Текст книги "Дискета мертвого генерала"

– Пожалуйста, – я пожал плечами. – Бежал, потому что у меня был пистолет. Сами понимаете, ничего хорошего за ношение оружия без разрешения ожидать не мог. Купил я его двадцать минут назад у тех ребят, что сидели рядом, за столиком в ресторане. Один из них, по-моему, работает где-то в охране, вот и решил задвинуть «ствол». А мне не помешает! Полные карманы денег, а сами знаете, время сейчас какое… А документы я незадолго до посещения ресторана отдал одному дельцу, чтобы тот оформил на мое имя транзитные номера и документы на машину. Я утром «восьмерку» у него купил, белую, спецкомплектации, и собирался вечером уже ехать дальше, куда-нибудь к морю… Даже денег ему дал! А из-за вашей выходки сейчас потерял и машину, и шесть тысяч долларов! Кто мне теперь их вернет?!

– В ресторане, значит, купили… Ну-ну! – Жаров отодвинул единственный ящик стола и достал оттуда завернутый в носовой платок «стечкин». Мой «стечкин», который после попадания в руку резиновой пули я уронил в решетку канализационного коллектора. Он положил его передо мной, отвратительно осклабился и сделал некий жест, очень напоминающий начальническое «пусть войдет». Один из охранников вышел и вернулся спустя пять-семь минут. Но не один…

Когда я услышал стук открываемой металлической двери, то невольно поднял глаза и… застыл, словно гранитный памятник на своей собственной могиле. Передо мной стояло нечто, с разбитым в лохмотья лицом, в дьявольски изорванной одежде, не способное что-либо соображать и самостоятельно, без помощи охранника, держаться на ногах. С ужасом я заметил, что вместо левого глаза у него была лишь покрытая грязной коростой слезящаяся щель. Глаз был выбит…

Этим несчастным оказался рыжий Альберт. Каким-то невероятным усилием воли ему удалось наконец понять, где он находится, и даже узнать меня. Едва его единственный уцелевший глаз, беспомощно шарящий по комнате, остановился на мне, как он на мгновение принял осмысленное выражение. И этим фактом незамедлительно воспользовался Жаров.

– Ты его знаешь?! – проорал он, встав из-за стола и вплотную приблизившись к едва не теряющему сознание Альберту. Калека что-то тихо промычал и едва заметно кивнул. – Кто это?! – еще громче и резче спросил полковник. В этот миг он сильно напоминал эсэсовского палача, с закатанными по локти рукавами и звериным лицом.

– Бо… бо… бров… Нач… аль… ник охраны… базы…

– Какой базы?! – Лицо Жарова стало краснеть прямо на глазах.

– Ма… фии… В Кар… па… тах…

Альберт прикрыл веко, из его рта потекла струйка крови, и он безвольно свесил голову, потеряв, вероятно, в который уже раз за последние часы, сознание. Полковник вздохнул, выдохнул, словно выпустил тугую струю воздуха из кузнечных мехов, снова сел за стол и выжидательно посмотрел на меня. Я молчал.

– Еще вопросы будут, Валерий Николаевич, или перейдем к делу? – наконец заговорил он.

– Вы считаете слова этого несчастного парня, избитого и покалеченного вами только за то, что он продал мне пистолет, правдой?! Да он сейчас маму родную не узнает, не то чтобы соображать нормально!..

На роже Жарова проступила не просто злость – ярость. Он резко вскочил из-за стола, едва его не опрокинув, и заорал, брызгая во все стороны слюной:

– Возьмите этого… этого… ублюдка и бейте до тех пор, пока не сдохнет! А после того как сдохнет, бейте еще два часа! У меня, су-у-у-ки, даже мертвые говорят правду, а не только такие упертые скользкие гниды, как это говно! – Но, вопреки моим предположениям, он имел в виду совсем не меня, а Альберта, так как короткий и толстый, как сарделька, палец, слегка зависнув возле моего носа, вдруг уставился именно на него, с трудом удерживаемого в вертикальном положении мощным двухметровым омоновцем.

Но не успела еще охрана уволочь впавшего в забытье рыжего, более напоминающего непрожаренный стейк, чем человека, как полковник поменял свое решение.

– Стойте! Борис, давай прямо здесь. Пусть гражданин Бобров-Полковников посмотрит, какая его ожидает участь, если он не захочет говорить правду о последних семи месяцах своей жизни на карпатской базе. Помнишь, как вы работали китайца? Вот, давай в таком же духе. Только помедленней, чтобы развлечение не закончилось слишком быстро.

Судя по виду, Жаров был доволен своей выдумкой. Верзила Борис отреагировал на слова командира только тем, что поднял взор к потолку, где возле болтающейся прямо на электропроводе лампочки был прочно вцементирован металлический крюк, потенциально служивший для крепежа более приличного осветительного прибора, чем простой пластмассовый патрон. Второй охранник взгляд Бориса понял без лишних слов, вышел и вернулся уже с мотком тонкой стальной проволоки. Далее они действовали с уверенностью безмозглых мешков, состоящих исключительно из груды мускулов, кучи костей и одного-единственного условного рефлекса – беспрекословно исполнять любые приказы командира.

Альберт только начал приходить в себя, как ему тут же крепко стянули за спиной запястья, протянули проволоку через крюк в потолке так, чтобы поднять руки как можно выше, но чтобы ноги жертвы все еще касались пола. Он никак на это не отреагировал, потому что вообще «потерялся» и уже не мог реально воспринимать происходящее вокруг, хотя совсем скоро его лишенные доступа крови кисти стали сначала красными, потом – синими. Еще полчаса в таком состоянии, и они превратятся, подобно изуродованному ранее глазу, в отработанный материал. Только вот в чем вопрос: проживет ли сам хозяин эти тридцать минут?

– Начинайте, – небрежно приказал Жаров, и четыре массивных кулака с набитыми до нечувствительности «кентусами» тотчас вгрызлись в и без того истерзанное донельзя тело.

Я напрягся так сильно, что любой клеткой своего организма стал ощущать ускоряющийся с каждой секундой пульс. Мне было глубоко плевать на Альберта как на личность, но своими глазами наблюдать пытку не хотелось. Едва я попробовал опустить взгляд, как это сразу заметил полковник. Он, до сих пор стоящий прямо напротив меня у двери и с плохо скрываемым удовольствием наблюдающий за выбиванием остатков жизни из пленника, сразу посуровел, подбежал и схватил меня за подбородок.

– Смотреть, смотреть я сказал! Пока не будешь говорить…

– Я согласен, – мне показалось, что моим голосом воспользовался кто-то другой. Но теперь уже неважно. Главное – сказано.

– Прекратите, – остановил «мясников» Жаров и внимательно заглянул мне в глаза, выдохнув прямо в лицо. Я даже ощутил, как противно пахнет у него изо рта. Мразь! – Рассказывай все, что знаешь, про базу в Карпатах, – полковник снова сел за стол, а одетые в камуфляж ироды заняли свое место у меня за спиной. Альберт, истекая кровью из вновь открывшихся ран, с которых пудовые кулаки содрали едва образовавшуюся корочку, продолжал висеть. Он был еще жив, но одной ногой уже прочно стоял в могиле.

– Что вы хотите знать? – Я умышленно тянул время.

– Все! – отсек Жаров. – Начиная с момента твоего первого контакта с мафией. Имена, адреса, планы, местонахождение базы на карте, количество боевиков, вооружения и прочих материальных ценностей, там сосредоточенных. А еще… – Он на секунду задумался.

«Ну и кретин, этот липовый полковник, – подумал я, – всерьез рассчитывает, что сейчас услышит и без того ему прекрасно знакомые факты из жизни «теневой власти», на службе у которой сам состоит со всеми потрохами. Я, мудило ты конское, «расколол» твоих ублюдков еще в ресторане, когда заметил не снятые с предохранителей автоматы и топорную организацию захвата. ОМОН никогда так не работает! И резиновые пули не применяет. Боже, какой придурок все это придумал?! Конечно, я был на сто процентов уверен в обязательной провокации со стороны Персикова с целью еще раз удостовериться в моей «благонадежности». Но он сильно прокололся, когда рассчитывал взять меня на испуг. Думал, не станет Бобров стрелять в бойцов спецподразделения милиции. И правильно думал – в настоящих не стал бы. А в тупорылых мордоворотов – с удовольствием! Надо же, своего собственного пса Альбертика не пожалели, чтобы уличить меня в желании сдать его конуру официальным властям. Ладно, сыграем в «дурочку»… Сам напросился».

– Понял, – я согласно кивнул. – Только вот помочь не могу ничем, потому что не знаю ни имен, ни фамилий, ни базы, ни того, что там прячет мафия. Я – Полковников Сергей Сергеевич, мне сорок лет, еду… ехал с Дальнего Востока в Ригу. И хоть бейте меня, хоть режьте, хоть наркотики вкладывайте – просто потенциально ничего вам сказать не могу! А этого, – я показал на вздыбленного боевика, – можете «мочить», согласен. Из-за его поганого пистолета я вынужден теперь сидеть тут с вами и доказывать, что не ишак! И еще, знаете что? – Я специально выдержал эффектную двухсекундную паузу. – Пошли вы все в жопу!!!

Лже-Жаров аж вытянулся от такой наглости. И настолько разозлился, что схватил лежащий в столе «стечкин», молниеносно снял с предохранителя и разрядил всю обойму, за исключением патронов, уже истраченных мной на двух «спецназовцев», в подвешенного на стальной проволоке к потолку Альберта. Хотя… нет. Я знаю, сколько их там было – сам заряжал. И если не ошибаюсь, то один «желудь» он все-таки оставил. Для меня. Теперь совсем интересно… Он решился на последний ход!

– Так, падла, да?!! – в ярости взревел он, обрызгав слюнями все ближайшие окрестности. – Ну все, жмурик, доигрался! – Он с трудом перевел дыхание. – Тащите его к стенке!

Уже готовые к последующему приказанию шефа, «мясники» очень бесцеремонно сорвали меня со стула, с гулким стуком упавшего на холодный и сырой каменный пол, двумя большими рывками дотащили до ближайшей стены и воткнули в нее лицом. Да так сильно, что хрустнул носовой хрящ. Целый поток крови пробежал по моим губам, скатился по подбородку и впитался в некогда имевшую замечательный белый цвет дорогую импортную рубашку.

– Нет, лицом сюда! – завизжал командир, проверяя наличие в обойме еще одного патрона. – Пусть обмочится от страха, паскуда!..

Меня схватили за шиворот и дернули. А потом один из гадов не удержался и коротким кистевым ударом заставил меня влипнуть в штукатурку и оглохнуть на правое ухо. Какая непростительная наглость с его стороны…

– Слушай сюда, скотина! – Прямо мне в лоб, с расстояния в два метра, смотрел зияющий ствол одного из самых смертоносных пистолетов мира. – У тебя есть только три секунды…

– Хорошо, я согласен. Но при одном условии. Трахни себя в задницу!!! – И я пронзительно, демонстративно громко рассмеялся. Вероятно, любой смотрящий на меня в тот «решающий для жизни» момент подумал бы, что парень окончательно рехнулся. Или просто полный псих, так как даже перед лицом «неминуемой» смерти не намерен раскрывать спрятанные в самых дальних уголках мозга-самоубийцы ценные знания.

Я же просто и цинично блефовал, уверенный в своей победе. И, как выяснилось уже через мгновение, не ошибся.

«Полковник Жаров» нажал спусковой крючок «стечкина», и во внезапно установившейся тишине комнаты раздался звонкий звук вхолостую ударившего бойка. В обойме пистолета больше не было ни одного патрона. Он догадывался, что я, как настоящий профессионал, буду автоматически считать выстрелы. И поэтому предусмотрительно, если не сказать – умышленно, вытащил из обоймы всего один «желудь», вполне способный своим потенциальным присутствием в самый последний момент развязать язык несговорчивого майора. Признаюсь, на это я не рассчитывал. Я просто думал, что он выстрелит мимо. Старые стены подвала, отсыревшие за долгие годы, не позволили бы пуле срикошетить. Она бы неминуемо застряла в нескольких сантиметрах вглубь от входного отверстия.

– Хватит… – «Полковник» опустил пистолет, сел, небрежно бросил «стечкин» на стол.

Я по-прежнему стоял у стены, подпираемый двумя автоматами боевиков. Но командир поднял кисть руки и сделал отстраняющий жест, будто прогнал назойливую муху.

Боевики молча переглянулись, а потом один из них осторожно спросил:

– Не понял, хозяин…

– Вон! – крикнул «Жаров», лицо его исказила презрительная гримаса: «Боже, какие идиоты…»

Когда облаченные в камуфляж «псы» покинули помещение, он посмотрел на меня, глубоко вздохнул, достал из кармана чистый носовой платок и вытер им крупные капли пота на основательно просвечивающих залысинах.

– Садитесь, Валерий Николаевич…

Я, изображая на побелевшем (хочется верить, что старый театральный прием у меня тогда получился) лице крайнюю степень удивления, несмело двинулся прочь от стены, поднял с пола опрокинутый стул и сел, выжидая начало диалога со стороны собеседника.

– Приношу вам свои извинения за столь циничную подставку, но руководство дало мне распоряжение любой ценой проверить благонадежность начальника охраны самой крупной базы. Не скрою, такой процедуре в том или ином виде подвергаются все вновь принимаемые в структуру сотрудники, если им предлагаются серьезные и ответственные места в иерархии. В вашем ведении серьезная информация и очень крупные материальные ценности. Соответственно, и проверка должна была проводиться на самом высоком уровне достоверности, – его слова звучали более чем убедительно, если учесть, что всего в полутора метрах от стола висел мертвый и истекающий кровью Альберт. – Я очень рад, что вы проявили себя исключительно с лучшей стороны, хотя, что здесь греха таить, три организма все-таки вывели из строя. Если бы не бронежилеты…

Я по-прежнему не менял выражение лица, решив сыграть свою роль до самого опускания занавеса, пока не получу абсолютные доказательства имевшей место провокации против меня. До тех пор я – Сергей Сергеевич Полковников.

– Вы снова говорите загадками, гражданин начальник, – я покачал головой. – По-моему, один из нас срочно нуждается в серьезной помощи психиатра.

– Оставьте! – С конкретной печатью усталости на одутловатом лице «Жаров» снова махнул рукой, потом немного подумал, достал из кармана своего пиджака сотовый телефон и быстро набрал несколько кнопок. В комнате было так тихо, что я отчетливо слышал не только протяжные гудки вызова абонента, но и щелчок соединения с линией.

– Алло? Владимира Адольфовича. С четырнадцатой базы.

Было заметно, как он нервничает.

– Это Олег, – наконец заговорил «полковник» после недолгой паузы. – Мы закончили… Нет… В высшей степени бесцеремонно… Трех, одному просто разбил «копилку», а двое других едва не зажмурились… Здесь… Да, рыжего… Рядом со мной болтается! – Толстяк, словно стервятник, осклабился и не без удовольствия оценил проделанную над телом Альберта «работу». – Хорошо, так и сделаю. Даю его, – он протянул мне телефон.

– Да.

– Приветствую, Валерий Николаевич! – Я услышал голос Персикова. – Рад сообщить, что вы с достоинством прошли проверку на вшивость. Теперь я нисколько в вас не сомневаюсь. Новую одежду, медицинскую помощь и машину получите немедленно. Вас отвезут в гостиницу, там отдохнете, выспитесь, а завтра можете спокойно ехать в Пярну и целый месяц наслаждаться обществом очаровательной дамочки. Дата возвращения остается прежней – в назначенное время вас будут ждать во Львове. Да, за свою новенькую «восьмерку» не волнуйтесь, она уже во дворе базы, в десяти метрах от вас! – Персиков хмыкнул. – Поедете без охраны. Альберт получил то, что ему давно полагалось, а кореец… уже несколько часов на базе. Отдыхайте. И – передайте трубочку Олегу.

Они перекинулись парой слов, затем «полковник» спрятал телефон в карман пиджака и сказал:

– Пойдемте наверх. Примите душ, поедите, вас посмотрит врач… Хотя, по-моему, кроме дезинфицирующего раствора и йода, ничего не понадобится!

Он улыбнулся отвратительной улыбкой и первым покинул помещение. А я остановился в проходе, обернулся и на миг задержал свой взгляд на трупе боевика. Мне вдруг показалось, что губы его слегка вздрогнули, будто он начинал приходить в себя после сильного болевого шока… вызванного многочасовым избиением и девятью смертоносными, застрявшими в теле пулями.

– Бред, – я не смог удержаться, чтобы не произнести это слово вслух. – Девять выстрелов, – добавил, а после развернулся и, насколько позволяло самочувствие, быстро пошел по направлению к выходу из старого армейского карцера.

* * *

Мы поднялись по ступенькам, миновали тяжелую стальную дверь, дошли до второго этажа, где очутились в просторной светлой комнате, судя по оборудованию – медпункте. Тотчас из соседней двери показалась красивая брюнетка с зелеными глазами и одарила меня прелестной улыбкой.

Я осмотрелся по сторонам. «Полковник Жаров» уже смотался, оставив меня наедине с женщиной в белом халате.

– Вам, несомненно, нужно сходить в душ, – выдала она свое компетентное заключение. – Потом аккуратно, чтобы не повредить ранки, оботритесь полотенцем и, не одеваясь, подходите ко мне.

– Прямо так сразу? – Впервые за последние сутки я заставил себя улыбнуться. – А потом так и ходить голым? Мне нужна одежда.

– Вы пока идите в душ, – брюнетка указала на дверь, из которой только что появилась. – А я приготовлю одежду, – она осмотрела висящий на мне, словно половая тряпка, зеленый костюм и ободранные донельзя ботинки. – Все на свалку! Какой размер одежды и обуви?

– Костюм – пятьдесят два, обувь – сорок три, – я напряг память и вспомнил еще кое-что. – Мне так же жизненно необходимы две банки холодного немецкого пива. Можно обойтись без врачебной помощи, но без пива!.. – Я скривил губы и развел руками.

– Когда будете завтракать, там спросите. А у меня медпункт, – она еще раз ткнула пальцем в сторону второй двери, где надлежало искать душ, и вышла, оставив меня совершенно одного…

Под бьющие сверху тоненькие струйки теплой воды я забрался с огромным удовольствием. Правда, тут же ноющей болью напомнили о себе и руки, и ноги, и лицо, но по сравнению с процедурой очищения от засохшей крови и прочей налипшей на тело дряни – песка, грязи и пота – это было сущей мелочью. Рядом с краном, на пластмассовой подставочке, предусмотрительно находились травяной шампунь, жидкое розовое мыло и поролоновая губка. Вряд ли этой уютной душевой кабинкой пользуются боевики. Ну, может быть, не считая любимого жеребца зеленоглазой брюнетки. Или – жеребцов. Откуда я могу знать такие интимные подробности?

Я не смог отказать себе в удовольствии простоять под тугими струями воды целых пятнадцать минут. До тех пор, пока штора не отдернулась и не показалось милое личико брюнетки. Она, бьюсь об заклад, не только с врачебным интересом осмотрела мое мокрое тело, несколько раз провела по нему рукой в требующих дезинфекции, йода и пластыря местах, а потом сказала:

– Вытирайтесь и ложитесь, – а сама подошла к стеклянному шкафчику со всевозможными пузырьками, открыла его и задумалась, какой бы такой штуковиной намазать этого здорового мужика?

Я тем временем обтерся, обмотал широкое полотенце вокруг бедер и, покинув душ, улегся спиной вверх на обтянутую полиэтиленом белую кушетку. Начинающие подсыхать ссадины стали отвратительно чесаться…

Спустя полчаса, весь с головы до ног обмазанный и обклеенный бактерицидным пластырем, одетый в новые, но ужасно «лоховские» рубашку, костюм и ботинки, которые следовало заменить в первом же приличном магазине, я сидел за столиком в некоем подобии кафе, где, как я понял, набивали свою утробу местные «омоновцы». Мне принесли горячий борщ, чуть подогретый люля-кебаб с рисом и красным соусом, и две банки холодного пива «Бавария». Совсем неплохо, если учесть пятнадцать часов без еды и отдыха. Я не спеша поел, выпил пиво, сразу почувствовав блаженную негу во всем организме, затем накоротке переговорил с Олегом – «полковником», который напомнил, что моя белая «восьмерка» со старым другом Колесником за баранкой ждут за высоким металлическим забором его опорной базы номер четырнадцать, чтобы незамедлительно отвезти в гостиницу.

– Не напрягайся, – отказался я от гостиничных апартаментов. – Как только доберусь до машины – сразу уеду из этой гребаной Западной Украины. Не понравилось мне ваше национальное гостеприимство.

– Как хочешь, – пожал плечами Олег. – Приказание Персикова. Номер в гостинице «Турист» на твое имя уже оплачен. Хочешь – едь, хочешь – нет. Мне до фени. Пойдем, провожу до ворот…

Мы вышли из здания и направились к въездным воротам. Я в последний раз окинул взглядом территорию, так замечательно меня приютившую в последние сутки, и, с превеликим удовольствием толкнув плечом одного из стоящих в узком проходе КПП боевиков, вышел наружу.

И сразу увидел Колесника. Он вмялся в водительское сиденье «Жигулей» и дремал, даже не шелохнувшись, когда я очень тихо открыл соседнюю дверцу и сел. У этого гуцула был замечательный сон. По крайней мере последние двое суток я не мог похвастать тем же. Пришлось сильно шлепнуть его ладонью по плечу. Колесник вздрогнул, широко, как пучеглазая жаба, открыл глаза, подпрыгнул и достал головой до крыши. Потом все-таки сообразил посмотреть направо.

– У-у, черт, напугал… – сказал он таким тоном, которым обычно поминают нечистого и сразу же крестятся. – Так и заикой можно остаться.

– Документы, – я протянул руку.

Колесник непонимающе поморгал, вероятно, еще не до конца проснувшись, затем сообразил, что от него требуется, и полез в карман.

Когда техпаспорт на «восьмерку» и мой собственный – «серпасто-молоткастый» – перекочевали в мой карман, я коротко бросил: «Вылезай!», и первым вышел из машины. Мы поменялись местами, я повернул в замке зажигания ключ и завел мотор.

– Довезу тебя до города, если скажешь, как туда ехать.

– Э-э, да тебя что, в спальном мешке сюда везли, друг?! – рассмеялся он, но, заметив на моем лице маску крайнего презрения к своей драгоценной персоне, быстро замолчал.

– Сто тридцать километров до Львова, – он пожал плечами. – Прямо и налево. Долго налево. Там кругом указатели!

Когда мы уже мчались по шоссе, я попросил у него сигарету.

– Персиков снял на мое имя номер в «Туристе».

– Ну и что?

– Мне он не нужен, – я надавил на кнопку прикуривателя. До Колесника дошло через двадцать секунд.

– Слушай, так я могу?! Если тебе не надо, а все равно оплачено! Возьму девочек, водки, всего-чего, – он заискивающе посмотрел на меня. – Давай заедем, скажешь администратору, что я за тебя, а?

– Две минуты. Мне некогда.

– Конечно, конечно! – Он явно воспрянул духом. – Слушай, а может, и ты с нами?! Такой сейшен организуем – мама родная!

– У меня в этом городе уже был сейшен. Век не забуду…

Как и обещал, я предупредил администратора гостиницы, что Колесник вместо меня будет пьянствовать «в номерах» в течение ближайших суток, а сам, сделав только небольшой перерыв на посещение междугородного телефонного узла, развернул машину строго на север и помчал к границе с Белоруссией. Впрочем, Рамоны все равно не было дома. Придется нагрянуть сюрпризом. Мое будто сошедшее с полотна обдолбанного художника лицо произведет на нее неизгладимое впечатление.

За прошедшие с момента переворота чуть более семи месяцев жизнь успела наломать дров. По дороге до маленького провинциального эстонского городка Пярну мне пришлось пересекать четыре, теперь уже государственные, границы, на каждой из которых неизменно перегарные пограничники по полчаса сличали мою собственную физиономию с той фотографией, что была прилеплена рядом с фамилией Полковников, а бравые таможенники, у которых жажда взятки была написана жирными буквами прямо на лбу, готовы были разобрать автомобиль до последнего винтика, лишь бы в очередной раз предотвратить попытку нелегального вывоза с их исторической Родины двухсот граммов соленого прибалтийского сыра. Но с автотуристом из Западной Украины их ждал конкретный облом. Не повезло, бывает.

В Пярну я въехал уже поздно вечером. В отличие от Львова, здесь снег еще даже не начинал таять. Высокие сугробы были повсюду. Но даже они не могли скрыть под своей толщей всего очарования тихого, уснувшего до очередного пляжного сезона курорта. В тот день я впервые отметил про себя, что все прошедшее время мне не хватало этого города с его уютными кафе, маленькими, почти игрушечными, магазинчиками, никуда не спешащими прохожими и, конечно, морем, скованным сейчас метровым слоем ледяных торосов.

В доме Рамоны горел свет. Если я еще не забыл расположение комнат, то вполне может быть, что она сидела у компьютера и писала свой очередной бестселлер. Я припарковал машину прямо возле ворот, привычным движением открыл калитку, жалобно скрипнувшую на легком морозце, и направился через укрытый пушистыми шапками снега сад к заветным трем ступенькам. Снег, отраженный голубым сиянием появившейся на чистом небе луны, тихо хрустнул под тяжестью моих кожаных подошв. Проезжая через Ригу, я все-таки сменил свою одежду и купил новые туфли. Сейчас я был очень похож на банкира. Только вот физиономия явно не вписывалась в общую картину. Ладно, до свадьбы заживет.

Я поднялся по ступенькам под изящный черепичный козырек у входа и надавил кнопку звонка. Спустя минуту послышались мягкие торопливые шаги. И… собачий лай. Какой-то удивительный – я раньше не слышал ничего подобного. Шаги остановились у двери.

– Кто там? – настороженно, но достаточно дерзко спросила Рамона. Я набрал полную грудь холодного морозного воздуха и почти по слогам произнес тщательно заучиваемую на протяжении последних двух часов фразу.

– Хозяйка, не сдадите комнату бездомному майору Советской Армии? – Эти семь с половиной слов я произнес на «чистом» эстонском, едва не сломав свой несчастный язык. Господи, кто только придумал такое ужасное, словно к зубам прилипла искорка, тягучее произношение? Несчастные эстонцы!

Через пять секунд две горячие, нежные ручки обвили мою шею, а чуть влажные мягкие губы намертво прилипли к моим, истерзанным и побитым.

– Я тебя люблю, – шепотом произнесла Рамона мне в самое ухо и тихо, как будто боясь потревожить сон спящих в соседних коттеджах соседей, засмеялась. Затем слегка отстранилась, осмотрела мой смазанный портрет и укоризненно покачала головой: «Что мне с тобой делать, негодный мальчишка! Опять подрался». И все?! Я, понимаете, ожидал бури эмоций, а тут… Что ни говори, а холодный северный менталитет берет свое. Ну ничего, сейчас мы тебя разогреем!

Я снова услышал этот странный лай и вдруг ощутил, как что-то мягкое и гладкое трется мне о ноги и тихо попискивает.

– Познакомься, это Гарик, – Рамона наклонилась, и у нее на руках оказался щенок мраморного дога. Он был как две капли воды похож на того… погибшего. Только в пять раз меньше. И в десять раз – смешнее. – А это, Гарик, тот самый дядя, которого, начиная с сегодняшнего дня, ты будешь регулярно цапать за ноги, а утром стаскивать с него одеяло! – Рамона неожиданно протянула его мне. Едва оказавшись у меня на руках, Гарик со знанием дела обнюхал доселе незнакомое, вдоль и поперек обклеенное лейкопластырем лицо, чихнул и вдруг быстро и точно лизнул меня в нос.

– Это значит, что можно войти, – перевела с собачьего Рамона, схватила меня за рукав и быстро втянула в дом вместе с огромным клубом морозного зимнего пара.