Текст книги "Дискета мертвого генерала"

11

Как и было намечено планом, «Пеликан» бросил якорь в южной части Бермудского треугольника, в месте, где, по преданию, затонула несколько миллионов лет назад великая цивилизация Атлантида. Якорь уткнулся в песчаное дно на глубине около пятидесяти пяти метров, и это было самое мелководное место в радиусе многих десятков миль. Проведенная эхограмма показала, что прямо под кораблем, на дне, находится какой-то предмет весьма внушительных размеров. Это вполне мог быть просто скалистый риф, но, что так же не менее вероятно, предмет мог являться и затонувшим много лет назад кораблем.

«Пеликан» прибыл на место лишь в половине одиннадцатого вечера, когда кругом была полная темнота, если не считать зависшей над головой белой луны и миллионов мерцающих далеким голубоватым светом звезд.

Прохоров и Наташа молча стояли на самой верхней точке судна и, прижавшись друг к другу, смотрели на серебряную звездную россыпь у них над головами. Легкий ночной ветер с запахом водорослей Саргассова моря трепал их волосы, прикасался к лицу, проникал в легкие, а колышущийся на ребристой поверхности океана свет полной луны вызывал удивительные фантазии и грезы. В этот момент Прохорову вдруг захотелось рассказать Наташе все, чем он так долго не мог поделиться ни с одним человеком в мире. Он неожиданно почувствовал, как бетонная плотина, возведенная им внутри себя два года назад, в день похищения Дашеньки, дала течь и со стремительной скоростью начала крошиться и рушиться! Он не мог больше сдерживать себя, он должен был выговориться, вывернуть наизнанку душу, ослабить тот тугой узел, что так долго душил его каждый день, каждый час, каждую минуту.

– Наташа, я должен тебе кое-что рассказать… – начал Прохоров, но слова вдруг застряли у него в глотке, как будто прилипли к густо вымазанному черным дегтем языку. Вадим только беспомощно открывал рот, не в силах произнести больше ни слова и чувствуя невидимую, плотно перекрывающую ему трахею пробку в горле.

Каким-то шестым чувством Прохоров ощутил близкое присутствие опасности. В глубине его души вдруг проснулся холодный и липкий страх. Чисто машинально он быстро перегнулся через предохранительное заграждение, вглядываясь в почти непроглядную черноту расположенной в восьми метрах внизу палубы. Прямо под ними, облокотившись на металлический борт корабля, стоял и курил радист. Несомненно, он слышал каждое их слово. И услышал бы гораздо больше, если бы не внезапный, животный страх, охвативший Вадима на уровне подсознания. В это мгновение Прохоров почувствовал себя так, будто на полной скорости мчавшийся товарный состав, под завязку груженный тротилом, вдруг прямо перед ним, прикованным к бетонной стене, круто свернул и помчался дальше по другой, параллельно проложенной колее.

– Ты что-то сказал? – Наташа отвлеклась от созерцания ночного океана и взглянула на Прохорова. Он только покачал головой.

– Если я еще раз скажу, что люблю тебя больше всех на свете, ты поверишь? – Вадим снова прижал к себе не сопротивляющуюся женщину и нежно поцеловал в лоб, с трудом переводя дыхание и с ужасом думая о возможных последствиях его едва не вырвавшейся наружу исповеди. Он знал, что больше никогда уже не сможет решиться на нечто подобное. Никогда.

– Может, пойдем в каюту, а то что-то прохладно? – Наташа слегка прищурилась, и в ее смотрящих на Прохорова глазах отразились две большие белые луны. Вряд ли она замерзла. Температура стояла выше двадцати градусов. Вероятно, у нее были несколько другие мысли насчет ухода в уединенное место. Впрочем, Вадим уже успел достаточно хорошо изучить Наташин характер, чтобы безошибочно разбираться в ее желаниях. Сегодня ночью они, безусловно, совпадали с его собственными. Главное – это поплотнее закрыть иллюминатор…

* * *

На следующее утро было назначено первое погружение батискафа, ставящее целью установку на разных глубинах в радиусе ста метров звуковых приемопередатчиков для записи переговоров дельфинов.

К моменту спуска «кита», как назвали выкрашенный ярко-оранжевой краской батискаф члены команды, на палубе судна собрались все. Мощная грузовая стрела сняла аппарат с места его крепления на корме корабля и медленно, стараясь не раскачивать из стороны в сторону, перенесла за борт судна. Лебедка, сантиметр за сантиметром, стравливала пятидесятимиллиметровый стальной трос, опуская аппарат к колыхающимся на поверхности океана полуметровым волнам. Наконец он коснулся воды, погрузился в нее на треть, на какое-то время замер, а затем, когда включился направленный вертикально вверх прожектор, а вместе с ним и еще два – спереди и сзади, – начал со скоростью шесть метров в минуту погружаться на дно.

Прохоров включил первую видеокамеру, передающую изображение на корабль, где оно автоматически записывалось на кассету, оценил внутреннее освещение батискафа в виде одинокой желтой лампочки возле расположенного вверху люка, а потом, так же как Славгородский, прильнул к толстому прозрачному плексигласу, вместо обычного стекла перекрывающему отверстие иллюминатора.

Маленькие пузырьки воздуха поднимались вверх, к месту, откуда только что начал свое погружение «кит». Спустя пару минут появились рыбы, очень смахивающие на стаю мелких пресноводных окуней – такие же полосатые и колючие, только несколько другой цветовой окраски. Наружный микрофон уловил далекий крик дельфина…

– Вы не спускались раньше под воду? – неожиданно спросил Сергей, переключив аппарат поглощения углекислого газа на максимальную мощность. – Хотя бы с аквалангом? – Неизвестно, к кому из ученых он обращался. Наверное, к обоим сразу.

– Я – нет, – сразу ответил профессор, не отрываясь от круглого иллюминатора. – Никогда. Но мне нравится, – он повернулся к штурману и как-то заговорщицки улыбнулся.

– А мне приходилось плавать с аквалангом и даже заниматься подводной охотой. На Волге, возле Саратова. Могу даже сказать, что получал от этого удовольствие. Кстати, «мокрый» комбинезон и кислородные баллоны у меня дома в целости и сохранности. Может, слетаем по-быстрому? – Прохоров чувствовал себя просто великолепно.

– Как-нибудь в другой раз, – усмехнулся шутке Вадима штурман и перевел свет переднего прожектора на несколько градусов ниже.

Тотчас в его фокусе появилась отвратительная, вытянутая, как у угря, и зубастая, как у щуки, рыбья морда. Ее маленькие злые глаза-пуговицы без какого-либо страха смотрели на незнакомый предмет, неожиданно спустившийся откуда-то сверху, да еще ослепляющий обитательницу черных сумрачных глубин ярким светом прожектора. Тварь, ни капли не стесняясь, вынырнула из темноты и вплотную приблизилась к иллюминатору, с плохо скрываемым любопытством заглядывая внутрь. Цвет ее бесчешуйчатой шкуры был темно-коричневым, с редкими желтыми точками в районе живота. Змеевидное тело – значительно длинней и подвижней, а пасть, с острыми, как загнутые отточенные гвозди, зубами – вдвое больше. Такая «гадюка» могла запросто оторвать руку, если кто-нибудь решился погладить ее против шерсти. Но ни одному из находящихся в батискафе мужчин эта идея как-то не пришла в голову.

– Мурена. – Сергей легонько щелкнул указательным пальцем по плексигласу, на что змеевидная тварь сразу же ответила судорожным броском и смыканием открытой пасти. Она явно не имела ничего против, чтобы позавтракать пальцем штурмана. Но, сильно ударившись мордой о прозрачное органическое стекло иллюминатора, вынуждена была сконфуженно ретироваться. Какой-то зазевавшейся атлантической селедке сегодня не слишком повезет. Ведь мурена вряд ли знает, что где-то в мире существует вегетарианская диета…

«Кит» продолжал медленно опускаться, слегка покачиваясь и ощетинившись тремя яркими белыми лучами. Красная стрелка на приборе глубины заблудилась где-то в районе между цифрами тридцать и сорок. Солнечный свет, такой яркий над зеленой поверхностью океана, почти не проникал в эти мрачные глубины. То и дело мимо иллюминаторов проплывали диковинные рыбы, раскрашенные преимущественно в темные тона, похожие на сгусток плазмы полупрозрачные медузы и целые мутные колонии океанического планктона – любимого и единственного лакомства огромных, но совершенно безобидных для остальных водных обитателей китов. Прохоров всегда удивлялся, как такое гигантское животное весом в несколько тонн может питаться почти невесомыми простейшими организмами, не способными даже самостоятельно передвигаться.

– Скоро будем на месте, – сообщил штурман и в очередной раз посмотрел на вращающийся экран РЛС. Очертания лежащего на дне океана предмета напоминали что-то до удивления знакомое. Славгородский присоединился к Сергею и тоже внимательно наблюдал, как после прохождения лучом правого верхнего края экрана на нем оставалась очень примечательная, с четко очерченными границами отметина.

– Неужели это… – Профессор вдруг замолчал, чуть заметно покачав головой. – Даже не верится, честное слово!

– Сейчас посмотрим. Уже приехали, – пробормотал одними губами штурман, и спустя секунду направленный почти вертикально вниз луч переднего прожектора достиг идеально гладкого песчаного дна.

– По-моему, оно где-то здесь, – Сергей со знанием дела повернул похожую на компьютерный джойстик ручку перемещения прожектора и направил ее градусов на двадцать пять вправо.

В момент, когда нижняя часть батискафа мягко коснулась океанского дна, взметнув вверх клубы мелкого серого песка, луч прожектора вырвал из темноты силуэт наполовину погруженного в песок, лежащего совершенно ровно и сверкающего своими металлическими боками в мощном свете галогеновой лампы самолета. Он был почти как новый. Только расчерченное паутиной мелких трещин стекло кабины пилотов не позволяло заглянуть внутрь. Но зато отчетливо были видны обломанный руль высоты и нарисованный на фюзеляже опознавательный знак французской военной авиации. Самолет, несомненно, был сбит, летя на небольшой высоте над уровнем океана, и нашел свое последнее пристанище на ровном песчаном дне Атлантики в годы второй мировой войны.

– Мама моя! – Славгородский как завороженный прилип к иллюминатору и смотрел на открывшуюся его изумленному взгляду глубоководную могилу.

Прохоров и Сергей тоже молча всматривались в лежащий в двадцати метрах от батискафа французский бомбардировщик. Камера подводной съемки передавала изображение на «Пеликан». Несомненно, там тоже стояла гробовая тишина. Фантастическое, но вместе с тем совершенно реальное зрелище потрясало.

Первым заговорил штурман. Он включил связь с радиорубкой корабля и вызвал капитана.

– Все в порядке, – через десять секунд раздалось в динамике. – Мы видим его, хорошо видим, – после паузы продолжил «кэп». – Попробуйте подплыть ближе. Главное – это номер борта и наличие вооружения. Если сможете, загляните в кабину.

– В таком случае, не обойтись без механической руки. Надо выбивать стекло, так ничего не видно, – сказал Славгородский, пригнувшись почти вплотную к микрофону, вмонтированному в приборную панель.

– Ничего страшного, – отозвался капитан. – Вернемся, сообщим французам о находке, пусть сами поднимают. Но раз уж мы оказались рядом, надо выяснить самое основное. Возможно, там сохранились останки пилотов… В любом случае, стоит попробовать. Подойдите ближе и выдавите стекло, – капитан отключился.

– Вот вам и дельфины, – пробормотал штурман и, активизировав электромоторы, направил батискаф к самолету.

– Одно другому не мешает, – непринужденно пожал плечами Прохоров и посмотрел на профессора. – Правда, шеф?

– Закончим с «летуном», займемся делом, – согласно кивнул Славгородский. – Время есть. Подумаешь, лишние двадцать минут просидим в этой скорлупе, – он легонько хлопнул Вадима по плечу и даже подмигнул. Происходящее, несомненно, занимало его.

Батискаф приблизился к бомбардировщику на расстояние не менее трех метров и сейчас находился прямо перед изрешеченной пулями кабиной. Плотные, как морщины, нити трещин не позволяли разглядеть, что скрывалось за стеклом.

Сергей зафиксировал нужное положение прожектора и переключил рычаг управления на приведение в действие механической руки глубоководного аппарата. Она медленно вытянулась с верхней части батискафа, достигла кабины бомбардировщика и очень аккуратно надавила на стекло. Серьезной нагрузки не потребовалось – стекло рассыпалось от малейшего прикосновения. И трое находящихся в темно-синем стальном «ките» мужчин увидели пристегнутые ремнями к истлевшим от соленой воды и времени креслам скелеты. Их было двое. На белых, начисто отшлифованных океаном костях угадывались остатки форменной одежды и даже наручные часы. На шее у одного из мертвецов висела витая серебряная цепочка с католическим крестом. Один скелет завалился на переборку, второй, натянув ремень, приник к приборной доске. Когда штурман при помощи механической руки выдавил стекло кабины, череп одного из летчиков отделился от позвоночника и плавно, будто погруженный в масло, упал на серое дно океана, рядом с торчащим из песка бесформенным куском вулканической породы.

– Твою мать, – тихо выругался Сергей и включил связь с кораблем. – Капитан, я вижу бортовой номер. На задней переборке кабины, трафарет.

В динамике что-то щелкнуло, и раздался голос Дорофеева.

– Я тоже вижу. Давай для уверенности продиктую… – «Кэп» назвал семизначный номер бомбардировщика, на что штурман ответил утвердительно.

Самолет идентифицирован, остальное – проблема французского правительства. Этот «борт» наверняка считается пропавшим без вести. Теперь есть возможность поднять самолет и захоронить останки погибших пилотов. И здесь совершенно ни при чем Бермудский треугольник с его тайнами. Просто была война, которая закончилась уже пятьдесят лет назад…

Батискаф еще раз проплыл вокруг фюзеляжа, после чего штурман дал окончательное заключение в отсутствии на борту самолета неиспользованного боезапаса. Несмотря на полувековое пребывание в соленых водах Атлантики, бомбардировщик сохранился вполне прилично и при использовании специальной техники без особенных проблем мог быть поднят на поверхность и переправлен во Францию.

Покончив с внеплановой задержкой, экипаж батискафа приступил к своей основной задаче – установке шести приемопередатчиков для записи звуковых сигналов, издаваемых дельфинами. Аппаратура позволяла различить их в радиусе двух километров от места установки прибора. Спустя два часа батискаф завершил работу, и его подняли на «Пеликан».

12

Эксперимент с треском провалился. Едва был включен прибор обратной кодировки, как все находящиеся в радиусе действия подводных приемопередатчиков дельфины просто сошли с ума. Они вели себя так, будто их мозги живьем засунули в микроволновую печку и включили ее на максимальное излучение. Они не понимали тот ужасный вопль на неизвестном языке, в который превратил их мысли созданный Прохоровым прибор.

Все наблюдающие за экспериментом члены экспедиции недоумевали, не зная, где кроется ошибка. И только Вадим знал, в чем дело. Не разработанный для человеческой психики алгоритм стал виновником творящегося в океане кошмара, а его еще пока неизвестный, но глобальный просчет. В чем он заключается, придется вычислять как можно скорее, пока не лопнуло терпение Славгородского и он не отдал распоряжение о сворачивании работ.

Но Прохоров был далек от мысли об ошибочности теории, возлагающей основные функции эксперимента на ретранслятор. Он, несомненно, нужен. Но – он должен быть правильно подключен!

Славгородский дал приказ отключить аппаратуру, уничтожающе взглянул на Прохорова, зло прошипел слова негодования и скрылся у себя в каюте. Он уже жалел, что уговорил себя снарядить дорогостоящую и совершенно бестолковую экспедицию. За без малого два месяца работы не продвинулись ни на шаг!

После отключения передатчиков дельфины спешно ретировались из опасной зоны, где их едва не сделали законченными психами. Микрофоны бесстрастно свидетельствовали о полном отсутствии в радиусе двух километров от «Пеликана» млекопитающих обитателей Атлантики.

Вадим же спокойно извлек из общей схемы небольшую, размером с пачку сигарет, коробочку и снова отправился с ней в радиотехническую мастерскую. На этот раз он взял с собой Наташу. Ее знания в биологии могли дать такую необходимую сейчас информацию к размышлению…

Было около трех часов ночи, когда в дверь каюты, где жили Лещинский и Ожогин, тихо постучали. Будулай неохотно слез с койки, включил свет и, подойдя в одних трусах к двери, спросил:

– Кто там еще? Не спится вам…

– Гена, это Вадим, – раздался с той стороны голос Прохорова. – Ты очень нужен. Прямо сейчас.

Будулай повернул ключ в замке и открыл дверь. И тут же спрятался за нее, оставив в проеме только бородатое лицо с черными кучерявыми волосами. Он действительно как две капли воды смахивал на цыгана из популярной мелодрамы.

– Извини нас, что разбудили, – Наташа стояла рядом с Прохоровым и смущенно отводила глаза. – Гена, мы, кажется, обнаружили что-то очень важное. Надо срочно прогнать это через компьютерную программу, которую ты сделал на основе алгоритма Вадима. И если все сойдется…

По взгляду Наташи Ожогин окончательно убедился в действительной неотложности дела. Он тоже был азартным человеком и не заставил себя просить дважды. Спустя минуту они уже шли по освещенному дежурным светом коридору в направлении к сверху донизу напичканному компьютерами рабочему помещению Будулая.

Надо заметить, что по профессиональным навыкам программиста, мастера по сборке и ремонту, а также опытного пользователя Будулаю просто не было равных. Он мог выжимать из процессоров и периферийных систем все, до последней капли. Причем – с закрытыми глазами.

Когда Гена читал статьи криминальной хроники о злоумышленниках-хакерах, при помощи домашнего компьютера проникающих в компьютерные сети крупнейших международных банков, взламывающих систему защиты и переводящих на свои счета миллионы долларов, он просто улыбался. Ожогин мог обчистить до нуля все банки мира, потратив на каждый не более трех дней и запутав следы так, чтобы не ждать неизбежной в этом случае встречи с Интерполом. Но, как и множество увлеченных своим делом до самозабвения профессионалов, он никогда бы этого не сделал. Ему вполне хватало осознания факта, что он может это сделать в любое удобное время. Гордость за самого себя с лихвой заменяла Ожогину все деньги мира.

– А где дядя Леша? – спросил Прохоров, когда они поднимались по крутой металлической лестнице на палубу, чтобы затем пройти в рабочие помещения, расположенные на первом этаже надстройки. – Его не было в каюте.

– Видео смотрит в кают-компании, – и Будулай проделал хорошо всем понятный и без слов жест, щелкнув указательным пальцем по горлу. Константин Константинович третий день праздновал недавно случившийся день рождения. Славгородский просто сходил с ума, не понимая, откуда у старика появляются одна за другой полные бутылки армянского коньяка «Арарат». – Не знаешь, что ли? Шеф опять грозился его уволить, – Гена усмехнулся и покачал головой. – Деятель…

Когда Прохоров, Наташа и Ожогин наконец добрались до компьютерного центра, зашли внутрь и включили основной, базовый компьютер, Вадим протянул Будулаю написанные на бумаге формулы, под которыми был от руки набросан рисунок схемы обратной кодировки радиосигнала. Геннадий с минуту внимательно изучал его, а потом расплылся в улыбке, вероятно, уже просчитав все в своем аналитическом гениальном уме.

– Слушай, ты хоть сам представляешь, что натворил?! Ты… замкнул цепь! Ты сделал это, мать твою так! Ну, Прохоров, ну голова… – Будулай нашел нужный файл, загнал туда всю информацию с листка, словно пианист, управляясь с клавиатурой, начертил схему рекодировки, а потом пропустил полученные данные через специальную программу.

Даже одному из самых совершенных компьютеров мира понадобилось около минуты, чтобы выдать окончательный результат. Он оказался стопроцентным.

– Вот и все, – Прохоров достал из кармана брюк чистый носовой платок, вытер им крупные капли пота, проступившие на лбу и над верхней губой, сунул платок обратно и мешковато опустился на вращающееся кресло. – Вот и все, дорогие мои. Не слышу оваций и поздравлений.

Будулай, все еще не веря своим глазам, молча и сильно стиснул своей могучей клешней руку Прохорова и снова неморгающим взглядом уставился на монитор. Результат был слишком очевидным, чтобы вызывать сомнения в его правдивости. Машина не могла ошибиться. Она с холодным расчетом безапелляционно констатировала факт. Прохоров сумел замкнуть схему передачи мозгового импульса на расстоянии при помощи спецоборудования, декодера, радиосигнала и вшитого в объект ретранслятора. Теперь оставалось только провести эксперимент на стационарном стенде, с участием «куклы» и оператора. А стенд имелся лишь в Экспериментальном исследовательском центре, в «Золотом ручье» и нигде больше. По крайней мере, именно так считал компьютерный гений Ожогин.

– Вадим, ты самый замечательный человек, которого я когда-либо встречала за свою жизнь, – тоном школьной учительницы прощебетала Наташа, подошла сзади и обвила шею Прохорова тонкими загорелыми руками. – Я люблю тебя.

– Я тоже, – Прохоров вдруг моментально посерьезнел, его благодушная маска сменилась на гранитное изваяние бездушной скульптуры, он резко встал, достал из стоящей на столе прозрачной пластмассовой коробки форматированную дискету, вставил ее в дисковод главного компьютера и вызвал операцию переноса файла.

– Что ты делаешь, эй! – со скоростью процессора отреагировал Ожогин. Он положил ладонь на манипулирующую «мышью» руку Прохорова. – Инструкции не знаешь?

Но когда Будулай столкнулся взглядом с дьявольски сверкающими глазами Вадима, то рука его непроизвольно ослабла. Он впервые видел на лице коллеги звериную злость. Если бы Ожогин продолжал настаивать на своем, то, вполне вероятно, Прохоров, который был на голову ниже, разорвал бы его на молекулы. Это казалось полной неожиданностью.

– Вадим, ты с ума сошел? – испуганно спросила Наташа, наблюдая за движением индикатора на мониторе. Он уже показывал шестьдесят процентов заполнения. Еще минута, и секретный файл перекочует с жесткого диска памяти на флопи-дискету. В отличие от операции копирования, оставляющей информацию на ее источнике, перенос файла автоматически стирал его из основной базы данных, переводя на портативный носитель. А это было категорически запрещено секретной инструкцией, под которой стояли подписи всех без исключения членов экспедиции, в том числе и Прохорова. Неповиновение грозило обернуться наисерьезнейшими неприятностями с курирующей разработки Службой безопасности.

– Ну и что? – Прохоров снова улыбался и как ни в чем не бывало пожал плечами. – И куда я, по-вашему, денусь с корабля вместе с этой дискетой? Поплыву на надувном матрасе обратно в Балтийск? Сейчас вы оба очень напоминаете мне прапорщика, которому приказали заглушить танк, а он начал его перекрикивать. Я просто хочу сделать сюрприз нашему шефу, слишком разочаровавшемуся в проекте в последние две недели, и своему коллеге, Мишке. Пусть учится, пока я жив! – И Прохоров громко рассмеялся. Сейчас он снова был самим собой. И был очень счастлив.

Ожогин расслабился, сел на кресло, молча наблюдая, как завершилась операция переноса файла, как Прохоров вытащил из дисковода маленький черный квадратик и спрятал его в нагрудный карман рубашки. Действительно, что Вадим может сделать с информацией, кроме как удивить ею коллег по работе? Ничего.

Будулай очень серьезно ошибался…

– Ты собрался куда-то? – настороженно спросила Наташа, заметив, как Прохоров подошел к входной двери, ведущей в коридор.

– Да. Пойду подышать свежим воздухом. Я чувствую, что извилины мои вот-вот спляшут ламбаду, – Вадим и впрямь выглядел измученным. За последние двое суток он очень много работал и всего два часа спал.

– Я с тобой, – Наташа сделала шаг навстречу Прохорову, но тот отрицательно покачал головой.

– Не волнуйся, через десять минут я буду в нашей каюте, – он подмигнул ей весело и непринужденно. – Мне просто нужно побыть одному. Только что я сделал самую важную работу в своей жизни, понимаешь? – Вадим ласково посмотрел на любимую женщину и, прижавшись к ее щеке губами, нежно поцеловал. – Не знаю, может, на обратном пути разбужу шефа. А может… и нет. Тогда после завтрака соберемся здесь, и я продемонстрирую ему новый компьютерный мультик! Старик будет доволен. – Прохоров уже собрался выходить, как вдруг обернулся и добавил: – Кстати, работа закончена. Заберем передатчики из воды и – по коням, в матушку-столицу. Так что собирайте манатки!

Дверь плавно прикрылась, и неторопливые шаги, несколько смягченные тонкой ковровой дорожкой, направились в сторону выхода на палубу.

* * *

Вадим незаметно, как ночная тень, проскользнул овальную металлическую дверь, отделяющую коридор от палубы, и оказался снаружи… В лицо сразу ударил ночной океанский воздух. Прохоров секунду постоял, полной грудью вздохнул, ощутив ни с чем не сравнимый аромат соленой океанской воды, водорослей и, видимо, прилетевший сюда с расположенных в нескольких десятках миль Бермудских островов пьянящий дух диковинных тропических цветов. Затем так же, стараясь не попасться на глаза возможному шальному романтику, решившему постоять ночью на темной палубе «Пеликана», вдоль надстройки прошел несколько метров и поднялся по наружной узкой металлической лестнице, ведущей в радиорубку и – соседняя дверь на площадке – на капитанский мостик. И там, и там горел свет. Вадим подкрался на корточках к мостику, вжался в переборку и аккуратно заглянул внутрь ярко освещенного помещения. Кроме самого штурмана, там никого не было. Штурман же сидел за расположенным в центре помещения столом и лениво раскладывал на нем потертые и замусоленные карты. Он, оказывается, был любителем пасьянса.

Прохоров быстро развернулся, тремя шагами преодолел расстояние, отделяющее его от радиорубки, и тихо постучал в дверь. Два длинных удара, один короткий. Это был условный знак. Радист Игорь, находившийся внутри тесного, напичканного радиотехникой с пола до потолка квадрата два на три метра, уже понял, что пришел Прохоров. Дверь бесшумно открылась, и Вадим проскользнул внутрь.

– Надо связаться с базой, – он с трудом перевел дыхание и вопросительно посмотрел на радиста. – У тебя ведь скоро сеанс связи с шефом?

– Через… две минуты, – окинув взглядом висящие на стене электронные часы, Игорь заметно насторожился. – А что произошло, что-то серьезное?

– Думаю, да. Я только что замкнул цепь! – Глаза Вадима сияли, как две глубоко посаженные в бесцветные глазные яблоки голубые жемчужины. – Я окончил эксперимент! Понимаешь?! – Прохоров пододвинул ближе к себе стоящее недалеко от него мягкое рабочее кресло на колесиках и быстро опустился на сиденье, положив руки на пластмассовые подлокотники. Сейчас он торжествующе наблюдал, как по лбу радиста начали ползти одна за другой три глубокие морщины. До Игоря дошел истинный смысл слов.

– То есть ты хочешь сказать, что создал оружие? Окончательно?

– Если в общих чертах, то да. Скажем, я уже отремонтировал машину, но еще не успел ее покрасить. Сколько на это потребуется времени?.. Вот ровно через столько и начнет работать психотропный излучатель. Думаю, шеф останется доволен моей работой. Надо будет попросить у него премию! – Прохоров откровенно «тащился», демонстративно нацепив на себя выражение лица, которое говорило бы Игорю о величии сидящего перед ним ученого мужа, удостоившего мафию великой чести трудиться на ее благо.

– Ладно, дам тебе возможность лично передать радостное известие, – небрежно бросил радист, где-то в глубине радующийся скорому завершению экспедиции. Дома были свобода, рестораны, девочки, раскатывание на роскошных автомобилях, а здесь… Скукотища!

Близилось время связи с базой. Игорь встал со своего места, пересек тесную рубку, открыл дверь и на всякий случай оглядел пустынную палубу судна. Никого. Он вернулся к столу, надел наушники и начал вызывать базу. Через минуту получил разрешение говорить со спутниковой связи и, кивнув Прохорову, включил телефонную станцию.

– Привет, шеф! У нас все в порядке… Нет, я лучше дам трубку гению, он сам все расскажет, – Игорь усмехнулся и протянул телефон Прохорову. Сам же подключился к линии и мог слышать содержание разговора через наушники. Прикрепленный же к ним микрофон давал возможность разговаривать.

– Здравствуйте. Хочу сообщить хорошие новости. Я двадцать минут назад закончил создание прибора… Да, практически полностью. Спасибо… Нет, все в порядке… Еще не знает… Думаю сообщить ему утром. Дискета у меня в кармане, – Прохоров похлопал себя по плоской груди. – Думаю, через неделю максимум. Плюс одиннадцать дней… Хорошо, сделаю… До свидания, – Вадим Витальевич положил телефон обратно на рычаг, так как Игорь мог разговаривать по линии без помощи трубки, и довольно развалился в кресле, вытянув ноги едва ли не через все помещение.

– Шеф, на борту все спокойно, – продолжил разговор радист. – Даже удивительно. Пока ни один из людей СБ себя не обнаружил. Может, их вообще здесь нет? Два месяца прошло, а тихо, как в колодце… Борис? Порядок, куда он денется. Пашет в машинном отделении вместе со своим напарником, как электровеник…

Радист хотел было рассмеяться, но вовремя подавил в себе это безрассудное желание. Поначалу, связываясь по ночам с человеком мафии, он говорил исключительно тихо, чуть ли не шепотом, но по мере того как время шло, а ситуация на «Пеликане» продолжала напоминать мышиную возню, Игорь окончательно уверовал в отсутствие на корабле «завуалированных» сотрудников Службы безопасности. Единственным человеком, с кем он по-прежнему держался настороже, был сам «кэп» Дорофеев. Штатный радист «Пеликана» приходился Дорофееву племянником и вдруг неожиданно заболел, так же как и второй механик, за день до отплытия, а на его место приказом контр-адмирала Шпаркова назначили Игоря. Возможно, что именно этим и определялось отношение капитана к радисту. Хотя, может быть, и иначе.

Прохоров достал из кармана рубашки, того самого, где лежала дискета, пачку сигарет «Кэмел», протянул продолжающему разговор радисту, но тот только отрицательно замотал головой. Вадим пожал плечами, щелкнул по дну пачки указательным пальцем, выбив несколько сигарет, зажал одну из них губами, вытащил и поднес к ее концу дорогую американскую зажигалку «Зиппо», подарок Наташи на день рождения. Нажал на золотую кнопку… и от удивления выронил сигарету на пол. Радист поспешно прервал разговор и рывком повернулся в сторону двери.