Текст книги "Картина мира в сказках русского народа"

2.3. Живая природа

Растения, по народным поверьям, могут обладать магической силой. Такие растения называют оберегами, так как они оберегают людей от нечистой силы – леших, водяных, русалок и тому подобных персонажей русской мифологии. Вот что мы можем прочитать о них в словаре:

«РАСТЕНИЯ-ОБЕРЕГИ – различные деревья, кустарники, травы, цветы, используемые для защиты от нечистой силы. Магические функции значительная часть этих растений приобретает благодаря своим природным свойствам: сильному запаху (полынь, базилик), вкусу (чеснок), жгучести (крапива), наличию колючек (шиповник, боярышник, тёрн, ежевика, можжевельник) и др. Растения-обереги носят с собой, прикладывают или прикрепляют к охраняемым объектам и людям (колыбель ребёнка, загон для скота, одежда человека), окуривают ими людей, скот, постройки и др. Они используются в календарных обрядах, в магии, при гаданиях, в народной медицине и т. п.» (Славянская мифология. Под ред. В. Я. Петрухина, Т. А. Агапкиной и др. М., 1995. С. 331).

Растительный мир многообразен. Его средоточием на Руси был лес. Владыкой леса считался леший (лешак, лесовик, дедушка лесовой и т. д.). Находились люди, которые утверждали, что они видели лешего. Он представлялся им то в виде чёрта, то в виде человека вровень с высокое дерево, то, напротив, вровень с травой, то существом с козлиными ногами и длинной бородой и т. д.

О многоликости лешего у Э. В. Померанцевой читаем: «У лешего рога, козлячьи ноги (недаром он сплошь и рядом выступает как нечистый, как чёрт). Он меняет рост в зависимости от того, идёт ли он по лесу, – тогда он вровень с самыми высокими деревьями, или по лугу, – тогда он вровень с травой… Согласно поверьям, леший мог явиться зверем, жеребцом, птицей, человеком, даже грибом. Он пугает людей хохотом, бьёт в ладоши, уносит детей, “заводит” путников» (Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975: www.e-puzzle.ru).

Если хозяином леса в русской мифологии был леший, то в русских народных сказках хозяйкой леса стала баба-яга. Она не только хозяйка лесных зверей, но и их мать. Вот что мы можем причитать о ней у В. Я. Проппа:

«Яга снабжена всеми признаками материнства. Но вместе с тем она не знает брачной жизни. Она всегда старуха, причём старуха безмужняя. Яга – мать не людей, она – мать и хозяйка зверей, притом зверей лесных. Яга представляет стадию, когда плодородие мыслилось через женщину без участия мужчин. Гипертрофия материнских органов не соответствует никаким супружеским функциям. Может быть, именно потому она всегда старуха. Являясь олицетворением пола, она не живёт жизнью пола. Она уже только мать, но не супруга ни в настоящем, ни в прошлом. Правда, в сказке она нигде не названа матерью зверей. Зато она имеет над ними неограниченную власть. Вот как в северной сказке она скликает зверей: “Где вы есь, серые волки, все бежите и катитесь во едно место и во единой круг, выбирайте промежу собой, которой больше, которой едрёньше за Иваном-царевичем бежать”» [Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2014. С. 57).

В. Я. Пропп выделил три типа бабы-яги: «В основном сказка знает три разные формы яги. Она знает, например, ягу-дари-тельницу, к которой приходит герой. Она его выспрашивает, от неё он (или героиня) получает коня, богатые дары и т. д. Иной тип – яга-похитительница. Она похищает детей и пытается их изжарить, после чего следует бегство и спасение. Наконец, сказка знает ещё ягу-воительницу. Она прилетает к героям в избушку, вырезает у них из спины ремень и пр.» (там же. С. 36).

Между тем, все эти три типа бабы-яги объединяет одно немаловажное обстоятельство: баба-яга – мертвец. Она живёт в избушке на курьих ножках, которая находится не где-нибудь, а на том свете – в мире мёртвых. Вот что мы можем прочитать о ней у В. Я. Проппа:

«Яга-дарительница при приходе Ивана находится в избушке. Она, во-первых, лежит. Лежит она или на печке, или на лавке, или на полу. Далее, она занимает собой всю избу. “Впереди голова, в одном углу нога, в другом другая”. (Аф. 102). “На печке лежит баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос” (137). Но как понимать “нос в потолок врос?” И почему яга занимает всю избу? Ведь она нигде не описывается и не упоминается как великан. И, следовательно, не она велика, а избушка мала. Яга напоминает собой труп, труп в тесном гробу или в специальной клетушке, где хоронят или оставляют умирать. Она – мертвец» (там же. С. 52).

Этот мертвец, вместе с тем, действует в сказке как живой человек, поскольку загробный мир в сказках подобен земному, а стало быть, мёртвые в подземном мире подобны живым. Подобен земному лесу в подземный лес.

Подземный лес в сказках ничем не отличается от земного. В том и другом случае мы имеем дело со сказочным лесом. Этот лес, хотя и похож на реальный лес, всё-таки изображается в сказках не совсем так, как обычный лес. Сказочный лес всегда выглядит чересчур дремучим, тёмным и таинственным.

У В. Я. Проппа читаем: «Идя “куда глаза глядят”, герой или героиня попадает в тёмный, дремучий лес. Лес – постоянный аксессуар яги. Мало того, даже в тех сказках, где нет яги (например, в сказке “Косоручка”), герой или героиня всё же непременно попадают в лес. Герой сказки, будь то царевич или изгнанная падчерица, или беглый солдат, неизменно оказывается в лесу. Именно здесь начинаются его приключения. Этот лес никогда ближе не описывается. Он дремучий, тёмный, таинственный, несколько условный, не вполне правдоподобный» (там же. С. 52).

Мы наблюдаем в таком изображении леса лёгкую форму его фееризации. До его полной фееризации в сказках дело доходит тогда, когда он наделяется чудесными свойствами. Так, в сказке «Заколдованная королевна» лес чудесным образом вырастает в одно мгновение из семян, которые королевна дала своему мужу-солдату:

«Прощается она с мужем, даёт ему мешочек – сполна семечком насыпан – и говорит:

– По какой дороге поедешь, по обеим сторонам кидай это семя: где оно упадёт, там в ту же минуту деревья повырастут; на деревьях станут дорогие плоды красоваться, разные птицы песни петь, а заморские коты сказки сказывать.

Сел добрый молодец на своего заслуженного коня и поехал в дорогу; где ни едет, по обеим сторонам семя бросает, и следом за ним леса подымаются, так и ползут из сырой земли!» (РНС. С. 276).

В сказке «Баба-яга» лес вырастает за брошенным волшебным гребнем: «Достала девочка гребень и бросила через правое плечо. Вырос тут лес, дремучий да высокий: корни у деревьев на три сажени под землю уходят, вершины облака подпирают» (там же. С. 90).

В сказочном лесу могут расти деревья, которые достают до облаков. Такую сосну срубил главный герой в сказке «Летучий корабль»: «Взял дурень с собой топор и отправился в лес. Ходил-ходил по лесу и высмотрел высокую сосну: верхушкой в облака эта сосна упирается, обхватить её впору только троим» (там же. С. 115).

В сказочном саду могут расти деревья, обладающие чудесными особенностями. В сказке «Волшебное кольцо», например, речь идёт о саде, где растут деревья с золотыми и серебряными яблоками. Король и его министры «присудили так: пусть-де Мартынка за единые сутки построит богатейший дворец, и чтобы от того дворца до королевского был сделан хрустальный мост, а по обеим сторонам моста росли бы деревья с золотыми и серебряными яблоками, на тех же деревьях пели бы разные птицы» (РНС. С. 173).

На сказочной яблоне могут расти молодильные яблоки. Поел – и помолодел лет на двадцать. О таких яблоках речь идёт в «Сказке о молодильных яблоках и живой воде». О молодильных яблоках в ней возмечтал царь:

«Царь очень устарел и глазами обнищал, а слыхал он, что за тридевять земель, в тридесятом царстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой. Если съесть старику это яблоко – помолодеет, а водой этой умыть глаза слепцу – будет видеть» (там же. С. 92).

В известных сказках «Гуси-лебеди» и «Хаврошечка» яблоня прекрасно справляется с ролью чудесной помощницы. В первой из этих сказок она укрывает своими ветвями девочку и её братца от гусей-лебедей. Они их преследуют, чтобы вернуть их бабе-яге:

«…гуси-лебеди воротились, летят навстречу, вот-вот увидят. Что делать? Беда! Стоит яблоня…

– Яблоня, матушка, спрячь меня!

– Поешь моего лесного яблочка.

Девочка поскорее съела и спасибо сказала. Яблоня её заслонила ветвями, прикрыла листами.

Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо» РНС. С. 190).

Яблоня – любимое дерево у русских сказочников. В сказке «Хаврошечка» рассказывается о яблоне, выросшей из костей коровы, которая была единственной отрадой для девочки-сироты и которую загубил её отчим по приказу своей жены. С какой любовью об этой яблоне рассказывает сказочник!

«Хаврошечка всё сделала, что коровушка ей завещала: голодом голодала, мяса её в рот не брала, косточки её зарыла и каждый день в саду поливала. И выросла из них яблонька, да какая! Яблочки на ней висят наливные, листья шумят золотые, веточки гнутся серебряные. Кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – заглядывается» (там же. С. 209).

Яблонька сделала девочку-сиротку счастливой. Только ей эта яблонька позволила сорвать с себя яблоки. Тем самым только она выполнила условие молодого человека, который пообещал жениться лишь на той девушке, которая угостит его наливными яблоками. Вот как заканчивается эта прекрасная сказка:

«На ту пору ехал мимо сильный человек – богатый, кудреватый, молодой. Увидел в саду наливные яблочки, стал затрагивать девушек:

– Девицы-красавицы, которая из вас мне яблочко поднесёт, та за меня замуж пойдёт.

Три сестры и бросились одна перед другой к яблоне.

А яблочки-то висели низко, под руками были, а тут поднялись высоко, далеко над головами.

Сестры хотели их сбить – листья глаза засыпают, хотели сорвать – сучки косы расплетают. Как ни бились, ни метались – руки изодрали, а достать не могли.

Подошла Хаврошечка – веточки к ней приклонились и яблочки к ней опустились. Угостила она того сильного человека, и он на ней женился. И стала она в добре поживать, лиха не знать» (там же. С. 209–210).

Русские пословицы унаследовали от сказок доброе отношение к растениям со стороны нашего народа. Правда, в них мы видим исключительно практический интерес. В особенности это касается леса:

Лес поит, кормит, одевает, укрывает, согревает; В лесу – и грибной ряд, в лесу – и пушнина, в лесу – и куриная лавочка; Возле леса жить – голоду не видать; Лесная сторона не одного волка и мужика досыта кормит; Леса от ветра защищают, урожаю помогают; В лес не съездишь, так и на печке замерзнешь.

Животные нередко встречаются в волшебных сказках. Большинство сказковедов признаёт тотемистическое происхождение животных образов только в этих сказках, но отвергает их связь с тотемными животными в сказках о животных.

У В.Я.Проппа читаем: «Достоверно только тотемистическое происхождение животных мотивов волшебной сказки. Так, категория волшебного помощника, большей частью имеющего облик животного, явно тотемического происхождения. Такого же происхождения мотив благодарных животных. Мотив чудесного рождения от животных также частично восходит к тотемическим верованиям и представлениям. К ним же восходит мотив брака животного с человеком (женщина приживает ребенка от медведя). Но все эти мотивы относятся к волшебной сказке» (Пропп В. Я. Русская сказка. Л., 1984. С. 313).

О тотемистическом происхождении сказок о животных говорить не приходится. В них мы имеем дело не столько с животными, сколько с людьми, изображёнными в животном обличье. Между тем нельзя ставить знак равенства между сказочными животными и их человеческими прототипами. Этого нельзя делать по двум причинам: во-первых, животные в сказках сохраняют свой животный вид, а во-вторых, они выступают в них как носители особых характеров (лиса – хитрая, волк – глупый, медведь – неуклюжий и т. д.).

В. Я. Пропп писал в связи с этим: «Изучая животный эпос, мы должны остерегаться очень распространённого заблуждения, будто сказки о животных действительно представляют собой рассказы из жизни животных. Как правило, они имеют очень мало общего с действительной жизнью и повадками зверей. Животные обычно не более, как условные носители действия. Правда, до некоторой степени животные действуют согласно своей природе: лошадь лягается, петух поёт, лиса живёт в норе (впрочем, далеко не всегда), медведь медлителен и сонлив и т. д. Все это придает сказкам характер реализма, делает их правдивыми и художественно убедительными. Обрисовка животных иногда настолько убедительна, что мы с детства привыкли подсознательно определять характеры животных по сказкам. Сюда относится представление, будто лиса – животное исключительно хитрое» (там же. С. 301–302).

У сказочных животных два прототипа – животный и человеческий. Разрыв между сказочным животным и настоящим намного больше, чем разрыв между сказочным животным и его человеческим прототипом.

О разрыве между сказочным животным и настоящим В. П. Аникин писал на примере волка: «Существо враждебное и опасное, волк вызывал почтение и страх. По опыту люди знали, что волк – существо хищное, хитрое, умное, изворотливое, злое. Между тем в сказках волк глуп, его легко обмануть. Нет, кажется, такой беды, в какую бы ни попал этот незадачливый, вечно голодный, вечно избиваемый зверь» (Аникин В. П. Русская народная сказка. М., 1977. С. 49–50).

Другое дело – разрыв между сказочным животным и его человеческим прототипом. Этот разрыв мы воспринимаем не иначе, как художественный приём, характерный для сказок. Изображение людей в виде животных позволяет показывать человеческие характеры в неожиданно яркой форме.

Разрыв между сказочными животными и их человеческими прототипами настолько ничтожен, что при чтении сказок о животных мы забываем о том, что в сказках довольно часто соединяются животные, которые в реальной жизни несовместимы. Зайцев сказка может соединить с лягушками, ворону – с раком, дрозда – с лисой, кота с петухом и т. д. Мы этому даже не удивляемся! Причина одна: не животных по преимуществу мы видим в сказках, а людей в их обличье.

Э. В. Помернацева писала: «В сказках о животных животные наделены не только человеческой речью, но и людской сознательной жизнью, человеческими отношениями, потребностями, чувствами. В русских сказках о животных перед нами возникает и чисто русская обстановка: русские морозы и снега, избы, сени, русские обычаи…» (Померанцева Э. В. Русская народная сказка. М., 1963. С. 76–77).

Степень антропоморфизации животных в сказках настолько велика, что при их чтении мы невольно забываем о том, что в них действуют животные, а не люди. Тем самым мы начинаем забывать о чуде, которое позволяют себе сказки. Это чудо состоит в том, что люди в них могут превращаться в животных.

В славянской мифологии, как ни странно, образ лисы иногда сливается с Мокошью, которую наши мифологи называют то богиней любви и рукоделия, то богиней судьбы и урожая. Может быть, поэтому лиса в русских сказках всегда изображается в женском образе.

Лиса занимает очень скромное место в славянской мифологии. Мы не найдём статей о ней в таких фундаментальных книгах, как «Славянская мифология» (М., 1995) и «Символика животных в славянской народной традиции» А. В. Гуры (М., 1997). Между тем в русских сказках о животных она выдвинулась на первое место.

Мы привыкли воспринимать лису как необычайно хитрое животное. Хитрость – это порок, поскольку она держится на обмане. Вот почему сказочную лису мы воспринимаем как персонаж отрицательный. Это подтверждают наши сказковеды.

«Лиса, – пишет Э. В. Померанцева, – один из основных действующих лиц в сказках… Она рисуется в основном как льстивая, хитрая обманщица. И называет её сказка соответственно: лисичка-сестричка, кума-лиса, Лиса Патрикеевна, лиса-краса, лисица-масляная губица, лиса-ласковые словеса. Она обманывает волка, петуха, медведя, выманивает птенцов у дрозда, губит зверей в яме и т. д. Однако в ряде сказок её побеждает человек – в конце концов она вместо обманом вытребованной невесточки получает в мешке собаку, собаки её раздирают, человек её убивает и т. д. Народное нравственное чувство восстаёт против хитрости и обмана и приводит в сказке к победе над ними человека» (Померанцева Э. В. Русская народная сказка. М., 1963. С. 78).

Ещё более непривлекательную характеристику сказочной лисы дал В. П. Аникин. Он писал: «Лиса – притворщица, воровка, обманщица, злая, неверная, льстивая, злопамятная, ловкая, мстительная, хитрая, корыстная, расчётливая, жестокая. В сказках она всюду верна этим чертам своего характера» (Аникин В. П. Русская народная сказка. М., 1977. С. 62).

Автор этих слов подчёркивал исключительно отрицательную природу лисы в русских сказках. В другом месте он указывал: «Лисица всюду в сказках верна самой себе. Её хитрость передана в пословице: “Когда ищешь лису впереди, то она позади”. Она изворотлива и лжёт напропалую до той поры, когда лгать уже нельзя, но и в этом случае она нередко пускается на самую невероятную выдумку. Лисица думает только о своей выгоде. Если сделка не сулит ей приобретений, она не поступится ничем своим. Лиса мстительна и злопамятна» (там же. С. 57).

Кажется, что в этих убийственных словах мы слышим чистую правду. Но я позволю себе в этом усомниться. Образ лисы в наших сказках, на мой взгляд, не следует расценивать исключительно под знаком минус. Возьмём, например, сказку «Снегурушка и лиса».

В этой сказке рассказывается история о том, как единственная внучка старика со старухой заблудилась в лесу. Она влезла на дерево и стала горько плакать да припевать:

 
Ау! Ау! Снегурушка,
Ау! Ау! Голубушка!
У дедушки, у бабушки
Была внучка Снегурушка;
Её подружки в лес заманили,
Заманивши – покинули.
 

Услышали эту песенку медведь и волк. Предложили Снегурушке отнести её домой. Она испугалась. Зато лисы не испугалась:

«Идёт лисица:

– Чего ты, Снегурушка, плачешь?

– Как мне, Лиса-олисава, не плакать? Меня подружки в лес заманили, заманивши – покинули.

– Сойди, я тебя отнесу.

Снегурушка сошла, села на спину к лисице, и та помчалась с нею. Прибежала к дому и стала хвостом стучаться в калитку.

– Кто там?

Лиса отвечает:

– Я принесла вашу внучку Снегурушку!

– Ах ты наша милая, дорогая Лиса Олисава! Войди к нам в избу. Где нам тебя посадить? Чем нам тебя угостить?

Принесли молока, яиц, творогу и стали лисицу потчевать за её услугу. А потом простились и дали ей на дорогу ещё курочку» (РНС. С. 366–367).

Никакой хитрости и коварства у лисы в этой сказке мы не увидели! Выходит, не во всех русских сказках лиса выглядит такой, как нам её обрисовали Э. В. Померанцева и В. П. Аникин. Другой пример – сказка «Кузьма Скоробогатый».

В этой сказке лиса как будто соответствует её привычному образу: она здесь, как ей и полагается, очень хитра, но есть одна закорючка: с помощью своей неистощимой хитрости она ищет в ней выгоды не столько для себя, сколько для Кузьмы. Вот как начинается эта сказка:

«Жил-проживал Кузьма один-одинёшенек в тёмном лесу. Ни скинуть, ни надеть у него ничего не было, а постлать – и не заводил.

Вот поставил он капкан. Утром пошёл посмотреть – попала лисица.

– Ну, лисицу теперь продам, деньги возьму, на то и жениться буду.

Лисица ему говорит:

– Кузьма, отпусти меня, я тебе великое добро доспею, сделаю тебя Кузьмой Скоробогатым, только ты изжарь мне одну курочку с масличком – пожирнее.

Кузьма согласился. Изжарил курочку» (РНС. С. 359–360).

Лиса выполнила своё обещание: сделала Кузьму скоробогатым. Правда, для этого ей пришлось обмануть волка, медведя, соболя, куницу, пастухов, Змея Горыныча, а в конечном счёте – царя, который выдал за Кузьму свою дочь замуж. Вот как заканчивается эта сказка:

«Кузьма Скоробогатый стал жить-поживать с женой-царев-ной в палатах белокаменных и лисаньку всякий день угощать курочкой» (там же. С. 365).

Приведённые мною сказки о лисе показывают, что сказочный образ лисы несколько сложнее того её образа, какой обрисовали Э. В. Померанцева и В. П. Аникин. Эти сказки указывают на некоторую противоречивость этого образа. Вот почему его нельзя расценивать как исключительно отрицательный.

Более того, образ лисы, по моему мнению, не следует расценивать как исключительно отрицательный на материале даже и тех сказок, где лиса беззастенчиво обманывает всех, кто попадается на её пути, исключительно ради собственной выгоды. Всё дело в том, что она умна. Вот почему наши сказочники, с одной стороны, возмущаются её поведением, а с другой, в какой-то мере и любуются её хитроумными проделками. Тем более, если речь идёт о проделках, которые она устраивает с глупцами. Такие проделки выглядят как наказание этим глупцам.

В роли таких глупцов в сказках выступают многие животные – волк, медведь, козёл и др.

В сказке «Лисичка-сестричка и серый волк» лиса обманывает волка. Поделом ему! Только глупец мог поверить, что рыба может ловиться на хвост, опущенный в прорубь.

В сказке «Медведь и лиса» лиса обманывает медведя. Поделом ему! Только глупый медведь мог засомневаться в том, что бочонок с мёдом на его чердаке опустошила лиса.

В сказке «Лиса и козёл» лиса обманывает козла. Поделом ему! Вот как выглядит окончание этой сказки:

«Идёт козёл – умная (иронично. – В. Д.) голова; идёт, бородищей трясёт, рожищами мотает; заглянул от нечего делать в колодец, увидел там лису и спрашивает:

– Что ты там, лисанька, поделываешь?

– Отдыхаю, голубчик, – отвечает лиса, – там, наверху, жарко, так я сюда забралась. Уж как здесь прохладно да хорошо! Водицы холодненькой – сколько хочешь!

А козлу давно пить хочется.

– Хороша ли вода-то? – спрашивает козёл.

– Отличная, – отвечает лиса. – Чистая, холодная! Прыгай сюда, коли хочешь; здесь обоим нам место будет.

Прыгнул сдуру козёл, чуть лисы не задавил. А она ему:

– Эх, бородатый дурень, и прыгнуть-то не умел – всю обрызгал.

Вскочила лиса козлу на спину, со спины на рога, да и вон из колодца.

Чуть было не пропал козёл с голоду в колодце; насилу-то его отыскали и за рога вытащили» (РНС. С. 390).

Отсюда не следует, что в русских сказках хитрость и коварство лисы оправдываются. Разве они могут оправдать её поведение, например, в сказке «Звери в яме»? Курочка, петушок, заяц, лиса, волк и медведь спрятались от града в яме. По наущению лисы они поочерёдно съели курочку, петушка, зайца и волка. Остались лиса и медведь. Вот чем дело кончилось:

«Разорвал медведь волка. Стали они с лисой есть. Лиса часть съела, а другую-то припрятала. Сидели-сидели, опять проголодались. Лиса потихоньку начала есть припрятанное, а медведь спрашивает:

– Чем, лисанька, лакомишься?

– Кишочки свои достаю и ем.

– А как ты их достаёшь?

– Распорола брюхо и достаю.

Медведь поверил и распорол себе брюхо» (РНС. С. 395).

Оканчивается эта сказка вполне благополучно для лисы: с помощью птички-синички она выбралась из ямы и осталась безнаказанной за свои грехи.

Безнаказанной лиса осталась и в сказке «Лиса-странница». Она спровадила в яму в этой сказке медведя, волка и зайца. Они погибли. Лиса залезла в яму и всех съела.

Не во всех сказках лиса остаётся безнаказанной. В сказке «Лиса и журавль» она приглашает в гости журавля. Прикинувшись хлебосольной хозяйкой, лиса даёт журавлю тарелку с размазанной по ней манной кашей. Журавль ушёл от лисы несолоно хлебавши. Как ему удалось наказать лису? Пригласив её в гости, он налил окрошку в кувшин. Лиса не смогла до неё добраться.

В сказке «Лиса и кувшин» лиса тонет вместе с кувшином, который она украла у бабы на поле, чтобы попить из него молока. Всунула она в него голову, а снять не может:

«Ходит лиса, головой мотает и говорит:

– Ну, кувшин, пошутил, да и будет, – отпусти же меня, кувшинушко! Полно тебе, голубчик, баловать, – поиграл, да и полно!

Не отстаёт кувшин, хоть ты что хочешь.

Рассердилась лиса:

– Погоди же ты, проклятый, не отстаешь честью, так я тебя утоплю.

Побежала лиса к реке и давай кувшин топить. Кувшин-то утонуть утонул, да и лису за собой потянул» (там же. С. 373).

В некоторых сказках лису наказывают за её прегрешения её же оружием – хитростью. В сказках «Как лиса училась летать», «Лиса и тетерев» и «Лиса и рак» журавль, тетерев и рак оказываются хитрее лисы. Последняя сказка очень короткая:

«Лиса говорит раку:

– Давай перегоняться!

– Что же, лиса, давай.

Начали перегоняться.

Лиса побежала, а рак уцепился лисе за хвост.

Лиса до места добежала, обернулась посмотреть, вильнула хвостом, рак отцепился и говорит:

– А я уж давно тут тебя жду» (там же. С. 376).

Хитрость – главная черта, которую подчёркивают у лисы не только наши сказки, но и наши пословицы:

Хитрее лисы нет зверя; Лиса живёт хитростью, а заяц прыткостью; Старую лису хитростям не учить; Старую лису дважды не проведёшь; Лиса семерых волков проведёт; Лисица от дождя и под бороной схоронится; Старая лиса рыльцем роет, а хвостом след заметает.