Текст книги "Любовь со взломом (пьесы)"

Второе действие

Косовец. Если вы ищете деньги, то там их нет. (Проходит с подносом к столу и раскладывает закуску.)

Константин. Такие деньги в шкафу не держат, Анна Николаевна. Мне показалось, что у отца остались очки от солнца. Однако я их не нашел. Глаза стали уставать. (Убирает оставшиеся вещи в шкаф.)

Косовец. Очки в оправе «директор» лежат в зеркальном ящике.

Константин. Как вы все запомнили, Анна Николаевна? Где хранятся, название оправы? (Проходит к зеркалу и достает из ящика темные очки.)

Косовец. Стекла мы привезли из Болгарии, а оправу «директор» заказали здесь, в нашей «Оптике». Когда с человеком связана лучшая часть жизни, помнишь любую мелочь.

Константин (примеряет очки). Скажите, Анна Николаевна, а оправы «замдиректора» в «Оптике» нет?

Косовец. А что вам мелочиться, Константин? Носите эту – на вырост!

Константин. Спасибо за поддержку, Анна Николаевна. В грядущем месяце все решится.

Косовец. Как у вас складывается в театре, неважно?

Константин. Неважно? Почему вы так решили?

Косовец. Я всех мужчин делю на «работников» и «соловьев».

Константин. Это как же?

Косовец. «Соловьи» – это те, которые трелями занимаются: обещают, спорят, машут руками, журчат на собраниях, – словом, заливаются.

Смысла от них никакого, но если избавляться, то половина наших чиновников без работы останется. Другое дело – «работники», эти молчаливы, часто злы, говорят, что они рабы на галерах, тянут за пятерых и, как правило, знают дело.

Константин. Я отношусь к какому типу?

Косовец. Вы типичный соловей, Константин. Простите, что я так откровенно говорю, но если я ошибаюсь, только к лучшему.

Константин. Вы говорите не откровенно, а беспощадно.

Косовец. Не обижайтесь, я прямолобая, в отца.

Константин. Прямой, говорят, глупый до святости, но о вас так не скажешь.

Косовец. Обиделись?

Константин. Нет, вы ошибаетесь. Просто вы не знаете сцену… В театре любят и умеют говорить. Время мчится, старые театральные идеи при смерти, новые – чужеродны и пошлы. Произошла подмена, культура мчится к бесам, как всадник без головы. Все стало эфемерно, царствует пиар, конвейер «зажигает» новые звезды, но они мелькают и не обжигают сердце. Отсюда нереализованные мечты, воспаленные амбиции, постоянная зависимость: дадут роль или нет, отметит критик или забудет, первый состав или второй, – все это надо объяснить, оправдать, упаковать в какую-то логику, – здесь и приходит на помощь слово. Контрастность порождает грубость отношений… Актрисы бессердечны, изменчивы, завистливы. Мужчины – хамские, дубленые души! Все они – люди исключительного невежества и глубокого равнодушия, притворщики, истерически-холодные лжецы с бутафорскими слезами и театральными рыданиями, упорно-отсталые рабы, готовые радостно пресмыкаться перед режиссером и начальством. Их дети, эти бедные гастрольные канарейки, лучше всего знают своих родителей, они говорят: «Давайте играть в актеров, изобразим, как мы перепьемся, передеремся и ляжем спать».

Косовец. Господи, какой ужас! Так ненавидеть актеров может только несостоявшийся актер. Какая же мука для вас работа в театре?

Константин. Это одна сторона, Анна Николаевна, но вынужден признать и другую: когда вся эта команда бессребреников влюбляется в пьесу и начинает работать – рождается чудо! За показной внешностью открывается святая преданность искусству, наивный героизм, когда спектакль требуется творчески защищать… Тут мелочи отодвигаются, торжествует вдохновение и правда! Ну, а вечером прихожу я – завпост, с рабочими сцены, и всё до последнего гвоздя вырву с корнем, разбросаю по карманам, и чуда нет! Так что я не соловей, а если соловей, то разбойник.

Косовец. Вы так по-разному все оцениваете, что, возможно, и то, и другое – неправда.

Константин. Нет, Анна Николаевна. У меня, что на уме, то и на языке.

Косовец. Отец ваш другим был.

Константин. Вы уверены?

Косовец. Да, уверена! Он был искренним человеком, и двух правд у него не было.

Константин. Мы все искренние, Анна Николаевна, порядочных только нет, вот беда.

Косовец. Все, что рассказал Степан, не так просто! В этом следует ещё разобраться.

Константин. В Индии идолов делают из кусков: камень от жары лопается, и тогда треснувший кусок всегда можно заменить.

Косовец. Что вы имеете в виду?

Константин. Что? Подменить поступки невозможно. Всегда появится тот, кто выльет на тебя щи.

Косовец. Вы придаете фактам другой смысл.

Константин. Возможно, но факт налицо.

Косовец. Разве вы не видите, что Степан запутался, все утрирует… Не могло этого просто быть. Вашего отца я знаю… Прикинуть, кто из них человеком потом вернется – нетрудно… Иван – махина, а Степан – ботва.

Константин. Он его в детстве не Степкой, а Тешкой звал.

Косовец (убежденно). Вот-вот! Он знал Степана, знал, что тот не выдержит… И потом, перекладывать ответственность на того, который теперь не ответит, разве это по-мужски! Ирина – другое дело: ночная кукушка одной темы – самоутверждения.

Константин. Я только сейчас понял, как, в сущности, отец был одинок. Только вы… Одна вы только и были рядом, заботились о нем. С возрастом они такие беззащитные…

Косовец. Нет, и Валя, и Олег, и даже Степан – старались его поддерживать. Когда болел, каждый день к нему ездили. Олег даже доставал кумыс – врачи рекомендовали… Не помогло…Сел на кровать, пошла горлом кровь и залила всё! (Взяв себя в руки.) А где Олег?

Константин. Олег? Он пошел… кажется, в магазин, скоро будет. Анна Николаевна, а почему он все-таки не написал завещание?

Косовец. Вы опять… Видимо, не счел нужным.

Константин (просматривает ещё раз письмо). А что значит строчка: «Оставлять на книжках я не хотел, а завещание писать не могу»? Почему – «не могу»?

Косовец. Костя, побойтесь Бога! Вы опять начинаете пытать! Я уже говорила, что не знаю, как все объяснить. Для меня тоже многое загадочно и странно. К примеру, его исчезновение накануне смерти из больницы… Потом внезапное возвращение…

Константин. А было и такое?

Косовец. Было! Вернулся в больничных тапочках и в плаще соседа по палате.

Константин. И что сказал?

Косовец. Сказал, что гулял по городу. А Валя говорит, что заходил домой. У него были ключи.

Константин. Вот как? Почему его в больнице рвало?

Косовец. Кто вам это сказал? Олег? Ирина? Это было всего лишь один раз: какая-то старуха выплеснула на него кислые щи, и это его очень взволновало. Кажется, он её вспомнил. Обозвал «пиковой дамой». На следующий день его перевели в другой корпус, и инцидент был исчерпан.

Константин. Странная история.

Косовец. Ничего странного. Мало ли у таких людей, как Александр Константинович, врагов. Ведь прокурором был, а не парикмахером.

Константин. А вы знаете, что со сберкнижек крупные суммы дают не сразу.

Косовец. Первый раз слышу.

Константин. Да, по предъявлению на самого близкого родственника.

Косовец. Откуда вы это знаете?

Константин. Звонил юристу. Скажите, Анна Николаевна, только честно, сколько денег он пожертвовал церкви?

Косовец. Эта цифра не распространяется.

Константин. И никто из моих близких не знает, сколько он ухлопал на церковь?

Косовец. Не ухлопал, а пожертвовал. Нет, детям он не говорил. Впервые о деньгах на храм он рассказал в этом письме.

Константин. И даже вы не знаете, сколько потрачено на церковь?

Косовец (через паузу). Однажды матушка со мной поделилась – возможно, около двух миллионов долларов.

Константин. Что? (Хватает руками голову.) Сколько?

Косовец. Около двух миллионов долларов.

Константин. Спасибо вам большое, Анна Николаевна, что вы так положительно подействовали на папину… религиозность.

Косовец. Эти деньги ушли на ремонт и строительство церковной часовни. Есть смета – истрачено все до копейки. Сотни людей благодарны Александру Константиновичу.

Константин. Правда? Если бы вы знали, как приятно мне это слышать.

Косовец. Он хотел истратить все, но я его отговорила.

Константин. Неужто?

Косовец. Сказала, что у него есть дети.

Константин. Вы хоть задавали такой вопрос, откуда у него такие деньги?

Косовец. Задавала и он покаялся. Последние годы в прокуратуре, когда он узнал, что у него рак, он брал «барашка в бумажке», так он называл взятку. Хотел поехать лечиться в Хьюстон, там лучшая онкологическая клиника в Америке, но потом передумал.

Константин. И просто брал взятки?

Косовец. Нет, перестал их брать, и часть отдал на церковь.

Константин. А нам оставил часть этого барашка?

Косовец. Да. Поэтому он и завещание не хотел писать.

Константин. Скажите, Анна Николаевна, он обещал вам лично оставить немного денег?

Косовец. Что вы заладили: скажите, скажите?.. Я не хочу отвечать на этот вопрос.

Константин. Почему?

Косовец. Все меркантильные вопросы мне глубоко неприятны.

Константин (резко). Однако это не помешало сказать вам, что делить надо между теми, кто указан в письме.

Косовец. Сказала, потому что так написано Александром Константиновичем. Для меня его воля – закон. И больше я на эти темы говорить не хочу.

Сегодня день сороковин, а не приговоров и обсуждения его поступков! Но если бы он знал, как поведут себя его старшие сыновья – уверена, что он тысячу бы раз взвесил, прежде чем оставить вам хоть копейку. (Направляется в другую комнату.)

Константин перекрывает ей дорогу.

Константин. Нет, подождите! Вы спрашивали у Вали, почему я остановился не у неё, а у друзей? Так вот, чтобы сегодня кое-что окончательно прояснить, сообщаю: эти два дня не прошли даром.

Косовец. Всё! Я не хочу больше ничего слушать до приезда Виктора! (Пытается уйти.)

Константин силой толкает её в кресло.

Константин. Нет, вы будете сидеть и слушать! И пока не вернете деньги, ни один человек вам не поможет.

Косовец. Да вы с ума сошли! Какие деньги? Нет у меня никаких денег!

Константин. И ты смела меня назвать скользким? Меня, кто схватил тебя за руку, как подлую воровку и подстрекательницу! Пожить решила, пошиковать? Подмяла старика, выудила со своей «церковной мафией» на общак, а сейчас за своей долей потянулась?

Косовец. Боже, что вы говорите?! Пустите меня! Слышите, немедленно отпустите меня! Вы – негодяй и лгун!

Константин. Я – лгун? Нет, вы ошибаетесь! (Хватает со стола письмо.) Шаг за шагом я восстановил его последние дни. Вы лжете, что он ушел из больницы в тапочках и чьём-то плаще. (Кричит.) Вы принесли ему одежду!

Косовец. Неправда!

Константин. Вот адреса тех, которые с ним лежали в палате. (Показывает записную книжку.) Никто из них не одалживал плащ, но по стечению обстоятельств вас в этот день видели многие! И пошли вы не сюда, а волокли еле живого человека в свою квартиру, предварительно зайдя в сберкассы и всё сняв со счетов. Вам надо было убедить его, что только вы сможете разумно распорядиться его наследством. Виктор ушел на год в плавание, и вы придумали красивую историю дележа денег после смерти, за круглым столом. И чтобы вам поверили, вы предложили написать трогательное письмо другу. Вы учли его состояние, страх перед смертью, и сентиментальная картина памяти и благодарности детей сделали свое дело. При вас он написал письмо, содержание которого вы знали, потому что не слушали с таким интересом, как все! И, наконец, вы дали на похороны такую сумму, которую трудно иметь при вашей работе в монастыре. Но этого мало…

Косовец. Вы… Вы, чудовище! Это…

Константин. …Но этого мало! Отведя отца в больницу, вы пришли сюда и сделали вид, что он был в квартире, что-то искал. Вы хотели, чтобы никто не знал о вашей встрече и вашем появлении в этот день у больного. Действительно, никого из наших не было 24 июня в больнице, а в ночь на 29 отца не стало.

Косовец. Это все… всё… ложь! (Пытается уйти.) Пустите меня!.. Я… Я любила Александра Константиновича! Любила в нем всё: характер, достоинство, прямоту… А ты! Ты… Ты – тварь! Ты – чудовище! Растоптать единственное, что у меня есть… Подлец! (Плюет. Хочет уйти.)

Константин швыряет Косовец назад в кресло.

Константин. Нет, пока ты, божья коровка, не вернешь все до копейки, до тех пор ты не сойдешь с этого места. Ты – любила? Ты обманула его. Играла, как старым пуделем, жадным сделала. Из-за тебя я его уважать перестал. Как не позвоню: где отец? Он у этой, богомольной. Где деньги? Где, говори?! (Трясет Косовец.)

Косовец (задыхаясь). Нет! Нет! Нет! (Хватает воздух ртом.) Пустите!.. На помощь! Пусти…

Константин. Где деньги? Где?.. Мне нужны деньги! (Бросается к столу и из ящика выхватывает браунинг. Наводит его на Косовец.) Го-во-ри!.. Или я буду стрелять!.. Ну! (Кричит.) Р-а-аз! Два!

Косовец рванулась из кресла, но вдруг, согнувшись, повалилась на пол.

Встать! Вста-а-ть! (Пауза.) Вставайте, хватит притворяться. Встать! (Видя, что Косовец не подает признаков жизни, Константин берет её руку и проверяет пульс. Потом, оставив браунинг на столе, бросается к телефону.) «Скорая»? «Скорая»?

Входит Олег.

Олег. Что случилось?

Константин. Сам не знаю!.. Говорила об отце, и вдруг повалилась… Вспомнили о том, что Степан о драке и суде рассказал… Занервничала, и вот… Повалилась… (Снова проверяет пульс Косовец.)

Олег. Господи, как же так?.. Давай-ка её в комнату на тахту. (Поднимают.) Осторожно, голову выше…

Переносят Косовец в другую комнату. Константин возвращается и вновь бросается к телефону. Вдруг вспомнив, подбегает к столу и прячет в карман браунинг. Последнее движение не ускользает от Олега, который вошел чуть позже.

Константин (у телефона). «Скорая»? Мне нужно «скорую»… Здравствуйте… У нас женщина потеряла сознание. Наверное, сердце… Нервничала… Не знаю, но ещё нестарая… Нет, дыхание есть… Большая Лагерная, семьдесят шесть, квартира два. Ко-со-вец. Знакомый, Никитин… Через сколько? Спасибо! (Кладет трубку.)

Олег. Что сказали?

Константин. Сейчас будут… Как она?

Олег. Лежит. По-моему, плохо… Еле дышит, но пульс есть.

Константин. Может быть, лекарства какие-нибудь? Нитроглицерин, валидол?

Олег. Не знаю, где у Вали лекарства? Может, в ящике? (Подходит к зеркалу и из ящика вытаскивает коробку с лекарствами. Ищет.)

Константин. Я быстро в аптеку! Нужно купить хоть что-нибудь…

Олег. Сейчас будет «скорая помощь»! Куда ты?

Константин. Что ты, не знаешь нашу «скорую помощь»? Они пока приедут, человек три раза околеет.

Олег. Постой! (Держит в руках пузырек.) Вот, кажется, что-то для сердца.

Константин (взяв пузырек). Нет, это не то, это от печени. Мы теряем время. (Возвращает пузырек и быстро уходит.)

Олег (оставляет пузырек на видном месте, проходит в другую комнату, слышен его голос). Анна Николаевна? Вы слышите меня? Это Олег.

Входит Валентина.

Олег (бросается навстречу). Валя, беда!

Валентина. Что случилось?

Олег. С Нюрой плохо. Без сознания.

Валентина. Как без сознания? Что ты говоришь? Где она?

Олег. В той комнате. (Направляется в комнату, где находится больная.) Она стала нервничать из-за дяди Саши, потом упала. Мы с Костей перенесли её на твою тахту.

Валентина. А где Костя?

Олег. Побежал в аптеку.

Валентина (голос из другой комнаты). Аня? (Чуть не плача.) Ню-роч-ка! (Громко.) «Скорую» вызывали?!

Олег. Вызывали.

Валентина. Аня? Ты слышишь меня? Аня?

Птичья трель звонка. Валентина и Олег встречают бригаду неотложки.

Голос врача. Где больной?

Голос Олега. Больная в комнате.

Голос Валентины. В той комнате, проходите, пожалуйста.

Голос врача. Люба, подключите электрокардиограф. Чем болела?

Голос Валентины. Давление… иногда.

Голос врача. Кто она вам?

Голос Валентины. Кто? Да родня… Как сестра! (Вдруг заплакала.)

Что, доктор, заберете?

Голос врача. Посмотрим. Сначала укол. Ну вот.

Шумно, задыхаясь, вбегает Константин. Выглядывает из комнаты Валентина.

Константин (Олегу). Ну, что? Как она? (Показывает лекарства.)

Олег (вызывает врача из другой комнаты). Доктор, мой брат был, когда ей стало плохо.

Врач (выходит из комнаты). Как все произошло? Она нервничала?

Константин. Сильно… (Шепотом.) Мы по неосторожности, рассказали ей очень тревожащие… сведения… Она переволновалась… Всегда спокойная, тут вдруг стала кричать, нападать на нашего родственника… А потом резко встала с этого кресла и… упала. Вот… Тут пришел Олег, и мы перенесли её туда… Потом я вызвал вас, доктор.

Врач. Ясно. Возможно, это шок.

Константин. Да, это шок! (Показывает на сердце.) А это как? Сердце выдержит, доктор?

Врач. Сейчас кардиограмма покажет. Она на сердце жаловалась? (Уходит в другую комнату.)

Валентина (следом). Редко. Хотя она даже у нас держала какое-то лекарство.

Все, кроме Олега, уходят в комнату, где находится больная.

Входит медсестра. Пристраивается за столом.

Достает бумаги, ручку.

Медсестра. Где она работает?

Олег. Последние пять лет служит в монастыре.

Медсестра. В монастыре? Это точно?

Олег. Точно, потому что я там бывал.

Медсестра. Кем она работала?

Олег. Почему работала?

Медсестра. Простите, десятый выезд, устала. Простите, я оговорилась.

Олег. Не по себе от такой оговорки. Она свечи и иконы продает.

Берет оставленный на столе пузырек и показывает его медсестре.

Скажите, это от печени?

Медсестра. Не «от», а для… сердца. Это интеркордин. Старый сердечный препарат. (Возвращает пузырек Олегу. Собирает документы, укладывает в папку. Из комнаты выходит врач.)

Медсестра. Ну как, доктор? Все в порядке?

Врач (медсестре, тихо). Инфаркт, голубушка. Срочно везем в кардиологическую…

Врач (Олегу). Где у вас тут ванная? Надо руки помыть.

Олег показывает. Доктор уходит. Входит Валентина.

Валентина (Олегу). Я с ней до больницы! (Открывает шкаф). Господи, кто здесь рылся? (Берет кофточку.) Олешка, посматривай моих ребят с балкона.

Олег (отводит Валентину в сторону). Валя, в доме было оружие? Ну, какой-то пистолет или… что-то в этом духе?

Валентина. Да, есть, сломанный… Я его прячу от ребят. Отец с дачи привез. А что такое?

Олег. Да нет, так… Езжай. Потом поговорим.

Валентина. Если я задержусь, забери ребят. Они во дворе.

Олег. Хорошо. (Валентина уходит. Появляется Константин.)

Константин (Олегу). Валя едет с Нюрой. Я помогу и вернусь. (Уходит.)

Из противоположной стороны выходит врач. Олег задерживает врача.

Олег. Ну что, доктор?

Врач. Если честно, неважно… Посмотрим, может, выкарабкается… Не такое лечим…

Олег провожает доктора и возвращается. Подходит к телефону, набирает номер.

Олег. Из Новосибирска рейс прибыл? А когда будет? Ждете? Спасибо.

Входит Константин.

Константин. Ты куда звонил?

Олег. В аэропорт.

Константин. Прилетел?

Олег. Нет, ждут.

Константин. Если бы все случившееся не было в жизни, я подумал бы, что все это происходит в театре. Кальдерон, «Жизнь есть сон». (Подходит к столу и выпивает рюмку водки.) Эта пьеса такая. Между прочим, любимая пьеса Высоцкого. (Подходит к телефону.) Олег, какой у вас номер междугородней связи?

Олег. Сто четыре.

Константин. Жаль мне Нюру… Она абсолютный сухарь, но ничего, отойдет… (Набирает номер.) Девушка, можно Москву? 8 495 142 9104? Народную артистку Обжигову. У нас? 34-38-12, Никитин. Спасибо. Через сколько? Хорошо, жду! (Из кармана достает купленные лекарства.) Вот теперь на все случаи жизни есть. Где Валя держит лекарства?

Олег. В зеркальном ящике.

Константин (подходит к зеркалу и замечает пузырек, оставленный Олегом.) Вот ещё сердечное. (Открывает ящик и складывает в него лекарства.)

Олег. Ей бы порядок здесь навести.

Константин. Это я тут копался, очки от солнца искал. Вспомнил, что у отца были. Ты знаешь, глаза летом стали уставать.

Олег. Нашел очки?

Константин. Нюра ваша помогла. Слушай, а вдруг она… Как думаешь?

Олег. Врач сказал, выкарабкается.

Константин. С виду кровь с молоком, а, поди ж ты, как хрупка оказалась.

Олег. Не понимаю, чего ты в такое возбуждение пришел?

Константин. В возбуждение? А ты считаешь, нет повода?

Олег. Повод есть, а вот… (через паузу) …денег нет!

Константин. Ты думаешь, они у нее?

Олег. Я уверен.

Константин. Почему?

Олег. Да нет, не хочу я больше на эту тему говорить. А то получится, что мне больше всех надо. Надоело!

Константин. Ты шутишь, что ли?

Олег. Какие уж там шутки. Действительно – «фальшивый витамин». Кроме инфарктов, пока ничего.

Константин. Если она… это будет такое наказание, с которым не одно преступление… (тихо) …не выдержит сравнения. Слушай, Олег, а если деньги у Виктора?

Олег. Виктор за тридевять земель, есть ли какая-нибудь логика, чтобы ему поручать такое важное дело? Потом Виктор – сын, и один из прямых наследников. Нет-нет! В этом деле нужен человек, который до конца верен и действует слепо по составленному плану. Таким человеком может быть только женщина, и такая преданная, как Анна Николаевна. Наверное, он так решил: сыновья перессорятся, начнут в свою сторону тянуть, а она, как солдат, выполнит его последнюю волю до конца. Вот она её и выполнила. Мы-то ваньку сваляли: нет бы с ней по-хорошему поговорить… Кто же знал?

Константин. С ней и поговорить-то закавыка.

Олег. Значит, ты говорил с ней?

Константин. С чего ты решил? Нет, конечно, не говорил и очень жалею. Потом, она бы мне ничего не сказала. У нас идиосинкразия.

Олег. По-моему, она очень обрадовалась твоему тосту.

Константин. Я говорил не о ней, а о маме. А с ней, если хотите знать, должны говорить вы. Да-да! Валя и ты! Вдруг она действительно… (Почти истерически.) Черт бы побрал эти деньги!! Когда их нет – беда, когда они с тобой – горе. Мало – плохо, много – сажают. Очень много – приходится рулить страной. Завтра вам надо ехать в больницу и просить с Нюрой свидание. (Дружески обнимает Олега.) Знаешь что, Олеша, попроси, чтобы с ней поговорила Валентина. У нее получится. Надо предложить ей равную долю, спокойно все разделить и… забыть о ней.

Олег. А почему бы тебе не взять пистолет и… ещё раз не попробовать?

Константин. Какой пистолет? Олежка, что с тобой? Ты что, английской соли наелся? Пистолет какой-то…

Олег. Пистолет! Который вначале хранился на даче, на всякий случай, для охраны хозяйства, потом перекочевал сюда, в шкаф, где ты рылся…

Константин. Тебя, видимо, на Спасательной станции перепугали, вот ты и бредить начинаешь?

Олег. На станции дослушали до конца и не забегали. И, как выяснилось, все хорошо поняли.

Константин. Вот что, следователь, не родилась ещё та мышь, которая кошке на хвост колокольчик подвяжет, понял? Где этот пистолет? Чего ты добиваешься?

Олег. Пистолет тебе понадобился, чтобы узнать у Анны Николаевны, где находятся деньги. Ты врешь, что с ней не говорил. Вы остались одни, и ты стал… её пытать… Перед уходом ты проверил меня. Поняв, что у меня денег нет, ты вычислил и взял на «мушку» Анну Николаевну.

Константин. Бред!

Олег. Ты требовал денег… угрожал! А когда с ней стало плохо, начал вызывать «скорую помощь», а пистолет оставил (подходит к столу) вот на этом месте. (Указывает.) Пистолет, какой бы он ни был, в случае (делает жест руками) страшная улика… Я видел, как ты его прятал. Он был в правом кармане пиджака, теперь там ничего нет. Ты его выбросил? (Пауза.) Выбросил! А предварительно сделал вид, что торопишься за лекарством. Пузырек, который ты убрал, сердечный препарат «Интеркордин». В одном случае ты назвал его «от печени», в другом иначе. А именно: «Вот ещё сердечное». Так ведь?

Константин. Что так?

Олег. Если с Анной Николаевной что-то случится, ты знаешь, кто ты тогда?

Константин. Кто? Преступник? Убийца? Галиматья! Решил раскидать конкурентов, Олег? Как же, Валентина отказалась, того гляди и Степан откажется… А сейчас придумал, как со мной рассчитаться? Хорош гусь! Ну-ну! Пистолет он видел! Где он?! Кто поверит этой легенде? Ты? Полиция? Ну, тогда давай, звони, расследуй! Не на того напал, голубчик, не таких на бугре видел и не испугался.

Звонок междугороднего телефона.

Олег (берет трубку). Да, заказывали, минутку. (Константину.) Возьми! Москва.

Константин берет трубку.

Константин. Здравствуй, Тата. Как ты? Что случилось? Так? Подожди, когда было собрание? Ну и что же? Ну вот! Я же предупреждал! Сто раз предупреждал! Возить такую махину по сцене – глупость! Он, скотина, специально это делает. Ну, подожди, он у меня на соплях качаться будет. Как я могу вылететь, когда здесь… Потом, приеду, потом… Но они хоть начали монтировать сцену? Нет! Да как тут не выходить из себя, когда кругом болваны… Ну, хорошо, скажи, пожалуйста, что я лечу. Все здесь бросаю и лечу. Постараюсь.

Поздно вечером или рано утром. Пока. Хоп. (Кладет трубку.) Вот видишь, три дня меня нет и… караул! (Набирает номер телефона.) Касса аэропорта? Что у вас на Москву? А утром? Есть. Хорошо, спасибо. (Закуривает.) А ты хорош! Приехал к родным, а здесь к стенке ставят. Детектив доморощенный! И это называется: мой дом – моя крепость. Не стыдно?

Олег. Дом-то хорош…

Константин. Вот-вот, гундишь, как черт из табакерки. Я знаю, из-за чего ты обозлился – показалось, что я хочу лишить тебя твоей части? Как не стыдно! Поверил первым эмоциям! Если хочешь знать, у меня кроме отцовских денег и свои есть. Ты слышал: собственное дело, женщина, причем какая… перспективы впереди… Буду директором… А ты решил, что Никитин свихнулся, на своих бросается. Что ему делать нечего, так ты решил?

Олег. Ты почему не приехал на похороны отца?

Константин. Не мог. Мы с Татьяной решили поехать за границу, во Францию. Визы, все на руках. А тут телеграмма Степана. Умер! Я хотел поехать, очень хотел. Он хоть и не любил меня, но ведь отец.

Олег. Брось, не увиливай.

Константин. Она – ни в какую!

Олег. При чём тут она?

Константин. При том! Три года назад, когда без работы торчал, просил отца – помоги, подбрось что-нибудь. Ну, тысчонку какую-нибудь долларов – нет! Наотрез отказал. «Блатной работы ищешь, сынок! Иди-ка ты хоть в ассенизаторы, в сторожа, но не попрошайничай. Я в твои годы!..» Она, как прочитала его письмо… Случайно, у меня в кабинете обнаружила, – у нас только все начиналось, – белая сделалась. У нее отец шишка, в Счетной палате работает… А тут… взорвалась! Старик ведь прямой был, говорил и писал, как судебный приговор. «Параноик у тебя, отец», – сказала. «Скольких пересажал – не признавался?» Разругались вдрызг, а потом… (Искренне.) Люблю я её… капризная, эгоистка… держит меня – во, а замуж не идет… У нее успех, связи, мне помогает, а я рядом приставкой маячу… А если и эти деньги уплывут, тогда и домой не возвращайся. Нехорошо получилось… Зачем надо было говорить это Степану. Нехорошо…

Олег. Послушаешь тебя, ты и жить как будто умеешь, а насквозь фальшивый.

Константин. Не веришь?

Олег. В заграничную поездку? Верю.

Константин. Тогда при чём тут «фальшивый»?

Олег. Костя, ты, по-моему, в душе места живого не оставил. (Резко.) Степан, видите ли, нехорошо поступил, что рассказал, как отец повел в истории с Иваном. Ты чего с больной головы на здоровую пеняешь? Только что увезли Анну Николаевну. Это гнусная подлость то, что ты сделал.

Константин. Хватит! Что я сделал?! Что ты знаешь о моей жизни, чтобы бросаться такими словами. У тебя на все готовая рецептура: черное и белое, а остальное – гнусная подлость! Страус! Укрылся в заповеднике. Нашел место. Наше поколение к станку жизни пробилось, дела делают, деньжищами ворочают, а ты укрылся, спрятался, стру-у-сил! Людей не знаешь, боишься. Злым стал! Завидуешь! Из леса носа не кажешь. Почему? Стыдно, что такой? (Стучит по спине.)

Олег (еле сдерживая себя). Не стыдно! Жалости не хочу. Понял?

Константин. Не ври! Небось ночью зубами скрипишь – бабу хочешь?! Деньги понадобились? А тебя вместо бабы «Красная книга» в объятиях душит.

Олег. Ты с детства по сердцу лупил. Не больно, не радуйся. Вот кричишь ты не своим голосом, чужим и безрассудным. Ты – это не все поколение. Ты – пивная опара поколения. Вы пробились к станку жизни? Да вы около него и не были. А если и стояли, то под себя гребли: ограбили страну и смылись. Сколько их: смоленских, березовских, гусинских… Что не имя – раковая опухоль России. Заповедник – да ведь это – заповедный край. Ты хоть ухом это слышишь, глухой? Край, где ещё живут заповеди, где люди получают в дорогу добро, любовь, дружбу, радость…

Константин. Глухарь на току. Жизнь по тебе бульдозером проехала, а ты на неё крестишься. А жизнь другая! Она так тебя оприходует, что не заметишь, как в дамки выйдешь или в колумбарии окажешься.

Олег. Не ново! Тяжело живется, поэтому все позволено? А умирать-то со словами: Господи, прости, придется. Ты хоть вдумайся, что ты натворил?! Человека с инфарктом отправили.

Константин. Неправда! Не было этого!

Олег. Не лги!

Константин. А ты докажи! Вот телефон: зови полицию, устраивай очную ставку и сажай двоюродного брата… На, бери телефон. (Ставит перед Олегом аппарат.) Давай, действуй! (Сам набирает номер телефона.) Алло? Полиция, я прошу разобраться в одном деле. У нас по адресу… (Олег нажимает рычаг.)

Олег. Подожди, это не убежит.

Константин. А, не убежит. Испугался! Опять испугался. (Хохочет.) Я учу, что сейчас надо делать, а он кричит: что ты с ней наделал, караул! Завтра, как только её приведут в порядок, всё – Виктор, Степан, Валька, ты – к ней и всеми… путями узнать. Все средства употребить, но выпытать. Твоя лесная философия хороша в бане, с пивом и веником под мышкой. Вот там все парят, там все локомотивы истории, а здесь винтом ты был и горбатым трусом останешься.

Олег. Что? Кем я останусь?

Хватает подвернувшуюся под руку монтировку и бросается на Константина. Константин едва успевает отвернутся. Удар приходится на поминальный стол. Звон разбитой посуды. Птичья трель звонка. Константин и Олег бросаются в разные стороны. Быстро входит Валентина, в руках коробка.

Валентина. Вы что заперлись? (Прячет ключи. Олегу.) Возьми. Виктор приехал. Поставь на окно. Костя, у него вещей полно, помоги.

Константин быстро уходит.

Олег. Как Нюра?

Валентина. Плохо. В машине на секунду глаза приоткрыла, что-то прошептала. Кажется, про игрушки: то ли самолет, то ли пистолет… О ребятах, видно, что-то хотела сказать. Белая вся, господи, что будет – не знаю? Где мальчишки?

Олег. Не беспокойся, они на голубятне что-то мастерят.

Валентина (выходит на балкон, кричит). Николай! Андрейка! Через полчаса – домой.

Валентина возвращается в комнату, к уда шумно входят Виктор, Ирина, Степан и Константин.

Олег (навстречу Виктору). Наконец-то! Гляди, какой… Лоснишься, как баргузинский соболь. (Обнимает Виктора.)

Виктор. Здорово, лесник! (Тискает Олега.) Здорово, алмаз тайги! Ты что так постарел? Или борода тебя изменила?

Валентина. Видишь, и я тебе про бороду говорила.

Степан. Как багдадский купец, с кучей поклажи. Костя, клади коробки вот сюда.

Константин ставит рядом с чемоданом коробки.

Константин. Как тебя пустили в самолет? Столько барахла, да ещё не нашего.

Виктор. Да ведь это все было в чемодане. С собой только сумка. А потом на «схему» посмотрели (показывает на лицо), все ясно – проходи. Наш брат, как ни драпируйся, нигде не спрячется: на века отлили.