Текст книги "Неокантианство. Второй том"

Итак, мой дорогой друг, вы действительно навсегда отказались от скептицизма и полностью убеждены, что результаты критической философии покоятся на непоколебимо твердых основаниях? Известие об этом было для меня, однако, неожиданным, и я, пожалуй, усомнился бы в искренности вашего обращения к новейшей философии, если бы тон, преобладающий в вашем письме, не ручался за это и если бы вы даже не призвали меня признаться, что я тоже уже принадлежу к последователям этой философии, или указать вам, чего, по моему разумению, еще не хватает этой философии, чтобы считать ее единственно верной и в один прекрасный день универсальной системой философии, которая положит конец всем спорам и всем потрясениям, происходившим до сих пор время от времени не только в области философии, но и во всех связанных с ней науках.

Но критическая система еще не привела меня к перемене моих убеждений в философии, и мой скептицизм не был побежден ни «Критикой чистого разума» и основаниями ее утверждений о пределах силы и бессилия человеческого дара познания, ни новой теорией человеческого дара воображения и новым изложением основных моментов элементарной философии, которые должны дополнить основания критической философии, уже заложенные профессором Кантом, и привести к их результатам новым и еще более надежным путем. Если я не хочу стать должником требований Вашей дружбы, мне придется защищать дело скептицизма против притязаний критической философии.

Как бы я ни был готов сделать все, чем я могу надеяться хоть в какой-то степени ответить на доказательства вашей дружбы и доверия ко мне, на этот раз я много дней не мог прийти к согласию с самим собой, следует ли мне выполнить ваше требование и сообщить вам о своих сомнениях в правильности высших оснований критической философии. Ибо друзья этой философии до сих пор всегда стремились придать такой оборот своим спорам с ее противниками, при котором последние неизбежно проигрывали в глазах менее осведомленной публики, а окончание существующих споров по крайней мере откладывалось на более отдаленное время. Ибо, как бы мало ни были согласны между собой друзья новой системы в отношении ее причин и результатов, как бы мало ни объясняли они то, что на самом деле предполагается утверждать в «Критике разума», они все же едины в том, что ни один противник критической философии еще не понял ее принципов и результатов, и что все без исключения возражения, которые до сих пор выдвигались против доктрин «Критики чистого разума», обязаны своим происхождением незнанию духа и смысла этого неисправимого шедевра. Нельзя отрицать, что многие эссе и многие обширные работы, в которых оспаривается философия Канта, никогда не были бы напечатаны, если бы их авторы точно знали предпосылки и результаты этой философии: Но не менее верно и то, что против утверждений критической философии уже было выдвинуто множество важных возражений, которые либо остались без ответа со стороны друзей этой философии, либо были отвергнуты с убедительным заключением, что они имеют под собой почву в слепых предрассудках и в полном незнании природы этой философии. Если вы теперь точно так же встретите мои сомнения в правильности принципов и результатов критической философии и вместо того, чтобы разрешить и опровергнуть их, сделаете заявление, что я на самом деле еще совсем не понял этой философии, потому что утверждения «Критики чистого разума» или правильное понимание основных моментов элементарной философии и их непоколебимая твердость – это совершенно одно и то же; Вы, таким образом, тоже сразу же освободитесь от обязанности отвечать на эти сомнения, а я, прежде чем мое суждение о критической философии станет действительным, должен буду еще ожидать просветления моего понимания, благодаря которому, однако, как только оно придет ко мне, все требования, которые мой скептицизм, как он теперь считает, все еще имеет право предъявлять к критической философии, должны будут отпасть сами собой. Но ваше рвение к истинным интересам философии и ваш дух, свободный от оков пристрастности, являются для меня гарантией того, что если я действительно докажу, что скептицизм претендует на определенность и универсальность принципов и предпосылок, на которых покоится критическая философия, вы тогда вполне обоснованно предъявите мне серьезные претензии, вы не будете пытаться опровергнуть мои прозрения обещанием просветления, которое, возможно, еще впереди и которое может быть достигнуто путем длительного размышления о критической философии, и поэтому я предлагаю себя для обсуждения причин, которые все еще мешают мне быть приверженцем критической философии и признать ее победу над скептицизмом.

Поскольку ваше обращение от скептицизма к критической философии произошло прежде всего благодаря фундаментальной доктрине элементарной философии Рейнгольда, поскольку вы также убеждены, что в этой фундаментальной доктрине действительно установлены высшие, универсально обоснованные и однажды универсально применимые предпосылки всей философии в целом, а также критической философии в частности; Поэтому, чтобы доказать вам разумность моего скептицизма, мне останется только внимательно изучить основные положения этой фундаментальной доктрины, и в цензуре доводы, которыми проф. Кант сам поддерживал свою философию. Конечно, тот факт, что показано сведение всех принципов критической философии к пропозиции сознания, которое проф. Рейнгольд впервые попытался представить в новой теории способности воображения и постарался более подробно изложить в «Содержании», не является вне всякого разумного сомнения, и вовсе не доказано, что определенность тех принципов, на которых построена новейшая философия в «Критике чистого разума», также сомнительна; и многие поклонники критической философии вполне могли бы утверждать, что результаты «Критики чистого разума» не нуждаются в другом подтверждении, которое уже дано в этом вполне завершенном шедевре философского духа: Но поскольку вы придерживаетесь мнения, что только через элементарную философию проф. Рейнгольда «Элементарная философия» и что только благодаря этой элементарной философии были устранены все недостатки и пробелы в системе Канта, через устранение которых она только и может стать общезначимой и подняться над всеми недоразумениями, которые до сих пор так сильно заслоняли ее универсальность; Если я хочу защитить дело скептицизма против притязаний критической философии в удовлетворительной для вас форме, я должен буду заняться изучением элементарной философии Рейнгольда совершенно особым образом. Время от времени, однако, я должен буду также кое-что сказать о конечных основаниях новейшей философии, как они даны в самой «Критике разума», и особенно должен буду осветить содержащееся в ней опровержение скептицизма. Поскольку по ряду причин я хотел бы сразу высказать Вам все свои сомнения в правильности и определенности принципов критической философии, но из-за нехватки времени не смог полностью изложить их на бумаге, я вынужден оставить это письмо без удовлетворения Вашей просьбы. Поэтому на этот раз обойдусь несколькими общими замечаниями о скептицизме и критической философии.

1) Это письмо было написано в начале 1791 года.

2) «Письма о философии Канта» КАРЛА ЛЕОНГАРДА РЕЙНХОЛЬДА, Лейпциг, 1790.

3) «Beiträge zur Berichtigung bisheriger Mißverständnisse der Philosophen» КАРЛА ЛЕОНГАРДА РЕЙНХОЛЬДА, том 1, Йена 1790.

4) Versuch einer Theorie des menschlichen Vorstellungsvermögens. Карла Лёнхарда Рейнгольда, Прага и Йена 1789.

LITERATUR – Aenesidemus, Über die Fundamente der von dem Herrn Prof. Reinhold in Jena gelieferten Elementarphilosophie. Nebst einer Verteidigung des Skeptizismus gegen die Anmaßungen der Vernunftkritik, ohne Ort 1792.

АКСЕЛЬ ХЕГЕРСТРЁМ

Этика Канта

При изучении обширной современной литературы по Канту есть одно особое наблюдение, которое навязывает себя наблюдателю. Оно касается способа проведения исследования. Обычно человек исходит из определенных ориентиров, с помощью которых он хочет сделать смысл философии Канта понятным. В этом, конечно, нет ничего плохого. В той мере, в какой вообще можно предположить, что эта философия каким-то образом представляет собой целое, совершенно очевидно, что отдельные положения нельзя сделать понятными иначе, чем представляя их как определяемые определенными общими руководящими мыслями. Но то, как применяется этот метод, должно вызвать у наблюдателя подозрение. Прежде всего, бросается в глаза, что общие точки зрения, о которых идет речь, почти без исключения определяются философской школой, к которой принадлежат отдельные исследователи Канта. И бывает так, что, не желая полностью отождествлять философию Канта со своей собственной, человек вырывает из своей системы определенные точки зрения, которые имеют там свои должные рамки и, следовательно, понятный смысл, но которые, вырванные из своего контекста, теряют всякий смысл: и это с неосознанной вторичной мыслью о том, что впоследствии он сможет определить, как трудности Канта были решены в его собственной системе. Примеры этого будут приведены в следующем изложении. Далее, однако, удивляет то, как часто человек пытается доказать правильность принятых точек зрения. Не задумываясь, человек вырывает отдельные утверждения, после чего пытается доказать правильность своих предположений путем механической компиляции. Ситуация, однако, такова, что у Канта, как и у любого более глубокого мыслителя, отдельное высказывание, особенно если оно имеет глубокое значение для системы в целом, определяется именно тем контекстом, в котором оно встречается. Если контекст отсутствует, то отдельное высказывание в системе мысли остается в действительности неопределенным в отношении своего значения, так что в него можно вложить нечто совершенно иное, чем то, что имеется в виду. В этом отношении неспособность языка полностью адаптироваться к мышлению, которое не ограничивается чувственно представимым, имеет огромное значение. Эта несостоятельность должна быть заменена более близким определением, которое выражения и высказывания получают через их контекст. Метод выделения может применяться здесь, как и вообще при работе с плодами духовной жизни, лишь с величайшей осторожностью. Но только что упомянутый недостаток будет освещен примерами в дальнейшем. Наконец, следует отметить, как, если нет другого способа сделать целое понятным, человек легко принимает в качестве фундаментальных мысли, стоящие в абсолютном противоречии друг с другом, и в чем противоречие настолько очевидно, что начинающий философский исследователь должен быть в состоянии найти его без лишних слов. После этого не может быть иного мнения, кроме того, что Кант, должно быть, значительно уступал в силе мышления самым малоизвестным мыслителям, и что его слава не имеет под собой никакого надежного основания. Примеров, подтверждающих этот метод исследования, будет достаточно.

Однако из этого можно извлечь определенные уроки. Прежде всего, необходимо всеми силами стремиться к тому, чтобы любая оценка ведущих мыслей обсуждаемого мыслителя была отделена от исторического наблюдения. Поскольку это никогда не может быть сделано отдельным философом без принятия им в определенной степени точек зрения для оценки, вытекающих из его собственного философского мировоззрения, его связь с историческим изложением должна привести к искушению вставить в него свои собственные точки зрения, даже если они могут быть совершенно чужды представляемой системе. В дальнейшем мы всеми силами старались удержаться от подобных оценок. Если мы иногда и пытались опровергнуть принципиальную критику других, то это делалось лишь для того, чтобы установить существующие недоразумения в данной теории. Далее, однако, вышеупомянутое размышление об обычной процедуре побуждает сформулировать критерий истинности изложения, трактующего философию Канта. Необходимо требовать, чтобы единая мысль действительно была продемонстрирована таким образом, чтобы изложение самого Канта, по мере того как оно идет пункт за пунктом, могло быть понято через него как связное целое. Не обязательно, конечно, чтобы эта мысль была настолько обоснована, чтобы нельзя было доказать скрытое противоречие. Однако необходимо, чтобы в ней был найден хотя бы один объединяющий элемент, благодаря которому возможно существующие противоречивые элементы имели бы точку соприкосновения, через которую мысль вела бы от одного к другому. Этот элемент должен, по крайней мере, сделать возможным обсуждение вопроса о том, существует ли реальное противоречие. Не обязательно также, чтобы эта мысль, для того чтобы можно было предположить ее фундаментальный характер, была доказана в полном объеме. В конце концов, можно представить себе возможность сильных влияний, утвердившихся в ином направлении. Не исключены также несоответствия, вызванные случайными причинами. Но если имеются более значительные отклонения, то необходимо показать, что отчасти действительно существуют сильные влияния более внешнего характера, отчасти то, что способ, которым Кант пытался приспособить их к своей системе, определяется мыслью, которая предполагается ведущей. Что же касается менее значительных несоответствий, то должно быть возможным достаточно точно определить случайные обстоятельства, которыми они были вызваны. В дальнейшем мы будем руководствоваться этим критерием истины.

В качестве примера я приведу следующее изложение учения Канта о Дин-анзихе. То, что Кант действительно каким-то образом предполагает вещь-в-себе как основание объективной детерминации чувственного представления и что это составляет существенный момент системы, нельзя отрицать без насилия над имеющимся историческим материалом. Но если дело представляется таким образом, что вещь-в-себе должна лежать в основе эмпирического восприятия через причинность, отнесенную ко времени, которая должна быть приравнена к механической причинности, то противоречие очевидно. Таким образом, весь трансцендентализм аннулируется. Психологическая трудность, заключающаяся в предположении, что мыслитель такой глубины и остроты, какую демонстрирует Кант, должен последовательно двигаться в таком противоречии, должна иметь здесь чрезвычайно большой вес. Она должна быть настолько весомой, что противоречие не может считаться доказанным до тех пор, пока не будет показано, что Кант прямо говорит: данная причинность имеет чувственную (временную) природу. Сейчас, однако, ни один такой отрывок не может быть доказан, но здесь это просто вопрос трактовки. Но сейчас я покажу, что существует толкование, согласно которому изложение Канта действительно может быть понято. Согласно этой трактовке, действительно существует связующий элемент, который ведет от вещи-самой к трансцендентализму и наоборот. Это не означает, что в каждом случае есть контраст, но он не лишен единства. Тогда противоречие скрыто при всяких обстоятельствах и, следовательно, доступно пониманию. Дело в том, что понятие вещи-самой есть необходимый момент трансцендентального мышления, и только если пойти настолько далеко, чтобы постулировать абсолютный примат разума на основе требования единства мысли, вещь-сама может быть сведена к простой мысли. Если этот постулат не установлен, то существует необходимость мыслить вещь-саму по себе в связи с трансцендентальными условиями познания, без возможности преодолеть эту необходимость мысли, сведя ее к моменту, стоящему ниже разума. И при том же условии в предположении вещи-самой по себе не может возникнуть противоречие. Каждый момент в этом процессе выступает как необходимый и ведущий к другому. Следует отметить, что требование абсолютного единства со стороны мысли не может быть заявлено, если каким-то образом не показана возможность осуществления такого единства. По этой причине в дальнейшем изложении не было продемонстрировано никакого противоречия у Канта. Для того чтобы утверждать такое противоречие, необходимо было бы привнести в это представление чуждые самой системе точки зрения. А поскольку в историческом рассмотрении по вышеприведенной причине такого быть не может, мы ограничились тем, что показали, как в этом пункте у Канта один момент действительно переходит в другой.

Но здесь необходимо рассмотреть еще одно важное обстоятельство. Если действительно можно доказать указанным образом, что у Канта есть некая более или менее единая мысль, проходящая через все целое, то должно иметь большое историческое значение подробное исследование этой мысли на предмет того, что в ней заложено или из нее можно вывести. Без этого знания невозможно прийти к полному пониманию изложения самого Канта. Можно считать все более признанным фактом, что сознательная духовная жизнь в целом находится под сильным влиянием бессознательно действующих факторов. Среди этих факторов, вероятно, есть и бессознательные выводы, определяющие сознательную мысль. Самое простое соображение приводит к необходимости предположить это. Уже при констатации тождества облика в восприятиях, приходящихся на разные моменты времени, человек оперирует бессознательными рассуждениями. Несмотря на то, что тождество предполагается сразу, за ним стоит мыслительная операция. Человек исходит из некоторой общей предпосылки, а именно, что существует реальность, отличная от моих ощущений, которая в отношении своего продолжения не зависит от случайного возникновения ощущений, и теперь он применяет эту общую предпосылку к данному случаю. Следует также отметить, что, как говорится, каждый человек – дитя своего времени. Вероятно, это проявляется прежде всего в том, что мышление человека бессознательно определяется идеями, утвердившимися в общем сознании в силу разного рода обстоятельств, политических, социальных, культурных влияний. Но если это так, то следует предположить, что характер основной мысли, которая становится решающей для мышления того или иного философа, также зависит от обстоятельств, над которыми он сам не властен. Но эта несвобода должна означать, что он не может полностью овладеть своим мышлением той мыслью, которая им руководит. Таким образом, в определенной степени она всегда будет оказывать бессознательно определяющее влияние на его мышление. Если, таким образом, по другим причинам удалось установить, что определенная идея действительно была решающей для философской системы, и если в соответствии с этой идеей можно представить себе реальную связь между отдельными моментами системы, хотя эта связь не просвечивает ясно в самом представлении, то есть все основания предположить, что она действительно присутствовала в самом мыслителе в бессознательной форме. Да, можно даже допустить такие бессознательные выводы, если необходимо показать, что определенная идея действительно является определяющей в целом, на основании доказательства, что представление может быть понято как целое только через эту идею. Однако при этом необходимо следить за тем, чтобы в самом представлении действительно имелись определенные точки соприкосновения. Здесь легко перейти границу произвольного построения.

В целом, можно сказать, что нынешнее нежелание включать в изложение истории философии что-либо, кроме того, что непосредственно выражено в собственных словах обсуждаемого мыслителя, имеет как положительные, так и отрицательные стороны. С одной стороны, это, очевидно, следует рассматривать как выражение уважения к исторической истине по отношению к построениям Гегеля. С другой стороны, однако, это, вероятно, восходит к преувеличенной тенденции применять научный метод ко всем возможным областям. Даже если я могу узнать химический состав посредством анализа, даже если физическая жизнь может быть распознана аналитически на основе химико-физических процессов, которыми она обусловлена, нельзя сказать, что можно проникнуть в мир мысли философа, разбирая и компонуя его высказывания. Там есть нечто, отличное от области научного исследования, и это – внутреннее единство мысли. Поэтому историческая система мысли не может быть распознана путем некой комбинации отдельных высказываний. В общем, к ней нельзя прийти извне, просто усвоив то, что дано. Для такого осознания необходимо позволить руководящей мысли самостоятельно возникнуть в собственном сознании. Внешние факты могут служить лишь ориентиром для возникновения ведущей мысли в собственном сознании и ориентиром для определения правильности вывода, но никогда нельзя полагать, что можно непосредственно извлечь мысль из внешних фактов. Недаром некоторые современные исследователи Канта во многом напоминают ученика, который считает, что может сделать геометрическое доказательство своей теоремы, выучив его наизусть по учебнику. Следует, однако, отметить, что здоровый инстинкт ведет в ином направлении, нежели реализация предполагаемого научного метода. Дело в том, что человек невольно хочет извлечь какую-то идею из прочитанного, и если он не может прийти к этой идее непосредственно через изучение, он прибегает к идеям, с которыми сам знаком, и объясняет все на их основе. – Если, однако, главный акцент всегда делается на собственном свободном размышлении, а отсутствие такового неизбежно должно привести к провалу самой исторической истины, то и самостоятельная проработка мысли, рассматриваемой как ведущая, должна иметь существенное значение для познания исторической истины, даже если отсутствуют прямые точки опоры во внешних фактах. С этой точки зрения следует рассматривать многое из нижеследующего изложения. Кроме того, следует особо подчеркнуть, что это не монография о Канте. Для этого необходимо было бы включить в объем изложения многое другое, чем это сделано здесь: временные условия, в которых он жил, более ранних мыслителей, оказавших на него влияние, то, какое впечатление оказали на его мысли события жизни и характер, ход его развития вплоть до собственно критической позиции и многое другое. Здесь задача узко ограничена систематическим изложением этики Канта в связи с его основными эпистемологическими идеями. В качестве основы для изложения использованы только собственные сочинения Канта в критический период, главным образом те, которые были опубликованы после 1785 года (Grundlegung zur Metaphysik der Sitten). Только с этим «Grundlegung» этика Канта получила то звучание, которого требует его критическая позиция. Было бы полезно принять во внимание и другие факты для данного изложения. Но чтобы не делать работу слишком большой, я вынужден был ограничиться тем, что при всех обстоятельствах должно рассматриваться как главное подспорье для решения такой задачи. Кроме того, следует отметить, что хотя осознание значимости критической позиции Канта в какой-то мере обусловлено пониманием развития его мысли и тех влияний, под которыми он находился, эта обусловленная связь может быть и обратимой. Понятно, что развитие вообще не может получить должного освещения, если не известна его конечная точка. Надо полагать, что развитие Канта определялось в основном частично бессознательными подходами к критической точке зрения. Но если это так, то для понимания развития мысли Канта всегда должно быть важно решить, как можно установить критическую точку зрения, просто проследив за теми работами, которые непосредственно к ней восходят.

Что касается чисто формальных аспектов нижеследующего изложения, следует отметить одну вещь. Поскольку комментарий имеет смысл только тогда, когда он может приблизить читателя к правильному пониманию мнения мыслителя, большое значение должно было придаваться легкости понимания, отсюда, возможно, ненужные иносказания в различных местах. Кроме того, следует отметить, что на ход изложения, хотя в целом он определялся логически систематическими требованиями, в деталях влияли и другие соображения, а именно, с одной стороны, уже упомянутое необходимое соображение о простоте изложения, а с другой – намерение в различных моментах по возможности следовать изложению самого Канта, чтобы избежать опасностей изолирующего метода. Эти два обстоятельства привели к тому, что некоторые моменты не могли быть полностью рассмотрены на том месте, которое они логически занимают, но их полное рассмотрение пришлось отложить. Так, например, отношение между чистым общим разумом и индивидуальным рациональным существом не было обсуждено в теоретической части, хотя ничто не мешало этому в отношении логических условий. Решающим здесь было соображение легкости понимания. Только в практической сфере это отношение получает более определенное выражение в концепции автономии Канта. Но сказанное относится прежде всего к учению Канта о свободе, в отношении которой одно представление у Канта завершает другое. Поэтому там, где мы следовали определенному представлению, например, тому, что в Kr. d. r. V., мы не смогли полностью обсудить все логически относящиеся к нему моменты, а вынуждены были отложить их до рассмотрения других изложений. – Что касается вводного рассмотрения эпистемологических предпосылок этики Канта, то можно отметить, что рассмотрение вопроса о мыслимости космологической свободы не вошло в него, а было отложено до основной части. На наш взгляд, это оправдано тем, что оно является по сути связующим звеном этики Канта, даже если оно основано непосредственно на эпистемологических принципах. Ведь она относится к той ее части, в которой исследуется логическая составляющая категорического императива, чему посвящен целый раздел в «Основоположении и т.д.». Более того, следует отметить, что сам Кант в предисловии к «Критике практического разума» считает одной из главных задач этого сочинения более подробное обсуждение логической возможности свободы. (1) Это ясно показывает, что он сам рассматривает это исследование как составную часть своих этических изысканий. – Наконец, что касается разделения основного изложения на аналитически прогрессивную и синтетически регрессивную части, то оно было сделано после изложения «Grundlegung». «Я взял свой метод в этом сочинении так, как я считал его наиболее подходящим, если хотят пройти путь аналитически от общего знания к определению верховного принципа того же самого и снова синтетически назад от рассмотрения этого принципа и источников того же самого к общему знанию, в котором встречается его использование» (2). Поэтому и здесь мы используем изложение «Grundlegung» в его последовательности как руководство для хода нашего собственного изложения. Что касается рассмотренной литературы, то в целом я придерживался принципа отбора выдающихся представителей различных направлений взглядов Канта. – Из сочинений Канта «Критика чистого разума» (сокращенно: Кр. д. р. В.), «Критика практического разума» (сокращенно: Кр. д. пр. В.) и «Религия в пределах чистого разума» (сокращенно: Рел.) по изданиям Кехрбаха, «Основоположение к метафизике чувств» (сокращенно: Грундл.) и «Пролегомены к одной из двух основных метафизик и т. д.» (сокращенно: Пролег.) по изданиям фон Кирхмана. (сокращенно: Proleg.) по изданиям фон Кирхмана, остальные сочинения – по «Кантаусгабе» Розенкранца (сокращенно: R.).