Текст книги "Сорокоумовские. Меховые короли России"

История выкупа основателя известного купеческого рода Егора Ивановича Найденова из крепостных рабочих была довольно туманной. Вот что о ней писал внук Егора Ивановича, миллионер, банкир и видный общественный деятель, Николай Александрович Найденов: «из всех принадлежавших к роду Найденовых лиц только один – мой дед Егор Иванович с семейством (женой и сыновьями) был на основании положения Комитета министров, состоявшегося 29 февраля 1816 года, уволен из мастеровых фабрики купцов Колосовых, «по желанию содержателей оной для избрания другого рода жизни» и, согласно сообщению московского магистрата 2-го департамента от 19 апреля того же года за № 2611, записан домом московского градского общества в московское купечество, по третьей гильдии, по Лужников девичьих слободе (дело архива московской купеческой управы № 446); все же прочие (кроме двух дочерей Сергея Ивановича (брата Егора Ивановича. – В. Ч.), перешедших вследствие выхода в замужество в другое сословие) по продаже принадлежавшей Колосовым части села Батыева коммерции советнику, московской первой гильдии купцу Михаилу Ивановичу Титову (М.и. Титов состоял с конца 1814 года до начала 1819 года московским градским главой; по полученному ордену был возведен впоследствии в потомственное дворянство) перешли во владение сего последнего (по исповедным росписям эта часть Батыева значится в 1815 году еще за Н. П. Колосовым, а в 1816 году, так же как и по сказке 7-й ревизии, поданной в феврале 1816 года, – за М.и. Титовым). От отца слышал я, что когда Титов купил колосовскую часть Батыева, то он вызвал к себе деда моего для объявления ему об этом и был очень удивлен полученным от деда объяснением о непринадлежности уже его к Колосовской фабрике; при покупке Титов, видимо, рассчитывал приобрести и деда с семейством, имевшего тогда собственное дело и представлявшегося уже зажиточным (вероятно, единственным) из среды числившихся при фабрике мастеровых; каким путем удалось достигнуть такого освобождения, требовавшего, как видно, рассмотрения в Комитете министров, это осталось для меня покрытым неизвестностью: слышал я только, что ходатайство о том было сопряжено со спешностью (и, должно быть, надлежащими расходами) и что вслед за этим было воспрещено увольнять от фабрик приписанных им мастеровых, да и самая возможность к такому увольнению существовала лишь в течение недолгого времени; при этом слышал я, что устройство этого дела принадлежало некоему Секунду Филипповичу Бюстрюкову; чем он занимался, точно не знаю, но, видимо, он был из доморощенных ходатаев по делам; я его помню в позднейшее время его жизни, когда он (в солдатском костюме) прихаживал к нам по отбытии военной службы, в которую он был отдан за составление каким-то крестьянам жалобы на помещика, поданной на высочайшее имя; после того в 1840-х и 1850-х годах к нам ходила вдова его с дочерью, видимо, заслуге его придавалось особое значение».

Главный магазин Сорокоумовских в Москве на Ильинке, интерьер

Петру Ильичу исполнилось 65 лет. За год до этого он потерял свою Анну. Старшему сыну Петру было 29 лет, Павлу – 27, а младшему Дмитрию – 11. Владимир предпочел перейти в мещанство. Для ведения дела нужны были большие силы, чтобы ежегодно ездить в Ирбит и на другие крупные ярмарки. Дорога была трудной и рискованной. Ехали многие недели, невзирая на погоду – в дождь, в снег, постоянно рискуя быть ограбленным или даже убитым разбойниками. Для серьезного ведения дела нужно было крепкое здоровье и большая выносливость. Старший сын Петр обладал сильной волей и неукротимой энергией, был интересен и добр. Павел отличался логичностью мышления, организаторскими способностями и высокой ответственностью. В их лице Петр Ильич имел прекрасных продолжателей семейного дела. Но неожиданно Сорокоумовских постиг страшный удар: во время очередного посещения Ирбитской ярмарки Петр Петрович, ставший к тому времени уже солидным, уважаемым купцом, заразился сибирской язвой и 7 ноября 1842 года скоропостижно скончался.

В том же году супруга родила Павлу Петровичу сына, которого, конечно же, в честь деда назвали Петром. Дальше, как и полагалось женам того времени, Маргарита начала приносить детей с завидной регулярностью. В 1843 году на свет появилась Анна Павловна, в замужестве ставшая Алексеевой, в 1844-м – сын Иван, в 1846-м – Екатерина (будущая Вишнякова), в 1847-м – Александра (Лесникова), в 1848-м – Семен, в 1850-м – Павел, в 1851-м – Александр, в 1853-м – Елизавета (Морозова), в 1856-м – Ольга (Блохина), наконец, последней уже в 1856 году на свет появилась Варвара (Трапезникова).

Но мы забежали немного вперед. Забежим еще чуть подальше просто для того, чтобы лишний раз не отбегать. Потому что, уж если мы начали говорить, какие фамилии дочери Павла Петровича получили в замужестве, нужно тут же пояснить, что это были за фамилии и что они тогда значили.

Про Алексеевых и сейчас знают, пожалуй, во всем мире. По крайней мере, про одного из представителей фамилии – Константина Сергеевича Алексеева, взявшего для того, чтобы не позорить род лицедейским увлечением, псевдоним как раз только что сошедшего со сцены популярного у театралов актера-любителя Станиславского. Хотя, конечно, главным делом Алексеевых был вовсе не театр, а текстиль. Род происходил из принадлежавшего помещице Ивановой села Добродеева Ярославской губернии. Основатель рода, от которого и пошла фамилия, – Алексей Петрович (1724–1775). Женившись на дочери конюха графа Петра Шереметева[79]79
  Петр Борисович Шереметев (1713–1788) – граф, генерал-аншеф (1760), обер-камергер, сын фельдмаршала Б. П. Шереметева. рос и воспитывался вместе с будущим императором Петром II. известен своими чудачествами, любовью к искусствам, роскошным образом жизни и богатством.


[Закрыть], он переехал в Москву и в 1746 году записался в московское купечество. Начинали с торговли в Серебряном ряду, но постепенно перешли на хлопок, шерсть и животноводство. Алексеевы относились к числу наиболее уважаемых и почитаемых в России купеческих фамилий. И входили в нее не только предприниматели и театралы (по стопам Константина пошли три его сестры – Мария, Анна и Зинаида), но и ученые, юристы, политики.

Вишняковы были пусть не особенно богатой, но старинной купеческой семьей. Происходили они из купцов города Кашина[80]80
  Кашин – один из древнейших городов Тверской земли, административный центр Кашинского района Тверской области россии. Город расположен на берегах реки Кашинки (левый приток Волги), на юго-востоке области, в 150 км от Твери, в 180 км от Москвы, недалеко от границы с Ярославской областью.


[Закрыть] Тверской губернии. В 1762 году Михаил Иванович Вишняков перебрался в Москву. Его сын Петр, проработав 26 лет в фирме Алексеевых, в 1816 году организовал в столице собственное золотопрядильное дело. Его дети развили отцовскую компанию, дошли до первой гильдии, а сын Николай с 1873 по 1893 год и с 1897 по 1917 год избирался в гласные Московской городской думы. Он же состоял председателем думской комиссии «О пользах и нуждах общественных» и членом совета Третья ковской галереи.

Лесниковы представляли купечество Санкт-Петербурга. В северной столице они владели крупнейшим торговым домом и большой недвижимостью. Кроме того, у них было и собственное суконное производство. Глава семьи Иван Петрович Лесников (1811–1893), купец первой гильдии и потомственный почетный гражданин, на собственные средства обустроил и содержал Петербургскую Александровскую сыпную больницу, с 1851 года исполнял обязанности городского головы[81]81
  Городской голова – выборная должность в российской империи, глава городского общественного управления. Учреждена императрицей Екатериной II в 1767 году.


[Закрыть]. За обильную благотворительную и общественно полезную деятельность получил ордена Святой Анны 3-й и 2-й степеней и Святого Владимира 3-й степени. Вместе с орденом Святого Владимира получил потомственное дворянство, а несколько позже – чин тайного советника[82]82
  Тайный советник – в россии гражданский чин III класса в Табели о рангах, соответствовал чинам генерал-лейтенанта и вице-адмирала. Лица, его имевшие, занимали высшие государственные должности, например министр или товарищ министра, руководитель крупного департамента, сенатор.


[Закрыть].

Муж Елизаветы Павловны Давид Абрамович Морозов был представителем одной из ветвей знаменитой старообрядческой купеческой династии. Морозовы специализировались на текстиле. Родоначальник династии, крепостной крестьянин князей Рюминых Савва Василье вич (1770–1862) был родом из деревни Зуево Богородского уезда Московской губернии и работал ткачом на фабрике купца Кононова. Женившись в 1797 году на дочери красильного мастера и получив за ней приданым пять рублей золотом, он на эти деньги открыл собственную шелкоткацкую мастерскую. За 20 лет напряженного труда ему удалось скопить внушительную сумму, и в 1820 году он вместе с сыновьями Елисеем, Захаром, Абрамом, Иваном и Тимофеем выкупился на свободу. Цена выкупа была очень даже солидной – 17 000 рублей ассигнациями. Уже к 1825 году не без помощи старообрядческой московской общины он выкупил у своего бывшего хозяина значительный участок земли на берегу реки Клязьмы[83]83
  Клязьма – река в европейской части россии, протекающая по территории города Москвы, Московской, Владимирской, ивановской и Нижегородской областей, левый приток Оки.


[Закрыть] и построил на нем солидную фабрику, включавшую три ткацких цеха, три красильных, три сушильных и один сновальный. Позже он основал еще множество ткацких фабрик, стал купцом первой гильдии, получил в 1842 году потомственное почетное гражданство, в 1847 году открыл вместе с Львом Кнопом[84]84
  Лев Герасимович (Иоганн Людвиг) Кноп (1821–1894) – купец первой гильдии. Приехал в Москву 18-летним юношей в качестве представителя английской торговой компании «де джерси». Свое дело в россии начал, продавая английские паровые машины и станки. За его огромный вклад в текстильную промышленность в 1877 году ему был пожалован титул барона.


[Закрыть] в селе Никольском под Москвой крупнейшую в России бумагопрядильную фабрику. После его смерти сыну Абраму досталась основанная в 1858 году Тверская мануфактура бумажных изделий, которая далее перешла Давиду Абрамовичу. В списке богатейших предпринимательских фамилий России по состоянию на 1914 год династия Морозовых стояла на пятом месте, уступая лишь банкирам Второвым, нефтяникам Нобелям, железнодорожникам и финансистам Поляковым и металлургам князьям Абамелек-Лазаревым. Их совокупное состояние превышало 40 миллионов золотых рублей, что по тем временам было неслыханно крупной суммой.

И Давид Абрамович, и его жена, и их дочери, Маргарита Карпова, Антонида Алексеева, Серафима Красильщикова, слыли в Москве крупными благотворителями. Сама Елизавета Павловна состояла действительным членом детских приютов.

Но, конечно, для меховщиков Сорокоумовских стратегически важно было завести родственные связи с крупными сибирскими предпринимателями. Таким предпринимательским родом и стали потомственные почетные граждане Иркутска, первой гильдии купцы Трапезниковы, в семью которых была определена Варвара Павловна. Основателем династии считается родившийся еще в 1748 году и проживший 67 лет Петр Дмитриевич Трапезников. Его сын Константин Петрович (1790–1860) был городским головою и крупным благотворителем. Пять тысяч рублей он пожертвовал на обучение наукам и ремеслам сыновей бедного сословия, на его деньги содержалась Воскресенская церковь Иркутска. Внук Петра Дмитриевича Иннокентий основал в городском предместье ремесленно-воспитательное заведение имени Н. П. Трапезникова.

Глава 6
Купеческая арифметика

Но правильно люди говорят насчет того, что просто родить сына – далеко не достаточно. Надо его еще вырастить, воспитать, пристроить к делу. В конце концов – женить. Но прежде, конечно, выучить. Насчет выбора учебного заведения для детей у Сорокоумовских никаких сом нений не было. Найденовы, да и другие знакомые купцы, весьма рекомендовали им располагавшееся неподалеку, в Козьмодемьянском переулке, Московское Петропавловское евангелическо-лютеранское мужское училище, при котором было и женское отделение.

Только не стоит думать, что дети перешли в протестантизм[85]85
  Протестантизм – одно из трех, наряду с католицизмом и православием, главных направлений христианства, представляющее собой совокупность независимых церквей и церковных союзов, связанных своим происхождением с реформацией – широким антикатолическим движением XVI века в Европе.


[Закрыть]. Несмотря на название, в лютеранском училище для православных вполне спокойно православные батюшки преподавали Закон Божий. Просто организовали училище лютеране, основной преподавательский контингент был из протестантов, и лютеранам при оплате обучения полагалась небольшая скидка.

Процесс обучения занимал четыре года, принимали же в него детей начиная с восьми, реже с семи лет. Для неподготовленных детей существовал еще приготовительный класс, но существовал он крайне нерегулярно, то набирался, то нет. Возможно, такая ситуация происходила из того, что «приготовишкам» просто было негде сидеть либо их некому было учить. Стоимость обучения составляла 4,5 рубля серебром (около 15 рублей ассигнациями) и взималась вперед за три месяца. Кроме того, при поступлении все сдавали по 7 рублей 15 копеек серебром за книги, тетради и прочие письменные принадлежности. В четырех классах училища обучалось примерно 100 человек. Были в училище и пансионеры, но число их было крайне невелико: два жили у ректора и еще два – у конректора[86]86
  Конректор – в немецких учебных заведениях старший учитель, помощник директора.


[Закрыть].

Училище располагалось на втором этаже довольно оригинального дома, фасадная часть которого была двух-, а задняя – трехэтажной. Дело в том, что высота потолков в помещениях, расположенных в передней и задней частях, была разной. Училище занимало как раз переднюю часть. Весь первый этаж занимал ректор, прибалтийский немец Герман Гершельман, во втором этаже задней части жил конректор, а в третьем – церковный органист, занимавшийся с учениками музыкой и пением.

Основная учебная часть состояла из четырех больших комнат, так что у каждого класса была своя комната. Правда, одна из них была проходной, но на процесс обучения это влияло незначительно. Кроме того, в распоряжении обучавшихся была небольшая раздевальня и одна маленькая комнатка, предназначение которой постоянно менялось. В зависимости от необходимости она могла становиться физической лабораторией, комнатой для приготовительного класса либо карцером для провинившихся. По отношению к последним допускались наказания розгами, но применяли их чрезвычайно редко. Надо было совершить что-то ужасное – нагрубить учителю или разбить окно – для того, чтобы школьный надзиратель приступил к вымачиванию прутьев для экзекуции. Чаще всего практиковалась обычная постановка в угол, которую по степени вины могли усилить постановкой на колени, а в особых случаях – на горох. Учебный год начинался 7 августа и продолжался до 10 июня, после чего неделю шли экзамены. Завершалось все выпускным вечером, который тогда назывался «акт». Во время акта учащиеся говорили речи, читали стихи, а ректор раздавал выпускникам дипломы, а лучшим ученикам – похвальные листы, грамоты и недорогие книжки.

До назначения на пост ректора господин Гершельман держал свой собственный маленький пансион в городе Выру[87]87
  Выру – город в Эстонии, административный центр уезда Вырумаа.


[Закрыть]. Это был типичный немецкий ученый, весьма серьезный, довольно строгий, но тем не менее доступный для общения и пользовавшийся у учеников уважением. Придя в 1845 году в училище, он сразу устроил в нем маленькую, но важную организационную революцию. Ранее процесс обучения строился по такой схеме. Занятия начинались в девять часов утра.

Сначала шло два урока по полтора часа каждый. Затем с двенадцати до двух часов дня был обеденный перерыв, и затем еще два урока по полтора часа. За эти полтора часа преподаватель занимался лишь тем, что проверял, что выучили ученики, и давал задание на дом. Никаких объяснений по теме не давалось, предполагалось, что учащийся все должен прочесть в учебнике самостоятельно. Гершельман первым делом перенес время экзаменов на декабрь, как это было в гимназиях, однако это нововведение просуществовало недолго, несколько лет, после чего экзамены вновь вернулись на лето. Другие его нововведения прожили значительно дольше. Он сократил время уроков до часа, увеличив их число с четырех до шести в сутки. Также до часа было сокращено и время обедов. Это было жестковато, поскольку некоторые ученики жили довольно далеко, кто-то пешком шел сюда из Марьиной рощи. Теперь они уже не успевали сходить пообедать домой, и еду приходилось брать в школу. Изменилась и система проведения уроков. Теперь половину времени преподаватель должен был спрашивать у ученика пройденный материал, а вторую половину – объяснять новый. По сути, новый ректор ввел в подведомственном учреждении непривычную для Москвы прибалтийско-европейскую систему, что очень не понравилось многим преподавателям.

В каждом классе велось два журнала, в одном из которых записывались полученные учениками оценки, второй же служил для контроля посещаемости класса преподавателями. Также в каждом классе было две доски: красная и черная, на которых записывались фамилии провинившихся либо, наоборот, сделавших что-то хорошее учеников. С приходом Гершельмана доски были упразднены, а вместо них в ученическом журнале появились две графы – «Lob»[88]88
  Lob – нем. похвально.


[Закрыть] и «Tadel»[89]89
  Tadel – нем. упрек.


[Закрыть]. От успеваемости ученика зависело и его место непосредственно в классе. Каждый месяц порядок рассадки изменялся: самых лучших учеников сажали вперед, дабы они своими знаниями услаждали самолюбие преподавателям и подавали другим пример прилежания. Отстающих же по величине отставания засаживали назад, дабы стыдно было и чтобы другим не мешали.

Самым сильным плюсом училища было глубокое изучение языков. Причем основной упор делался не на модный французский, а на необходимый в коммерции немецкий. Преподавание шло в основном на нем. Кроме того, некоторое время в училище существовало правило, по которому в перерывах между уроками ученики обязаны были разговаривать исключительно на немецком, с тем чтобы надзиратели (а их было двое) понимали, о чем они говорят и не достойны ли их речи наказания. Эту традицию Гершельман также немного скорректировал. Если до него оба надзирателя были обязательно немцами, то новый ректор стал брать одного из немцев, а второго из французов (оставшихся в России еще со времен наполеоновского нашествия). Теперь ученики должны были общаться между собой через день то по-немецки, то по-французски, в зависимости от того, чья была смена. Нарушителю выдавалась специальная марка, которая передавалась с рук на руки следующему нарушителю и т. д. Тот, у кого она оказывалась к концу уроков, должен был провести в училище штрафной час. Впрочем, правило это просуществовало недолго, и вскоре после прихода Гершельмана было отменено в силу абсолютной бессмысленности. Из иностранных языков, кроме немецкого и французского, здесь преподавали еще латынь и английский. Последний, впрочем, популярностью не пользовался, и его, как и приготовительные классы, то вводили, то упраздняли.

Другим важным предметом была арифметика. В старших классах Петропавловского училища она была не простая, а по основному контингенту «купеческая». Кроме, собственно, арифметики в нее входили основы бухучета и конторское дело. Преподавал все это автор учебника «Купеческая арифметика», переведенного на русский язык Николаем Найденовым, немец Штейнгауз. По всей видимости, до преподавания он долгое время просидел в какой-то крупной европейской конторе, поэтому делопроизводство и учет он знал великолепно и столь же великолепно мог их разъяснить. В предисловии к учебнику он писал: «В нынешнее время, когда торговля России столько расширилась, когда существуют прямые сношения со всем миром и спекуляции начали распространяться, должны также увеличиваться требования частного образования купеческого сословия». На его занятиях можно было узнать не только правила математических операций, но и многие другие, связанные с арифметикой экономические нюансы, например, преподавались условные обозначения иностранных валют и их курс по отношению к рублю. Решая задачи из учебника, маленькие купцы попутно узнавали, сколько серебра добывается в Мексике, какова рентабельность североамериканских хлопковых плантаций, каковы масштабы английских колоний и насколько велик тоннаж торгового флота Франции. Своих учеников Штейнгауз приучал к аккуратности и призывал оторваться от российской купеческой безалаберности и научиться организовывать работу контор по четкому и строгому западному образцу. В середине 1850-х годов его пригласили в Лейпциг на место директора коммерческого училища, и он покинул Россию. Впоследствии он получил степень доктора и переехал в Бреславль[90]90
  Бреславль, ныне Вроцлав – историческая столица Силезии, один из самых крупных и самых старых городов Польши, расположенный на обоих берегах среднего течения Одры, на Силезской низменности.


[Закрыть], где также возглавил коммерческое училище, которым руководил более четверти века, вплоть до своей смерти в 1894 году.

Из прочих важных предметов были русский язык, география, история, естественная история (как тогда называли естествознание) и физика, включавшая в себя кусочки химии, Закон Божий, музыка и рисование. Рисованию тогда в школах отводилось довольно большое внимание. Фотографии еще не было, фотографические дагеротипы были почти недоступны, поэтому любой образованный человек должен был уметь быстро нарисовать необходимый объект или предмет. Больше того, на уроках русского языка учеников учили писать разными почерками. Один, особенно аккуратный, каллиграфический, был для написания важных документов – прошений, поздравительных адресов, другой, беглый – для внутреннего потребления, и, наконец, скорописью, «по американской методе».

Четырьмя классами, по крайней мере в отношении сыновей, Сорокоумовские образование не ограничивали. У нас нет точных сведений о том, где его продолжали младшие сыновья, зато точно известно, что Петр Павлович по окончании Петропавловского училища был отцом отправлен за границу для дальнейшего изучения языков и наук.

Часть 2

Павел Петрович Сорокоумовский (1815–1874) – предприниматель и меценат; основал торговый дом «Павел Сорокоумовский и сыновья», при нем семейное дело достигло небывалого расцвета