:

– Ну, баба, конь!

Она смотрела на воду. Было уже темно, вода свинцово поблескивала там, далеко внизу.

Там… Интересно, а что там, за той чертой? Она ударится об эту свинцовую воду и всё, конец? Плохо, что она умеет плавать, но она никогда не прыгала с вышек. Опять же стеснялась своего роста. Там же, на вышке, вытягиваться надо, у всех на виду. Толи дело в воде, тебя не видно, не видно совсем! Она всегда завидовала людям среднего и даже маленького роста.

Конечно, она не прыгнет.

Но как бы хорошо было прыгнуть, всё бы, всё кончилось.

А он… он бы понял, что из-за него?

По мосту шёл мужчина. Он возник для Агаты, когда был уже достаточно близко. Она не испугалась. Как может испугаться чего-либо человек, который так вот стоит на мосту и мечтает с него прыгнуть?

А здорово бы было прямо при нём. Не так страшно. На миру ведь… Правда в данном случае весь мир сосредоточивался в одном только этом человеке, пока его смутном силуэте.

Агата всё сильнее и сильнее сжимала ладонями валик ограждения моста. Даже костяшки пальцев побелели. Что она делала? Хотела удержаться или наоборот, пыталась оттолкнуться, чтобы прыгнуть? Она просто не знала, как это сделать. Ей показалось, что перелазить через ограждение ей, такой неуклюжей, это будет смешно смотреться со стороны. Сколько раз она слышала, что с мостов прыгают. Она считала, это легко. Оказывается, ничего лёгкого в этой жизни нет, даже умереть не так просто, как кажется.

Мужчина явно торопился и в то же время боялся торопиться. Но когда она совсем уж напряглась и слишком низко склонилась через ограждение, чтобы уже поближе к воде, а он был в десятке метров, вдруг окликнул:

– Девушка, подождите… меня!

И подскочил быстро, ухватил за руки. И, только поняв, что он её держит, закончил:

– Я тоже туда… хочу.

Сердце билось, как кувалдой по бочке. Он охватил её и держал, трепещущую, рвущуюся из рук. Она рыдала отчаянно, взахлёб, как рыдают дети. Постепенно успокаивалась. Он решил проводить её до дому. Он понимал, что отпускать её ещё нельзя, да и не хотелось… Почему? Да Бог его знает: пикантный момент, неординарная внешность, обалденная женщина…

Гл.28 ПО НАСТОЯЩЕМУ

Таша упаковывала дорожную сумку, такси ждало у подъезда, ей было не до Шурика.

Тот сидел в кресле, утро было раннее, пил кофе и смотрел, как уходит женщина. С ним такого ещё не случалось. У него было много женщин, но от всех уходил он. Таша была не «все», и он мог бы её удержать, он, даже знал, как. Но он не знал, надо ли это делать.

Ведь она уходила от него по-настоящему, как и всё, что делала в этой жизни.

Когда за Ташей захлопнулась дверь, Александр Эмильевич ещё немного по печалился, а потом отставил остывшее кофе и подумал о том, что надо срочно заказать букет!

Для одной удивительной женщины!

У которой даже имя удивительное: Агата.

И которая билась в его руках, а он крепко держал её, и – удержал! И не дал ей… превратиться в русалку.

Непременно розы.

Пожалуй, лавандового цвета… он будет ей очень к лицу.

Через посыльного.

Она откроет дверь: сначала розы, а потом… в дверь постучится он.

Гл.29 ЧЕХ

Это была та самая таверна.

Старинное здание, малиновая черепица, уютная веранда, увитая плющём.

А вот и оно… Розовое Дерево! Теперь Таша знала, что это магнолия.

Те самые белоснежные скатерти на круглых столиках, соломенного цвета плетёные кресла, вышколенные официанты. Один из них уже подлетел к ней:

– Желаете отдохнуть? Вам заказан столик, вон там, в тенёчке.

И подвёл её к тому же самому столику, она его хорошо запомнила.

Она расположилась за ним, таком знакомом и подумала, что тогда она была в вечернем платье и лакированных туфлях на высоком, тонком каблуке. На этот раз чуда не происходило, всё было как в жизни: Таша, как вышла из самолёта в белом брючном костюме, правда, элегантном, лёгком и летящем, по летнему времени, так в нём и оставалась. Хотя… какой-то мистикой всё же попахивало.

Таверну она искала долго, предложил свои услуги местный таксист, не плохо владеющий русским, очень любезный. Крутили по Праге, долго показывал достопримечательности, а денег не взял. Любезный таксист объяснил, что у них в Чехии вышел указ: с красивых женщин, особенно тех, что приезжают из России, денег не брать. Про заказанный столик тоже не понятно, но Таше уже было не до чего. На неё что-то навалилось… Ей было как-то волнительно. Сердце сжималось: она здесь, в той самой таверне, в которой танцевала танго с ним… Чехом! Но она же сама говорила Людмиле, что одного без другого не бывает. Нет, она, конечно, не дура и понимает, что этого не может быть… но, ведь и таверны быть не могло, а она – вот она!

Принесли пирожное Прага и графинчик с янтарным напитком. Официант в белоснежных перчатках, налил в пузатенький бокал вино и поставил перед ней. Таша пощипывала себя то выше, то ниже колена, то за руку, но не просыпалась.

«Ах так, ну хорошо же.»

Она подняла бокал и, мысленно чокнувшись с кем-то невидимым, стала медленно пить этими своими «протяжными» глотками янтарную жидкость, до тех пор, пока вино всё, до последней капли не вылилось в неё. И – почему-то оглянулась. Господи, даже пятидесятилетний, вот же он, сидит. Впрочем, кажется – не тот! Тот был один, этот сидит со своей женщиной, женой скорее всего, тоже пятидесятилетней дамой. Сценарий не хотел повторяться, пробуксовывал. Нет, он повторялся, но не во всех деталях. Вино оказывало уже своё действие, но здесь была реальность, не танцевать же идти, какая глупость. Она осторожно, как будто чего-то побаиваясь, посматривала на дверь таверны, но ничего не происходило.

Зазвонил телефон. Ну, здравствуйте, Людок, из России. Скушно стало?

Но она ответила.

Взволнованный голос, почему-то громким шопотом спрашивал:

– Ну как ты? Где?

– Что где? – Ташин печальный голос говорил за неё, – Людок, я ничего не понимаю, таверна есть, его… нет! Таксист странный, он с меня денег не взял?

На той стороне провода смешок, потом голос Люды:

– За таксиста, не переживай, это Ирван, друг Моти, потом расскажу. Неужели ты думала, что я тебя брошу на произвол твоих фантазий?

Снова смешок, и Людок отключилась, а на Ташу навалилась тишина.

Она сидела одна в этой дурацкой, такой далёкой, чужой, пражской таверне, чувствовала на себе странные взгляды, глотала слёзы и понимала, что надо бежать, бежать из этого розового, уютного, но такого не сказочного места, куда глаза глядят.

Подошёл официант, наклонился к её уху и спросил, не хочет ли она заказать музыку. Она глянула на него возмущённо, сказала сухо:

– Дайте счёт, я ухожу. А, впрочем, не надо, вот возьмите, здесь за вино, пирожное и чаевые. И встала. До неё уже что-то стало доходить: если таксист Ирван от Моти, то они её разыгрывают тут все. Ну, Люда, ну подруга! Она нервно ворошила эту бездонную сумочку, вытаскивала, а потом запихивала в неё кошелёк: куда ехать, чёрт возьми, дело к вечеру, незнакомая таверна, какая-то Прага?

Впрочем, Прага – понятно какая.

Это ты – дура набитая!

Даже подруга решила поиздеваться, не поленилась. Ирвана нашли…

На глазах снова закипали слёзы.

Как же долго я мечтала оказаться здесь.

А теперь – быстрей отсюда, из этого дурацкого места! Таша схватила сумочку и нервно смахнув слёзы со щёк, рванулась к двери. И – как будто ударилась обо что-то твёрдое, сначала остановилась, как вкопанная, а потом резко попятилась назад, и… снова села. Потому что дверь дрогнула. Нет она только дрогнула, она ещё даже не приоткрылась, а сердце Таши заколотилось так, как будто по чему-то пустому и чугунному забили молотом.

Таша ждала, но дверь тоже умела ждать. Она никак не открывалась, хотя должна была, Таша просто чувствовала, что там за дверью…

Господи, да кто? Ну кто? Кто? Кто сейчас войдёт, по твоему хотению, по щучьему велению, в эту дверь? Арсений?! Да он сейчас со своей любимой женщиной, в лучшем случае. В худшем, обсуждает детали свадьбы с другой. Шурик? Вот уж, не приведи Господи. Ванечка? Тьфу, тьфу, тьфу, не к ночи будь помянуто. Ещё есть кого вспомнить? Ты же одна, совсем-совсем одна, и у тебя никого нет, да и не было никогда. На глазах снова закипали слёзы. Надо уходить, нечего тут делать. Спросить сначала про гостиницу, не успели тогда, с Чехом…

Таша безнадёжно глянула на дверь. Дверь показалась мягкой и шла волнами…

«От слёз», – тут же объяснила себе это явление Таша.

И вдруг, она, дверь эта неторопливая – распахнулась! В дверях, облокотившись о дверной косяк, стоял и смотрел на неё – Чех! Он тоже шёл волнами, был расплывчатый, эфемерный, впрочем, как и полагается быть мечте. Или слёзы никак не могли просохнуть?

Таша испуганно отвела глаза: нет, не может быть. Не смотреть! А потом посмотреть, его не будет, он исчезнет. Это же выдумка, моя собственная, от начала и до конца. У меня что, галлюцинации? Я сошла с ума? Таша снова осторожно перевела взгляд на дверь, но Чех – не исчезал! Он почему-то тяжело дышал, как после быстрого бега, но улыбался абсолютно реальной, живой, немного даже ироничной, что-то напоминавшей ей… улыбкой. Сейчас пройдёт, сядет вон за тот столик в плетёное кресло, положит ноги на другое…

Таша стала припоминать сценарий. Но он ей в этой части не нравился. А недавно выпитый бокал вина начал, наконец, своё разудалое действие, да такое, что она стала снимать под столом белые туфли на небольшом «дорожном» каблучке и, пропустив сразу несколько сцен ожидаемого спектакля, тряхнула головой, чтобы разлились по плечам шикарные рыжие волны.

Но и Чех решил не играть – ту свою роль. Зачем повторяться? Зачем делать вид, что эта женщина, его женщина, которую он, наконец, обрёл, и которая, вот она, идёт навстречу ему босиком… не имеет к нему никакого отношения? А она шла, шла босая, следом за мелодией, за мечтой, навстречу ему и… своей судьбе! И, по мере их сближения, надо ли говорить, Чех… постепенно превращался в Арсения!

Гл.30 PS

Когда музыка смолкла, а их самый лучший, самый медленный танец на свете закончился, и они, схватившись за руки и дурашливо прокружившись по таверне, (ну как маленькие, честное слово), плюхнулись, наконец, в такие уютные, такие удобные плетёные кресла, первое, что услышал Арсений, было восторженное:

– Господи, Арсений, я не верю своим глазам, как ты здесь, откуда ты? – спрашивала Таша, а сама во все глаза смотрела на своего любимого Чеха-Арсения.

– Из России я, из России. И я – не Чех! – сначала рассмеялся, а потом, вдруг, строго посмотрел на неё Арсений и добавил серьёзно:

– Но я – люблю тебя! А ты – будешь любить меня, а не своего Чеха! Учти, если что, я буду ревновать к нему.

Таша ахнула:

– Ты… знаешь про Чеха?

– А на что добрые подруги и верные друзья? – помедлили и прибавил весело: – Да и любимые женщины… в определённых состояниях, иногда проговариваются!

Они пили янтарное вино, смотрели друг на друга, смеялись, и Арсений рассказывал Таше, как, оказывается, сказку можно сделать былью.

А было всё очень просто.

Как только Людок позвонила Матвею и поведала тому, что Таша уезжает в Прагу и изложила вкратце историю большой и чистой любви своей подруги к несуществующему «Чеху», Матвей тут же дозвонился до Арсения и, как мог, пересказал её другу. И вот тут-то до Арсения дошло, про какого Чеха лепетала ему Таша, перед тем, как отключиться, там, у себя в квартире. Сердце сжалось и… Арсения понесло!

Тут же они с Матвеем составили невероятный, почти невыполнимый план действий.

Матвей ничем сам не мог помочь, был ещё далеко не в той форме, но у него оказался «друг-соперник» прямо в Праге. Они с ним участвовали в соревнованиях, в составе команд своих стран по греко-римской борьбе и нечаянно сдружились. Вот его-то Матвей прямо по телефону, и уговорил побыть, «для одной очень красивой женщины, будущей жены друга», добрым и щедрым «таксистом».

Арсений сбежал от Ники… даже не разбудив её, даже не попрощавшись. И не потому, что смалодушничал. Просто из двух зол выбрал меньшее: лучше уйти не прощаясь, чем прощаться второпях, отрывая от себя плачущую или гневно орущую, вариант с Никой, женщину. Времени не было совершенно. Впрочем, про Нику Арсений, по понятным причинам, Таше не поведал.

Кстати, Ирван и кафешку подобрал, один в один по описанию Милы. И, когда Таша, первая, прилетела в Прагу, долго возил её по городу, показывая достопримечательности, потому что Арсений смог вылететь только следующим рейсом, да и то, чуть не опоздал! Ирван и с персоналом заведения договорился о некоем спектакле, который надо устроить для… двух влюблённых голубков аж из России.

А летний августовский вечер летел над уютной кафешкой, над Розовым Деревом, таким тенистым и таким пахучим, над Прагой, над всей Европой, и улетал в далёкую Россию, и звал их за собой. Билеты уже куплены, Матвей и Людок, каждый по очереди, отзвонились, а у дверей «Café «Mirage». терпеливо ожидало «такси», с другом Ирваном, двух счастливых пассажиров.