Текст книги "Сытин. Издательская империя"

Книжки-малышки
Знакомство с Толстым, издательская политика

В редакцию входило, не считая Толстого, всего три человека – сам Чертков, как главный редактор и генеральный директор, и два его зама, Павел Бирюков и Иван Горбунов-Посадов[82]82
  Иван Иванович Горбунов-Посадов (настоящая фамилия Горбунов; 4 (16) апреля 1864, посад Колпино, Санкт-Петербргская губерния – 12 февраля 1940, Москва) – русский и советский писатель, просветитель, педагог, редактор и издатель книг и журналов для детей. Также известен как один из ближайших сподвижников Льва Толстого.


[Закрыть]. Главный офис у друзей находился по месту обитания Черткова – в Санкт-Петербурге. К организации бизнеса трое подошли весьма легкомысленно. Из всех бумаг, которые хоть как-то определяли бы стратегию развития до нас дошел только общий, составленный коллективно, тематический план:

«Отдел общедоступных изданий

Очерки, рассказы, повести, романы. Сказки. Сборники стихотворений. Песенники. Произведения для народного театра. Книжки для детей младшего возраста. Жития и поучения святых. Религиозные вопросы. Жизнь и учение мудрецов. Исторические рассказы и жизнеописания. Описание разных земель и народов. Природоведение. Гигиена, лечение и уход за больными. Половой вопрос. О пьянстве и курении. Очерки по искусству. Экономические и общественные вопросы. Вегетарианство.

Деревенское хозяйство и крестьянская жизнь

Крестьянская жизнь и ее улучшение. Полеводство, садоводство и огородничество, скотоводство, птицеводство и скотолечение. Травосеяние. Пчеловодство. Производство, промыслы и ремесла. Лечение болезней, распространенных в деревнях, и сбережение здоровья.

Взаимная помощь

Книги по устройству потребительских обществ, производительных артелей, кредитных товариществ, сельскохозяйственных обществ, общин и вообще разных видов коопераций»

И так далее, и тому подобное. Экономический вопрос был проработан вообще из рук вон плохо. Необходимого капитала ни у кого из троих друзей не было. Главный расчет был на помощь Серебрякова, и тот помогал, чем мог. По крайней мере, первые книги были выпущены в основном на его деньги.

Первое цензорское разрешение было получено 25 февраля на толстовскую «Бог правду видит». Получить его было не просто, цензорные органы тогда относились к творчеству Толстого с большим предубеждением. А тут, во-первых, в названии фигурирует Бог, во-вторых – книжка по всему предназначена для крестьянства, самого многочисленного, а, следовательно – и самого опасного слоя общества. Однако Сытин, когда этого требовало дело, умел быть в меру щедрым и знал, с какого входа надо заходить. Именно в 1884 году находившееся в ведении Министерства внутренних дел Главное управление по делам печати, занимавшееся цензурированием новых изданий, рассвирепствовалось. Была даже проведена «чистка библиотек», во время которой из этих общедоступных учреждений изъяли 133 наименования отдельных книг, ранее к печати и распространению допущенных, но теперь признанных нежелательными. Как и было положено в таких случаях, по одному экземпляру изъятых книг сдали в специальную «Библиотеку неповременных изданий, уничтоженных по суду», остальные же предавали огню. Иногда публично, чаще – тайно.

Толстой Л. Н. за столом во время работы над трактатом «В чем моя вера?», Николай Ге, 1884 год

Но Сытину всеми правдами и неправдами удалось свои книжки протолкнуть. Причем, учитывая сложные отношения официальных и церковных властей с творчеством Льва Николаевича, удалось это сделать довольно быстро. Уже на следующий день после первого разрешения Сытин писал Черткову: «Мне приятно эти книжки все выпустить в огромном количестве. Покупатели… с нетерпением ждут. Я при посылках товара приписываю в счетах, что очень скоро выйдут такие-то книжки, и имею громадные заказы от многих книгопродавцев». А 14 марта он уведомил заказчика, что через три дня вышлет ему сигнальные экземпляры всех четырех книг.

Выполнить обещанное в срок Сытин не успел. Неприятность пришла с неожиданной стороны: приняв текст, цензура вдруг придралась к оформлению. Чертков с друзьями хотели придать своим книжкам особые черты, которые отличали бы их от прочей литературы. Такими чертами, по и их планам, должна была быть красная рамка, девиз «Не в силе Бог, а в правде» и белый крест, символизировавший христианскую направленность издательства. Вот эти-то девиз и крест долгое время не давали цензорам покоя. Но Сытину удалось преодолеть и этот порог, о чем он аккуратно отписал в Питер: «… много мучений, но все, слава богу, кончилось с успехом. Только сегодня мне разрешено цензурою напечатать на обложках крест и пословицу. Сегодня печатаю, завтра пошлю Вам по 150 экз.»

В апреле вышла рекламная листовка «Посредника», в которой «господам читателям» сообщалось, что скоро издательство выпустит в свет предельно дешевые и хорошие книжки. В сытинские лавки первая партия поступила 22-го апреля. Там для них было выделено специальное отделение. А тремя днями спустя «Посредник» открыл в Петербурге собственные склад и контору.

Однако затея с бесплатными книжками провалилась. Чертков не смог организовать массового меценатства, и проект оказался на грани финансового краха. Сытин, в отличие от своих компаньонов смотрел на жизнь трезво и с самого начала понимал, что при таком подходе издательство долго не протянет. А оно было ему ох как нужно.

Друзья-издатели часто спрашивали, зачем он полез в такое коммерчески явно невыгодное дело. Ведь даже «народник» Маракуев «подписываться» не стал, хотя и мог бы. А «капиталист» Сытин взялся.

– А пускай обычное мое издательство будет делом, коммерческим предприятием, – отвечал он, – а «Посредник» – как бы молитвой, это для души.

Но это было лишь частью правды. В воспоминаниях он уже более откровенно объяснил, что в таком предприятии видел громадную перспективу «сближение народной издательской фирмы с интеллигенцией». Такую дальнюю цель издателя сразу разглядел Толстой. После того, как Сытин взялся помогать в деле издания его книжек, великий писатель начал частенько захаживать в его лавку. Сам издатель так описывал его визиты:

«Любил он ходить ко мне в лавку, особенно осенью, когда начинался «слет грачей», как мы называли офеней, которые с первопутком трогались в путь на зимний промысел – торговлю книгами и иконами. В это время в лавке часто собиралось их до 50 человек сразу. Офени сами отбирали себе книги и картины. Целый день шла работа, слышались шутки, анекдоты. В это время любил заходить в лавку Л. Н. Толстой и часто подолгу беседовал с мужиками. Он ходил в русской одежде, и офени часто не знали, кто ведет с ними беседу. Льва Николаевича всегда дружески встречал наш кассир Павлыч, большой балагур.

– Здравствуйте, батюшка Лев Николаевич, – встречал он великого писателя. – А сегодня у нас, касатик, грачи прилетели. Ишь, в лавке какую шумиху несут. Уж очень шумливый народ-то. Иван Дмитриевич им языки-то размочил – хлебнули, теперь до вечера будут галдеть, а к вечеру, батюшка, в баню будут проситься. И водим, касатик, водим.

Лев Николаевич смеется, отходит к прилавку, в толпу:

– Здравствуйте. Ну, как торгуете?

– Ничего, торгуем помаленьку. А тебе, что же, поучиться хочется? Стар, брат, опоздал, раньше бы приходил.

Павлыч суетится, видит, что они дерзят Толстому, как простому мужику.

– Вы, ребята, понимаете, с кем говорите? Это ведь сам Лев Николаевич Толстой.

– Так зачем же он оделся по-мужицки? Иль барское надоело. Дал бы нам, мы бы доносили.

Искренне, от души смеется Лев Николаевич.

– Ну, Лев Николаевич, побеседуй с нами. Мы, брат, работники, труженики. Мучаемся, таскаем вот сытинский товар всю зиму, а толку мало: грамотеев-то в деревне нет. Картинки еще покупают, а вот насчет книг плохо.

Лев Николаевич интересуется, как идут книги под девизом «Не в силе Бог, а в правде».

– По новости плохо. Таскаешь их в каждый дом. За зиму даже надоест. Спрашивают везде все пострашнее да почуднее. А тут все жалостливые да милостивые. В деревне и без того оголтелая скучища. Только и ждут, как наш брат, балагур, придет, всю деревню взбаламутит. Только и выезжаем на чертяке. Вот какого изобразил Стрельцов: зеленого и красного! Целую дюжину чертяк! На весь вечер беседы хватит. Старухи каются, под образа вешают, молятся и на чертяку косятся. Кому не надо, и то продадим. Пишите-ка, Лев Николаевич, книжечки пострашнее. Ваши берут, кто поумнее: попы, писаря, мещане на базаре, В деревне разве только большому грамотею всучишь.

– А где вы торгуете? – интересуется Лев Николаевич.

– Мы-то? Везде. По всей матушке России. Я Калужскую, он Курскую, этот Орловскую, Смоленскую, Тверскую колесит. Где кто привык. По знакомым местам, деревням и ярмаркам ездим.

Много раз так, беседовал Лев Николаевич с офенями».

Большего пиетета, чем тот, что испытывал Иван Сытин при встречах и при общении с Толстым и представить себе сложно. А вот граф всегда воспринимал Сытина не более чем книжным купцом. И в ответ на письма Черткова, который не уставал твердить о щедрости и самоотверженности печатника, занятого «почти исключительно нашими изданиями» объяснял, что для Сытина «Посредник» не менее, а то и более важен, чем Сытин для «Посредника». Что именно «Посредник» поднимает престиж сытинской компании на все новые высоты.

Так оно и было. И Сытин всегда признавал, что если бы не «Посредник», он бы вряд ли смог не то, что подружиться, а и вообще просто сойтись с такими писателями, как Лесков[83]83
  Николай Семёнович Лесков (4 (16) февраля 1831, село Горохово Орловской губернии, – 21 февраля (5 марта) 1895, Петербург) – русский писатель.


[Закрыть], Андреев[84]84
  Леонид Николаевич Андреев (9 (21) августа 1871, Орёл, Российская империя – 12 сентября 1919, Нейвола, Финляндия) – русский писатель. Представитель Серебряного века русской литературы. Считается родоначальником русского экспрессионизма.


[Закрыть], Чехов, Горький и так далее. Поэтому дальновидный бизнесмен всячески пытался «подправить» неудачную политику Черткова, дабы тот мог оставаться «на плаву». Уже в начале проекта именно он предложил отказаться от бесплатного распространения и построить финансовые отношения по другому принципу. Себестоимость печати сотни листов составляла 65 копеек. Сытин продавал их Черткову по 80 копеек, оставляя себе в качестве вознаграждения 15 копеек, что было более чем демократично. Чертков же должен был продавать их офеням по 95 копеек. Стандартный гонорар авторам назначался в размере 12 рублей 50 копеек за лист и мог быть увеличен, в случае большого писателя, предоставлявшего новое, еще нигде не опубликованное произведение, до 50 рублей. При этом многие писатели, в качестве благотворительного акта, соглашались отдавать свои уже где-то напечатанные рассказы, повести и романы бесплатно. Планировалось, что доходы от безгонорарных книжек должны были компенсировать авторские вознаграждения за прочие издания. Для того чтобы оправдать низкий уровень гонорара, издатель не претендовал на переуступку авторских прав, то есть, продавая свой материал «Посреднику» автор оставлял за собой право продать его еще кому-нибудь. Чертков согласился на такую схему и дела издательства сразу пошли лучше. В письме писателю Короленко Владимир Георгиевич так описывал изменение финансовой политики: «Первоначально «Посредник» затрачивал на свое дело значительные материальные средства, в настоящее время все существенные расходы закрываются фирмою Сытина, который хотя, вопреки установившемуся в обществе убеждению, вовсе и не наживается от этих изданий (за всеми деталями которых мы сохраняем полный и безусловный контроль), однако окупает с некоторою незначительной и вполне законною прибылью свои расходы и труды по этому делу».

Если не брать в расчет финансы, то можно сказать, что запуск проекта прошел на редкость удачно. Чертков в своих письмах вовсю хвастал, что книжки со склада разлетаются как горячие пирожки, что офени берут их огромными партиями и что спрос сильно превышает предложение. Сытин закупил новое оборудование, работавшее исключительно на нужды «Посредника». Понимая, что Чертков вынужден будет многократно переиздавать свои книжки, он приобрел специальную машину для изготовления гальванопластических копий текстов и иллюстраций. Такие копии легко было хранить и использовать для дополнительной печати. Куратору проекта, графу Толстому, печатник гордо рапортовал:

«Честь имею уведомить, Лев Николаевич!

Послано мною Вам 1000 обложек, два сорта по 500, «Упустишь огонь» и «Где любовь, там и Бог» по 25 экз. Совихина «Дед Софрон» почтою в Тулу, а на станцию не принимают, кроме простых писем, ничего. Картины Репина «Страдание и Искушение» скоро будут готовы, немедленно по исполнении пришлю Вам. Сегодня граф Сологуб приносил картину «Спесь» показать и через два дня принесет для печати, вероятно, Вы ее изволите знать. Картину с «Нагорною проповедью» еще не разрешили, но, вероятно, разрешат. Книга «Амур» комитета грамотности скоро выйдет, я тоже немедленно Вам пошлю. Ваши новые книжки очень всем нравятся и раскупают большими количествами. У меня есть на ремесленной выставке в Москве стол с моими изданиями, где идет продажа по мелочи, а Ваши книжки все продаются очень успешно. Каждый подошедший не уйдет не купивши, они разложены в большом количестве и продаются на три копейки две, по дешевизне и изящном виде привлекают покупателя. Купивши и прочитав, приходят нарочно второй раз на выставку, требуя еще других таких рассказов, и приводят с собой знакомых. Кто купит одну или две книжки, после непременно придет, требуя еще таких, и купит все сколько есть с рамочкой, тем более что мы всем говорим, что будет еще много таких рассказов; очень много покупательниц-женщин с детьми. Выставка вообще посещается хорошо. В праздники много простого народа и больше продажи. Спешим окончить картины, чтобы успеть там ими торговать, цена им будет по 5 коп., и постараемся сделать точную копию с оригинала в 10 красок. Скоро собираемся на ярмарку в Нижний и приготовим каталог книг Ваших и отдельно комитета грамотности, которые будем раздавать даром через разносчиков, позволите ли Вы? Благоволите уведомить, тогда больше будет известно и больше продадим, привлечет чрез это и превосходное содержание; тем более что купцы стоят в номерах по нескольку человек в одном номере и купивши один приведет с собой товарищей. Благоволите написать свое согласие на каталог, который пришлю Вам для просмотра.

Желаю Вам доброго здоровья.

Ваш преданный слуга

4 июня 1885 г.»

В декабре Чертков рассказывал графу, что в день в контору Сытина приходит до 40 денежных переводов «от совсем простых и полуграмотных людей. Они не в состоянии назвать заглавие книги и пишут примерно так: «Книга про то, как в мастерской сапожника жил ангел»». Сам граф в своем кабинете, прямо над рабочим столом устроил специальную полочку для книг «Посредника». Сам проект Лев Николаевич уважительно называл «Чертковско-Сытинским делом». Известные авторы, и правда, начали считать долгом чести опубликовать что-нибудь из своих трудов в быстро набиравшем популярность издательстве. Всеволод Гаршин[85]85
  Всеволод Михайлович Гаршин (2 (14) февраля 1855, имение Приятная Долина, Бахмутский уезд, Екатеринославская губерния, Российская империя – 24 марта (5 апреля) 1888, Санкт-Петербург, Российская империя) – русский писатель, поэт, художественный критик.


[Закрыть] специально для него написал два новых рассказа – «Сказание о гордом Аггее» и «Сигнал» и переработал два старых – «Медведя» и «Четыре дня на поле сражения». Александр Эртель[86]86
  Эртель Александр Иванович (19 июля 1855 – 7 февраля 1908) – русский писатель.


[Закрыть] написал для «Посредника» рассказ «Жадный мужик», а Николай Лесков – «Фигурки», «Прекрасную Азу» и «Пустопляса». Бесплатно передали «Посреднику» свои произведения Антон Чехов, Глеб Успенский, Владимир Короленко[87]87
  Владимир Галактионович Короленко (15 (27) июля 1853, Житомир – 25 декабря 1921, Полтава) – русский писатель украинского происхождения, журналист, публицист, общественный деятель, заслуживший признание своей правозащитной деятельностью как в годы царского режима, так в период гражданской войны и советской власти. Почётный академик Императорской Академии наук по Разряду изящной словесности (1900–1902).


[Закрыть], Константин Станюкевич[88]88
  Константин Михайлович Станюкович, (18 (30) марта 1843, Севастополь, – 7(20) мая 1903, Неаполь) – русский писатель, известен произведениями на темы из жизни военно-морского флота.


[Закрыть]. Помочь в благом деле за честь считали и предприниматели. Сытинский поставщик бумаги, узнав, что Иван Дмитриевич покупает ее для «Посредника» моментально сбросил цену на 1,5 копейки за пуд, что в целом сэкономило для проекта многие тысячи рублей.

На волне стремительного восхождения «Посредника» Сытин попытался самостоятельно повторить его успех. Иван Дмитриевич разработал собственную серию духовно-просветительских книжек. Серия, как и «Посредник», была оформлена в едином стиле и снабжена девизом «Во свете твоем узрим свет». В каждой листовке печаталась проповедь на тему какого-нибудь сюжета из Библии. Однако серия, легко пройдя цензуру и получив разрешение, с блеском и очень быстро провалилась. Книжные проповеди большей частью народу были малопонятны и не всегда вразумительны.

Но сказать, что в жизни издательства не было трудностей, было бы в корне неверно. Первый кризис ударил по «Посреднику» уже осенью 1885 года. К тому времени ситуация вокруг него успокоилась, головокружение от успехов прекратилось и обнаружились первые трудности. Популярность издания пошла на спад, а вместе с ней начали падать и заказы. Оказалось, что Чертков несколько не попал в свою целевую аудиторию – в крестьянство и городскую бедноту. Сытин заметил интересную закономерность: в его лавке книжки «Посредника» покупали в основном далеко не бедные дамы. Брали их помногу, стопками по 10–15 штук. Мужчины же из «приличных» брали книжки редко, а беднота вообще почти не брала, предпочитая им все того же старого «Бову». Дотошный издатель решился на маленькое социологическое исследование и поручил приказчикам осторожно расспросить покупателей о том, почему они берут, либо наоборот не берут дешевую классику в красной рамке.

– Мы с мужем завтра в деревню едем, – отвечали дамы, – а там я школу устроила. 15 детей учатся. В подарок им, пусть читают.

– А что здесь читать? – отвечали мужчины, – Это уже давно написано, я это еще два года назад прочитал. Нового ничего нет.

– Что же, что дешево, – отвечала беднота, – дешево – да неинтересно. Мне б про убивство, да про колдовство, чтобы кровя стыли. А тут – сопли одни. Уснешь читаючи. Да и не так дешево.

И правда, как не старался Чертков, но сделать книжки «Посредника» сильно дешевле, чем лубочные никак не получалось. А у региональных контрагентов Сытина они продавались даже дороже. На провинциальных складах сотня лубочных листовок для офеней стоила от 1 рубля 30 копеек до 1 рубля 40 копеек, а за 100 листовок «Посредника» оптовики просили уже по рубль шестьдесят – рубль семьдесят. Причиной тому была низкая популярность «умных» книжек в деревне. Офени совершенно правильно говорили Толстому, что труды его покупает, в основном, деревенская интеллигенция – священники, учителя, сотрудники администрации. Чтобы компенсировать потери от низкого спроса купцы и увеличивали отпускные цены. Кроме того, к цене добавлялись еще и транспортные расходы, ведь если лубочную литературу часто печатали на месте, то «Посредника» везли обозом из Москвы.

О результатах исследования Иван Дмитриевич поспешил тут же доложить и Черткову, и Толстому. В результате политика издания была скорректирована, отпускная цена снижена на пять копеек за сотню, после чего ситуация стабилизировалась.

Несмотря на такое падение спроса, в целом продажи шли хорошо. Причем настолько, что грех было этим не воспользоваться. И в один из дней 1886 года Сытин обратился к Черткову с просьбой:

– Владимир Георгиевич, отец родной! Вот видит Бог, книжечками нашими так почитай себе в убыток торгую. По 85 копеек за сотню, так никто не продает, пойдите, посмотрите. Я вам скажу, вы по все Москве меньше чем по 90 копеек печатника и не найдете, а то и по рублю. Да и на то дрянь напечатают. Бумажку самую худенькую, картинки, добро, если одну в цвете сделают, и ту в две краски всего. Я ж вам и бумагу хорошую даю, и картинки две, спереди и сзади, и в красках. И машины я для вас купил, а они больших денег стоят. И ведь все на свой кошт, копеечки у вас не попросил. А у нас тиражи упали, а как еще упадут – что я с ними делать буду? А ведь у меня семья, дети, рабочих сотня и у них тоже семьи. На улицу их не выставишь, не по Божески будет. Да и потом, у меня компаньоны люди интереса, и во всем требуется известная цель, хотя не прочь и делать все доброе, но чтобы не мешало и другому. Тут все недоразумения нужно очень скоро устранять, а для того тоже капитал нужен.

– Позвольте, милейший Иван Дмитриевич, – озадачился таким вступлением Чертков, – это ж вы к чему ведете? Цену желаете добавить? Так вы ж знаете, я и сам еле концы свожу.

– Да не Боже ж мой, да что вы, Владимир Георгиевич, да разве ж я подошел бы к вам с такой просьбой! Да для меня «Посредник» – словно как родное дитя. Да я лучше дом свой заложу, чем копейку лишнюю с вас возьму. Я о другом совсем. Вы уж позвольте мне некоторые книжечки ваши, какие я выберу, а вы позволите, собственно издавать, под своей маркой, но с вашей обложечкой. Я их торговать буду и убыток покрою. И вам с того прок будет. Вы ж ни за печать, ни за авторов ничего платить не будете, а книжечками мы этими вся Россию вместе запрудим.

– Но, Иван Дмитриевич, как же это можно, ваши книжки под нашей обложкой делать. Все ж знают, что красная рамка, белый крест и девиз снизу это «Посредник», а тут будет стоять «Товарищество Сытина». Никак нельзя, сударь мой.

– Да что вы, Владимир Георгиевич, да нечто я не понимаю! Да не надо креста и девиза, красную рамочку на первую обложку, и всего делов. И больше ничего. А то, боюсь, по миру пойду. Не сдюжу. Тиражи большие, дохода нет совсем… Уж вы позвольте, сделайте милость, благое же дело вместе делаем. Кроме того, у вас, я знаю, в списочке есть книжки, какие вы печатать не беретесь, а книжечки хорошие, внимания достойные, вы знаете. Так вот, я бы мог их тоже так печатать. Вам польза для народа будет большая, а мне хоть малая, а выгода.

Нельзя сказать, чтобы Сытин так уж сильно кривил душей. Средства на организацию дела он и правда потратил огромные, а прибыль была невеликой, да и та поступала крайне нерегулярно. «Посредник» частенько задерживал платежи за бумагу, по гонорарам и так далее, покрывал же задержки Сытин. В декабре 1886 года, если верить архивам, на «Посреднике» перед Товариществом висел долг в 4450 рублей, а это было не маленькими деньгами. В середине года, и Чертков это прекрасно знал, судебные приставы чуть было не описали имущество Ивана Дмитриевича. Тогда помогла его великолепная репутация, позволившая в кратчайший срок получить необходимый кредит.

После недолгих уговоров Чертков дал свое согласие, и Сытин моментально наладил допечатку в новом формате наиболее успешных «посреднических» изданий. В коммерческом плане это было очень выгодно. Издатель не тратился ни на гонорары, ни на редактирование, ни на производство макета. Затраты на подготовку к печати, благодаря гальванопластическим копиям сводились к минимуму, а рядившаяся под «Посредника» обложка обеспечивала листовке хорошее продвижение.

Спустя год Сытин попытался развить успех и попросил у Черткова позволения печатать под обложкой в рамке детские книжки из своего собственного редакторского портфеля. Однако тут руководитель «Посредника» проявил принципиальность:

– Нет, Иван Дмитриевич, тут уж вы себе как хотите, но я вам не могу позволить накормить под своей маркой десятки тысяч лубочной дрянью. Увольте-с.