Текст книги "Неокантианство. Одиннадцатый том. Сборник эссе, статьей, текстов книг"

ФРИДРИХ ХАРМС

Проблема Канта

«Кант воздерживается от гипотез о неясном, как это делает эмпирическая психология, пытаясь описать рост факта человеческого познания от первого начала во времени, которого никто не знает, ни в душе детей, ни в животных, ни в так называемом первобытном человеке, который является лишь плодом воображения. Более того, описать рост этих фактов от минимального их начала вообще невозможно, если этот факт не был замечен заранее, как он дан».

«Проблема, которую Кант поставил перед философией в связи с возможностью синтетических суждений, – это вопрос о том, как возможно расширение и увеличение нашего знания, как возможен прогресс в познании. Это не может произойти через применение формальной логики, поскольку из нее вытекают только аналитические суждения. Поэтому Кант, как и вся современная философия, отвергает формальную логику как органон или методологическую теорию наук. Из ее применения не следует никакого прогресса наук, а только их стагнация».

Кант называет свою философию критической и противопоставляет ее догматической и скептической философии. Разница касается процедуры философствования. Догматическая философия, как и эмпирическая наука, исходит из простого предположения, что мы познаем вещи такими, какие они есть, и что, следовательно, вещи существуют так, как мы их видим и мыслим. Скептик ставит под сомнение это предположение догматика, отрицая, что мы знаем вещи такими, какие они есть, и что они существуют так, как мы на них смотрим и думаем о них. Он направляет свои атаки против философских догм и разрушает то, что они построили.

До этого момента история философии была наполнена бесконечным конфликтом между самоочевидностью догматизма и неопределенностью скептической философии. Деспотизм догматической философии снова и снова подрывался анархией скептицизма, и так не было создано признанной философии.

Кант противопоставляет оба типа процедур или максим мышления критической философии. Он делает критический процесс, который он наблюдал с самого начала, сущностью философии. Он является основателем критики в философии. Ни путем простого принятия, ни путем простого отвержения и отрицания, а только через критику, то есть через изучение и исследование, мы можем прийти к познанию истины.

Философия называется критической не из-за каких-то результатов, взглядов и доктрин, а потому, что она занимает определенную позицию в познании – позицию критического суждения, потому что придерживается определенной процедуры мышления. Это позиция зарождающейся науки, исследования, из которого должна появиться истина. Если мы ищем истину, нам, с одной стороны, придется признать, что мы ею еще не обладаем и что мы еще не признали вещи такими, какие они есть, а с другой стороны, мы можем прийти к знанию истины на основе нашего мышления, на основе имеющихся у нас идей.

Догматизм и скептицизм знаменуют собой не начало, а упадок философии и научного образования. Они появляются не в начале, а в конце периода. Только в конце греческой философии в стоической и эпикурейской философии появляется догматизм, а вместе с ним и скептицизм. То же самое происходит и в более поздней философии. Скептицизм появляется как конечный результат эмпиризма и сенсуализма английской философии, которая, поскольку она пренебрегает рассмотрением и исследованием своих принципов и оснований заново и подвергает их критике, завершается скептицизмом, вытекающим только из ее некритической процедуры. Но этот современный скептицизм имеет то преимущество перед древним, что он предстает не как простое отрицание догматизма, а как конечный результат теории, которая сама по себе положительна, но которая сама по себе была догматизмом. В своем конечном результате она скептична, но в своем начале, как сенсуализм, она догматична.

Рационализм в современной философии, основанный Картезиусом, начинается скептически, но чем дальше он развивается, тем больше заканчивается догматизмом. Ведь скептицизм содержит не истинное, а лишь кажущееся обоснование философии; он так же некритичен, как и догматизм. Изгибы и повороты сомнения сами должны быть сначала подвергнуты критике, прежде чем они смогут послужить основой для философии. Догматический рационализм смиряется со скептицизмом и успокаивается только после того, как с ним смирится. Он стремится избежать поворотов скептицизма, не доказывая критикой необоснованность своих поворотов.

В обеих школах современной философии до Канта преобладает предубеждение, что существует универсальный метод познания; в одной превозносятся индукция и эмпиризм, в другой – математическое умозрение как универсальный метод познания. Каждый универсальный метод скептичен в своем отношении к знанию, которое не может быть найдено на его пути, и догматичен в своей процедуре. Поэтому догматизм и скептицизм проявляются в обоих направлениях современной философии до Канта.

Математическая спекуляция как универсальный метод скептически относится ко всей эмпирии, которую она рассматривает лишь как набор спутанных и потому пустых и непознаваемых идей, а сенсуалистическая индукция скептически относится ко всему понятийному знанию, которое она рассматривает лишь как привычный, похожий на память сбор, воспроизведение и социализацию чувственных идей.

Они отрицают друг у друга основания своей процедуры, реальность опыта, с одной стороны, и законность мышления – с другой. Наконец, эмпиризм заканчивается страхом перед всеми фактами, которым он идолопоклоннически поклоняется, отказываясь от всякого объяснения фактов и получая удовольствие только от их переживания; а рационализм, становясь вульгарным, заканчивается просвещением, которое считает, что оно все познало, когда сделало все идеи ясными и отчетливыми для всех.

Скептицизм рационализма – это низший скептицизм, который ставит под сомнение реальность опыта, а скептицизм эмпиризма – это высший скептицизм, который отрицает истинность интеллектуального знания. Ни догматизм, ни скептицизм не существуют отдельно в современной философии, что отличает ее от старой философии, но оба они содержатся в обоих направлениях современной философии, и только по отношению друг к другу рационализм можно назвать догматизмом, а эмпиризм скептицизмом, игнорируя скептический элемент рационализма и догматический элемент эмпиризма. И то, и другое является следствием некритической процедуры в философии до Канта, поскольку они предполагают либо эмпиризм, либо математику в качестве нормы для всего познания и сами не исследуют возможность познания.

Догматизм утверждает реальность знания, а скептицизм сомневается и отрицает ее. Но и то, и другое ненаучно, поскольку догматизм не обосновывает свои предположения так же, как скептицизм обосновывает свои сомнения; он лишь разрушает то, что догматизм строит. Критика противостоит обоим типам процедуры в философии, ставя перед философией проблему возможности знания. Философия должна исследовать, обосновать и подтвердить возможность познания. Допущение или отрицание реальности знания в догматизме и скептицизме без всякого исследования и обоснования не соответствует природе философии как науки; напротив, она должна исследовать возможность знания, основание всякого знания.

Все другие науки, какое бы название они ни носили, имеют свое знание в том, что они признают какой-то определенный объект; но знание и признание сами по себе не являются их объектом. То, что остается скрытым и неисследованным во всех науках, – возможность познания – и есть проблема философии. Поэтому философия, согласно ее концепции, является критической философией, которая решает вопрос о возможности, истинности и определенности познания. Эпохальное значение Канта заключается в том, что он признал это. Вся прежняя философия была лишь подобием эмпирической науки, познающей конкретные объекты. Философия есть философия через проблему объяснения и обоснования концепции познания.

Философия должна исследовать не факт познания, который можно наблюдать и описывать, как это делал Локк, а возможность познания. Исследование возможности познания означает исследование условий познания, что, следовательно, не может быть сделано эмпирической, а только философской процедурой. Факт познания в жизни и во всех науках можно наблюдать, но никакое решение о возможности познания не может быть достигнуто посредством наблюдения.

Возможность может быть исследована на основе реальности. Познание, которого нет, не может быть объектом познания. Поэтому, если критическая философия исследует возможность познания, то должно существовать познание, возможность которого она исследует. Поэтому Кант также исходит из факта познания, а именно из факта познания в математике, в физике, в метафизике, исследуя возможность и условия познания. Именно в этом преимущество или суть критики Канта, что во всех своих исследованиях он исходит из полного факта познания, как он может быть замечен, в том, что он хочет исследовать его возможность. Критика – это не эмпирическая психология, которая, пусть и тщетно, стремится лишь описать рост этого факта от минимального его начала. Скорее, этот предрассудок эмпиризма должен быть отброшен, если мы хотим прийти к правильному пониманию критики. Критику вовсе не интересует то, что интересует эмпирическую психологию. Поэтому Кант также воздерживается от гипотез о тьмах, как это делает эмпирическая психология, поскольку хочет описать рост факта человеческого знания от первого временного начала, которое никто не знает, ни в душе детей, ни в животных, ни в так называемом первобытном человеке, который является лишь продуктом воображения. Более того, невозможно описать рост этих фактов от минимального их начала, если этот факт не был замечен заранее, как он дан. Эмпирическая наука о человеческом познании, как она была развита в сенсуализме английской и французской философии, стремится к прогрессивному развитию, тогда как Кант идет регрессивно, принимая факт познания как данность.

Несомненно, в современной философии до Канта есть начинания, направленные на критицизм. Их можно найти во всех произведениях современной философии, содержащих исследования человеческого разума, у Локка и Юма, у Лейбница и Кондильяка, у Спинозы и Малебранша и т. д. Они также свидетельствуют о стремлении всей современной философии реформировать формальную логику, доставшуюся ей от средневековья. Тем не менее, только основатель критики характеризуется своей концепцией проблемы критической философии и своим методом решения этой проблемы. Америка была известна еще до Колумба, и все же он первым открыл ее. То же самое относится и к критике. Вся современная философия хочет реформировать логику и стремится к критике. Но ее основал только Кант, это его заслуга в истории философии.

Кант, однако, не разработал науку о возможности познания во всей ее полноте, а придал проблеме особую формулировку, поставив вопрос о том, как возможны синтетические суждения a priori. Он обращает свой взор только на синтетические, а не на аналитические суждения, на априорное, а не на эмпирическое знание. Казалось бы, если наука о познании должна быть полной, то она должна исследовать и возможность эмпирического знания и аналитических суждений. Но Кант исключает такое исследование.

Наука об аналитических суждениях – это формальная, аристотелевская или аналитическая логика. Кант не стремится ее обновить, он просто оставляет ее в силе и чтит как старую традицию философии. Она также не является достаточной для развития наук и прогресса знания. Анализ наших понятий не расширяет наше знание.

Кант также не принимает во внимание эмпирические понятия. Опыт учит каждого их происхождению и подтверждает их достоверность. Описывать их постепенное формирование, как это делал Локк, конечно, похвально и интересно, но недостаточно для решения проблемы возможности познания. Ведь эмпиризм учит нас многому новому, но он не дает никакой науки, никакого общего и необходимого знания. Кант хотел дать не теорию эмпиризма, а теорию априорного знания в синтетических суждениях. Лишь попутно он рассматривает аналитические суждения в противоположность синтетическим, а эмпирическое знание в противоположность априорному. Таким образом, он ограничивает проблему и, кажется, не рассматривает ее во всей полноте, когда задается лишь вопросом о возможности синтетических суждений a priori. Но это не так. Ведь анализ понятий, как бы он ни был необходим, и простое собирание эмпирии или фактов – это лишь части знания, а значит, не само знание. Истинное и полное знание состоит в синтетическом суждении a priori. Поэтому Кант определил понятие знания иначе, чем это делали до него. Исследовать возможность знания – значит исследовать возможность синтетических суждений a priori в соответствии с их условиями.

Согласно Канту, как и в аристотелевской логике, знание состоит в суждении. Судить – значит давать знание. Понятие суждения дает представление о природе знания. Но Кант теперь считал, что существует два вида суждения: аналитическое и синтетическое. Но это лишь уступка прежней формально-аналитической логике Аристотеля, согласно которой все суждения должны заключаться только в анализе понятия. Признав два типа суждений и допустив их существование рядом, Кант усложнил понимание своей собственной доктрины; ведь, согласно Канту, только синтетическое суждение является сущностью знания, но не аналитическое. Знание состоит в синтетическом, но не в аналитическом суждении.

Аналитическое суждение возникает в результате анализа понятия в соответствии с его содержанием или объемом, благодаря чему оно становится ясным и отчетливым. Предикатное понятие в аналитическом суждении проясняет для нас то, что уже было осмыслено ранее в субъектном понятии; поэтому они не расширяют наше знание. Истинность этих суждений опирается на принцип противоречия. Противоречие возникает, когда я пытаюсь отрицать предикат от субъекта в аналитическом суждении. Предикат обязательно связан с субъектом в аналитическом суждении в соответствии с принципом противоречия. Если я анализирую понятие тела, то нахожу предикат протяженности и получаю аналитическое суждение: все тела протяженны. Предикатное понятие дано в субъектном понятии и через него. Я не могу отрицать предикат субъекта без того, чтобы не возникло противоречие. Тело без протяженности – ничто. Поэтому во всех этих суждениях присутствует также логическая необходимость. Формы суждения и умозаключения формальной логики – это средства, с помощью которых понятия анализируются и становятся ясными и отчетливыми. Все суждения формальной логики, таким образом, также являются лишь аналитическими суждениями, в которых, согласно принципу противоречия, мыслится необходимая связь предиката с субъектом. Если все наше знание состоит только из аналитических суждений, то невозможно понять, как мы можем расширять познание и прогрессировать в познании.

Синтетическое суждение не возникает из анализа понятия, и поэтому его истинность не опирается на принцип противоречия. В синтетическом суждении предикат добавляется к субъекту только через связь; поэтому они расширяют познание. Весь прогресс в познании опирается на синтетические суждения. Нет никакого противоречия, если я отрицаю предикат от субъекта в синтетическом суждении. Если же предикат мыслится связанным с субъектом не случайно, а обязательно, то эта связь не основана на принципе противоречия и поэтому требует иного обоснования.

Согласно Канту, все суждения, основанные на опыте, являются синтетическими суждениями. Ведь благодаря опыту наше знание постоянно увеличивается и расширяется, мы приобретаем новые предикаты, которые нельзя найти, анализируя понятие. Суждения опыта основываются на синтезе, а не на анализе, и их истинность не основана на законе противоречия.

Суждение о том, что все тела тяжелые, является, согласно Канту, синтетическим суждением, основанным на опыте. Понятие тяжести не может быть найдено путем анализа понятия тела, а приобретается в опыте. Геометрические тела вытянуты, но не тяжелы. Предикат тяжести не лежит в понятии тела, как и предикат протяженности, поэтому он также требует иного обоснования, чем то, которое способна дать формальная логика.

Различие, которое Кант предполагает между аналитическими и синтетическими суждениями, является объективным, а не просто субъективным, как думают некоторые, когда учат, что все суждения в равной степени аналитические и синтетические, поскольку то, что является анализом для того, кто уже имеет понятие об объекте, является синтезом для другого, который еще не приобрел это понятие. Таким образом, различие было бы чисто произвольным и зависело бы от случайного уровня образования мыслителя. Такой взгляд – это отказ от всякой логики. Но это не мнение Канта и не соответствует сути дела. Различие не сводится только к точке зрения, поскольку связь в этих двух формах суждения различна, и, следовательно, их обоснованность также оценивается по разным принципам. Если бы это различие было чисто субъективным, то опыт, по крайней мере, не имел бы для нас ни смысла, ни познавательной ценности, поскольку то, что можно познать, анализируя понятие, должно быть возможно и без опыта. В любом случае, суждения опыта – это не анализ, а оригинальный синтез в познании. Даже если бы кто-то обладал так называемым абсолютным понятием, он не смог бы познать реальное, факты опыта, анализируя это понятие.

Проблема, которую Кант поставил перед философией в связи с возможностью синтетических суждений, – это вопрос о том, как возможно расширение и увеличение нашего знания, как возможен прогресс в познании. Это не может произойти через применение формальной логики, поскольку она дает только аналитические суждения. Поэтому Кант, как и вся современная философия, отвергает формальную логику как органон или методологическую теорию наук. Из ее применения не следует никакого прогресса в науках, только их застой.

Математика и естественные науки, поскольку они были заново сформированы после окончания Средневековья, тем не менее находятся в состоянии постоянного прогресса в познании. Это обстоятельство и побудило Канта поставить проблему возможности познания в синтетических суждениях. И его «Критика чистого разума», отвечающая на этот вопрос, представляет собой новую логику, новую методологическую теорию наук. Логика аналитических суждений – это логика Аристотеля, из которой в Средние века возникла формальная логика. Логика синтетических суждений, не существовавшая до Канта, – это «Критика чистого разума». Факт знания лежит в основе исследования его возможности. Реформа логики, методологии наук, связана с дальнейшим развитием реальных наук.

Однако, согласно Канту, существуют не только синтетические суждения опыта или апостериорные, но и синтетические суждения априорные. Кант исходит из того, что мы обладаем как априорным, так и эмпирическим знанием, что мы делаем как аналитические, так и синтетические суждения. Математика и общая физика обладают априорным знанием; более того, даже обычный человек обладает априорным знанием, когда предполагает, что все происходящее имеет свою причину. Наука везде невозможна без априорного знания, ибо опыт – это лишь совокупность единичных и случайных восприятий, но не наука, основанная на общем и необходимом знании.

Знание a priori – это знание a priori в аналитических или синтетических суждениях. Если сера – это тело, то, просто анализируя понятие тела, я априорно знаю, что сера растянута в трех измерениях, точно так же, как на основании простого опыта я знаю, что она желтая. Но в сциентистских суждениях также есть априорное знание, которое не может быть найдено никаким анализом понятия. В понятии события есть только последовательность событий, но нет ничего о том, что одно является причиной или приводит к другому. Тем не менее, мы априори считаем, что все, что происходит, имеет свою причину. Опыт показывает нам, что везде нет причины, а есть лишь случайный ряд событий. Мы не находим причину, просто анализируя событие. Тем не менее, интеллект постоянно связывает с понятием события суждение о том, что ничто не происходит без причины. Синтетические суждения a posteriori основаны на опыте, аналитические суждения a priori – на принципах и процедурах формальной логики; но на чем основаны синтетические суждения a priori, которые делают знание возможным в первую очередь, на чем основывается развитие науки? Ни простой эмпиризм, ни старый органон науки, обычная логика, не дают ответа на этот вопрос. Поэтому философия, или наука о знании, должна прежде всего решить этот вопрос о возможности синтетических суждений a priori, в которых содержится само понятие знания.

Синтетические суждения a priori опираются на понятия, которые обычно и обязательно добавляются ко всем данным эмпиризма, что касается событий. Но откуда берутся эти понятия, которые не даются никаким опытом, поскольку они добавляются ко всему опыту, которые не обнаруживаются никаким анализом, и какая обоснованность, истинность и оправданность заключается в применении этих понятий во всяком познании?

Прежний рационализм называл их врожденными. Но это ничего не объясняет, а лишь констатирует факт, что мы обладаем такими понятиями, из которых априори вытекают синтетические суждения. Сенсуализм считает их сомнительными, он хочет доказать, что они даны опытом, но поскольку он не может этого сделать, он хочет вывести их из привычек воображения, а поскольку они не возникают и из привычек воображения, которые не являются органами чувств, которые, как предполагается, содержат в себе происхождение всех понятий, он только ставит под дальнейшее сомнение происхождение и обоснованность этих понятий. Сенсуализм, поскольку он не смог решить эту проблему, сомневается и отрицает только факт человеческого познания, поскольку он дается существованием наук. Но сенсуалистический скептицизм должен молчать о факте; он не может спорить против факта. Но поскольку он не мог объяснить этот факт, он просто переосмыслил его в терминах последствий своей сенсуалистической теории. Этот консеквенциализм – зло сенсуализма и эмпиризма, который прежде всего не способен понять и признать факты в том виде, в каком они даны. Эмпиризм в философии прямо противоположен эмпирической процедуре в эмпирических науках. Так называемые эмпиристы в философии, которые постоянно восхваляют и рекомендуют опыт для обучения, знают его и его применение очень мало. О нем и его использовании можно узнать только в самой эмпирической науке.

Кант не спрашивает, возможно ли знание, возможны ли синтетические суждения a priori, но он спрашивает, как они возможны. Вопрос о том, возможно ли познание, нигде не является разрешимой проблемой. Ведь для того, чтобы решить, возможно ли познание, уже предполагается, что познание возможно. Даже для того, чтобы распознать то, что я не могу распознать, я уже должен предположить возможность познания. Таким образом, в проблеме возможности познания есть противоречие, поэтому ее решение невозможно. Проблема, положение которой содержит противоречие, не может быть решена, но должна быть отвергнута. Отказ от противоречий в мышлении – единственно правильное отношение, которого они заслуживают. Поэтому Кант был прав, когда спрашивал не о том, возможно ли знание, а о том, как синтетические суждения возможны a priori.

По этой причине полемика Гегеля против проблемы Канта здесь также неприменима. Гегель говорит («Энциклопедия», Сочинения, стр. 15), что стремление Канта исследовать возможность познания подобно мудрому решению схоласта научиться плавать, прежде чем войти в воду, ибо исследование возможности познания само является познанием. Но желание познать, прежде чем познать, подобно схоластическому решению научиться плавать, прежде чем войти в воду. Однако это опровержение не применимо к попыткам Канта. Ведь Кант спрашивал не о том, возможно ли познание, а о том, как оно возможно. Более того, плавать можно научиться и до того, как войти в воду, как можно научиться и в воздухе. Никто не станет слепо и наугад бросаться в воду, чтобы научиться плавать. Но заниматься познанием, как рекомендует Гегель, – это просто гимнастика мысли, к которой Кант предусмотрительно отнес проблему возможности познания, поскольку наука – это не слепое познание, а методическая процедура познания, а исследовать возможность познания, которым занимаются другие науки, – это проблема философии.

Вопрос о возможности познания, или об условиях, при которых познание возможно, касается происхождения, опосредования и цели, или объекта и истины познания. Познание возникает, каким бы то ни было образом, из души; поэтому исследование происхождения познания называется также психологическим исследованием. Опосредование в познании происходит через функции мышления и является предметом логики; но исследование объекта] и истины познания является метафизическим. Эти три элемента, психический, логический и метафизический, содержатся во всех знаниях и науках. Разложение всего знания на эти три элемента не представляет никаких трудностей, так же как легко и правдоподобно образовать на основе этого разложения три дисциплины – психологию, логику и метафизику, каждая из которых имеет дело с одним элементом знания, хотя и отдельным и отличным от другого. Однако эти три дисциплины не в состоянии решить проблему науки о познании, поскольку каждая из них не в состоянии даже правильно понять и осмыслить тот элемент, на котором она основана, поскольку они разрывают эти элементы на части и ни одна из них не в состоянии, таким образом, дать достаточное объяснение природы и процесса познания. В отрыве друг от друга они образуют эмпирическую психологию, формальную логику и догматическую метафизику, которые являются фрагментами целого, которое никогда не может быть в них узнано. Отказ от этих прежних философских дисциплин, старых средневековых традиций, – первый шаг к решению проблемы науки о знании. Для них разложение знания на элементы – лишь средство установить возможность познания, поскольку искусственно отделенные друг от друга элементы всегда содержат реальное знание, когда они связаны друг с другом.

Заслуга «Критики чистого разума» Канта состоит в том, что он впервые рассмотрел проблему науки о познании во всей ее полноте, исследуя знание в соответствии с тремя указанными элементами в связи друг с другом. Поэтому нет ничего более препятствующего пониманию и оценке учения Канта, чем рассмотрение его с точки зрения одной из трех прежних дисциплин философии – эмпирической психологии, формальной логики или догматической метафизики, что всегда приводит к ошибочному толкованию. Прогресс, которого философия достигла благодаря Канту, заключается прежде всего в его постановке проблемы. Кант поставил новую проблему для философии, спросив, как возможны синтетические априорные суждения, и тем самым стал основателем немецкой философии. Тот, кто знает, как поставить перед наукой новую проблему, приводит в движение все силы исследования во всех областях познания.