Текст книги "Белый песок"

– Эй, урюк, это твои верблюды? – спросил он, когда Ветров подошел к теплушке.

– Верблюд, верблюд, – послушно закивал Ветров.

«Еще только соседа с пушкой мне здесь не хватало, – недовольно подумал он. – Теперь придется всю дорогу играть перед ним комедию…»

– Слушай, а они у тебя не плюются? – поинтересовался сержант.

– Мой верблюд, – устало повторил Ветров.

– Ты что, по-русски вообще не понимаешь?

– Русский – хорошо. Шурави.

– Ага, шурави. Ни хрена ты, я вижу, не сечешь! Попался же мне сосед… Смотри, будут плеваться, я их из пушки застрелю.

– Ни хрена она у тебя не стреляет! – неожиданно произнес Ветров почти без акцента и поднялся на площадку теплушки.

– Аллах тебя, что ли, озарил, что ты вдруг по-русски выучился? – изумился Волегов.

– Да нет, шурави, я в Москве зоофак Сельхозакадемии кончал.

Мгновение они изучающе смотрели друг на друга, потом, едва заметно усмехнувшись, Ветров повернулся и скрылся в двери теплушки.

Резко дернувшись, состав медленно тронулся. Контейнеры на платформе проплыли мимо человека с биноклем: все по-прежнему было на месте, пломбы выглядели нетронутыми, и наблюдатель удовлетворенно опустил бинокль.

Состав, извиваясь на путях, скоро миновал семафор.

Среди ночи к кабульскому дому полковника Джарара Баграми приблизились вооруженные автоматами моджахеды. Их было человек десять. На мгновение замерев у входной двери, они с грохотом выломали ее, ворвались в дом и побежали по комнатам, распахивая двери и зажигая свет.

Ни на первом, ни втором этажах никого не было. В кабинете все говорило о поспешных сборах: выдвинутые ящики стола, разбросанные бумаги, на полу – пустая бутылка из-под виски. Моджахеды уже собрались двинуться дальше, как вдруг один из них уловил легкий скрип в стенном шкафу. Подкравшись с оружием наготове, он резко распахнул створки и вытащил оттуда полуодетого, до смерти перепуганного денщика.

– Где твой хозяин? – грозно спросил командир моджахедов.

– Не знаю, не знаю… – залепетал денщик.

Командир с силой ударил его по лицу.

– Правда, не знаю, господин! – срывающимся голосом сказал денщик, утирая расквашенный нос. – Утром он попросил водителя отвезти его в аэропорт… И больше не возвращался!.. Пожалуйста, не убивайте меня!

– Ладно, живи, – милостиво разрешил командир. – Боюсь, известие о бегстве Джарара очень огорчит Хозяина. Ну, ничего, далеко ему не уйти, – с этими словами он вышел из кабинета, и за ним устремились остальные моджахеды.

От былого великолепия кабинета Махмуда в торговом доме «Бахтар» не осталось и следа. Теперь здесь повсюду были дощатые подмостки, мешки с цементом, ведра, лопаты, кисти и прочие атрибуты ремонта, среди которых островками стояли стол с телефоном и сейф. В одной из стен зиял пролом, и сквозь него было видно соседнее помещение, в котором работали маляры.

Кроме Махмуда, ютившегося за своим столом, в кабинете находились еще двое мужчин, один повыше, другой пониже. Им приходилось стоять, потому что присесть было просто некуда, а их добротные плащи уже покрылись тонким слоем строительной пыли. О хозяине кабинета и говорить нечего: он весь был слегка припорошен побелкой, будто клоун пудрой.

Махмуд разговаривал по телефону, а мужчины терпеливо ждали.

– И верблюды, и изюм – все в порядке? Хорошо видел? Ну, молодец, мне на душе стало легче! – кричал в трубку Махмуд. – Извини, больше говорить не могу, у меня тут люди. Спасибо, дорогой! – Он положил трубку на рычаг и виновато улыбнулся: – Первый раз животных перевожу, беспокоюсь. Вы извините, что чаю предложить не могу… – Махмуд развел руками. – Сами видите, что тут творится.

– Да, понимаем. А там что будет? – кивнул на пролом в стене тот, что пониже.

– А там будет самое главное. Прошу… – Махмуд вскочил и поманил его за собой.

Несмотря на полноту, он ловко пролез в проем, почти не испачкавшись. Мужчинам ничего не оставалось, как последовать его примеру.

– Торговый зал! – гордо произнес Махмуд, обводя рукой пустое помещение.

– Идея неплохая, – кивнул тот, что повыше.

– Я знал, Сергей Павлович, что вы одобрите. Оптовые поставки – это хорошо, но я хочу, чтобы каждый москвич имел возможность прийти, посмотреть и купить из первых, как говорится, рук наши фрукты и изделия народных промыслов. В нашей стране делают уникальные вещи!

– А вы уверены, что затраты на ремонт скоро окупятся? – с сомнением спросил тот, что повыше.

– Товарищи, у меня все подсчитано! Закон торговли: больше вложил в организацию – больше получил от реализации. Еще Ленин сказал: «Учитесь торговать!» А для перестройки и ускорения это особенно актуально…

Тут в его кабинете зазвонил телефон.

– Простите! – Он пролез обратно и схватил трубку: – Да. Ее нет. И не будет… по крайней мере, месяц. «Бахтар» временно не работает, все сотрудники в отпуске. Капитальный ремонт!

Повесив трубку, он вернулся к стоящим посреди будущего торгового зала чиновникам.

– Ну как, вам нравится?

– Если у вас все согласовано с архитекторами… – начал тот, что повыше.

– У меня всегда все согласовано. А вы любите восточную кухню? – неожиданно сменил тему Махмуд.

Чиновники переглянулись и неопределенно пожали плечами.

– Вот и отлично! Прошу вас со мной отобедать!

Не давая им опомниться, Махмуд взял их под руки и повел в грузинский ресторан. Афганских тогда в Москве еще не было, да и вряд ли товарищи из надзора за торговлей согласились бы есть вареную верблюжатину с черемшой.

…Последний раз они виделись в семьсот семнадцатом номере гостиницы «Пекин». Это было здорово, потрясающе, классно! Валя так соскучилась по нему, что вся дрожала и не могла говорить, только плакала от счастья… После этого Ветров звонил еще дважды, но говорил торопливо и скомканно, и она догадалась, что он опасается прослушки. Последний раз сказал, что любит, что ему придется уехать, но куда, когда, насколько – об этом ни слова. Сказал и исчез. Валя привыкла к тому, что ее любимого годами не бывает дома, что от него нет ни писем, ни телеграмм, что встречаться им приходится в каких-то гостиницах, спать на казенном белье. А теперь уже была готова даже к тому, что ей могут позвонить и сказать, что он умер. А потом он воскреснет… под другим именем и с другим гражданством – у них это все так просто. Просто, но никогда не укладывается ни в одной женской голове, даже самой умной.

Тогда, много лет назад, когда они решили быть вместе навсегда, Сашка предупредил ее: «Я – разведчик. Ты готова ждать меня годами?» Валя была готова на все, но эти его неожиданные исчезновения, возникновения, перевоплощения каждый раз заставляли сжиматься и вздрагивать ее измученное сердце. Иногда, чтобы утешиться, она вспоминала «Семнадцать мгновений весны», сцену, где Штирлиц сидит в ресторанчике и просто смотрит на свою жену, которую не видел тысячу лет, но не может ни поговорить с ней, ни притронуться, ни поцеловать. «Мне в этом плане все-таки повезло», – думала Валя, а потом, поразмыслив, находила и это утешение слабым.

Подождав полторы недели и поняв, что Ветров опять в длительной загранкомандировке – иначе она его задания не называла, – Валя позвонила Долгову домой. Ведь там, в «Пекине», он всю ночь напролет о чем-то шептался с Сашкой! Но Толи не было дома, а на работе его секретарша, как попугай, каждый раз твердила одно и то же: «Занят! Занят! Позвоните позже!» Чем он там занят? Может, завел себе какую-нибудь красотку и дома больше не ночует?

Самое страшное в этой ситуации было то, что своими страданиями она не могла поделиться даже с лучшей подругой Светланой, которая работала вместе с ней в протокольном отделе. В свое время Ветров строго-настрого предупредил Валю: «Не жалуйся, не проси, не плачься. Этим ты, сама того не зная, можешь мне крупно навредить». Вот она и помалкивала, страдая в одиночестве и рыдая в подушку. Света знала только, что у Валентины есть жених, строитель, который зарабатывает деньги на Севере, приезжает крайне редко, и поэтому его никто не видел. Легенда про жениха была придумана специально, чтобы у подруги не появилось желания Валю за кого-нибудь сосватать. Впрочем, и у самой Светы личная жизнь не больно-то ладилась: с мужем она развелась – он слишком многого от нее требовал, а сам гулял направо-налево, – детей не было. Так что скорее ее саму надо было сватать…

От мыслей о Ветрове Валю отвлекла очередная делегация из Австралии. Ей пришлось мотаться с иностранцами сначала по Золотому кольцу, потом ехать в Питер. Это помогло ей немного развеяться и прийти в себя. И все же, лежа под одеялом в холодной питерской гостинице, она решила, вернувшись в Москву, обязательно найти Долгова и напрямик спросить у него, где Сашка.

Глава девятая
Двое в степи

Состав тянулся по голой и безлюдной, пронизываемой холодным осенним ветром степи.

Вагон-теплушка изнутри был разделен на две части: в одной – стойло с верблюдами, в другой – жилая зона с нарами из досок, на которых лежало сено, а поверх него – солдатское одеяло. В углу стояла коробка с банками тушенки и консервированных каш, чайник и большой пакет с афганскими лепешками.

Ветров покопался в коробке, изучая надписи на банках, выбрал тушенку, складным ножом вспорол банку. Отломил кусок от лепешки, собираясь обмакнуть его в мясной бульон, и бросил взгляд через окошечко на платформу с пушкой и незваным соседом.

Там быт был устроен более основательно. На ближнем к теплушке краю платформы стояла небольшая одноместная палатка защитного цвета, из крыши которой торчала труба буржуйки.

Сосед выбрался из палатки с каким-то самодельным агрегатом, напоминающим керогаз. Он был сделан из паяльной лампы с металлическим отражателем, чтобы пламя шло вверх, на конфорку.

Волегов поджег лампу, поставил на конфорку сковороду и вытряхнул на нее содержимое двух банок – тушенку и кашу. Открыл снарядный ящик, который стоял у палатки, достал оттуда буханку черного хлеба, лук, чеснок, помидоры, огурцы, бутылку водки и стакан. Потом отрезал ломоть хлеба, сел на ящик, налил из бутылки полстакана и поднес водку ко рту… Но выпить он не успел – состав резко тормознул на повороте, и стакан ударил его по зубам. В теплушке истошно закричали верблюды. Волегов глотнул водки вместе с кровью из разбитой десны, закусил хлебом и крикнул:

– Эй, урюк! Они у тебя всю дорогу так будут орать?..

Ветров в теплушке прекрасно слышал недовольный крик соседа, но не отозвался. Он тщательно перемешал в банке холодное мясо с холодным жиром и уже поднес было ложку ко рту, когда один из верблюдов начал гадить.

– Твою мать!.. – выругался Ветров на чистейшем русском языке, поставил банку с тушенкой на пол вагона, поднялся, взял лопату…

Завтрак Волегова был готов. Он выключил свой «керогаз», снял с него сковороду, поставил на заранее постеленную газету и, загребая ложкой аппетитно дымящееся жаркое, начал смачно есть. Но едва он успел отправить в рот третью ложку, как дверь теплушки открылась и на площадке появился Ветров с лопатой, полной верблюжьего навоза. Взмах – и навоз полетел на насыпь.

Волегов поперхнулся.

– Тьфу, урюк! А потом это нельзя было сделать? Дай хоть пожрать нормально!

– Меня Али зовут, – отозвался Ветров.

– Все равно урюк! – махнул рукой Волегов. – Эй, смотри, у меня что есть. Хочешь? – И он показал соседу початую бутылку.

Тот отрицательно помотал головой.

– Что, Коран не позволяет? А мне – начальство.

– Зачем тогда пьешь?

Волегов значительно поднял палец:

– Сие мероприятие заранее оговорено. Запрет распространяется на все дни, кроме выходных. А до места назначения… – Он бросил взгляд на проплывающий мимо состава километровый столб, – у меня еще о-хо-хо сколько километров выходного дня. Так что, – он поднял стакан, – за знакомство, Али. Меня Дмитрием зовут. Можно Митя.

– Али Абдо, – кивнул ему Ветров.

Волегов выпил и закусил тушенкой со сковороды.

– Хороша! – покачал он головой, прожевав. – Может, все же выпьешь, пока никто не видит?

– Аллах все видит, – возразил Ветров.

– Ну, как хочешь. Мое дело предложить, – пожал плечами Волегов. Он снова плеснул водки в стакан, поднял его, чтобы сказать очередной тост, но сосед уже скрылся в теплушке. – Скажи своим верблюдам, если ночью орать будут, зарежу! – крикнул Волегов ему вслед.

День прошел, сменился ночью. Колеса усыпляюще мерно постукивали на стыках.

В теплушке на гвозде покачивался керосиновый фонарь, освещая вагон неровным светом. Верблюды жевали свою жвачку, а Ветров на нарах под одеялом ворочался с боку на бок, то натягивая одеяло на голову, то закапываясь в набросанное на нары сено. Ему было чертовски холодно.

А в палатке Волегова, наоборот, было жарко от раскаленной докрасна буржуйки. Дмитрий, похрапывая, спал в расстегнутом спальнике в одних трусах и тельняшке…

Верблюды помалкивали, поезд неторопливо шел на север.

К утру буржуйка в палатке Волегова остыла, ветер выдул оставшееся тепло, и ему пришлось задраивать спальник наглухо.

Проснулся он от того, что вместо привычного постукивания колес до его ушей долетело какое-то непонятное бормотание. Он открыл глаза, расстегнул спальник, выглянул из палатки.

Поезд замер посреди степи у разъезда, отбрасывая длинную тень. У горизонта вставало яркое солнце.

На площадке вагона-теплушки был расстелен платок, на котором, лицом к восходящему солнцу, на коленях стоял Ветров и бормотал молитву, размеренно кланяясь.

Через минуту Волегов выбрался из палатки одетый, по-кошачьи потянулся, несколько раз энергично развел руки в стороны, поворачиваясь всем корпусом. Делая упражнения, он с любопытством наблюдал за тем, как его сосед бьет поклоны.

– Это что, у тебя вместо физзарядки, Али?

Тот не ответил, продолжая молиться.

– Скучная у тебя жизнь: поститься, молиться да дерьмо за верблюдами убирать. А насчет баб у вас как, Али? Это вроде можно? Эй… Али-и!

Ветров продолжал бить поклоны.

Поняв, что разговорить соседа не удастся, Волегов повернулся и, на ходу расстегивая штаны, деликатно ушел вдоль платформы к дальнему ее краю, за пушку.

Послышался грохот встречного состава. Он пронесся мимо молящегося Ветрова и Волегова, стоявшего в расстегнутых штанах у края платформы.

Весь день Ветров провел в делах и заботах: кормил верблюдов, убирал за ними, читал про них книжку, которую дал ему с собой афганский офицер, затыкал щели между досками сеном, чтоб не дуло. И все равно, несмотря на суету, время тянулось очень медленно. Он наблюдал за развалившимся на ящике снарядов Волеговым – сняв гимнастерку, тот пытался загорать – и удивлялся, как можно целыми днями бить баклуши и пить в одиночестве водку.

И снова наступила ветреная степная ночь. Верблюды спали, прижавшись друг к другу. Ветров снова ворочался на нарах под одеялом. Его трясло от холода – от заткнутого в щели сена проку было мало.

В конце концов, не в силах больше мерзнуть на нарах, он поднялся и, завернувшись в одеяло, вприпрыжку начал расхаживать по вагону.

Неожиданно дверь, ведущая на площадку, открылась, и из мрака ночи возник пьяный Волегов. В левой руке у него была фляга.

– Доброе утро, мусульманин! – пошутил он и кивнул на одеяло: – Что, спокойной ночи не получается, а?

Ветров промолчал. Он подумал, что в своем одеяле выглядит перед пьяным соседом-сержантом весьма нелепо, и сел на нары.

Волегов скептически оглядел вагон-теплушку.

– Как же они тебя, сволочи, без печки отправили? Не теплушка, а холодушка. Человека не жалко, так хоть бы верблюдов пожалели!

Ветров посмотрел на него недоумевающе: мол, чего надо-то? И Волегов словно понял его немой вопрос: снял с гвоздика на стене кружку, сел на перевернутый ящик напротив завернутого в одеяло соседа, открутил пробку фляги и немного плеснул в кружку.

– На, погрейся. На страшном суде скажешь: доктор как лекарство прописал.

Ветров нерешительно взял кружку, осторожно вдохнул сивушный запах. Было видно, что он колеблется.

Волегов подставил руку к стене вагона.

– Щели бы, сволочи, хоть законопатили, вон как дует. Сено тут не поможет. Ты лучше со своих верблюдов шерсти настриги. На все дыры хватит.

– С верблюдов нельзя. Ценные очень, застрахованы, – возразил Ветров. – Мне за них век не расплатиться.

– Ну, и сдохнешь тут от холода!.. За твое здоровье!

Волегов глотнул прямо из горлышка фляги, занюхал рукавом. Ветров протянул ему пакет с лепешками:

– Закуси.

Тот отщипнул от лепешки кусочек, закинул в рот, стал жевать.

– Пить не пьешь, а про «закуси» понимаешь, – заметил он.

– Я у вас в Союзе долго учился, – объяснил Ветров.

– Да, все вы в Союз тянулись. Как мухи на мед. Значит, правда, совсем у вас паршиво было, в Афгане?

– Зачем обижаешь? У нас все хорошо было, – сдержанно возразил Ветров. – Воевать не надо было!

– Воевать не надо, это ты прав… А вот меня обижаешь! Ста грамм за свое же здоровье выпить не хочешь! Запрет на то и дан, чтоб его нарушать! Небось, в своем зоологическом не раз с мужиками водку трескал?

– Сельхозакадемия называется.

– Тем более! – Волегов кивнул на кружку. – Ведь вижу, хочешь же! Честное слово, я никому не скажу!

Ветров тяжело вздохнул и вдруг махнул рукой:

– А ладно, давай!

Он чокнулся кружкой с флягой сержанта и, морщась, залпом выпил водку.

– Вот это я понимаю, урюк! – засмеялся Волегов.

Рассекая тьму прожектором, поезд тянулся по степи. Но самого состава не было видно – стояла чернильная темнота, только звезды мерцали в небе.

На перевернутом ящике лежали теперь фляга и разломанная лепешка, стояли открытые банки, из которых торчали ложки. Ветров и Волегов сидели на нарах уже заметно раскрасневшиеся, и вели под водку настоящий мужской разговор.

– Воевать, конечно, плохо. Но с другой стороны, если бы мы не пришли, вы бы уже давно были под американцами. Тут ребром вопрос стоял – или мы, или они! – горячился Волегов.

– Нам никого не надо. Мы англичан прогнали и американцев бы прогнали.

Волегов усмехнулся:

– Всех? То есть и нас? Что-то у вас не очень получается.

– У вас тоже не очень, – парировал Ветров.

– У нас не очень?! – возмутился Волегов. – Да мы вас, дураков, просто жалеем, а стоило бы только захотеть… Вон, – он кивнул в сторону платформы, – пушку видел? С испытаний везу. Суперсекретная, на вооружении таких пока нет. Наши боятся, что американцы станут возникать: мол, оружие массового поражения. Так вот, от полигона, где стреляли, ничего не осталось, даже коз, и весь лес повалило. Снаряды на двадцать километров летают, и то с тормозными кольцами, а если без колец… Фьюить– и бумс! Весь ваш кишлак – как корова языком слизнула!

Ветров нахмурился.

– Зачем опять плохо говоришь? – спросил он обиженно.

– Ну, хорошо, твой кишлак мы не тронули бы. Ладно, чего водку греем? Давай, за мир, по сто.

Волегов открутил крышку фляги, опрокинул флягу в кружку. Но из горлышка вылилось всего несколько капель.

– Опа-на! Приплыли, мусульманин. Кто последний пил, тому в магазин бежать, – веско сказал Волегов.

– А где магазин? – серьезно спросил Ветров.

Дмитрий рассмеялся.

– Да шучу я. Юмор такой! Здесь магазин. Чтоб у русского мужика да заначки не было? Сиди, я сейчас.

Он хлопнул Ветрова по плечу, поднялся и вышел. Воспользовавшись ситуацией, тот оглянулся на дверь, взял кружку и выпил остатки водки.

Волегов перелез через ограждение площадки, через гремящую между вагоном-теплушкой и платформой сцепку, перебрался на платформу. Исчез в палатке, через мгновение появился с фонариком. Подошел к пушке, стащил чехол со ствола, посветил внутрь… и, сунув руку в сильно проржавевший ствол – из этой пушки, наверное, уже лет двадцать не стреляли, – достал оттуда бутылку водки. Сунул за пазуху и заторопился назад.

Минут через сорок после похода к пушке принесенная бутылка была ополовинена, а банки с закуской опустошены. Волегов и Ветров продолжили разговор о политике, горячась еще больше, чем раньше.

– Я всегда к вашим хорошо относился. Но и свою Родину люблю. Мы с отцом никого не трогали. Верблюдами торговали. Самые лучшие дромедары в Афганистане у нас были. Все скачки выигрывали.

– Дромедары – это кто? – удивленно спросил Волегов.

Ветров очертил рукой в воздухе что-то похожее на горб.

– Это с одним горбом которые… А пришли люди Амануллы и всех расстреляли. И верблюдов, и отца. Не понравилось им, что мы ни с теми, ни с другими. Ненавижу оружие! Все бы сжег. И пушку твою тоже!

Волегов выпил водку.

– Вот-вот! А говоришь, что не все вы там душманы. Все! – сказал он, шумно выдохнув.

– И я тоже душман? – обиделся Ветров.

– Душман, конечно. Переодетый. Это ты слова болтаешь, пока мы с тобой в поезде едем, а в горах бы встретил, и без всяких слов башку снес!

– Что говоришь? Со мной водку пьешь, лепешки кушаешь!

– Да говно твои лепешки, – сознался Волегов.

– Что?! – Ветров изменился в лице.

– То. Наш черняшка под водку в сто раз вкуснее!

Ветров встал, окончательно закипев:

– Ты мой хлеб обидел! Шайтан шурави!

Волегов тоже поднялся.

– Сейчас будет тебе «шайтан», урюк поганый! – произнес он многообещающе и бросился на Ветрова, собираясь ударить. Но тот ловко отклонился в сторону, и Волегов врезался лицом в стенку. Развернувшись, он снова накинулся на врага. На этот раз увернуться Ветрову не удалось, и, сцепившись, они покатились по вагону.

В пылу сражения Волегов задел ящик ногой. Недопитая бутылка упала на пол. Водка, булькая, потекла на пол.

Конечно, Ветров, с его специальной подготовкой, был искуснее в рукопашной схватке, но своего умения он старался не применять, напротив, даже несколько раз позволил соседу прижать себя к полу. И тут разгоряченный дракой Волегов заметил валяющуюся на полу бутылку.

– Урод, водку разлил! Дромедар хренов! – крикнул он и, уже в полнейшем огорчении, с силой ударил Ветрова по лицу. Потом поднялся, оставив противника лежать неподвижно, и, вымещая остатки злости, с размаху пнул ногой ящик, так что на пол полетели банки. Потом развернулся и вышел, хлопнув дверью.

Али-Ветров сел на полу, осторожно потрогал разбитую губу и усмехнулся, покачав головой.