Текст книги "Дорога войны"

– Выдвигаемся, – скомандовал Сергий. – Ты идешь за ним шагах в двадцати, я – по другую сторону улицы.

Антистий вышагивал впереди, вертя головой в шлеме, отмеченном рогом-корникулом, знаком отличия доверенного секретаря, и тихонько напевал немудреную мелодийку.

Навстречу ему шел огромный мужчина в форме кентуриона – гребень на шлеме стоял поперек, на мускулистых ногах сверкали поножи, в руке он сжимал витис, стек из виноградной лозы, который можно было использовать и как указку, и как дубинку.

– Антистий! – взревел кентурион. – Куда тащишься, рогач?

– Задницу твою искал, – отвечал ему корникулярий в изысканных выражениях, – чтобы вставить в нее витис!

Кентурион гулко захохотал. Они поболтали и отправились далее вместе.

– Стоять! – заорал вдруг кто-то дурным голосом. Откуда ни возьмись появились трое легионеров и преградили дорогу Сергию. Видать, ребятки хлебнули вина в достатке – и их потянуло на драку.

– Ты – грязный варвар! – с удовольствием сказал легионер с белым гребнем на шлеме, тыча Лобанову в грудь корявым пальцем.

– Да, – мягко ответил Сергий, – я варвар. Дай пройти.

– Стоять, я сказал.

Роксолан глянул на удалявшуюся спину объекта наблюдения и отчаянно гримасничавшего Эдика. Легионер потыкал в Сергия пальцем и добавил:

– А еще ты вонючка дакийская!

Двое его собутыльников радостно заржали.

– Ты на себя сначала посмотри, – проговорил Лобанов. – Полный панцирь дерьма, а туда же.

Он ударил легионера по горлу костяшками пальцев правой руки, врезал левой под нос – слезы и кровь брызнули одновременно – и основанием правой ладони двинул в подбородок, отшвыривая служивого на приятеля. Упали оба. Третьему Сергий выкрутил руку и уложил рядом с товарищами.

– Серый! – донесся отчаянный крик Эдика.

– Бегу!

Они побежали, завернули за угол, где скрылись корникулярий с кентурионом, но улица, тянувшаяся перед ними, была пуста. Только раб с метлой бродил по тротуару, делая вид, что наводит чистоту и порядок.

– Упустили! – процедил Роксолан. Подбежав к метельщику, он спросил:

– Тут корникулярий с кентурионом не проходили? Бородатый раб мрачно поглядел на него и буркнул:

– Ну проходили…

– Куда?

Метельщик показал на широкий проулок, ведущий к роще.

– Туда, к храму Замолксиса… – пробурчал он – и отвернулся, снова принимаясь ширкать метлой.

– За мной! – бросил Сергий, бросаясь в проулок.

Сармизегетуза уже ничем особенным не отличалась от провинциальных городков империи – те же мощеные улицы, те же дома. И, что интересно, по этим улицам ходили в основном даки, но понять, из рода патакензиев они или из рода альбакензиев, было трудно – лица бритые, волосы коротко острижены на римский манер. Да и одевались даки в туники и тоги. Правда, осень вносила свои коррективы – почти все были в укороченных штанах. Но привычка ходить голоногими очень быстро пропадала и у чистокровных римлян – зимой в Дакии холодно. Морозов сильных практически не бывает, но снегу навалит по колено, а то и по пояс. Поэтому легионеры первыми освоили туземные моды – кому охота мерзнуть!

Храм Замолксиса прятался посреди священной рощи, а роща произрастала за высокой колючей изгородью. Храм был круглый, с полсотни шагов в поперечнике. Внешний круг выложили из каменных блоков, а внутрь храма вели широкие ворота из дубовых плах, обитых бронзовыми листами с золотыми и серебряными накладками, изображавшими луну, солнце, звезды, всяческих тварей.

Замолксис был самым обычным даком. Он жил лет за пятьсот до описываемых событий, много путешествовал, говорят, и в Индии побывал, и у пифагорейцев мудрости нахватался. Проповедовал в Дакии, убеждая в своей близости к кабирам-небожителям, но, видать, не больно-то его слушали. И тогда Замолксис спустился в андреон, подземное святилище, и спрятался там на четыре года. Все сочли его умершим, а Замолксис возьми да и выйди! Дескать, воскрес я, чего и вам желаю! Тут уж даки не остались равнодушными – к бессмертию все охоту имеют. Так и превратился Замолксис в божество.

Преторианцы прошагали по тропинке, обложенной глыбками гранита. Остановившись у входа в храм, осененного орешником, деревом, наделенным мудростью (по крайней мере, так считали даки), Сергий велел Эдику:

– Побудь здесь. Нечего толпою шляться по культовому зданию.

– Слушаюсь, босс!

Лобанов отворил толстую дверь храма и перешагнул порог. Налево и направо уходил кольцевой коридор, освещенный двумя цепочками факелов. И открывался средний концентрический круг – из десятков деревянных колонн высотой в восемь локтей. Откуда-то донеслось гнусавое пение, а потом из полутьмы, подсвеченной факелами, вышел жрец – весь в белом и длинном, со здоровенной золотой пекторалью на всю грудь, в золотом обруче на седых волосах. Жрец важно ступал, опираясь на посох с вырезанным на верхушке скачущим кабиром.

Лобанов подошел к жрецу и коротко спросил:

– Корникулярий? – и рукою изобразил рог. Священник замаслился елейною улыбкой.

– Куларий, куларий! – закивал он и вытянул руку, приглашая дорогого гостя.

Жрец провел Сергия за колонны, и тот попал во внутренний круг – выпуклая каменная стена замыкала в себе андреон, куда вели крепкие двери. Слуга бога поднял посох и стукнул в створку три раза, потом еще дважды. Опустил посох и стал ждать. Вскоре за дверью загремели барабаны, и жрец толкнул дверь. Та открылась, выпуская клубы дыма. Служитель Замолксиса поклонился и вытянул руку – добро пожаловать!

Лобанов вошел. В андреоне было достаточно светло – солнце проникало через крышу, собранную из резных балок. У стены торчали древние статуи, изображающие улыбчивых юношей, – явно эллинская работа, – а посередине возвышался массивный каменный алтарь. Четыре костра горели вокруг него, несколько жрецов, закутанных в саваны, кружили вокруг костров, напоминая привидения, пели и раздували огонь веерами. Дым был везде, густой и маслянистый. Глаз он не ел, но голова кружилась, по жилам разливались слабость и истома. «Что в тех кострах сгорает? – подумал Сергий, падая на колени. – Дурман какой-то…» Грязный пол понесся ему навстречу, и Лобанов чудом извернулся, упав не лицом, а на левое плечо. Весь ужас был в том, что он продолжал всё видеть, слышать, понимать, хотя и с трудом, однако ни одна мышца более не повиновалась ему. Язык был как чужой, и даже глаза не ворочались в глазницах – смотрели туда, куда была повернута голова.

Жрецы, когда заметили состояние Роксолана, тут же погасили костры водой из кувшинов. Подхватив Лобанова, они перенесли его на алтарь и крепко обвязали кожаными ремнями.

«Вечно мне со жрецами не везет…» – подумал Роксолан.

Дым выветрился, и служители Замолксиса откинули белые пелены. Их рты и носы были обмотаны мокрой тканью, так что лишь одни глаза блестели под потными лбами – они горели и казались слегка безумными. Сергий многое хотел им сказать, но, увы, ничего не мог вымолвить. Правда, и страха не было, равно как не было ярости или отчаяния. Тайное зелье парализовало тело, сковав и душу непонятным оцепенением. Роксолану стало все равно.

Жрецы перемолвились парой слов – и вытащили блестящие дакийские мечи махайры, которые римляне прозывали фалькатами. Махайры были согнуты на манер клюшек, с заточкой по внутренней стороне. Всё? Кина не будет?

А тут и давешний старикан появился, принес белую чашу, полную густого настоя. Остро запахло травой и чем-то кислым.

– Пей, – холодно сказал священнослужитель. Одной рукою он приподнял голову Сергия, другой поднес чашу к губам. «Яд, наверное…» – мелькнуло у Роксолана.

Страшный грохот и треск взорвал зловещую тишину андреона – это рухнула одна из створок. В облаке пыли в святилище ворвался разъяренный Гефестай с махайрой в руке, и жрец с чашей отпрянул, расплескивая яд, выкрикнул команду, злобно кривя лицо. Жрецы бросились на Ярнаева сына, взмахивая мечами, но сбоку проскользнул Эдик. Правого жреца Чанба зарубил мимоходом, всаживая в бок загнутое лезвие и разрывая плоть. Второй продержался минутой дольше, но и он пал, потеряв полчерепа от руки кушана. Гефестай обернулся к жрецу. Тот попятился, пока не уперся в стену. Крепко держа чашу с ядом, он заговорил – властно и требовательно. Но сын Ярная не больно-то его слушал. Он подскочил к слуге Замолксиса и приставил махайру к его тощей шее.

– Пей, паскуда! – процедил Гефестай. – Ну?!

Лезвие меча дернулось, по шее духовной особы потекла кровь. Глаза у жреца округлились, дряблая кожа щек стала изжелта-бледной. Он медленно поднял чашу. Ее краешек мелко застучал о зубы. Старик хлебнул отравы, сделал еще глоток, еще. Чаша выпала из его рук, лицо обессмыслилось, ядовито-зеленая пена потекла с губ. Заклекотав, жрец сполз по стене, пропадая из поля зрения Сергия.

– Ты жив?! – подскочил Эдик.

Ответить Роксолан не смог, но губы его шевельнулись, словно обещая – скоро дурман перестанет властвовать над его телом и отпустит душу.

Гефестай поддел махайрой ремни, перерезал их и подхватил командира на руки. Лобанову это не понравилось, но кто его спрашивал? Да и как бы он ответил?

Вытащив Роксолана на свежий воздух, Гефестай уложил его на густую траву, побуревшую по осени.

– Полежи немного, – сказал он заботливо, – сейчас всё пройдет…

– Не шляться толпой! – передразнил гастат-кентуриона Эдик. – Где б ты был сейчас без одного из толпы, – он постучал себя в грудь, – вот этого благородного и скромного героя!

– Зря вы сюда ходили, – покачал головою Гефестай. – Жрецы не любят римлян. Они приносят их в жертву. Плавали – знаем! А вы одеты как даки, а говорите на латыни. – и не удержался, сказал с довольством: – Нет, а здорово я тому врезал! Всадил по самые потроха!

– Так на твоем месте поступил бы каждый, – выдал Чанба реплику скромного героя.

Сергий промычал, пробуя перейти ко второй сигнальной системе, но речь пока не давалась ему – язык мешал, лежал во рту, как не проглоченная котлета.

На свежем воздухе Роксолан быстро очухался.

– Гефестай, – старательно выговорил он, – спасибо.

– Да ладно… – ухмыльнулся кушан. – Я вас с Эдиком по другому делу искал.

– Нашли чего? – мигом оживился Лобанов.

– В общем, я за комментатором следил, за Местрием Флором.

– И?

– Флор свернул на улицу Горшечников, там еще рощица такая есть, грабовая. Так он пооглядывался и на большом камне начертил косой крест!

– Ага!

– Да! – воодушевился Гефестай. – А потом еще сверху прикрыл, другим камнем!

– Так-так-так… – задумался Сергий, соображая. – Неужто попалась рыбка? Пошли, покажешь!

Миновав несколько кварталов, сын Ярная вывел командира к грабовой рощице – так, чтобы избежать внимания чужих глаз.

– Вот этот камень, – негромко сказал Гефестай и удивился: – А кто верхний снял?

В этот момент зашевелилась большая куча опавшей листвы, являя миру Искандера. Эллин сиял.

– Разрешите доложить, – сказал он. – В мое дежурство сюда заглянул один молодчик. Поднял камень, увидел крест и весьма обрадовался!

– Проследил за ним?

– А то! Он тут недалеко живет, снимает квартиру в инсуле напротив, на третьем этаже. Мне отсюда видно.

– Так ты что, – нахмурился Сергий, – за эксептором своим не следишь уже?

– А он спать залег!

– Ага. Ну ладно. И что тебе отсюда видно было?

– Молодой в доме. Окно открыл, на подоконник выставил горшок с геранью.

– Это у них знак такой, – умудренно сказал Эдик.

– Наверное, – согласился Лобанов. – Так, Эдик, готовься. Ты у нас скалолаз вроде? По сигналу лезешь наверх – смотреть и слушать.

– Бу-сде!

Потянулось тягучее время ожидания. Преторианцы заняли свои места и терпеливо сносили муку неподвижности.

Стемнело уже, когда Искандер, прятавшийся вместе с Лобановым, прошептал:

– Идет!

– Кто?

– Комментатор! Только он в тоге. Я его по походке узнал!

С другой стороны улицы дважды шевельнулась ветка дерева – сигнал, поданный Гефестаем.

Местрий Флор подошел к подъезду новенькой инсулы, оглянулся и прошмыгнул в калитку.

Сергий приглушенно свистнул. Из густой тени портика, примыкающего к инсуле, выступил Чанба. Роксолан жестом показал – полезай!

Эдик кивнул, примерился и легко, словно играючи, взобрался по тонкой колонне на плоскую крышу портика. Оттуда, цепляясь за выступы кирпичей, дотягиваясь до широких карнизов, упираясь в пилястры, Чанба добрался до балкона третьего этажа. Большой черной кошкой перемахнув перила, он исчез из поля зрения. Но ненадолго. Очень скоро Эдуардус воздвигся во весь рост и полез вниз.

Мягко спрыгнув с портика, он пересек улицу и доложил Сергию, кривя губы и морща лицо:

– Ну их, они там трахаются!

– Комментатор?

– Ну да! С этим молодчиком. Тот аж повизгивает, тьфу! Короче, облом.

– Всё нормально, – сказал Лобанов. – Сыграли ложную тревогу, зато не пропустили странное поведение объекта. Всё, парни, отбой!

Утром Сергей Лобанов отправился с докладом в принципарий. Было рано, серые сумерки покрывали Сармизегетузу, но служба уже шла вовсю.

Повсюду горели светильни, пламя колыхалось на сквозняке, и тени перебегали по стенам, шатаясь и вздрагивая.

Марций Турбон выглядел утомленным, но упрямая складка по-прежнему лежала меж бровей – наместник был настойчив и опускать руки не собирался.

– Как спалось? – спросил он Сергия ворчливо.

– Да ничего так, – ответил тот.

– А я еще не ложился, – сказал презид, выбираясь из кресла. – Ну, чем помогла слежка?

– Если честно, – ответил Роксолан, – пока ничем. Ничего подозрительного замечено не было.

– Угу. Вот что, Сергий. Завтра с утра бери своих людей и отправляйся в Бендисдаву – это за Апулом, в сторону Тизии.

– Понял. Моя задача?

– Объясню… – Наместник подошел к дверям, выглянул и вернулся. – Я затеял одну тайную операцию, – продолжил он негромко, – хочу точно знать, кто изменник. Во-от. Завтра я устрою так, чтобы все подозреваемые могли узнать по секрету. Каждому – свой, и все они будут ложными! Четверо из пяти не проболтаются, а пятый поспешит доложить Оролесу. Комментатору Местрию Флору я скажу, что в Бурридаве готовится к отправке груз золота из рудников, комментатору Меттию Помпузиану разболтаю, что через Гермосару везут жалованье для Тринадцатого Сдвоенного легиона. Ну и так далее. О Бендисдаве узнает эксептор-консулар Публий Апулей Юст.

– Гениально! – прищелкнул пальцами Сергий. – Только, сиятельный, ты сказал «пять подозреваемых». Их же было семь?

Наместник хмыкнул.

– Было! – согласился он. – Но двоих я отмел – как оказалось, они все лето провалялись в госпитале и секреты разглашать были просто не в состоянии. Так что осталось пятеро. Во-от. Но я как думал? Мало вычислить предателя, надо еще и по Оролесу ударить. Ведь если мы будем знать, что об одном из «подсказанных» мною мест узнает этот разбойник, то можно устроить ему ловушку. Пять ловушек! Поэтому всю твою кентурию я разошлю по Дакии, пусть они передадут командирам тамошних гарнизонов уже не ложные сведения, а мои указания. Тебя же я посылаю в Бендисдаву. Понимаешь, там служит кентурионом Плосурний. Знаю его. Служака он честный, но недалекий. А я не могу продумать за всех, как лучше устроить западню. Вот и разберешься на месте, поможешь Плосурнию организовать оборону и нападение. Вопросы есть? Вопросов нет.

Глава восьмая,
в которой Сергий теряет подозрительного друга, зато обретает массу врагов

– Времени у нас мало, – сказал Сергей Лобанов, оглядывая друзей, – все четверо сидели верхом на своих недавних покупках. – Но и до Бендисдавы недалёко. С другой стороны, загонять наших скакунов тоже нельзя.

– Короче, босс, – прервал его Эдик, – какое твое веское слово?

– В городе полно переселенцев, сегодня ровно в полдень выходит караван, он двинется в Апул, и нам с ними будет по дороге.

– Рабочий класс горячо поддерживает и одобряет! – сформулировал Чанба.

Гефестай красноречиво покачал громадным кулачищем, а Искандер сказал:

– Только давайте Луцию с Гаем ни слова об отъезде. Мне кажется, я понял, как звали того «Карлсона на крыше».

– И как?

– Луций Эльвий.

Гефестай нахмурился, а Эдик яростно шлепнул себя по лбу.

– Точно! – воскликнул он. – Я же видел, видел его лицо! Ну, тогда, у Марция. Я выскакиваю из портика, а он как раз выходит из кувырка, и тут на него свет факела падает. Точно! Он это был!

Сергий почувствовал глухую досаду: а ведь он Луцию поверил.

– Тем лучше, – сухо сказал Лобанов.

И тут послышался голос, переполненный доброжелательства и дружелюбия:

– Сергий, вот ты где! Сальве!

Роксолан поморщился, наблюдая, как к нему подходил Луций Эльвий, лучась улыбкой. Он вел своего коня в поводу. За ним следовал Гай Антоний Скавр. Верхом.

– Привет, привет! – пропел Эдик. – Что, всё интриги плетем? Или коварные планы вынашиваем?

Улыбка Луция попригасла, но он все же договорил, будто по инерции:

– А я вас по всему городу ищу.

– Смельчак, однако! – кивнул Чанба. – Герой былинный! Не побоялся же, сам пришел.

– Ты так страшен? – кисло улыбнулся Луций.

– Не я! – помотал головой Эдик и показал на Сергия: – Он!

Говоря это, преторианец не скрывал веселых огоньков в глазах, потому что правильно угадал характер Луция Эльвия. Это был сильный и опасный человек, но Луций слишком часто выигрывал и слишком серьезно относился к своей персоне. Наглый напор у него был, а вот стойкости, умения держать удар – увы, не хватало. И еще у него не было чувства юмора. Луций не мог взглянуть на себя со стороны, поэтому улыбку Эдика воспринимал как насмешку – и уже готов был выйти из себя.

– Я не понимаю… – затянул он.

– Мне наплевать, что тебе непонятно, – медленно проговорил Сергий. – Лучше объясни, что ты делал на крыше дома Марция Турбона?

– Вернее, зачем ты это делал! – уточнил Искандер.

– И для кого! – значительно добавил Эдик. Луций неестественно рассмеялся – и оборвал смех.

Глаза его стали настороженными.

– Не для него ли? – прогудел Гефестай, пальцем показывая на легата.

Гай побледнел и поднял руку, словно прикрываясь.

– Я же не знал, что там будете вы, – попытался Луций оправдаться. – Меня отец Гая послал, он мой патрон! Я и пошел.

– Чтобы подслушивать, – понятливо кивнул Эдик.

– Да, я подслушивал! – раздраженно признался Луций. – И знаю о золоте Децебала! Но теперь-то все изменилось, мы друзья, и…

– И что? – холодно спросил Сергий. – Честно поделим золотишко?

– По-братски! – фыркнул Чанба. Лицо Луция исказилось.

– Ты не друг никому из нас, – по-прежнему холодно сказал Лобанов, – ты хорошо сыграл друга.

– А мы тебе верили, – выцедил Чанба. – Поганка ты, Луций!

Гнев Эльвия нарастал. Презрительные ухмылки преторианцев действовали ему на нервы, а огонечки в глазах абхаза будили ярость.

– Когда-нибудь, Эдуардус, – сказал он, чувствуя, что злоба перевешивает здравый смысл, – я стащу тебя с коня и отлуплю!

– Рискни! – ухмыльнулся Чанба.

Сергий улыбнулся и глянул на Луция в упор:

– Хочешь попытать счастья сейчас, трепло?

Тот ничего не ответил – повернулся и зашагал прочь, дергая коня за повод. Бедное животное задирало голову и торопливо переступало копытами. Вдруг Луций резко остановился, обернулся и посмотрел на Лобанова холодными, не затуманенными недавней вспышкой гнева глазами.

– Придет время, кентурион-гастат, и я это сделаю. И сделаю хорошо, обещаю!

Сергий смотрел ему вслед. Немногие откажутся от прямого вызова, тем более – не такой человек, как Луций Эльвий. Никому из собравшихся не пришла в голову мысль, что Луций увильнул от драки. Он просто не был к ней готов.

– Гай, – повернулся Лобанов в седле, – лучше всего будет, если ты вернешься в Рим.

– К папочке! – вставил Эдик.

– …и оставишь недетскую идею ухитить те три воза, – договорил Роксолан. – Ты меня понял?

Гай молча смотрел на Сергия. Лобанов его раздражал, однако у легата появилось чувство, что для кентуриона-гастата это старая, знакомая игра. Что все ходы в этой игре и действующие лица ему давно известны, а вот сам он играет в нее впервые.

– Ладно, – сказал он наконец, – я тебя понял. Но те три воза все равно будут моими. – Гай вздернул голову и добавил в запале: – Даже через твой труп!

Легат начал было разворачивать коня, но голос Сергия заставил его замереть:

– Гай!

– Что?

– А как насчет твоего трупа?

Гай, не отвечая, глядел на Сергия, и вдруг внутри него возникло осознание того, что его тоже могут убить. Эта мысль никогда не приходила ему в голову, так она была нелепа и абсурдна, и всё же. Гай не выдержал темп спокойного ухода. Он послал коня вперед, больно пришпоривая.

Лобанов проводил его взглядом и коротко скомандовал:

– К каравану!

Всю ночь у стен Сармизегетузы собирались переселенцы, самые рисковые, которые отправлялись в Дакию осенью. Кого здесь только не было! Иллирийцев с фракийцами было больше всего, но и галлы попадались, эллины, гельветы, даже иберийцы с сирийцами. В Сармизегетузе они сходились, сбивали караваны фургонов, приводили в порядок снаряжение и готовились к предстоящему путешествию – на плодородные земли в долинах Марисуса,[61]61
  Марисус – ныне река Муреш.


[Закрыть] Кризии, Тибискуса, с которых римляне согнали даков. Переселенцев ждали непуганые волки и отравленные стрелы, снега и холода, но тяга к земле – своей земле! – была сильнее.

Сергий выехал из городских ворот и натянул поводья. Вокруг, на невысоких холмах разместились стоянки и горели лагерные костры – сотни дымов поднимались столбами и переплетались, сливаясь в сизое облако.

Потрепав по шее саурана, Лобанов шевельнул пятками. Животине хватило этого посыла, чтобы тронуться с места и спуститься с холма. Чуть позже Сергий подъехал к кузнице Фунисулана. В Сармизегетузе имелись и другие кузни, но эта была самая большая, самая бойкая, она служила неким центром масс, точкой притяжения для путников, собравшихся в долину Марисуса.

Дюжина наковален звенела под ударами молотов, светились раскаленные поковки, красные отблески огня ложились на черные от сажи лица и тела рабов-молотобойцев. Здесь работали одновременно два десятка кузнецов: ковали подковы, приколачивали их к копытам лошадей, изготовляли скрепы для фургонов, делали ножи и мечи.

Мимо Сергия проехал очередной фургон-карруха. Женщина на сиденье держала на руках плачущего ребенка, рядом с фургоном шел мужчина с палкой в руках и погонял волов. Те, правда, не слишком-то и пошевеливались, брели себе, лениво и не торопясь.

Неожиданно чья-то рука легла на гриву Сергиева коня.

– Караван собран. Людям не терпится в путь.

Это был Искандер.

– Не будем обманывать их ожиданий, – улыбнулся Роксолан.

– Тогда выступаем! Наши собрались под Западным бастионом.

– Понял.

Лобанов направил коня к наклонным зубчатым стенам бастиона. Он видел, как загружают фургоны и отгоняют подальше от города. Куда ни глянь, повсюду кипела работа – и повсюду шли разговоры. Никогда в жизни не слышал Сергий, чтобы столько людей одновременно разговаривали об одном и том же, одними и теми же словами.

– Здорово, Граник! Фургон купил?

– Да куда ж без него… Не на себе же тащить!

– Не дело это, Эмилия, говорю тебе. Красивая женщина, одна в диком краю, – кто защитит тебя? Когда нападут язиги или бастарны, каждый мужчина станет защищать свою семью – и кто осмелится упрекнуть его за это? А я никогда не видел женщины с такими красивыми волосами. Для сармата это будет такой почетный трофей, когда он вплетет твой скальп в гриву коня!

– Благодарствуй, Лаберий. Слушай, кнут у тебя никуда не годится. Я там, у кузни видел новые. А вон там какие хочешь есть!

– Как сохранить сливочное масло? Ну, с ним никаких проблем. Прокипяти его, прокипяти как следует, пену снимай, пока оно не станет прозрачное и чистое, как винафское, а потом разлей по кувшинчикам, забей их пробками и залей горлышки смолой. Такое масло выдержит дорогу до самой Индии!

– Сначала загон, да. Потом хижина или землянка, смотря по тому, что удастся быстрее и легче сделать… или, если позволит погода, можно сразу строить барак для рабов. Надо срочно определить границы пастбищ или, там, поля, как следует поохотиться, чтобы пополнить припасы, заготовить на зиму сено. Придется построить какое-нибудь укрытие для лошадей из колотых бревен или жердей, в общем, что под руку попадется.

– Овощи? Ну конечно, можно взять и овощи. Только бери сушеные, какими пользуются легионеры. Они их там прессуют и запекают такими коржами, твердыми, как камень. Кусок такой штуки размером с женский кулачок даст тебе горшок еды на четыре-пять человек. Вкусно и сытно – будь здоров!..

Все в один голос вели разговоры о дороге, о том, какие фургоны лучше, о волах, о лошадях, о мулах. Рассуждали о сарматах, о «свободных даках», кои были не лучше дикарей-кочевников, о военных лагерях-каструмах, которые ставят на дороге легионеры. Повсюду царило возбуждение, чтобы не сказать – экстаз. Люди у лагерных костров были вовлечены в грандиозное приключение, небывалое переселение под магическим сиянием слова «Дакия». Это слово звучало как волшебное заклинание и открывало блестящее будущее.

– Поехали, – сказал Сергий, обращаясь к коню, и похлопал животину по шее. Конь согласно мотнул головой и тронулся шагом, звонко цокая по камням, оставляя в стороне толпу отъезжающих и провожающих.

С трудом найдя своих, Лобанов спешился. Тиндарид подхватил поводья.

– Пошли, – осклабился он, блестя зубами, – познакомлю с главным караванщиком!

– Пошли.

Главным караванщиком переселенцы выбрали Дионисия Эвтиха, коренастого пергамца с кудлатой бородой и повадками деревенского хитрована.

– Наше вам большое здравствуйте! – замысловато поприветствовал он Сергия с Искандером.

– И вам того же, – показался Эдик, – по тому же месту. Босс, когда отправляемся?

– Как только, так сразу. Верно говорю, Дионисий?

Караванщик важно кивнул. Он влез на козлы своего фургона, приподнялся и заорал, махая рукою.

– Па-ашли! – разнеслось над караваном.

Тяжело нагруженные фургоны с поднятыми тентами загрохотали, рассыпая мечущееся эхо. Их влекли то пары, то четверки лошадей.

Выкатившись за город, погонщики разобрались, кто за кем, и выстроили караван, направляя фургоны к реке Марисус. Правили ими женщины или подростки, а мужчины ехали верхом, охраняя фланги. Преторианцы присоединились к ним.

Дорога была хороша – еще не мощенная виа, но гладкая. Камни убраны, бугры срезаны, ямы засыпаны гравием и утрамбованы.

В первый день прошли чуть больше двенадцати миль – просто для того, чтобы кони в упряжках привыкли друг к другу и втянулись в работу. Из-за этого караван остановился совсем рано – солнце еще ярко светило, повиснув над дальними горами. Дионисий, правивший передним фургоном, задрал руку вверх и покрутил ею, командуя остановку. Один из конников протрубил в рог, дублируя сигнал.

Фургоны свернули с дороги и начали разъезжаться. Дионисий заорал, всадники поскакали, разнося команду: стать в круг!

С горем пополам фургоны выстроились в неровный многоугольник, который при хорошо развитом воображении можно быо принять за окружность. Такое построение германцы называли «вагенбург» – «фургонная крепость». Конечно, нормальный военный лагерь-каструм куда лучше, но как доверить его строительство гражданским? Легионеры устроят лагерь с частоколом и рвом за три-четыре часа, переселенцы же провозятся весь день. Да и не для того придуман «круг». Окажись караван под ударом тех же сарматов, только вагенбург станет защитой переселенцам, благо тенты над фургонами – из бычьей кожи, ее не всякая стрела пробьет. Да и борта высоки – доски в два слоя, а между ними все та же кожа воловья набита. Броневик!

– Эдик! – подозвал Сергий. – Глянь на западе за холмами. Искандер, ты дуй на восток. Гефестай – на юг!

Разослав друзей-подчиненных по трем сторонам света, Сергий поскакал по направлению к четвертой, на север.

Он перебрался через ручей, пересек полосу кустарника на противоположном берегу и направил коня вверх по длинному травянистому склону.

Воздух поражал необычайной чистотой. Он и в Риме-то позволял дышать, не думая о загрязнении окружающей среды, но здесь. Воздух был густой, пряный, его хотелось пить, как воду. В небе ни облачка… Холодно было – ноябрь скоро! – но ветер не поднимался, а легионерский плащ пенула с капюшоном основательно укрывал плечи и спину. Конь легко шел шагом по высокой траве, подсохшей на корню. На вершине холма Лобанов натянул поводья и остановился. Отсюда он увидел фургонный тракт, уползающий в сизому хребту. Все вокруг было неподвижно, только ветер низко клонил траву, приглаживал широкими разливами. Да, это земля для мужчин. И не всякий потянет тутошнюю жизнь, не каждый выдюжит. Выживет храбрейший.

Сергиев конь поставил уши стрелками, нетерпеливо переступил с ноги на ногу – его влекло вперед.

Когда Лобанов спустился и приблизился к каравану, беготня только начиналась, остановка на привал – дело долгое.

Переселенцы распрягали лошадей и мулов, снимали с них сбрую; потом, оставив животных на привязях у фургонов, то там, то там разводили костры из сухого навоза и веточек, валявшихся под ногами, – горные леса ждали впереди. Когда огонь разгорался, коней уводили на водопой, а потом – в отгороженный веревками загон, где они вместе с другими упряжными и верховыми животинами будут под надзором ночной стражи. Саурана Сергий привязал к колышку рядом с фургоном.

– Хорошо здесь… – послышался за спиной голос Гефестая.

– Это точно, – согласился Роксолан. – Чувствуешь себя как на прогулке.

– Вы особо-то не загуляйте, – сказал Искандер, подойдя. – Поблизости видели конных бастарнов.

– Что ж, будем бдительны, – сделал вывод Сергий.

– И, как говорил мой дед Могамчери, – тут же подхватил Эдик, – «Бдительный живет дольше!» Это правда, что бастарны скальпы снимают?

– Правда, – кивнул сын Тиндара и усмехнулся. – Их тут все кому не лень снимают, так что береги волосы!

Чанба не ответил колкостью, лишь задумчиво поскреб макушку.

Ночь была холодная, с легким морозцем, а небо оставалось чистым. Хорошенько закусив у костра, Сергий пошел проверить, как ведет себя его конь и все ли в порядке с животными в загоне.

Было тихо, только где-то очень далеко шакал выводил во тьме жалобную песнь. Сапоги Лобанова шуршали в траве, когда он шел к лошадям, и те насторожили уши при звуке его голоса. Роксолан немного постоял, опираясь о крайний столб загона, – ему нравился хруст травы на зубах у животных. Его слух, отвыкший в городских условиях различать звуки, учился улавливать только странные, необычные шорохи, те, что выделялись на привычном фоне ночи.

Какая-то ночная птица возилась в кустах, доносился мышиный писк.

– Спать пора, – сказал он лошади Дионисия, серой в яблоках, и та тряхнула гривой, не разумея человеческую речь.

…День еще не наступил, когда возницы выбрались из-под овчинных одеял и пошли к мулам и лошадям. Ночной сторож по очереди выпускал из загона четверки и двойки, и возничие сразу вели животных на водопой, а потом – к фургонам и начинали надевать на них сбрую.