Текст книги "Нобели. Становление нефтяной промышленности в России"

С Альфредом, несмотря на то, что это был довольно болезненный удар, у Берты всю оставшуюся жизнь сохранялись самые теплые отношения. Сама графиня стала довольно популярной писательницей. Встретившись с Нобелем через 10 лет после расставания, она нашла старого романтика немного изменившимся: «К его любви к идеальному человеку, который существовал лишь в его воображении, примешивалось немного горечи и разочарования в тех людях, которых он повстречал в своей жизни. Его книги, его размышления и опыты – вот то единственное, что составляло его жизнь». После этой встречи они довольно много переписывались и даже вместе участвовали в деятельности различных пацифистских организаций. Именно так: создатель динамита был убежденным пацифистом и тут у него была своя философия, мало кому в ту пору понятная. Перед одним из пацифистских конгрессов он написал Берте: «Можно и даже нужно, чтобы страны единодушно взяли на себя обязательство нападать на того, кто нарушал мирный договор первым. Только это сделает войну невозможной и вынудит страны решать все споры в международном арбитражном суде». На том же конгрессе в своем докладе он заявил:

– Равновесие должно быть основано на страхе.

Этот небесспорный тезис вызвал бурную реакцию присутствующих.

– Конечно, – накинулись на него оппоненты, – кому же еще призывать к страху, как не вам, человеку, который производит его на своих заводах?

– Мои пороховые заводы, – ответил им тогда Альфред, – сделают войны бесполезными скорее, чем все ваши конгрессы.

И даже в делах общественных он оставался весьма осторожен и прижимист. Когда Берта, будучи вице-президентом Бернского бюро мира, прислала ему приглашение вступить в организованный ею фонд поддержки пацифистского движения, надеясь на крупный взнос, он согласился и прислал свою лепту: 80 фунтов стерлингов. В прилагаемом письме говорилось: «Чтобы достигнуть поставленной цели, нужно довольствоваться скромным началом».

Поскольку с женщинами у Альфреда было так сложно, то, казалось бы, о детях и говорить нечего. Однако, и тут все не просто. Нет, у нас нет данных о его внебрачных детях. Скорее всего, их у него действительно не было. Но у него были дети Роберта, любимые племянники и племянницы, которых он воспринимал именно как своих детей. Альфред их просто обожал и у него они находили избыток той любви, какую недополучали от строгого и взбалмошного отца. Младший Нобель оплачивал для них лучшее образование, снабжал деньгами и всячески баловал, тщательно скрывая это от ревнивого брата. Сам Роберт относился к своим детям отнюдь не мягко. Даже когда сыновья уже жили отдельно, он требовал от них отчета за каждую потраченную копейку. Узнав, что гостивший у Эмануэля, старшего сына Людвига, Яльмар дал прислуге довольно большие чаевые, он устроил сыну настоящий разнос. Тогда Яльмар ответил ему в письме: «Я понимаю, что тебе кажется будто данные мной прислуге на чай 24 с половиной рубля – слишком большая сумма, но ты должен учесть, что я проживал у них бесплатно. Кроме того, я не думаю, что это очень много если учесть, что сумма была разделена на шесть служанок. Первым делом, я обязан был дать денег кухарке, которая каждое утро варила мне кашу, потом – девушке, чистившей мое платье, далее, горничной, подававшей мне завтрак, служанке убиравшей мою комнату, той, что готовила для меня ванну и, наконец, той, что помогала мне в прихожей надевать пальто». Роберт жаловался Альфреду, что у старшего сына деньги текут сквозь пальцы, на что последний отвечал: «Яльмар – единственный живой и самый веселый человек из всех Нобелей. Я считаю это величайшим достоинством, которое, хотя часто и ведет к порокам, все-таки является добродетелью, из которой проистекают и все остальные добродетели… Как он там? Все еще сидит в Баку? Я бы очень хотел вновь повидать его». Сам Альфред ехать в Баку отказывался категорически, отвечая на приглашения Роберта: «Меня могла бы соблазнить встреча с тобой и, возможно, с Людвигом, но эта пыльная, безводная, вся загаженная нефтью пустыня не представляет для меня никакой привлекательности. Мне больше нравится жить среди кустарников и деревьев – молчаливых друзей, берегущих мою слабую нервную систему, – и, насколько это возможно, избегать как больших мегаполисов, так и безвидных пустынь». Когда старшая дочь Роберта Ингеборг собралась замуж, Альфред написал дочери Людвига Анне: «От Эмануэля мне стало известно, что Ингеборг получила на свадебное платье всего тысячу крон. Мне трудно в это поверить и я предпочел бы почесть это за фантазию, но все же я высылаю тебе телеграфом пять тысяч, дабы ты предоставила их в ее распоряжение. Я делаю это таким кружным путем чтобы избежать нежелательных посягательств на эти деньги, поэтому и ты попроси Ингеборг не распространяться об этом. Надеюсь, ты догадалась, что я подразумевал, говоря в телеграмме про то, что необходимо соблюдать осторожность. Самые сердечные пожелания вам с Яльмаром (муж Анны – В. Ч.) от любящего вас дядюшки Альфреда». Роберту он тогда же написал: «Конечно, я великолепно представляю себе, хотя я и холостяк, как сложно отцу заботиться о дочерях с тем, чтобы в полной мере обеспечить им счастливую жизнь».

У Людвига с семьей все было замечательно. К тому времени Эдла принесла ему еще троих детей. Теперь у него их было шестеро: Эмануэль (1859 года), Карл (1862), Анна (1866), Мина (1873), Людвиг (1874) и Ингрид (1879). И, раз уж мы заговорили на эту тему, сразу скажем, что Эдла подарит мужу еще четверых: Марту (в 1881), Рольфа (1882), Эмиля (1885) и Йосту (1886).

Болезни роста

Зато с математикой у Людвига не ладилось. Деньги он считать не любил и не особенно умел. Он никогда не просчитывал возможный экономический эффект от своих начинаний, полагаясь больше на предпринимательское чутье, которое его почти никогда не подводило. В конце года, при подведении баланса, он всегда с интересом ждал окончательного подсчета и радовался, когда видел, что сумма прибыли соответствовала той, что им предполагалась но которую он никоим образом специально не вычислял. Товарищ Нобеля по Императорскому техническому обществу профессор Конон Лисенко вспоминал, что как-то, узнав, что Людвиг собирается за год произвести на своих предприятиях 800 тысяч пудов керосина, спросил его:

– Как же вы собираетесь наладить сбыт такого большого количества продукта?

На что Людвиг Нобель совершенно спокойно ответил:

– Об этом не нужно заботиться. Если товар мой будет лучше, чем у других, а по цене не дороже их, то он всегда будет продан.

Людвиг никогда не вкладывал деньги в предприятия, в которых не принимал участия, а на предложения такого рода отвечал стандартной фразой:

– Ваше предложение может быть выгодно, и соображения верны, но я занимаюсь нефтяным делом и ничем более.

Возможно именно плохое представление о практической экономике стало причиной того, что уже на самом начальном этапе существования товарищества Людвиг столкнулся с нехваткой средств для осуществления своих грандиозных замыслов. Когда компании едва исполнился год, он провел дополнительную эмиссию, увеличившую уставной капитал товарищества на миллион рублей. Но и миллиона оказалось мало и через год Людвиг выпустил акций еще на два миллиона. Дело росло и требовало новых танкеров, цистерн и хранилищ. Плохой бухгалтер Людвиг Нобель не желал думать, что расширение и облегчение сбыта неминуемо приведет к снижению цен. Мало того, что это могло ударить по самой компании, которая, как и в случае с заводом Эммануила, погибла под грузом собственного огромного веса, так это еще и весьма отрицательно сказывалось на других нефтедобытчиках и переработчиках. Ведь, как говорится, «пока толстый сохнет – тощий сдохнет».

Им уже приходилось не сладко. По мере роста добычи нефти, работать с ней было все сложней, и это сказывалось на всех Бакинских предприятиях. Многие предприниматели обращались к Людвигу с просьбой о выкупе их приисков и заводов, однако ему было не до того: деньги требовались на расширение инфраструктуры. У одного из главных добытчиков, Гаджи Тагиева[116]116
  Гаджи Зейналабдин Тагиев – азербайджанский миллионер и меценат, действительный статский советник. Происходил из семьи башмачника.


[Закрыть], скважины иссякли и он решил бурить их дальше, вглубь. Серьезные трудности возникли у Мирзоева и у «Бакинского нефтяного общества». По поводу всех этих, и многих других неприятностей, главный управляющий компании Густав Тёрнудд, писал Людвигу: «… в общем, положение в Баку далеко не радостное и следует ждать развития событий. Непосредственно нашей компании касаются слухи о том, что все эти неурядицы спровоцированы якобы „Товариществом бр. Нобель“. Однако до меня лично не доходили какие-нибудь подтверждения этого, если не считать откровенной лжи, которой, надо признаться, хватает. Поэтому нам следует далее полагаться исключительно на собственные силы и не обращаться ни к кому даже за малейшей помощью».

Но помощь, все-таки, требовалась. Людвигу срочно нужно было закупить 500 цистерн, для обеспечения нормального вывоза заготовленного на царицынских складах продукта. Цистерны были действительно необходимы, это понимал и Альфред, которому и самому тогда деньги требовались на открытие заводов по производству «гремучего студня» в шотландском Ардире. Завод надо было запустить как можно скорее, ибо в противном случае, британский рынок могли захватить конкуренты. Но в нефтяной фирме у него лежали немалые капиталы, вполне сравнимые с динамитной долей, и судьба Бакинской фирмы была ему далеко не безразлична. Поэтому, узнав от брата о трудностях с цистернами, Альфред сам предложил выделить товариществу кредит в размере двух миллионов рублей, с условием, что товарищество полностью погасит его в течение года. Деньги прошли двумя траншами: в 600 тысяч рублей и 1700 тысяч франков, что, в общем, примерно и соответствовало двум миллионам. Все слухи о надвигающемся кризисе «Бранобелей», которые неизменно крутились в Баку, разбились после того, как товарищество выплатило по итогам года 20-процентные дивиденды. Доверие к фирме окрепло и в 1882 очередная эмиссия увеличила ее акционерный капитал еще на 4 миллиона рублей. Но и этих денег Людвигу было мало и он начал искать доступные кредиты у государства и у крупных российских банкиров.

В то же время капитал для развития производства потребовался и Альфреду и он попробовал получить в английских банках кредит под залог акций нефтяного товарищества. К его немалому удивлению, банки к предложению отнеслись весьма вяло. Осторожный Альфред по своим каналам попытался выяснить причину такого недоверия к братскому предприятию со стороны иностранных финансистов. Довольно скоро ему удалось выяснить, что буквально за несколько дней до него деньги для Нобелей у них просил главный российский банкир барон Гинцбург[117]117
  Гораций О́сипович Гинцбург (1833, Звенигородка, Киевская губерния – 1909, Петербург) – действительный статский советник, купец первой гильдии, банкир, барон. Внук витебского равина. По данным 1914 года, состояние семьи Гинцбургов оценивалось более чем в 25 миллионов рублей.


[Закрыть]. Людвиг готов был взять у него деньги под 15–18 процентов, а хитрый банкир, не желая оперировать собственными средствами, решил найти кредит под 9-10 процентов, дать его Людвигу под 18, а разницу положить в карман. Но денег требовалось много, на высокие проценты Гинцбург не соглашался и договоренности ему достичь ни с кем не удалось. Однако, доверие к компании Нобелей этими своими поисками подорвать он сумел. Вернувшись в Париж Альфред, в дополнение к этому, узнал, что полковник Бильдерлинг пытается здесь продать принадлежавшие ему акции товарищества. Младшим Нобелем мгновенно овладела паника, и он незамедлительно потребовал у брата возврата долга. Однако свободных денег у Людвига не было, о чем он брату написал весьма прямо и достаточно открыто. Это еще более усилило тревогу Альфреда, и в феврале 1883 года он лично приехал в Петербург где, на правах члена правления товарищества, устроил в главном офисе настоящий разнос. Делать это он умел. «Я могу дьявольски рассердиться, – говорил про себя „динамитный король“, – кипеть от злобы, но не долго, не более получаса. Только не думайте, что я злюсь без каких-либо веских на то оснований». На этот раз основания у него были и получаса служащим офиса вполне хватило. «Твой краткий визит, – писал ему после Людвиг, – произвел на нас всех, от высокого начальства, до последнего служащего, самое неизгладимое впечатление. Мы не перестаем его вспоминать, он стал поводом для самых оживленных бесед. Для меня же не меньшую пищу дают и твои замечания по поводу работы фирмы. Я чрезвычайно ценю твой богатый опыт управления акционерными предприятиями. До тех пор, пока мы владели почти всей компанией вдвоем, я мог считать ее нашим личным делом, но теперь, когда часть акций, пусть небольшая, была продана другим людям, нам нужно соблюдать формальности, важность которых мне вполне очевидна. Заверяю тебя, что прислушаюсь к твоим замечаниям и советам, но в той степени, в какой они не будут препятствовать свободе наших действий, часто более привычной для здешнего начальства».

Письмо это нисколько не успокоило Альфреда, и он обратился за поддержкой к старшему брату, Роберту, в надежде, что и тот нажмет на Людвига. Как-никак, если у Альфреда что-то кроме нефтяных капиталов, еще присутствовало, Роберту надеяться было больше не на что, и банкротство компании автоматически обозначало и его личное банкротство. «Несмотря на значительные ресурсы Людвига, – писал он брату, – экономическое положение компании довольно сложное и почти катастрофическое. Совершенно ясно, что ее расширение осуществлялось с излишней поспешностью и без учета того, что для предприятия, которое семь месяцев в году только расходует средства, безо всякой отдачи, требуется иметь значительные оборотные капиталы. Доверие к Товариществу уже подорвано банкиром Гинцбургом, который вместе со своим дураком-компаньоном бегал по всей Европе, желая набрать для компании кредит в 6 миллионов рублей, когда в действительности необходимо было лишь 3, совался во все банки… и всюду получил отказ. Задача, и правда, трудная. Также доверие подорвано некоторыми действиями самой компании, по причине которых она теперь вынуждена платить больше, чем другие уважаемые фирмы, на 2–3 учетных процента. А ты прекрасно понимаешь, что от высокой учетной ставки рукой подать и до полного отказа в кредитах. Здесь уже мелкие вливания роли не играют, поэтому я и решил, пусть во вред собственной репутации, сделать компании аванс в размере 4 миллионов франков… что составляет примерно 2 миллиона рублей».

Конечно, Роберт встревожился и вместе с Альфредом бросился уговаривать брата умерить производственный и предпринимательский пыл и больше времени уделить игре на бирже. Но Людвигу было не до игрушек. Перед ним было живое дело, которое требовало постоянных забот и обильных денежных вливаний. Поэтому он, совершенно в своем стиле, посоветовал Альфреду «оставить все мысли о биржевых спекуляциях на долю тех, у кого нет под рукой работы, приносящей действительно полезные плоды».

Конфликт завершился просто и удачно: уже в апреле Людвигу удалось получить под альфредово поручительство от парижского банка Credit Lyonnais весьма выгодный кредит в миллион франков. В качестве оплаты товарищество обязалось поставить через шесть месяцев 129 тысяч тонн керосина по 50 копеек за пуд. Фактически это можно назвать первой нефтяной фьючерсной сделкой, когда компания обязуется передать определенный товар по строгой фиксированной цене, но с отсрочкой по времени. Еще через несколько месяцев российское правительство одобрило выдачу Госбанком компании Нобелей кредита в 3 миллиона рублей под 7,5 % годовых. Такая государственная поддержка сильно укрепила во всем мире доверие к фирме и уже ближе к концу года Людвиг смог получить еще 5 миллионов, продав Berlin Discount Bank 6-процентные десятимесячные облигации (читай – те же 7,5 % годовых) с десятилетним сроком погашения. Естественно, прежде, чем пойти на такой серьезный шаг, банк провел полный аудит компании, по которому получилось, что ее активы стоят 14,71 миллиона рублей, из которых на Бакинскую собственность приходилось около четверти. Основная доля, 5,5 миллионов рублей, заключалась в железнодорожной области, в которую входили цистерны, собственные пути и нефтехранилища, еще более 4 миллионов приходилось на 12 каспийских танкеров и 11 волжских барж.

Окрыленный таким поворотом дел Людвиг с гордостью писал Альфреду: «У тех, кто хотел нас обокрасть, ничего не вышло: тот же Гинцбург, желавший сделать на нас 15–18 %, теперь с радостью принимает наши бумаги за скромные 6 %. Нынче все пляшут передо мной и наперебой предлагают свои услуги. Только не подумай, пожалуйста, что если я с таким торжеством теперь об этом рассказываю, я не ценю по достоинству твои услуги. Без твоей помощи я никак не смог бы сбить проценты по кредитам с 9 % до 6 % и тем самым утереть банкирам носы. Но у всякой медали есть и обратная сторона. Твоя встревоженность, вместе с возникшем у тебя недоверием бросили на нас такую огромную тень, с которой мы не могли справиться до тех пор, пока Солнце вновь не взошло высоко над нами. И деньги, полученные от акций Гинцбурга и от сэкономленных компанией процентов, не уменьшают моей грусти по этому поводу. …У меня не так много действительно умелых и ценных сотрудников, отчего нередко происходят ошибки и просчеты, газеты постоянно и бессовестно врут, всюду нас подстерегают завистники, а по причине огромных расстояний всякое искажение фактов становится многократно опаснее. Чтобы с этим всем сладить, необходимы уверенность и максимальное душевное спокойствие, совмещенные с профессионализмом и умением правильно предвидеть ситуацию. Ведь и конкуренты тоже не стоят на месте, идет постоянная, не всегда видимая борьба, победа в которой достигается путем многих усилий, и даже победившего могут изрядно пощипать».

Все это в корне изменило отношение Альфреда к предпринимательской деятельности Людвига. Он даже написал Роберту: «Людвиг ни на миллиметр не желает поступиться своим влиянием и намерен далее единолично поддерживать ту огромную систему, которая ложиться на его здоровье тяжким грузом и сильно подрывает его силы. На самом деле, никто из нас не может похвастать здоровьем достаточным для управления такой грандиозной конструкцией, как Бакинская компания. Нам впору ограничить себя мыслительной деятельностью, оставляя практическую работу помощникам». Развивая это последнее свое предложение, Альфред занялся мыслительной деятельностью и к декабрю составил обширный меморандум, в котором, на 28 страницах, объяснял брату Людвигу, как и на каких принципах должна работать общая компания. Однако, взгляды его, к несчастью, несколько не совпадали со взглядами владельца контрольного пакета. «Ты себе даже не представляешь, – отвечал нефтяной король королю динамитному, – сколько ненужной боли доставили мне все эти объяснения, иначе ты бы пожалел меня и оставил бы в покое. Ведь ты совершенно забыл несколько элементарных вещей: я понимаю в этих делах больше тебя, я сам всегда верил и не перестаю верить в это предприятие, я взял на себя полную за него ответственность и не позволю, чтобы кто-нибудь терпел из-за меня убытки, я, наконец, готов гарантировать это собственными капиталами, насколько их хватит. Я не стал сообщать о твоих опасениях на родину, поскольку твое участие в компании воспринимается всеми абсолютно не двусмысленно, а именно: ты один из братьев Нобель, о которых сказано в названии. Люди знают, что я забочусь об интересах компании больше, чем о своих собственных, они к этому привыкли, и они, совершенно естественно, посчитали, что и для тебя она тоже что-то значит. Попытайся это учесть, если тебя вновь потянет на воспоминания. Гораздо лучше исходить из того, что перед тобой стоит не столько предприниматель и экономист, сколько человек, наделенный душой и чувством чести, всегда готовый в полной мере исполнить свой долг». Но уж, поскольку Людвиг заикнулся о чести, Альфред тут же этим воспользовался, и вновь попросил вернуть одолженные всего на год 2 миллиона, благо оговоренный срок уже давно прошел. На что Людвиг вновь ответил отказом, мотивируя его тем, что известие, что младший Нобель забирает из компании деньги, может породить новую волну слухов, совершенно нежелательную. Под тем же предлогом не получил денег и Роберт, которому вдруг совершенно неожиданно понадобились не два миллиона, как Альфреду, и даже не миллион, а всего лишь 68 тысяч рублей. «Ты удостоишь нас чести, – писал ему Людвиг, – если не будешь забирать значительную часть своих активов из компании …На собрании акционеров, которое должно скоро состояться, я постараюсь объяснить, почему Товарищество поступало именно так, а не иначе, и какие я делаю из этого выводы на будущее».

На том же, состоявшемся собрании, акционеры одобрили еще одну эмиссию, на 5 миллионов рублей. Но теперь уже Людвиг отошел от своих принципов и, по совету Альфреда, опустил стоимость одной акции с 5000 до 250 рублей.