Текст книги "Невозвращенцы на Луне"

Коней на излечении бывало до десятка и более, особенно при появлении Первой конной Армии. Чаще конники косили сено и добывали овёс для раненных животных сами, но отец Юры немало сена косил и для коровы с овцами. Часто брал детей на покос к речке. Более счастливых дней у ребят не было. Разве что Троица, да Иван Купала с Пасхой. Кругом утихла пальба, как-то было раньше: стреляли, кого-то догоняли, кидали гранаты. Теперь за оградой конного двора открылся свой мир. И семья стала жить в нём. Да и коней забрали в какую– то коммуну. А своего любимца Серко он видел на пахоте, где коня били кнутом. Ещё не совсем окрепший от раны Серко долго ржал, узнав Юру. Но за плугом был незнакомый злой дядька. И мальчик помахал бедняге кепкой и заплакал.

Понемногу Юра приноровился читать. Книги зачастую покупала мама на Привозе в Чернигове, куда они ездили с отцом за медикаментами. Дюма, Беляев, Грин, Берн, Дойл, Других не было А по стране катились продналоги, продразвёрстки и, в конце концов-страшная засуха и голод по всей Украине, Белоруссии и в самой России. А Юра пошёл «в люди»: он уехал в Киев, где в 16 лет поступил на рабфак Кожевенно-обувного института. Конечно же, – это был не предел его мечтаний и со второго курса в 1935 году он уже становится студентом Индустриального института.

ПО ПРИКАЗУ ГЛАВКОМА

Инициативного и умного парня из черниговщины поприметили в ЦК ВЛКСМ Украины. И направляют Юрия Максюту по спецнабору в Высшее Военно-морское училище им. Фрунзе. Так началась его карьера морского офицера.

С 1937 по 1939 гг. учился в училище им. М. В. Фрунзе. А тут началась война. 22 июня в 3 часа 15 минут немцы бомбили Севастополь. К этому времени и до конца войны уже молодой офицер-штурман находился на ходовом мостике крейсера «Красный Кавказ» под снарядами, бомбами и минами неприятеля. Лишь за одну операцию по высадке десанта в Феодосии в декабре 1941 года в корабль угодили 17 снарядов и 5 мин. Командир к. 2 ранга А. Гущин и штурмана умело выводили судно из-под огня. Пожары тушили, но десант высадили. Таких операций за войну было не счесть.

А войне не было видно конца. Изо дня в день, из месяца в месяц: артобеспечение, высадка десанта и наоборот. С непременной бомбёжкой вражеской авиацией. Но крейсер всегда оставался на плаву и бил, бил, бил неприятеля. А в 1943 г. Уже опытного штурмана группы направили на высшие офицерские курсы в Самарканд. Вернувшись на фронт, Ю.Максюта назначается старпомом на линейный корабль «Севастополь». Участвовал в обороне Одессы и Севастополя, в Керченско-Феодосийской (1941–1942) и Керчь-Эльтигенской (1943) операциях.

1946–1949 гг. – флагманский штурман эскадры ЧФ.

1949–1951 гг. – Командир эсминца «Огневой»

1951–1956 гг. – Старший помощник линкора «Севастополь», командир бригады, командир крейсера «Дзержинский»

1956–1957 гг. – Начальник штаба дивизии крейсеров

1957–1958 гг. – Помощник командующего ЧФ по ПВО.

В 1959 году по представлению Главкома ВМФ адмирала С. Г. Горшкова назначен командиром ТОГЭ-4, войсковая часть 10573.

В1960 году присвоено звание контр-адмирал.

«Все боевые работы под руководством Ю.И. Максюты (1959–1963 гг.) выполнялись на «отлично». Принимал активное участие на всех этапах создания первой отечественной навигационной спутниковой системы. Участвовал в составлении программ изучения геофизических полей Земли для обеспечения оружия ВМФ».

Уволен в запас в 1978 году.

Но запомнился морякам соединения адмирал Максюта прежде всего своей демократичностью и исключительной, традиционной морской культурой. Никогда подчинённые не видели его раздражённым. Он мог отчитать за просчёт в работе старшего офицера, но никогда в присутствии подчинённых. Однажды, при затянувшихся боевых работах он лично попросил обеспечить матросов-срочников чаем с бутербродами. И это был далеко не единичный случай. Подчас доходило до эксцесса с политработниками. С проходящего американского корабля просемафорили поздравление экипажа с праздником Первомая. Адмирал был в это время на мостике и ему доложили. «Передайте благодарность и пожелания счастливого плавания!» Присутствовавшие здесь же политработники предостерегли: «Товарищ адмирал, ведь это наши потенциальные враги, противники… Нас могут не понять в штабе…» На что командир соединения коротко и тихо сказал сигнальщику: «Выполнять приказ! А по его уходе добавил уже для политотдельцев: «Какая морская серость!»

Любил Юрий Иванович шумные, весёлые застолья. Иногда вопреки не совсем уместным кампаниям на уровне государства, коей была «Борьба с пьянством и алкоголизмом». А на очередном юбилее соединения адмирал организовал почти легально застолье… со спиртным. Соблюдая каноны истинно русского флота, не боясь огласки и ответственности за это. Таким он, наш адмирал Юрий Иванович Максюта всем и помнится: добрым, умным, рассудительным, требовательным и бесконечно демократичным русским офицером.

Умер адмирал Ю.И. Максюта в 1990 году. Похоронен с почестями на Волковском кладбище г. Ленинграда». Вот и всё… Десяток строк, а за ними – вся жизнь Человека. Вот именно: Человека с большой буквы. И он поистине достоин того, чтобы по его поступкам, по его помыслам, по его деяниям сверяли свою жизнь, службу, преданность делу тысячи его последователей. А уж они-то должны доподлинно знать деяния, характер, черты своего кумира. И не для слепого подражания, копии, а ради возвышения далее успехов в делах ратных, государственных! А уж коли наши предшественники не удосужились показать главное в этом человеке – его душу, то сие обязаны сделать мы.

В порядке справки: в городах России и ближнего зарубежья проживает около полусотни тысяч бывших матросов, офицеров и гражданских научных специалистов, давших в своё время подписку о неразглашении их рода деятельности и назначении КИК ТОГЭ-4-5(Корабли измерительного комплекса, Тихоокеанская гидрографическая экспедиция – 4, 5). К сожалению, из восьми кораблей КИК на плаву осталось два. Китайцы недавно спустили на воду аналог лучшему нашему кораблю КИК «Неделин», водоизмещением около 30 тыс. тонн.

Прощание славянки

 
«Наступает минута прощания,
Ты глядишь мне с тревогой в глаза…»
 

Ну, что я могу сказать вам, мои братцы матросы, моряки! Эти строки и по сей день нам так бередят душу, что прошибает слеза! Ай нет?

Вот ваш перрон, где безутешно плачут матери, невесты, жёны, невесты… Молча жмут руку отцы, друзья, братья и деды. Одним словом, – прощаются. Нет. И не на освоение целинных земель, либо на покорение Сибири едет ваш поезд. А покатит он на самый Дальний Восток, либо на Крайний Север. А ещё точнее – на службу Родине на берегах её и в морях – океанах. На кораблях и подводных лодках и на долгие годы. Во всяком случае – так было всегда: флотская служба требовала куда большего разумения, навыков, а по сему гораздо большего срока пребывания на ней. Идут мужчины заниматься исконно мужским делом: ратным. А это всегда опасно и может статься, что «прищемит пальчик», а то и всё туловище. Вот и прощаются, слёзы льют.

 
Прощай, отчий край,
Ты нас вспоминай!
Прощай, милый взгляд…
Прости-прощай,
Прости-прощай!
 

Свистнул гудок паровоза-электровоза, грохнули буферами вагоны, скрипнули о рельсы колёса. Последние стенания, всхлипы, причитания. И команда: «Па-a ва-го-о нам!!»

И грянул медью оркестр «Славянку»:

 
Летят, летят года,
Уходят во мглу поезда.
А в них-матросы.
А в небе тёмном
Горит матросская звезда!
 

Может кто и скажет: «солдатская звезда», так ведь это кого куда провожают. А нас тогда – на флот. И «Славянка» стала первой, истинно ФЛОТСКОЙ, очень душевной мелодией. А слова…

Да мы и помнили-то, что: «Прощай, отчий край!» А дальше всё смешалось: грохот, крики, команды…Ну и наш, русский мат. Родной.

Пожалуй, – очень родной: так стало на ближайшие годы.

А вот песня, глубоко, на генном уровне вошла в нашу подкорку навеки. Да и не мыслили мы тогда, что сия мелодия пройдёт сквозь всю нашу жизнь. Частью – молча: не положено. И лишь иногда озвучено. То были попытки под эту мелодию проводить с корабля на ДМБ годков.

Замполиты и прочие режимники, да простят они мне подстрекательство, не очень-то приветствовали сход годков уважительно, а тем более под сомнительную музыку, царского пошиба (не нами придумано!) Их скорее выпихивали напрочь, почти выдворяли втихую, чем провожали с почётом. До сих пор не пойму: почему?

Казалось, что ДМБ – дело тайное и некое Госважное. Причём настолько тайное, что они сами не знали день схода с корабля (или из казармы лодочного экипажа). Так было, хотя позже помаленьку наладилось. И тогда повсеместная «Славянка» будоражила души моряков – срочников (да и не только) своей, уже скорее радостной мелодией. Ещё бы: их уже ЖДАЛ отчий дом, хотя с грустью провожал, ставший родным корабль и его команда. И слова песни звучали иначе:

 
Прощай, родимый край!
И нас ты вспоминай!
Прощай, мой экипаж
Прости прощай, прости прощай!
 

И уходили, украдкой смахивая слезу. Вослед им смотрели их товарищи, прошедшие вместе не одну тысячу миль. Хватившие вместе с вами как лиха, так и соли не то что пудами, а центнерами.

Чего уж греха таить, случалось пробкой теплоизоляции посыпать первую седину 20-летним подводникам, когда их супостат «одаривал» глубинками, дабы вынудить их к всплытию в «точке».

Было о чём вспомнить и тем, кто вдосталь просолели на ветрах и штормах, обучаясь ходить по переборкам-стенкам, выворачивая кишки на брашпиль от рвоты. И неведомо им подчас, кто им может влупить торпедюку из глубины походя, тренировки ради. Поди, узнай потом, через век– другой цивилизации: кто из них был кто! Велики океанские глубины…

Но бывало и так. Разморило нас, эдак на градусе «шашнадцатом» по широте и долготее к самому что ни наесть западу Австралии.

Примерно так. А может и того далее. Штормило не шибко, но зыбило, а инда и шквалило. А ежели по правде, то будь они неладны – эти тропики!

Одни болячки от них сибирскому человеку! А коли кальмар не идёт, так и вовсе – тоска!

Первые месяца три, да с бассейном-терпимо. Но уже на пятом месяце начинает казаться, что твой сосед по кают-кампании сволочь невыносимая. Нет, особо придраться не к чему. Вот просто чувствуешь нутром: сволочь и всё тут! Ну не драться же! Возьмёшь, да пересядешь подалее. Так нет же: уже через пару недель и этот расклад по рожам тоже в тягость. Прямо-таки сплошная урина с фекалиями. Оно бы и вовсе не ходить в эдакую кампанию, так ведь жрать охота!

Одна отдушина: утром побегать по шкафуту в одиночку. Так нет: обещали набить морду на полном серьёзе мичмана нижних, подпалубных кают. «Не топай, скотина! И без тебя тошно!» Лишь под бассейном только кладовка боцмана и он в ней не спит. Купаюсь вдосталь. Со мной помоха он выдаёт спирт и очень экономно. Его за это многие не любят… Так вот НЕКТО запускал рыб-прилипал от акул. Большинство их панически, прямо ужасно боятся. Они присасываются напрочь. Но, если ткнуть ей окурком в маковку-отлипает махом. Помоха не курил. Хотя, в принципе, не только он.

Частичным уединением служила коечка в спокойную погоду и то, если крепко зажмурить глаза и втихую принять внутрь расходный материал, то бишь «шило» (спирт). Сосед по каюте был просто скотиной: шило копил на ремонт сантехники в новой квартире в базе.

Подумал бы: где база, а где он! А мне выпить не с кем! Ну не гад ли?!И вот, в эдакой обстановке, плюс в тени под пятьдесят, да изматывающая зыбь, чередующаяся со шквалами и штормами вот уже седьмой месяц… И только в гальюне относительно психологически разгружаешься. Весьма относительно, конечно. А уж по дому– то тоска неимоверная. Да чего там по дому! По людям, по запахам земным, по детскому смеху, по шуму берёз… А уж по жене-то…

Вот уже дважды нас навещали сухогруз и водолей. Вроде выездного морклуба. Видели ЖЕНЩИН. Стояли бортами на кранцах. На время «майна-вира» малость потравили и сбросили почту. Корабли шли в СОЮЗ. Домой, значит. Не на Камчатку, но все-таки. С непривычки вроде и речь у них иная.

В тот день, однако, минуло семь месяцев, как мы в этих диких закоулках на шарике. Как рыбка на прикорме для субмарин супостатов.

Перископов не видать: мы не спецы в оптике, так что своих от чужих только по торпеде бы и отличили. Свои– то не тронут! А тут на горизонте появилась некая посудина. Мы её почти всей командой ходили смотреть в бинокуляр на мостик. Уж больно зачуханное судёнышко. Но со всех сторон, аки вилы из стога сена торчали антенны. По их конфигурации и величине нетрудно было понять назначение корабля. Такие именуют кораблями ОСНАЗ.

За всю мою службу мне не доводилось видеть этот «квазиголландец» не то что в базе, но и вблизи наших берегов. Слышал, будто даже при замене экипажа они не заходят в базу.

На вторые сутки ощетинившийся «рыбак» ошвартовался у нашего борта. Их леера едва доставали до моего иллюминатора.

Вполголоса переговорили с матросиком. Он в океане уже ВОСЕМЬ месяцев. Харчатся возле наших гидрографов, либо вояк, типа нас. Даже ремонтировались у какой-то плавбазы. В общем, не корабль, а некий плавучий секрет. Пожалуй, что и писать– то о нём если и можно, то вскользь. И команда с «гулькин фиг» на палубу метров сорок в длину, да четыре в ширину: не разгуляешься. Наверное в космическом корабле и то веселее. Вот где врачам– психологам поле деятельности! Каких и как подбирать сюда людей! И что ДЛЯ НИХ Родина! Они поплавали в нашем бассейне и пообедали у нас же, но явно отдельно: контакт, как видно исключён.

Скитальцы отдыхали в отдельном кубрике до ужина, после чего ихнее судёнышко отчалило навстречу штормам, пространству и времени. Ну а мы, даже не общаясь с ними успели их по-мужски полюбить. Это поистине сильные духом парни! Мы для них были хотя и кратковременной, но Родиной. И вот они безо всяких обиняков забрали на борт свои чалки и, как бы нехотя, отошли прочь. Затарахтели их дизеля, брызнув соляровым дымом. Набрав обороты, кораблик начал описывать круги прощания. И изо всех динамиков верхней палубы грянуло:

 
Прощай, отчий край,
Ты нас вспоминай!
Прощай, милый взгляд,
Не все из нас придут назад!
 

Наш старпом, будто спохватился и сказал радисту тоже дать «Славянку» на полную мощь наших ГГС (громкая связь). А наш знакомец, описав третий круг дал стрекоча к горизонту, где и пропал из виду, но не из памяти. По сей день слышится нам:

 
Летят, летят года,
А песня, ты с нами всегда!
Тебя мы помним
И в небе тёмном
Горит матросская звезда…
 

Не лепо ли нам, братие…

Они долго стояли на пирсе после ухода за горизонт родных кораблей. Нет, на этот раз многочисленные провожающие собрались здесь не в их честь. Теперь не им предстоит дальний поход к странам тропическим, не им будет светить Южный Крест в Индийском океане. И уже не их будут восторженно встречать на родном пирсе жёны и дети после очередного дальнего похода. В их грудь уже никогда не ударит, меряясь силой, шторм «сороковых ревущих». И не их сердца будут переполняться радостью при виде на горизонте белоголовых вершин вулканов Камчатки. Их отрешили от моря. А корабли, ставшие для них родным домом, лишили воинской чести и угоняют на чужбину. Там их растерзают на рваные куски металлолома. А души кораблей, мечась и стеная средь стихий, будут искать успокоения в царстве Нептуна. За что их так?! Ведь столько лет верой и правдой вершили они свой долг перед людьми! Могли бы вполне послужить ещё, а уж потом с честью передать морскую вахту молодым и крепким морским судам. Но нет…

И слышится этим людям в просоленных чёрных шинелях тревожный набат от самых древних инструментов на Руси: боевых рогов. Это они встарь поднимали дружины княжеские: «Вставайте люди русские!» Видно и впрямь говорят, что история мировая по спирали развивается. Пожалуй. Вот оно, «Слово о полку Игореве…»

Стоит лишь заменить три-пять слов, как ситуация подобно зеркалу отобразит сегодняшнюю действительность.

«А не пристало ли нам, братья, начать повесть о походах наших дальних и славных! И пусть ныне придёт и станет во главе соединения достойный мореход и учёный, коим был наш командир– основатель адмирал Ю. Максюта! И былая ракетно– космическая слава России возродится аки птица феникс из пепла! Пусть начнётся же песнь славная по былям нашего времени, а не по замышлению иносказателей!»

Мы, оставшиеся не по своей воле на берегу, верим, что из-за горизонта, скрывшего навеки наши легендарные корабли, в скором времени возникнут новые суда КИК. Водрузят на их мачтах боевые вымпелы, кои понесут наши преемники по мировому океану!!

Флотские байки

Суперстолик по блату

– Вы прибыли на Камчатку, в дивизию атомных подводных лодок! Дозиметристы будут направлены в службу радиационной безопасности (СРВ) и по экипажам, – объявил нам начальник СРВ капитан 3 ранга Найдель. И тут же зачитал списки. Мы, то есть я, Стае, Серёга и Лёша шли в экипажи Вереникина и Рябова. Но лодка пока была на дежурстве в океане и всех нас определили на «творческую работу» к тому же Найделю.

После муштры учебного отряда нам казалось, что попали в некий санаторий военного типа. Во-первых, в бане никто не орал, чтобы мылись пошустрее, а «кто не помылся, не постирался– пусть пеняют на себя: построение через 45 минут на улице». Да и этого времени позже может почти хватало, так ведь тазиков выдавали чуть больше половины от необходимых. Здесь даже можно было всласть попариться.

Правда, уже неспешно одеваясь в предбаннике, услышали:

«Эй, молодёжь, наверное есть хотите? Давайте на камбуз, там вам столы накрыли. Дежурный проводит!» Конечно хотим! Ведь трое суток впроголодь шли на теплоходе «Советский Союз». Много ли съешь в ресторане на рубль пять копеек в день!

И привели нас тут же, на ПКЗ (плавказарма) в столовку. Сразу предупредили: «Моряки, с голодухи не объедайтесь! А то попадёте в санчасть. Здесь вам не учебка и паёк автономный: всё даже при хорошем аппетите не съедите! Вечером ещё ужин и вечерний чай.»

И действительно, еды было невпроворот. И после почти годичного бдения – поста здесь голова шла кругом: обалденная закуска, борщ со сметаной, причём сметану наливали САМИ! От второго шёл пряный запах добротного мяса, Компот натуральный и сколько хочешь, смачные куски малосольного янтарно-алого кижуча, а в довершении миска красной икры с сиротливо торчащей ложкой. Если честно, то изобилие всего граничило с издевательством. Плюс хлеб белый и чёрный, бородинский.

Но предупреждению вняли и на больничную койку не попал никто. Хотя многие не удержались и, скорее по привычке прихватили красной рыбки и белого хлеба: «Не распробовали!»

«Безлошадную» братию, то есть тех, кто пока без лодки, собрали в СРБ по принципу: «Алло, мы ищем таланты!» Нас причислили туда же на почти три месяца до конца похода нашей К-45. Стае вызвался художничать, я – чертить, а Филиппов с Брызгаловым сдуру решили, что соображают в столярном деле. Да так бы всё ничего, но только с этими самозванцами пришлось работать над общей идеей: оформление лабораторного корпуса. Михайлов тут же занялся росписью стен на подводные темы, мне не в диковину было чертить наглядные пособия. А вот эти балбесы, ни черта не смыслящие в столярном деле, титуловались краснодеревщиками. Уж мне ли не знать, бывшему столяру – краснодеревщику, насколько непросто сделать ту же табуретку! Поэтому и промолчал «в тряпочку».

А условия нам создали царские: огромная столярная мастерская, солнечные комнаты для черчения и рисования. И дела пошли… У нас со Стасом. А с ребятами пришлось повозиться «с нуля», иначе бы остались бедолаги как минимум без пальцев. Стоило мне включить циркулярку или другой станок, как они испуганно отскакивали от него. И правильно делали: нечего лезть не зная ничегошеньки. Даже как включается агрегат. И Найдель хорош: допустил этих олухов, даже не проверив.

По моим чертежам они «делали» витражи. В первый же день «деревообработчики» пытались лишить СРБ чуть ли не четверти запасов сухих досок. И напилили они гору чурочек, которые по их замыслу (и моим чертежам) должны были стать деталями будущих рам-створок. После моих замеров они так чурочками для растопки печей и остались: ни у одной «детали» не было припуска на обработку. Как Серёжа, так и Алексей впервые в жизни держали рабочие чертежи, возможно даже вверх ногами. Иначе увидели бы табличку размеров для заготовок.

Так и пошло: учёба, пробная работа и… в итоге приходилось переделывать заново самому. Кому понравится, тем более, что учениками мои подопечные были аховыми. Так что первый, комплексно изготовленный витраж был успешно предъявлен почти в срок. Но… развалился на демонстрационном столе. И был скандал. Нашей «фирме» грозил крах. А жаль, особенно Михайлову и мне, делавших свою работу «на ять». Да и жили мы с офицерским комфортом в отдельной каюте. Есть что терять.

«Объяснили политику момента» нашим соратникам со знанием дела, без синяков. Ведь «академиев не кончали», а коли назвался груздем, так полезай без обиняков в соответствующую тару. Не подводи товарищей. И ведь дошло: витражи стали выходить ежедневно и все целёхонькие. А я освободился для «творческой работы». Нас давно уже обихаживали как офицеры, так и мичманы со всей дивизии: скалки, кухонные доски, полки под обувь, шляпы, а то и книжные. Поделки расходились «на ура». Близился наш «звёздный час». А я решил тряхнуть стариной и сделал одному замечательному каплею за умеренную мзду шилом (спиртом) журнальный столик. Стосковавшись по настоящей работе, столик ваял как произведение искусства.

Целиком он был стилизован под берёзовый лист на трёх изящных сучьях. Стае делал роспись, за мной – сам столик. Да и не было тогда на Камчатке даже намёков на службу быта и сервис.

О нас пошла молва, будь она неладная. И вот однажды случилось нашему шефу «откушать» рюмку – пятую у того самого каплея. Конечно же, шила и в домашних условиях. Гвоздём гостеприимства был изящно сервированный журнальный столик. Начальник СРБ был сражён изяществом увиденного. А их жёны восторгались. Особенно та, которая Найдель.

– Аркадий, разбейся вдрызг, но возымей такое чудо!

– Милая, я завтра же познакомлюсь с мастерами – кудесниками. Будет тебе столик!

Знать бы нашему горе – заказчику, что ведёт он для знакомства «втихаря» нашего же начальника! И ведь привёл, вызвав Валеру, то есть меня… Найдель был огорошен такой презентацией молодых «краснодеревщиков». Неужто эти неумехи могли на самом деле сделать что-то путнее?! Но, вспомнив о том, что его дело приказывать, заключил:

«Мне до лампочки, кто у вас тут «самоделкин», но гарантирую экскурсию в трюма котельной ПКЗ, в случае невыполнения моего заказа. А так… будем считать, что я ничего не знаю». Дурак бы не согласился. Да и с чертежами я уже закончил, как и наш «айвазовский» свои росписи. Хотя через пару недель пришла из автономки наша лодка и «фирма» почила в бозе.